— Подпустить Вадика к шашлыку?! Издеваешься?! — Завизжал Сережа, едва Алтан предложил ему отправить их общего на тот момент знакомого следить за мясом на даче Олега. — Он же все к черту сожжет хуже меня! — Вспыхнул тогда Разумовский, едва глаз его не задергался.
— А в чем проблема-то?..
— Слушай… Вадик не умеет готовить. Вадик готовит так же, как Олег танцует — то есть никак. — Олег позади него, опираясь о столешницу, фыркнул, но промолчал. — Будет возможность — даже не думай подпускать его к плите, понял?.. Вообще никогда. Не надо. Не стоит. Дружеский тебе совет: забудь вообще об этом, оно либо горелое, либо пепесоленное, либо сырое, либо ещё что-то!
Во взгляде Разумовского было так много страха, что Алтан, стоящий прямо напротив и позволяющий тому схватить себя за плечи, задумчиво сощурился.
— Однажды я траванулся и два дня не мог проститься с унитазом, — добил Сережа.
И Алтан согласился.
***
Хорошо, ладно, эта мысль надолго засела у него. Вообще, Вадим был мастером на все руки, если уж совсем честно, он играл во многих университетских спортивных клубах, зарабатывал грамоты и медали по учебе, ездил на олимпиады, добивался первых мест и частенько ловил от этого кайф. Единственное, что Вадик на памяти Алтана плохо делал — это флиртовал. «Ты случаем не моя мечта? А то я хотел бы следовать за тобой всю жизнь», — сказал он однажды после лекций, поигрывая бровями и, во имя всех богов, Алтан пытался сдержаться, но смех всё-таки вырвался и, казалось, это обидело его новоиспечённого поклонника. Но, конечно, так только казалось. Вадик, оказывается, даже близко к сердцу не принял, хохотнул коротко на пару с Алтаном, отказ воспринял спокойно и после этого даже не мозолил глаза.
И, на удивление, оказалось… Он довольно приятный человек. Ну, когда не старается вывести из себя. Сумбурный, бесячий, раздражающий до твердого желания вылепить оплеуху — вы не понимаете, это другое — но очаровательно приятный. С ним было хорошо. Алтан, привыкший оставаться одиночкой, даже чувствовал себя…спокойно рядом с этим угараном. Поразительно, как его сердце успокаивалось рядом с Вадиком и душа не грозилась уйти в пятки, вместо этого оставляя в себе лишь умиротворение и удивительной силы капризы отбить Вадику почки. Да, это было сочетаемо. Да, Алтан считал это нормой. И даже после того глупого приглашения на свидание и последующего отказа, смотря в яркие серые глаза Вадика (как раз после очередной абсурдной шутки во время их посиделок компашкой он, Вадик, Лера, Юма, Олег, Сережа и Тома), он не находил смущения, чего с ним не было с… Да никогда в принципе не бывало. Обычно после отказа его или ему всегда накатывало неловкое молчание, а с этим Драконом подобной неловкости и в помине не было.
Однажды Алтану в голову пришла абсурдная мысль, что каждая попытка ударить/пнуть/ущипнуть болезненно Вадика росла из простой нужды коснуться его.
Да ну, бред какой-то.
Но время тем не менее двигалось дальше и, чем чаще они с Вадиком виделись, тем сильнее Алтан зацикливался на этом.
Вплоть до момента, пока однажды, задумавшись чрезмерно, не грохнулся неудобно с роликов во время очередного трюка. Скорую вызвали мгновенно, пришла через полчаса, палата в больнице воняла лекарствами, перелом зафиксировали.
***
— Как ты вообще так умудрился? — Олег ввалился в палату, держа в руках какой-то огромный бумажный пакет, за ним засеменил Сережа и, подрываясь к лучшему другу, первым дело повис на шее.
— Я думал, ты сдох! — Вскричал он над самым ухом, стиснув пискнувшего Дагбаева до боли, потряс что есть силы: — Дагбаев, тебе не четырнадцать, чтобы подобные вещи делать, ты уже не молодой!
