Перед глазами внезапно разлился космос — вспышки красного, желтого, лилового фейерверками звезд проносились перед глазами от неожиданно нахлынувшей боли. Он схватился за правую руку, сжимая раскалившуюся пластину наруча до онемения в запястье. Странное чувство выворачивало его суставы, ломало нервы и дробило кости. Ожогами кусающих прикосновений ощущения распространялись по всему телу, начиная с наруча, туманили разум и выбивали слезы, которых, казалось, он не проливал уже сотню лет.
Когда все закончилось, Блэйд обнаружил себя лежащим на раскрошенном кафеле заброшенного мемориала где-то в глубинах очередной планеты. Холодный материал остужал раскрасневшееся от слез лицо и взбудораженную болью голову. Встать сразу не получилось — руки дрожали, неожиданно слабые, не способные выдержать вес мужчины. Блэйд с трудом поднялся на колени, вдыхая прохладный сырой воздух неизвестных подземелий. Ему повезло, что он оказался здесь перед тем, как все это случилось — полутьма и полугнилой сырой воздух успокаивали воспаленное сознание.
Может, эта душераздирающая боль ему показалась? Его измученное сознание переживает, наконец, пик своей кончины? Но прошла минута, вторая, прошел час — его сердце продолжало биться, замедляя темп к ленивому и безмятежному, словно и не было этого чувства умирания, до которого ему не хватило каких-то мгновений?
Блэйд закрыл лицо руками, проводя по лицу ледяными ладонями, стирая след надежды с глаз и остатки хрипов с губ. Он встал и, не заботясь об остатках грязи на пальто, шагнул дальше, пересекая мемориал. Он ходил меж каменных плит, невесомо прикасаясь кончиками пальцев к стелам, тянувшимся к небу, словно надгробия. Воспоминания о боли улетучились, и та, словно в отместку, решила напомнить о себе.
Ему показалось, будто правую руку оторвало вовсе — настолько сильна была боль. Она ослепляла и вырывала из горла звериные крики. Мужчина рухнул на колени, попеременно зажимая как будто целой левой то рот, то глаза, то фантомно кровоточащую правую. Его мозг кипел, а кровь сворачивалась прямо в венах от кромсающего чувства пустоты. Его позвоночник сломался где-то посередине — а может, где-то ближе к копчику, он не понимал, — его череп раскалывался на осколки, которые впивались в мягкий податливый мозг, жаждущий освобождения и смерти — единственного возможного покоя. Блэйд дернулся, словно способный уйти от боли, но воображаемые цепи крепко удерживали его на месте, уничтоженного и распятого перед незримыми судьями.
Его сердце болело, но не за себя — за кого-то другого. За кого-то бесценного и близкого, кто находился очень далеко, но был ему дорог. Дороже всего, что когда-то было у него. Догадка пришла вместе с новой слепотой — мир почернел перед глазами, а в уши ввинтился крик. И Блэйд не понимал, кричал ли он сам или… тот мужчина на другом конце его сознания. Владелец другого наруча.
Какая-то злобная мысль промелькнула, что Иньюэ-цзюнь этого достоин — того душераздирающего, дробящего кости, сознание и сердце ада. Где бы он ни был, Блэйд чувствовал его мучения и отчасти наслаждался этим ощущением; его одолевала жажда причинить как можно больше боли этому мужчине, заставившего его страдать от худшего из всех проклятий. Но стоило только этой мысли появиться, как возникло и множество других — напуганных и рыдающих, страдающих от чужого заключения. Блэйд столько раз умирал от чьих-то когтей и рук, от чьих-то зубов и щупалец, что не чувствовал желания жить; он столько раз убивал себя сам, что перестал чувствовать потребность в существовании. И наконец, спустя столько времени в одинокой пустоте бескрайнего космоса и затерянных в нем планет, он почувствовал его. Своего любимого, своего ненавистного Иньюэ. Он не мог желать ему смерти — кому угодно, но только не ему.
Когда все утихло, Блэйд снова поднялся на ноги. Мир продолжал существовать, двигаться вперед и жить, заставляя существ внутри него также жить, двигаться и умирать. Блэйд застрял на перепутье, не в силах умереть, но и не способный жить. Ему оставалось только двигаться вперед, но мысли утекали, возвращаясь к фантомным цепям на его запястьях, к острой боли вдоль позвоночника, к ощущению сладкой, липкой крови, покрывающей его тело, словно вторая кожа. Блэйд глубоко вздохнул, и облачко пара неожиданно покинуло рот, лизнув сухие, потрескавшиеся губы. Он не был готов двигаться вперед без Иньюэ.
