— Нет, батюшка! Христом богом молю, нет! — стройная фигурка стоящей на коленях девушки сотрясалась от громких рыданий. — Не отдавайте меня казакам, милый батюшка! Не надо! Не отдавайте казакам… — обессилив от рыданий, она упала в ноги грузному мужчине лет пятидесяти.
То был ее отец — купец Сергей Платонович Мохов, проживающий на хуторе Татарском с самого рождения.
Свою единственную дочь — златовласую, кареглазую красавицу Лизавету он конечно любил и жалел, но и позора принимать на свои седины не собирался.
Неужто глупая девчонка не понимала, чем могут окончиться ее прогулки с молодым ретивым казаком?
Кто надоумил дуреху идти с ним на рыбалку — совершенно одной, да ранним утором?! Как можно было так рисковать своей честью? Во многом Сергей Платонович был виноват и сам, он это понимал. Свою жену он потерял, когда Лизавета и ее брат были еще совсем детьми, а женившись повторно не мог уделить детям слишком много времени, занятый в бесконечном круговороте дел. Жена его — Анна Ивановна, увы, тоже не баловала их своим вниманием и душевным теплом, не могла она заменить Лизоньке рано ушедшую мать, не могла жизни научить и мудрый совет дать.
Вот и выросла Лизавета несмышленной да неразборчивой. Кому же было упредить ее от ошибок? Не зря Сергей Платонович все переживал, что приходиться соседствовать с этими дикими, необузданными людьми. Были у него мысли уехать из станицы куда подальше, сберечь детей, особенно дочь, которая все хорошела день ото дня.
Он и не заметил, как очаровательная, белокурая, похожая на ангелочка девочка превратилась в златокудрую, стройную девушку с гибким станом, большими ореховыми глазами, нежными розовыми губками и правильными, точеными чертами лица. Вся в свою покойную матушку.
Но яркая красота дочери была не только предметом гордости Сергея Платоновича, но и беспрестанной тревоги. Живя на хуторе, он не мог не испытывать беспокойства, ведь казаки отличались крутым нравом и жестокостью. Даром, что на дворе уже двадцатый век стоял, оставив позади девятнадцатый, но со времен царя Ивана Грозного их традиции мало изменились — храбрость, отвага, а так же грубость и жестокость были присущи им в полной мере. Жалости казаки не ведали, и к женщинам относились вовсе не галантно.
Благо, что Лизавета, окончив гимназию, собиралась ехать учиться в Москву. В глубине души, Сергей Платонович не особо одобрял все эти женские курсы, но в сложившейся ситуации это было наилучшим выходом из положения, в котором они оказались, живя в станице. Пусть уж лучше едет отсюда подальше, учится себе. А там, кто знает, быть может, найдет себе хорошую партию, замуж выйдет. На приданое уж он не поскупится.
Увы, все произошло вовсе не так, как изначально задумывалось. Если бы он только знал, чем может кончится их жизнь на хуторе, давно бы уж увез отсюда свою семью.
Глупая девчонка повстречалась с парнем, которого знала еще с детства — казаком Митей Коршуновым и ранним утром совершенно одна зачем-то пошла с ним на рыбалку. Неужели не чуяла опасности? Да и как тут учуять ее наивной, невинной девице? Сергей Платонович, уж на что был опытным дельцом, но порою сам поражался коварству казаков.
Спустя пару дней после той прогулки он заметил в лице дочери некую странную перемену — она ходила сама не своя, мало разговаривала, почти не ела, выглядела бледной и встревоженной. На его попытки выяснить в чем дело, отвечала дежурными фразами — мол мигрень или не доспала. Сергей Платонович сердцем чувствовал, что что-то здесь не так, что хочет Лизонька нечто утаить.
А потом поползли по хутору странные слухи… слухи о том, что дочь купца Мохова обесчещена, что прельстил ее сын Коршуновых и сорвал ее девичий цвет.