— Эй! — Воскликнул тот, едва отцепив Разумовского от себя. — Не драматизируй, это просто перелом. Гипс поставили, не видишь? И вообще не ори, хуже Вадика ей-богу…
— Никто не может быть хуже Вадика, — вздохнул Олег, оттащив своего почти мужа, чтобы тот дал больному подышать воздухом; сам на прикроватную тумпу взвалил какие-то баночки, скляночки, пластиковые контейнеры. — Лучше посмотри, что я притащил.
Алтан сперва глянул на драматично сдерживающего слезы при виде его ноги Серёжу, затем на спокойного, как удав, Олега, моргнул.
— Это… Еда?
— Как видишь?
— Домашняя?
— Из ресторана заказали.
Алтан моргнул ещё раз.
— Зачем?
— Не знаю. Ешь и не задумывайся. А я пожалуй поеду, — Дагбаев окинул его взглядом полностью и что-то тут, черт возьми, было не так, но он правда не понимал что.
— Я верну деньги, — успел бросить, едва Олег открыл дверь, но тот фыркнул, кинул «да не надо» и исчез, оставляя несчастного больного на Серёжу Разумовского.
Какой кошмар. Так много еды…
***
Простите, ошибка.
Так много вкусной еды!
В тот же вечер Алтан попытался помаленьку попробовать все, что принесли, тем более, что Сережа заставлял, стоя над душой, приговаривал «попробуй вот это, а теперь вот это и это не забудь!», и все требовал, требовал, пичкал, но, сказать честно, Алтан даже не сопротивлялся. Это было удивительно, но ему искренне нравилось буквально каждое представленное блюдо, от простой рисовой каши до гребанного вишневого желе, в котором не чувствовалось никакой химозы, как будто вишня была использована настоящая. Он ворчал, но ел и вынужден был признаться хотя бы самому себе, что, не находись его живот на грани большого «бума», он бы с удовольствием съел все оставшееся. Сырный суп с грибами, плацинды с картошкой, рагу, сливочные пышки, вареники с вишней, чертов молочный кисель и йогурт! Йогурт с черносливами! С ним пришлось осторожно, но Алтан тоскливо косился на оставшуюся еду и вздыхал от того, что в него больше не помещается. Это был какой-то кошмар, абсолютный ужас, десятый круг ада, морок. Как ни назови.
И он, черт побери, намеревался разбиться в лепешку, чтобы узнать название ресторана, из которого Олег с Серёжей — которому он кстати всё-таки перекинул предположительную сумму пиршества — заказывали ему еду все четыре дня, что он пролежал в больничке с переломанной ногой. Потому что отныне и навсегда он намеревался покупать йогурт только там и больше нигде.
***
— Я не знаю, — пожал плечами Сережа, когда привез Алтана в общежитие и тот наконец задал мучающий вопрос. Они сидели на кухне и Дагбаев помешивал бурду, которая звалась у них «кофе», Разумовский взбивал себе капучино, почти не смотря на него. — Честно, без понятия, — его сосредоточенное лицо привлекало внимание, но не было видно, что он лжет, хотя Алтан вглядывался в своих очках так, словно пытался проникнуть в его мозг. — Олег заказывал, я даже без понятия какой у них номер, он как раз скоро придет, спросишь?
— Обязательно.
Алтан нахмурился и покосился на пустые контейнеры из-под еды.
***
В тот же вечер выяснилось, что Олег умеет мямлить. И заикаться. И отводить пристыженно взгляд.
И все это очень странно, потому что единственное, что Алтан спросил это:
— Слушай, а откуда ты тогда еду заказал? Хочу пойти в тот ресторан.
Он в ту же секунду будто бы вспотел, зажался, губы поджал, взгляд отвёл, что даже Сережа, сидя рядом с ним на диване во время поиска фильма на ночь, приподнял удивлённо бровь. Они валялись в гостиной вчетвером, Алтан на кресле с пуфиком под загипсованной ногой, Сережа и его пасия окуппировали диван в единоличное пользование, Вадик сконцентрировано перебирал диски с ужастиками на полу, но отвлекся едва Алтан открыл рот чтобы переспросить.