Наруч был его проклятьем и самым главным напоминанием о его заклятом враге — его жертвенном возлюбленном. Где-то там, в глубинах бескрайнего космоса он страдал, и страдал заслуженно. Блэйд чувствовал, как ломаются его кости в вынужденной трансформации, как стынет кровь от побоев и пыток, как раскалывается уставшее сознание, жаждущее прекращения наказания, нового перерождения, жаждет смерти. Блэйд каждый раз упрямо повторял себе, что Иньюэ-цзюнь заслужил самые жестокие мучения, и каждый раз его мертвое сердце рыдало, болело за того, кого так сильно любило.
Несколько раз Блэйд почти ринулся искать курсирующий по Вселенной флот Сяньчжоу, где держали ненавистного старейшину. Он слабо представлял себе свои дальнейшие действия: как он мог бы отыскать его среди всех кораблей, как он мог бы отыскать его среди всех темниц и гротов под замками и стражей? Блэйд мечтал оставить эту мысль и жить дальше, без Иньюэ. Но мысли всегда утекали к нему, стоило только почувствовать перемену в состоянии ненавистного видьядхары. Его наруч — или же его сердце — всегда подсказывали, куда ему нужно идти, и Блэйд сопротивлялся этой нужде изо всех сил. Когда боль не приходила слишком долго, он чувствовал тоску и нарастающее желание выкрасть видьядхару. Он чувствовал, когда тот расслаблен, когда зол, когда напуган; чувствовал, как он ждет смерти и плачет, безмолвно глотая слезы. Сердце Блэйда — мертвое, но парадоксально бьющееся заполошной птицей, — желало похитить пленника, спрятать на скрывающемся в темноте космоса корабле охотников и приковать к себе на веки.
Но боль всегда приходила вновь. Блэйд злился, не понимая, почему Иньюэ-цзюнь, верховный старейшина видьядхара, позволял кому-то так обращаться с собой. Неверная память распадалась на куски, но облик его любимого держался бесконечно крепко. Блэйд помнил силу его рук, нежность губ, тепло груди и мягкость бедер, он помнил его гордый стан и высокомерный взгляд, помнил любовь к своим товарищам и злобу, не позволяющую попрекать собой. Так почему же сейчас он позволял кому-то запереть себя в цепях?
"Все из-за тебя," — шептал ему хор голосов мерзостей — таких же монстров, как и он сам. — "Он сделал это ради тебя. Он выбрал боль, чтобы ты жил".
Но Блэйду не нужна была такая жизнь — бессмертие, в котором бесконечно умирал его Иньюэ-цзюнь. Иньюэ-цзюнь должен заплатить цену за свой грех, но огрызки души и пепел от сердца яростно сопротивлялись этой мысли, вынуждая Блэйда брошенным псом слоняться по мирам, прячась от вездесущей боли и бережно храня то единственное, что связывало его с любимым и ненавистным, — истерзанный боями, сожалением и временем наруч.
Он не понял, в какой момент все закончилось. Сегодняшняя битва, казалось была бесконечной: он резал и рубил, используя меч вместо рук, чтобы дотянуться до солдат, стремящихся уничтожить его любым способом. Но ни один не помогал, и проклятье возрождала убийцу снова и снова. Затупившийся от сотни поверженных трупов клинок замахнулся над очередным самоуверенным солдатом, когда ощущение свободы обезоружило его болезненным сжатием легких. Мужчина в окровавленном пальто застыл посреди багровой, устланной телами земли, и смотрел в никуда — в самую глубь сердца, которое чувствовало его любимого на том конце фантомной связи.
Его Иньюэ-цзюнь был свободен, и хоть печаль крепко поселилась в его душе и разуме после десятилетий заточения и боли, Блэйд чувствовал его боязливое, осторожное счастье, окрыление от долгожданного освобождения. Осознание произошедшего медленно проникало в мозг, который пытался, но не мог осмыслить простую истину, ставшую как никогда очевидной. Истина проникала в и без того разрушенное сознание капля за каплей, точила разум, словно камень, и уничтожала рыдающее сердце. Охотник не почувствовал боли ни от ножа, ни от пуль, когда солдат, посчитавший себя достаточно серьезным и дерзким противником, атаковал застывшего Блэйда.