Зазря трепать свое имя Сергей Платонович позволить не мог, а потому вызвал дочь на откровенный разговор, даже розгами пригрозил, хоть ни разу в жизни ее и пальцем не тронул.
Тут она и разрыдалась, и призналась отцу, какой случай произошел на той злополучной рыбалке. Клялась, что приневолил ее Митька Коршунов, что нет в том ее вины. Правду или ложь говорила, неясно, да и какая нынче разница, ежели позора уже не смыть, а их фамилию по всему хутору треплют, словно собаки тряпку.
А потом Митя и сам к нему заявился — просить руки Лизаветы. Вначале Сергей Платонович чуть не задохнулся от ярости, что какой-то казак, потомок разбойников, хоть и из зажиточной семьи просит руки его принцессы, но потом, будто бы холодная рука рассудка его остановила.
А если Лизавета в тягости? В таком случае она и учиться не сможет, и еще больший позор на себя навлечет, что дите без отца на свет появится.
А ему каково? На уважаемого прежде купца станут показывать пальцем и хихикать в кулак?
Конечно, не такой судьбы Сергей Платонович желал своей дочери, не такого мужа, но сделанного назад не воротишь. Скрепя сердце, невзирая на жалость к дочери и свое собственное отчаяние он дал согласие на брак с казаком Митей Коршуновым.
— Не губите меня, батюшка… — молила Лизавета. — Позвольте уехать отсюда. Я желаю учиться. Об этом все позабудут, и он позабудет. Не хочу больше его видеть… никогда, — всхлипнула она.
— Видеть не хочешь… — узловатыми пальцами Сергей Платонович коснулся ее растрепавшихся волос, погладил, но тотчас же отдернув руку, в гневе закричал:
— А какого лешего ты с ним на рыбалку ходила, глупая ты девка?! Разве ж отпускал я тебя с ним?! Отпускал?! Разве ж не просил держаться подалее от этого сучьего племени? Значит, глянулся он тебе?
— Да… — растерянно пробормотала Лизавета, глотая слезы. — То есть… нет, батюшка. Я… я же давно его знаю. Я не думала… я не хотела. Христом Богом клянусь, не хотела! Умоляю Вас, не выдавайте меня за Коршунова! Я боюсь к казакам!
— Одна одинешенька с ним до Дону ходить не боялась. — Горько вздохнул Сергей Платонович. — Теперь уж поздно бояться-то. А ежели вдруг… Рыдай, не рыдай, а свадьбе — быть.
***
Резкий запах цветков боярышника смешивался со сладковатым запахом его светлых волос и терпким запахом его пота. Его полные горячие губы оставляли обжигающие поцелуи — на лице, шее, груди. Сильные руки властно сжимали ее стройное обмякшее тело. Противиться Лизавета была уже не в состоянии. Больше не было ни сил, ни… желания?
— Люблю тебя, Лизонька… Дюже люблю, — шептал он, продолжая ласкать, ласкать и ласкать со всей своей молодой казачьей страстью.
Она ощущала его губы на своем лице и руки на своем чистом, белом, доселе не оскверненным мужскими прикосновениями теле. И эти прикосновения вовсе не были противны, как ни стыдно было ей самой себе в этом признаться. Унизительно, грубо, но не противно.
Внезапно, ее тело пронзила резкая боль, будто бы острый нож врезался в ее девственное нутро, она почувствовала, как по ноге побежала струйка горячей крови.
— Митя… пожалуйста… не надо… — чуть слышно проговорила Лизавета.
— Тихо, коханая моя, тихо… небось. — Слезы, брызнувшие из ее глаз не тронули Митю Коршунова, он вовсе не собирался останавливаться.
Елизавета Мохова должна принадлежать ему целиком и полностью.
Когда его плоть до конца проникла в ее тело, он, забыв об осторожности начал двигаться резко и быстро.
Ощущая боль, Лизавета безотчетно вцепилась в его волосы на затылке, крепко сжав их в кулаке, чувствуя их мягкость и немного забывая о боли, сжигающей нутро.