— Слушайте, — кинул тот, повернувшись к ним троим, — может пересмотрим «Пятницу 13»?
И, видит бог, Алтан, перекинув взгляд на Вадика, едва не кожей почувствовал дуновение ветра — настолько шумно выдохнул Олег будто бы от облегчения. Сережа сполз с дивана, взглянул через плечо Дракона на диски, нахмурился и выдал, что хочет пересмотреть лучше «Коралину в стране кошмаров». На том и сошлись, потому что спорить с Серёжей — трепать себе же нервы. Вадик, конечно, поныл, что уже видел этот мульт стопицот раз, но поразительно скоро умолк, стоило Алтану кинуть свое «Я бы тоже глянул…». Даже Олег не возражал, он вообще никогда не возражал. Мечта, а не мужчина, даром что-ли Сережа обожал его всей своей черной злогейской душонкой.
***
Ветерок мягко обдувал комнату. Вообще, предполагалось, что Сережа и Алтан будут спать в одной комнате, но как-то так вышло, что стоило им поселиться в общаге, Разумовский выпинал Вадика из их с Олегом обители, переехал к последнему и оставил несчастного Вада засыпать на диване. Справедливости ради, следует сказать, что Алтан, пыхтя, ворча и явно показывая свое недовольстно — а заодно краснея, как последний черт, — предложил Вадику поспать в одной комнате на человеческой кровати, но тот отчего-то отказался и теперь всегда почивал на диванчике. Говорил, что там ему как дома, где он тоже частенько засыпал прямо перед теликом. Ситуация как с типичным снгшным батей: заходишь ночью в гостиную, тв включен, Вадик спит, но, только попробуй попытаться выключить, как он тут же проснется и заноет, что «вообще-то смотрел».
Алтан не хотел признаваться, что его смешило это, потому что Вадик мог — но не пытался — засыпать поздно, а на утро был бодрячком. Дагбаев так не умел. В основном он засыпал поздно, а на утро выглядел, как призрак, которого разбудило нерадивое семейство из типичного ужастика — злой и жаждущий убийства. В основном это случалось потому что он задротил и не контролировал время.
Но в последние дни как раз после выписки, стыдно говорить, гложило его кое-что другое. И, кажется, это было чем-то странным… Странным для него. Алтан никогда, никогда не грустил, оставаясь один. Никогда. Он привык к этому, одиночество его успокаивало, комфортило. Он отнюдь не был ханжой, просто не любил шум. И что Олег, что Сережа, навещающие его, прекрасно были осведомлены о таком. Вадик тоже. По крайней мере этим он оправдывал свое отсутствие за все дни просиживания жопы Алтана в больнице. Писал, конечно, они много переписывались, Дагбаев получал туеву хучу мемов, фыркал, посмеивался, потому что Вадик иногда вставлял в русскую речь украинские и белорусские словечки и искренне возмущался, не понимая почему Алтан их не знает. Алтан в свою очередь дразнил Вадика бурятским. Но Вадик бурятский знал, и это было несправедливо. Только вот… Это не заменяло его присутствия.
Алтан сжимал подушку, которую обнимал, лёжа на боку с выпрямленной больной ногой, глаз сомкнуть не мог и все думал, думал, думал. Сообщения это круто. Честно, он переписываться любил больше, чем общаться вслух, но! Вадика ему, ну… Ну… Ну!
Ну не хватало.