Его Иньюэ-цзюнь наконец-то свободен. Он сам сбежал или его помиловали? Нет, такого грешника не отпустили бы просто так. Его должны были уничтожать по частичкам, растирая саму его сущность в пыль, растаптывая каждую мысль, заставляя его хлебать кровь вместе с болью его искалеченной души, обреченной на проклятье по его воле. Верховного старейшину определенно не отпустили; как же тогда он сбежал? Иньюэ-цзюнь умелый боец, прекрасный мастер оружия и манипуляции. Он смог бы уйти, растворившись в лунном свете, но ему не позволила бы гордость. Его гордыня, горько-сладкая на вкус, так знакомая изнуренному мечнику, его красота и погибель, она бы не разрешила грешнику покинуть стены своей клетки. Значит, кто-то освободил его.
И этим кем-то, к болезненному сожалению, сворачивающемуся песчаными крупицами прямо в хладных венах, был не Блэйд.
Звериный рык доносился будто бы со стороны. Золотые листья проклятья распускались прямо у глаз, застилая и без того закрытый кровью взор. Жажда чужой крови, жажда чужой боли и признания опалила его измученное сердце, когда бледная рука сжала клинок мертвой хваткой. Единственный выживший солдат не успел сбежать; от него осталось только несколько кусков мяса да мокрое пятно на багровой земле. Блэйд тяжело дышал. Слезы текли по его грязному лицу, смешивались с кровью и исчезали за воротам пальто. Он приказывал своему глупому телу остановиться, прекратить этот ничтожный цирк, не предназначенный ни для одного-единственного, желанного, свободного, ни для кого-то еще. Он шел, не разбирая дороги, закрытой слезами, кровью и золотыми листьями безумия, оставляя за собой след из убитых, искореженных тел. Дознаватели, что придут на места преступлений, не поверят, что это сделал человек, а не чудовище.
Впрочем, Блэйд действительно был чудовищем. Это болезненная правда, которую он знал всегда. Такие, как он, вынуждены идти путем безумия, ничтожные и страждущие, лишенные надежды на чужое снисхождение. Блэйд не нужен Иньюэ-цзюню; его прекрасному, сиятельному, возвышенному, любимому старейшине требовался кто-то другой. Добрый ремесленник, надежный друг и верный возлюбленный, который бросится следом и во тьму, и на порог смерти. Блэйд не был им, больше нет.
Охотник скитался по бескрайней вселенной в поисках покоя. Миссия за миссией, преступление за преступлением, побег за побегом — он не размышлял ни над целями своих заданий, ни над средствами. "Ах, Блэйдик, идеальная машина для убийств", — ворковали над ним, но чужие слова не задерживались надолго в его сознании. Он слышал только зов наруча, нуждающегося соприкоснуться с заговоренной парой, и убеждал себя, что не хочет видеть его владельца. Он убеждал себя, а по лицу стекали слезы, пока сердце обливалось кровью от боли, словно Блэйд — или некто иной — раз за разом вырывали его из нежной, исстрадавшейся груди.
Он увидел его на каком-то рынке. Людей не слишком много, а планета — всего лишь остановка, здесь нет их цели. И все же черный кот решил взять тайм-аут. Блэйд бродил среди незнакомых тел и мест, сливающихся в сплошные текстуры, когда взгляд нашел среди палитры блеклых незнакомцев желанную пару бирюзовых глаз. Словно не охотник, но ремесленник, выбеливающий волосы под тяжестью времени, он не мог не цепляться за хрупкую, утонченную фигурку, меланхолично снующую меж прохожих. Блэйд позабыл обо всем — о заветах, о планах, о проклятье, о боли, о мече, — и бросился вслед за подростком. Подрагивающие от волнения руки вцепились в узкое запястье мертвой хваткой, пока мужчина прогонял беспокойство и подступившие к горлу слезы. Мальчик вопросительно смотрел на него.
Он был ниже, его волосы оказались короче, не хватало рогов и хвоста. Человеческий облик украл и острые ушки, на которых частенько красовалась парная серьга, и другие драконьи черты, добавлявшие и без того прекрасному лицу нежного очарования. Хватило одного лишь взгляда, чтобы боль испарилась из его тела. Молодой мужчина казался немного другим, нежели в его подернутых трещинами и тьмой воспоминаниях, но это определенно был Иньюэ-цзюнь. Его возлюбленный.
Юноша глядел на него с легким любопытством и мягкой тревогой, словно не узнавал его. Ах, Блэйд и сам бы себя не узнал — бледный, взъерошенный, с шальным алым взглядом. Мертвый, но парадоксально живой. Верно говорили сегодня утром, ему следовало хотя бы причесаться. Нервная, слегка болезненная улыбка выползла на лицо, пока счастье и страх наполняли его взгляд.