Спустя несколько мгновений, сделав пару последних сильных толчков, Митя с громким стоном излился в нее теплым семенем.
Поднявшись с земли, он натянул свои штаны с лампасами, надел фуражку и пошел к утопающему в ивах Дону, вероятно, для того, чтобы наконец осуществить цель их прогулки. Ведь они приехали сюда рыбачить, а не предаваться греховным утехам.
Все еще лежа на примятой душистой траве, Лизавета немигающим взглядом глядела в высокое летнее небо. По небу белоснежным стадом проплывали облака, где-то вдалеке виднелись треугольники птиц. Совсем низко, по воздуху пролетела разноцветная паутинка. Лизавета и сама ощущала себя мухой, запутавшейся в липкой паутине. Густой румянец заливал ее щеки, боль и стыд каленым железом выжигали сердце.
Как она могла допустить то, что нынче произошло? Как могла поступить столь беспечно и опрометчиво? Как решилась пойти с Митей Коршуновым на рыбалку совершенно одна? Батюшка ни за что бы не отпустил ее с ним! Он ведь предупреждал ее, чтоб не связывалась с казаками, чтоб держалась от них подальше. Неужто так хотелось порыбачить? Или же… дело было совсем в другом? Быть может, она просто желала провести с ним время?
Да разве пошла бы она с ним, ежели бы он ей не глянулся? Нет, Митя Коршунов ей определенно нравился: нравились его зеленые кошачьи глаза, прямые волосы цвета спелой пшеницы, его пухлые сочные губы.
Конечно, Лизавета прекрасно понимала, что казак ей не пара, что быть им вместе никак нельзя, да и сама к этому не стремилась, желая ехать в столицу учиться.
Но, отчего же просто не провести время наедине, не поговорить о каких-нибудь неважных пустяках (необразованный казак не будет читать ей стихов), не поглядеть в его красивые зеленые глаза?
Ведь это ее ни к чему не обязывало. Ни ее, ни его.
Если бы она только знала, чем обернется эта невинная прогулка. Лизавета решила побыстрее уехать из станицы. Уехать, начать новую жизнь и забыть Митю Коршунова навсегда.
***
— Лизетт! — молодая девушка в соломенной шляпке с голубой лентой и бежевом муслиновом платье распростерла свои тонкие белые руки, намереваясь заключить Лизавету в объятия. — Лизетт, душечка! Как же я рада тебя видеть.
В ответ Лизавета крепко обняла свою подругу по гимназии — Наташу Воронцову. Наташу она знала с самого детства, они вместе учились с первого класса гимназии. Лишь ей она могла поведать о своих страхах и печалях. Поэтому, отписав ей в Ростов, пригласила ее на свою свадьбу, походившую более на жертвоприношение во имя чести семьи.
По происхождению Наташа была дворянкой, и вряд ли одобрила бы выбор Лизаветы. Еще учась в гимназии, она намеревалась свести Лизавету со своим кузеном, проживающим в Москве.
«Он будет очарован.» — уверяла ее Наташа.
В ответ Лизавета лишь смущенно улыбалась, в то время она не думала о замужестве, а страстно желала продолжить учебу.
Что же ждало ее теперь? Вспомнив о своих планах и надеждах, в одно мгновение рухнувших, она горько разрыдалась в объятиях подруги, не сумев сдержать соленых слез, ручьем хлынувших по бледным щекам.
— Лизетт, душенька? — Наташа встревоженно вгляделась в ее заплаканное лицо. — Что же это с тобою происходит? Что случилось, дружочек?
— Все хорошо, — шмыгнув носом, Лизавета приняла из рук Наташи протянутый ей шелковый платок. — Я просто… волнуюсь, — вымученно улыбнулась она.
Но Наташа, будучи девушкой умной и не по годам проницательной, все же поняла, что с подругой творится не ладное. С чего это она вдруг решила выходить замуж, вместо того, чтобы ехать на курсы в Москву? Ведь Лизетт так мечтала продолжить образование!