Ему не хватало этого урагана рядом с собой. И подбадривающих сумасшедшой силы ударов по спине, как если бы тот пытался дух выбить, потому что никогда не мог — не хотел, лол — рассчитать силы, и тупых шуток полуподкатов, на которые Алтан исправно закатывал глаза, озорного прищура глаз, взъерошенных соломенного цвета волос, которые он пытался вырвать время от времени во время шуточных драк — о, точно, теперь же ещё и драться с Вадиком нельзя, катаясь по полу, какой кошмар… — и, и… И вообще… И вообще не хватало его присутствия. Просто чтобы сидел рядом. Как статуя. Просто сидел. Пришел бы, сел рядом с его койкой и начал нудеть на тему каких-то там раскопок левой пятки пятого по счету откопанного динозавра в верхней половине нижней части южного края Африки. А может и вовсе молчал бы.
Алтан усмехнулся своим мыслям, но слезы налезли на его глаза бессмысленно и беспощадно и осознал он это, только когда капля сползла на подушку и он кожей почувствовал ее влагу. Это было ужасно. Это было ужасно. Какого черта он вообще задумался об этом конченном идиоте с его раздражающей яркой улыбкой и аурой человека, способного спокойно съесть макароны с шоколадной пастой, а потом чувствовать себя живее всех живых?! Только сердце заныло, обида к горлу проступила: не мог что-ли хотя бы из вежливости разочек заглянуть, а? Так сложно было, дебил? Очень сложно, да? У самого бы нога сломалась, попытайся ты перешагнуть порог палаты, чтобы звонко кинуть истасканное им же: «Чего такой грустный, золотко, хуй сосал невкусный?» и словить подушкой по лицу? Имбецил. Ящерица тупоголовая.
Спит сейчас, наверное, у себя на диване, храпит — Вадик никогда не храпел, но демонизировать же надо! — как трактор и вообще не задумывается, что у Алтана в спальне сердце заходится в бешеной скачке. И даже ресторан этот глупый уже не так интересен. Алтан, святые Мария и Иосиф, может вместо шикарных оладушек, которые таяли во рту, как снежинки в рождество, хотел бы поесть сожженую к дьяволу вафлю Вадика? Скотина вы, Вадим Дольфович, нет вам прощения. Тьфу.
***
Где-то на кухне икнул и задумчиво нахмурился один Вадик, но вы этого не видели.
***
После возвращения Алтана к обычной студенческой жизни, а именно где-то через месяц суровых испытаний «проходи с костылями по общаге и не убей никого случайно» он всё-таки смог встать на обе ножки и это необходимо было как-то отпраздновать.
Спустя все тот же месяц, но уже размышлений, Алтан твердо уверился в том, что ненароком оказался безоговорочно твердо каменно абсолютно тотально точно влюблен в кретина-Вадика, но, что поразительно, не почувствовал никакого изменения в своем состоянии рядом с ним. Возможно он подсознательно желал таких признаков, как бабочки и прочие ползучие гады в своем животе, может думал, что его нервы будут натянуты, а смущение станет накрывать с головой, но буквально ничего из этого так и не проявилось. Ему как было комфортно до глупости с Драконом, так и осталось. Тот просто успокаивал нервы Алтана одним своим существованием, пусть их шуточные драки возобновились и теперь регулярно можно было видеть, как эти двое катались по полу, в попытках задеть друг друга — попеременно с разговорами из разряда:
— Подожди, подожди, у меня рука неудобно лежит, сейчас поправлю.
— Серьезно?
— Ага. Сейчас, ван сек.
— Поправил?
— Да, продолжаем.
И, дождавшись, пока поза станет более-менее удобной, продолжали барахтаться, стараясь заключить друг друга в удушающий, попеременно чертыхаясь и отпинываясь.
Казалось, будто ничего не изменилось. Но то ли звёзды встали в прямую линию, то ли наступил конец света, освобождающий людей от оков стеснения, но даже Сережа подметил, как изменился взгляд Алтана. Теплее быть может стал. Как знать. Но, конечно, он та ещё липиська, никому, кроме своего благоверного, ни о чем не рассказал. Благоверный на крысиные истории вместо сказок на ночь кивал, угукал, понятливо мычал, затем обнимал жмущегося к нему Серёжу и довольно тепло улыбался.