— Ты вернулся, — только и смог прошептать Блэйд. Его голос, должно быть, тонул в гомоне рынка. Болезненные спазмы и слезы сдавливали горло, но он не мог заставить себя молчать. Его сердце, душа и разум ликовали при одном лишь взгляде на смущенного встречей юношу. Блэйд задыхался от наполнявших его чувств. — Это правда ты, — он почти плакал. — Я так скучал по тебе. Я думал, что никогда больше не увижу тебя. Мне так жаль, что я не пришел к тебе раньше, но я обещаю, что больше никогда, — первая слеза щекотно скатилась по щеке, очерчивая крыло носа, — слышишь, я больше никогда не оставлю тебя.
— Прошу прощения, — юноша казался смущенным. Возможно, Блэйд перегнул палку. Но он не мог больше молчать о тех чувствах, которые он хоронил в себе все эти годы. Десятки, а может и сотни лет — он сбился со счета, как долго он был оторван от любимого Иньюэ. Блэйд лгал себе, утверждая, что ненавидит его, что грех, совершенный Верховным старейшиной, уничтожил его, что видьядхара ему чужой. Разве могли лгать те чувства, что он испытывал сейчас, глядя в эти знакомые, любимые бирюзовые глаза? Одно лишь прикосновение, ощущаемое собственной кожей, одно лишь присутствие, что чувствовалось через треклятый наруч, забирало всю скопившуюся за долгие годы боль. Чтобы многократно вернуть ее: — мы знакомы? Я не помню вас.
Блэйду показалось, что он снова оказался там, в коконе из переплетенных корней проклятого растения. Он чувствовал те же боль и отчаяние, которые разрывали его на куски клыками древесных волков и чудовищных птиц, только гораздо, гораздо хуже. Его душа все еще пела от долгожданной встречи, пока разум затапливала черная гниль ужаса от осознания. Иньюэ-цзюнь, его единственный возлюбленный, отрекся от него.
Блэйд глубоко вздохнул, пытаясь подавить эмоции. Что-то все же отразилось на его лице; к линии губ скатилась вторая слеза. Юноша мягко освободил свою руку из грубого захвата, вонзив тем самым в его нежное, трепещущее сердце новый болезненный осколок.
— Думаю, вы обознались, — прошелестел Иньюэ-цзюнь. Блэйд задыхался в слезах, безмолвно глядя вслед растворяющемуся в толпе юноше. Боль, которую он забрал одним своим появлением хлынула обратно сквозь незалатанные прорехи в плачущем сердце.
Неизвестно, сколько он простоял на площади. Людской поток обтекал его, словно боясь потревожить мерзость, спрятанную не так уж и глубоко. Через наруч Блэйд чувствовал, как его Иньюэ-цзюнь путешествовал по городу, как двигался на север, а затем на восток. Он закрывал глаза и вслушивался в доносившиеся по ту сторону сознания шаги, принюхивался к знакомому до боли любимому запаху, всматривался в очертания маршрута. Кажется, он действительно не был нужен. Но он не позволит Иньюэ избавиться от него так просто. Блэйд станет тенью, карающим клинком — кем угодно, только бы не терять больше самого важного его сердцу человека.
"Ох, Блэйдик, все будет хорошо, не стоит так убиваться", "Ты больше не тот, кем был прежде. Забудь о нем, у тебя теперь новый путь", "Это всего лишь проигранный раунд, возьми ре-старт". Чужие утешения не задерживались в его голове, когда он чувствовал присутствие своей единственной желанной жертвы, когда боль от утраты застилала ему глаза и шептала голосом тысячи проклятых ему прямо в уши: "Убей всех, кто стоит у тебя на пути. Это всего лишь проигранный бой. Ты ни перед чем не остановишься".
Блэйд двигался за ним по петляющему маршруту в желании приблизиться к Иньюэ-цзюню хоть не мгновение. Мальчишка прятался среди других людей, среди других кораблей, укрывался мглой вселенной и исчезал, утекая тенью сквозь пальцы. Блэйд принял вызов. Он убивал людей и уничтожал корабли, он был готов перетереть в крошку и пыль весь космос, сразиться с Эонами и испить всю боль, которую приготовил ему его возлюбленный, но остаться рядом с ним.
Давным-давно мертвый в своем тщедушном, проклятом бессмертии, Блэйд сражался с мальчишкой вновь и вновь. Каждый удар и выпад искр, каждое ранение и капля крови, капля боли собирались в единую надежду вернуть возлюбленного назад в его объятия, заставить Дань Хэна вспомнить его грех и его желания, достать из этой красивой, но слишком молодой оболочки то, что помнило Блэйда не чудовищем, но близким и желанным спутником.
Блэйд видел страх и отвращение в любимых бирюзовых глазах, но готов был терпеть отказы и побеги. Он вернет своего единственного. Он больше никогда не оставит его.