Быть может, ее отец — Сергей Платонович сыскал ей богатого жениха-купца, да еще и намного старше нее? Но ведь Лизетт уже образованная, языкам обучена, стихи читает, будет ли ей хорошо за купцом? Уж лучше бы свести ее с кузеном Володей, им вдвоем было бы интересно. А за купцом что? Сиди дома и хозяйство веди: никаких радостей, никакого интереса в жизни, кроме скучных однообразных дней, похожих один на другой, как близнецы.
Но Сергей Платонович вовсе не был похож на купца старого порядка, что в былые времена выдавали дочерей без их на то желания, не по страсти, а из расчета. Да и не возражал он против учебы своей дочери, Лизетт сама не раз говорила, что батюшка одобряет ее порывы.
Наташа решила, что обязательно вызнает у Лизаветы в чем дело, пусть осторожно и ненавязчиво, но попробует разговорить подругу.
***
— Проходите, барышня, проходите, милости просим, — в сенях, натянуто улыбаясь, приветствовала Наташу старая горничная Моховых.
А сама недовольно, искоса поглядывала на нее:
— Ишь краля городская пожаловала, не запылилась. Обихаживай ее тепереча, — чуть слышно ворча, она вразвалку поплелась на кухню.
— А это из самого Петербурга! — радостно улыбаясь Наташа обвила вокруг шеи Лизаветы тонкую ажурную шаль. — Тетушка прислала.
Лизавета молча рассматривала разложенные на широкой постели шляпки, перчатки, духи, привезенные Наташей из Ростова. В носу предательски защипало, на глазах выступили слезы. Да разве пригодятся ей в ее будущей жизни все эти изящные аксессуары? Неужто она будет расхаживать в казачьем курене и на базу в шляпе и перчатках?
В письме Лизавета ничего не сообщила Наташе об обстоятельствах своего скоротечного брака. Если б подруга только знала, в чью власть отдает батюшка ее судьбу. Быть может, она и вовсе не приехала бы в станицу.
— Так дружочек, воля ваша, а нам нужно с тобой серьезно поговорить. — От Наташи не укрылось то, каким взглядом смотрела Лизавета на привезенные подарки.
Внезапно, в комнату постучали. В проеме двери показалось рябое, красноватое лицо горничной:
— Лизавета Сергевна, к Вам жених пожаловал, — недовольно доложила она и с еще большим недовольством глянула на разложенные вещи.
— Я сейчас спущусь, — ответила Лизавета и повернулась к Наташе. — Ну идем, Натали. Сейчас я представлю тебя своему жениху.
— Я буду рада с ним познакомиться, — улыбнулась Наташа.
Хотя, предчувствие говорило ей о том, что знакомство это, отчего-то будет отнюдь не радостным.
— Познакомься, Митя. Это — Наташа Воронцова, моя давняя подруга. Мы учились с ней в одном классе гимназии. Она приехала на нашу свадьбу. — Глядя на своего жениха, Лизавета невольно улыбнулась.
Митя Коршунов нынче выглядел весьма привлекательно — гладко выбритый, с расчесанным золотистым чубом, торчавшим из-под фуражки, чуть сдвинутой набок, и в начищенных до блеска сапогах.
Во взгляде его желто-зеленых кошачьих глаз светилась затаенная страсть. На полных алых губах играла счастливая улыбка.
Лизавете вдруг нестерпимо захотелось прижаться к его губам, провести рукою по пшеничным волосам, выглядывавшим из-под фуражки.
Но, подавив этот неуместный при Наташе порыв и приняв серьезное выражение лица, она представила ей Митю:
— А это Дмитрий Коршунов, мой жених.
— Я… рада с Вами познакомиться, — в изумлении Наташа протянула ему руку.