***
Время ухода за Алтаном так или иначе прошло, все вернулось на круги своя, только боль иногда покалывала в ногах, но Дагбаев редко позволял этому взять над собой вверх. Пока в один день всё-таки не смог и предпочел разочек прогулять, чем издеваться над собой.
Это был обычный вторник, ничего выдающегося, один из самых незаметных дней недели, Алтан проводил Серёжу, Олега, Вадик ушел с ними и, как и обычно, все разошлись по своим факультетам. Дагбаев тоже собирался провести день относительно продуктивно, но буквально на второй же паре самочувствие ухудшилось и вынудило вернуться обратно. Прихрамывая, хмурясь от тупой боли в голени, но дойти до блока и замереть прямо перед дверью.
Громко пела Леди Гага. Вадик был дома.
***
Этот факт неожиданно… Чертовски неожиданно всколыхнул — и это была не норма. Алтан никогда не волновался рядом с Вадиком. Алтан рядом с Вадиком, несмотря на вид буйного агрессивного ползучего, внутри оставался спокойным, подобно гребанным скалам. А тут волна, простите, волнения так мощно накрыла его многострадальную душу, словно он никогда ранее с Вадиком один не оставался и сейчас собирался нарушить священное единение Дракона с чем бы то ни было. Стены в общаге были словно картонные и, будто бы забыв о боли в ноге, а заодно приложив ухо к дереву, Алтан явственно слышал этот писклявый голос — Вадик пел и, боже, его пение нереально было спутать хоть с чем-то. Только один человек на планете умел напевать Леди Гагу настолько пискляво и абсурдно, что его «ГА-ГА УЛА-ЛА» больше смешило, чем раздражало. И прямо сейчас Алтан ощущал слабость перед этим человеком.
Но его нога — нет. И очередным приступом боли напомнила о том, что им чертовски сильно нужно присесть.
Дагбаев, сам того не понимая, дверь открыл тихо так, что она даже не скрипнула. Должно быть боги были на его стороне, а то обычно эта скотина визжала, как Сережа после того, как Вадик на зло ему назвал картины Малевича «жалкой писаниной однолапой курицы после четырехдневнего потопа». Прямая цитата.
Алтан вошёл в гостину, шагнул, едва дыхание не задержав, и, только присел на скрипнувший диван, как из кухни сквозь имитацию пения и Леди Гагу до его слуха донеслось вполне себе отчётливое шкворчание.
***
Он замер в то же мгновение.
«Будет возможность — даже не думай подпускать его к плите, понял?.. Вообще никогда. Не надо. Не стоит.» — забился в истерике Сережа из воспоминаний, а здравомыслие на секунду оглушило картинкой взорванной кухни. Но в конце-концов, разве может такое быть, чтобы взрослый человек, тем более такой рукастый, как Вадик, действительно поджёг кухню?! Звучит абсурдно — его жизнь, стоит признаться, любила абсурд — только вот мозги Алтана посчитали идеальным вариантом вспомнить все слова людей из круга общения.
Тома говорила, что подпускать Вадика к кухне могут только суицидники, если они хотят самосожжения. Лера поддакивала, зелёная, Юма рядом с ней молча кривилась и Алтан верил своей сестре. Вадику никогда не доверяли кухню. Вадика старались отвести от ножей, к шампурам не подпускали, от него убегали с хлебопечкой наперевес и ни разу, ни один чертов раз Алтан не видел Вадика занимающимся чем-то сложнее, чем заваривание чая. Каким бы энтузиазмом он не горел, от него открещивались и отправляли отдыхать, лишь бы не на кухне стоял. И раз за разом, словно мантру, повторяли: не оставляй его одного на кухне. Нет. Не делай этого, если жизнь дорога.
Алтан может раньше и сказал бы, что это спорный вопрос, но любопытство было сильнее, в конце-концов можно же хотя бы одним глазочком подглядеть, что этот гений кулинарии химичит, не так ли? Маленькая вечеринка ещё никого не убивала, а шило в жопе Алтана раскручивалось все сильнее и сладко шептало, что он всегда сможет остановить Вадика, если все перейдет грань, и боль уже не сильно чувствовалась, так что он попытался подняться с места.
Да, синдром Варвары не оставлял его в покое даже сейчас, но ведь ничего страшного же нет, не так ли? Не жарит же там Вадик детей. Наверное. Алтан, стараясь не скрипеть половицами, подошёл к перегородке на кухню, где с динамика как раз и распевался дуэт из полуглухой ящерицы и шикарной женщины, руками для удобства опёрся о стену и выглянул из-за нее на кухню. Вадик стоял спиной. У плиты. Нервишки зашалили, но Алтан держался, ничего криминального не происходило, просто Вадик у плиты, просто пританцовывал, просто пел в деревянную лопаточку, зажмурившись и двигая бедрами в такт и раз, и два, и раз, и два, оп-оп-оп! Алтан даже засмотрелся на него, не замечая, как улыбка налезла на лицо несмотря на нахмуренные брови, как чуть было смех не зазвучал, но через секунду Вадик подхватил сковороду, которую Алтан не заметил, дёрнул его на себя и, ухмыляясь, поддал вверх -
Блинчик на нем взлетел в воздух, а затем, идеально перевернувшись, шлепнулся на расскаленную поверхность обратно. Абсолютное мастерство. Десять из десяти попаданий, это было настолько идеально, что Алтан замер с раскрытым ртом и либо он словил глюки от боли, которая сейчас вообще не чувствовалась, либо все вокруг нагло врали ему, но стоило лишь отвести взгляд, как он заметил на столе за его спиной целую стопку идеально выпеченных блинов, по крайней мере они пышали жаром и та, что сверху, манила аппептной золотистой прожаркой. Ступор нашел на него сам собой, Алтан задержал дыхание, а затем мозги, будто отмершие на эти пару мгновений, что Вадик вел себя, как гребанный Гордон Рамзи для элиты, не видя его, заработали с новой силой.
Пока Дракон подпевал, нещадно виляя жопой, Алтан нахмурился и сделал пробный шаг вперёд.
Половица скрипнула.
— Слыш, Поварешкин, если ты пришел за обедом, то опоздал, я свое рагу сделал, я и съем, так что соси потом проси, — пропел Вадик секунда в секунду, не оборачиваясь, — прошли времена, когда я кормил тебя за твоё молчание, не наглей, а то не поделюсь рецептом, татарский ты Джейми Оливер.
Его самодовольный смех прозвучал громко на кухне, но блин на жаровне кажется был готов и Вадим повернулся как раз, когда пальцы Алтана складывали первый блинчик на стопку.
— Или ты сейчас рассказываешь все, как есть, — произнес он твердо, перекидывая взгляд с пойманного споличным и выглядящего испуганно Вадика на сковороду в его руке, и обратно, — или я стреляю в блины.
***
Что же ладно. Все бывает впервые. Неловкое молчание между ними — тоже. Дьявольски неловкое, сидя напротив друг друга, плита выключена, цветастая клеенка позволяла отвлекаться на нее и не заглядывать в глаза собеседника, стопка блинов между ними тем временем стыла, и оба сидели, как идиоты, пока Леди Гага запевала «Stupid Love».
Алтан заметил, у Вадика уже нога начала нервно дёргаться, что тот на самом деле вообще не замечал, и это был ещё один из небольших бзиков, которые Алтан в нем открывал для себя. Дернуть головой, стучать пальцем по поверхности, как сейчас, дергать ногой, притаптывать, щёлкать пальцами в такт. Забавные мелочи, Дагбаев, если задуматься, даже не знал как много всего накопил за столько наблюдений…
— Почему все говорят, что ты ужасно готовишь? — Выпалил он против воли, хотя точно знал, что собирался спросить совершенно другое, но Вадик взглянул ему в глаза своими яркими-яркими, моргнул и так очевидно расслабился, что Алтан едва себя по голове не погладил.