Но коснувшись его теплой ладони, тут же отдернула ее, увидев ногайку, торчавшую у Мити из-за пояса. В первую секунду вид его ногайки вызвал у нее ужас.
Наташа никак не ожидала, что жених ее лучшей подруги окажется казаком. Как она могла согласиться на этот брак? Пусть жених был весьма хорош собою, но брак Лизаветы с казаком казался ей полным абсурдом, ведь Лизетт вовсе не создана для подобной жизни.
— Здарова бываете, — как будто бы и не заметив смятения Наташи, широко улыбнулся Митя.
***
— Что же это, Лизетт… дружочек? — Наташа грустно смотрела на цветную летнюю паутину, раскинувшуюся между ветками куста смородины.
Они с Лизаветой прогуливались в саду у дома. На улице уже вечерело, дневная удушающая жара шла на убыль, с Дона едва уловимо подул легкий ветерок. Внезапно прилетевшая пестрокрылая бабочка неосторожно попала в будто бы специально для нее раскинувшуюся паутину. Затрепетав крыльями, она забилась в ней, тщетно пытаясь вновь обрести свободу.
— Гляди же! — тонким пальцем Наташа указала Лизавете на несчастную, отчаянно бьющуюся в паутине бабочку. — И ты точно так же, как эта бабочка будешь опутана сетями этого брака!
— Освободи ее, раз уж меня освободить не получится, — вздохнула Лизавета.
Подойдя к зеленому кусту, Наташа осторожно взяла бабочку за крылья и отпустила ее на волю. Взмахнув пестрыми крыльями, она взмыла ввысь и исчезла из вида в далекой синеве.
— Я так улететь не могу, — Лизавета грустно улыбнулась.
— Расскажи же мне все как есть! — Нахмурившись, потребовала Наташа. — Потому что сейчас, мне так кажется, я не понимаю решительно ничего из того, что здесь происходит, право же. А ты молчишь и льешь слезы. Неужто я тебе не друг? Ей богу, я обижусь.
— Мне слишком стыдно, — опустила глаза Лизавета.
— Как ты можешь говорить такое мне? — С укором взглянула на нее Наташа. — Разве ж мы всем не делились друг с другом с самого детства? Да разве же я тебя не пойму? Зачем ты выходишь за казака? Ты влюбилась?
— Я выхожу замуж, для того чтобы сохранить честь нашей семьи, чтобы смыть свой позор. — Горько усмехнулась Лизавета.
— Позор? Но право же, на дворе уже двадцатый век! А женщины до сих пор должны принимать позор лишь на себя?! — В возмущении воскликнула Наташа. — Многие в городах нынче свободно встречаются.
— Батюшка приказал мне идти за Митю. — Лизавета нервно теребила в руках подаренный Наташей шелковый платок, чувствовала, как потеют ладони.
— Сергей Платонович сошел с ума! Отдать тебя замуж за казака! Это неслыханно, как ему не жаль единственной дочери? Твоя жизнь будет загублена ради того, что мужчины называют честью?
— Ничего… Они люди зажиточные, у них есть работники, я не пропаду. Кажется, Митя действительно любит меня. — Лизавета вспомнила взгляд кошачьих глаз Мити и улыбнулась про себя.
Ей хотелось верить, что он и впрямь любит ее по-настоящему, что она не являлась для него лишь объектом мимолетной забавы и женится он на ней не из страха быть обвиненным в надругательстве, не из чувства вины, а по любви.
— Но ведь не в том дело, дружочек, — погладила ее по руке Наташа. — Ты же учиться хотела. В Москву ехать. О чем тебе говорить с необразованным казаком? Разве ж у вас есть с ним общие интересы? Что за брак, когда супруги не понимают друг друга?
— Я должна стать его женой. Такова моя доля.
— А может быть он… — внезапная страшная догадка озарила разум Наташи. — Господи… Не применял ли он силу? Они ведь народ дикий. Если он силу применил, так ты и вовсе ни в чем не виновата!
— Я виновата. Я сама с ним ушла ранним утром. — Лизавета все же решилась рассказать ей о том, как было дело. Все, с самого начала.
Выслушав этот рассказ, Наташа не смогла сдержать слез. Как же жесток этот мир, если принужденную силой девушку неволят стать женой своего мучителя!
— Сергей Платонович должен был пойти к атаману, к уряднику, куда угодно! Писать жалобы, привлечь негодяя к ответу, но не обрекать тебя на этот брак, — всхлипнула она.
— У нас, у купцов — по другому. Батюшка сраму не хочет, позора боится. Я просила отпустить меня учиться, отказал. Не плачь, Наташенька, — подойдя к рыдающей Наташе, Лизавета обняла ее, погладила по голове. — Даст Бог, все образуется. Митя ведь глянулся мне. И сам он говорил, что жалеть и кохать меня будет.
— Господи, что же это я? — Будто очнувшись, Наташа вытерла платком свои слезы. — Я тебя утешать должна, а не ты меня.
— Ничего, я уже не плачу, — улыбнулась Лизавета. — От судьбы, видно не уйти.
***
— Вот, матушка перед смертью просила отдать тебе в день свадьбы, — подавив печальный вздох, Сергей Платонович застегнул на тонкой длинной шее Лизаветы замочек жемчужных бус.
— Что бы нынче сказала матушка, узнав за кого я иду? — Краешком губ улыбнулась она.
— А что бы она сказала, узнав, что ночами одна с казаками по Дону шляешься?! — вспылил Сергей Платонович, но тут же одернул себя и крепко обняв дочь, прижал ее к груди. — Видит Бог, не такого мужа я желал тебе, но да делать нечего. Будь счастлива, дочка, может быть Господь тебя и помилует.
Поцеловав его руку, Лизавета взглянула на себя в зеркало. В белом, струящемся атласном платье, с длинной фатой на голове она выглядела обворожительно. В глазах уж более не было прежних слез, на щеках нежно-розовыми пятнами играл легкий румянец, золотисто-медные волосы были распущены и волнами ниспадали на спину.
Она не собиралась заплетать никаких кос. Пусть знают, кого принимают в семью. Елизавета Мохова не крестьянка и не казачка, на своей свадьбе она будет выглядеть так, как сама того пожелает.
— Наташка-то твоя все с глазами на мокром месте ходит, все платочек свой к ним прижимает. Дворяночка нежная, — беззлобно усмехнулся Сергей Платонович.
— Ей меня жаль. Она полагает, что Митя мне не пара, — спокойно ответила Лизавета.
— Не пара, чего уж там, — пробормотал он. — Господи! Глянется он тебе хоть, Лизонька?
— Да, батюшка, — улыбнулась она. — Иначе не пошла бы я с ним. Знаете… я ведь сама просила его взять меня порыбалить.
— Допросилась, — устало махнул рукой Сергей Платонович.
***
— Ты надушись посильнее, Лизетт. — Серьезно оглядывая Лизавету, Наташа взяла флакон новых, привезенных из Ростова духов и принялась тщательно надушивать ее, распространяя по спальне сладкий цветочный аромат.
— Ну хватит, Натали. Задохнутся ведь от моих духов, — рассмеялась Лизавета.
— Как бы тебе там самой не задохнуться, — нахмурилась Наташа. — Духи хотя бы запах их пота перебьют.
— Строга ты больно. Казаки — люди работящие, незачем им это в вину вменять, — невольно, ее сердце наполнилось нежностью при мысли о Мите, о будущей жизни с ним.
Лизавета чувствовала, как постепенно уходит страх, еще недавно железными тисками сковывавший сердце. Митя казался ей влюбленным и ласковым. Кто знает, быть может Господь действительно помилует ее, и ее жизнь в семье мужа будет счастливой.
***
Глядя на венчальные свечи, Наташа поднесла платок к полным слез глазам. Ей казалось, что ее бедную подругу приносят в жертву ради весьма туманного и расплывчатого понятия о чести. Утешало лишь то, что сама Лизетт, казалось, смирилась со своей участью, да и жених был ей по сердцу.
После венчания все поехали праздновать в дом жениха. Коршуновы жили в большом, богатом курене с крашеной медянкой крышей. Он показался Наташе не меньше дома Сергея Платоновича, вдобавок, к нему прилегал огромный цветущий сад. Возможно, Лизетт будет здесь не так уж плохо?
Сидя за праздничным столом Лизавета не ощущала голода, что не могло не радовать, ведь жениху с невестой объедаться и напиваться было не положено. Свадьба — веселье прежде всего гостям, а не молодоженам. Она с легкой улыбкой наблюдала за разгорячившимися от хмельных напитков и танцев станичниками. Танцевали «казачок», «барыню», «хлопушу» в четыре пары наподобие кадрили. Противостоящие пары сходились, расходились и кружились, переменяя дам. Раз уж им весело, то и она не станет вновь предаваться тревоге и грусти. Красное терпкое вино Лизавета все же пригубила:
— За наше будущее. — Поймав влюбленный взгляд Мити, тихо сказала она.
— Любушка моя, — ласково улыбнувшись, Митя коротко поцеловал ее в губы. — Поешь трошки.
— Нет, — улыбнулась в ответ Лизавета. — Не хочу.
Она и впрямь не желала есть, а как ни стыдно было в этом признаться, хотела остаться с Митей наедине, целовать его сочные горячие губы, гладить блестящие золотистые волосы, вдыхать запах его кожи.
***
— Лизушка, жыланащка моя, жана моя… Дюже люблю тебя. — Митя покрывал поцелуями податливое тело Лизаветы — грудь, бедра, треугольник вьющихся волос внизу живота.
В ответ она погладила его по голове, пропуская сквозь пальцы его шелковистые волосы. Приподнявшись на постели, Митя согнул в коленях и развел ее ноги в стороны, опалил лицо жаром своего дыхания, жадно приник к розовым губам. Отвечая на поцелуй, Лизавета гладила его загорелую спину, волосы. Когда Митя наконец оторвался от ее губ, исступленно целовала его зеленые глаза, щеки, лоб.
Почувствовав как его плоть вторгается в ее нутро, Лизавета откинула голову назад, на подушку и издала тихий стон. Нынче не было той острой, обжигающей боли, что Митя причинил ей в первый раз. Наоборот, ощущения были приятными, ей хотелось большего, с каждым его новым быстрым движением наслаждение нарастало, ее стоны становились громче.
Спустя пару минут, крепко прижав Лизавету к покрывшейся капельками пота груди, Митя излился в ее нутро своим семенем. Затем, тяжело дыша откинулся на подушки и обняв ее за плечи, поцеловал в макушку. Лизавета положила голову на его смуглое плечо.
— Хочу, чтоб всегда было, как сейчас. Чтобы мы всегда любили друг друга, несмотря ни на что, — погладив его по волосам, она блаженно прикрыла глаза.
Казалось, что все страхи остались позади, а впереди ждало одно лишь счастье.
***
«Наташенька, дружочек мой! Представить не можешь, как я по тебе соскучилась. Писать тебе много не буду, хочу сама сказать все при встрече, которая состоится, как я надеюсь, весьма скоро. Хочу только сообщить, что семья наша стала на одного казака больше. Пятого июня я родила моего ненаглядного ангелочка — нового казака Тимофея Дмитриевича Коршунова. Митя безмерно счастлив, и я тоже. Я здорова, как и мой малыш. Очень надеюсь, что ты почтешь наш курень своим визитом, чтобы взглянуть на Тимошеньку. Митя шлет тебе поклон, да и батюшка желает тебя видеть. С нетерпением ждем тебя в станице, дружочек.
Твой всегда верный друг, Елизавета Сергеевна Коршунова.»
Прочитав письмо Лизаветы, Наташа радостно улыбнулась.