— Тебе показалось, — усмехнулся тот, — я действительно ужа-…
— Ты издеваешься, я только что видел, как ты перевернул блин, как гребанный мишленовский шеф-повар, Вадим. Моя угроза стрелять в блины все ещё в силе, если ты не подумал.
Алтан даже не моргал. Пялился прямо в душу, не улыбаясь, но алым взглядом прожигая так, что Вадик едва не вспотел от напряжения и накала страстей. Криво улыбнулся, нахмурился, сжал руки.
— Слушай, — выдохнул он, склоняясь вперёд, пока Алтан продолжал смотреть без каких-либо эмоций. — Какая разница? Забудь и все.
— Олег же знает, что ты умеешь?
— Что?
— Я говорю, Олег знает. Ты подумал, что он пришел, но даже не дернулся, Олег знает, что ты превосходно готовишь, а все остальные как? Тоже знают?
— Нет, подожди…
— Если не знают, тогда почему знает только Олег и почему ты вообще хоть что-то скрываешь?
— Золотко…
— Ну?
И Алтан победил. Он увидел это в смущении на кончиках ушей Вадика, в покрасневших щеках, во взолнованном взгляде и он готов поставить голову на отсечение, что видел такого Дракона впервые и что ему это, черт возьми, нравилось. Даже очень. Вадик как будто загнан в угол удавом, собирающимся его сожрать, неловко переводил взгляд, тцыкал, дулся, губы кривил.
— Я терпеть не могу готовить, — произнёс всё-таки пораженно, наконец смотря на Алтана, весь красный, но смирившийся с проигрышем в словесной игре. — Точнее не готовить, а когда меня донимают этим. Ты Поварешкина видел? Его с руками и ногами отрывают на всяких посиделках, чтобы хоть что-то сварганил, я не хочу так же, это уматывает. Готовка это искусство, а не рутина, ему повезло, он это дело любит, а я не готов каждый день стоять у плиты, потому что кто-то когда-то услышал, что у меня получаются вкусные блинчики. — Понимал ли он как загорался во время монолога или нет, но Алтан внезапно упивался этим видом, впитывал увлеченно говорящего Вадика в себя. — Готовка это как ритуал, шаришь? Не каждый день, может даже не каждый месяц. Моя воля, я бы всю жизнь дошираками питался. Для меня еда это способ диалога, а не просто… еда.
— Красиво, — Алтан проследил за ним, мягко проговорил и улыбка маленькая озарила его лицо, заставляя щеки Вадика залиться ещё более яркой краской, как неопытного школьника. — Мне больше твое желе понравилось.
— Обычное желе… — Буркнул он нахмурнно и секунда, вторая… — В смысле: какое такое желе?!
Но было поздно, ни суровое лицо, ни сжатые кулаки не спасли его от тихого хриплого смеха — Алтан зашёлся в хохоте, прикрывая рот ладонью, дрожа плечами. Вадим смотрел на него и улыбка сама лезла — невозможно было не улыбаться, наблюдая за ним. Он был как весенний цветок сквозь застарелый бетон, яркий и целеустремлённый, хлесткий, упертый, независимый, он не принимал помощи, язвил и плевался ядом, но с ним было настолько весело и хорошо, что Вадим пропал почти сразу. В яблочко с трехсот метров, прямо в сердце этим бесстыжим «Че зыришь глаза пузыришь, дылда? Не видишь тут нормальные люди ходят?».
И взгляд такой из-под ресниц черных, как будто обещал Вадику кишки через жопу вытянуть, ему на шею намотать, повесить на люстру и всем сказать, что это самоубийство. У Вадика не было шансов, никаких. Его затянуло в трясину под название «Его Золотейшество Алтан-Золотко Дагбаев» без возможности схватиться за жалкие лианы, чтобы выбраться оттуда. Алтан давал ему отпор, Алтан фыркал на него, а его улыбка… А его смех! Его смех — то, чем Вадик заряжался, сохраняя себе на телефон мемов до забитой памяти, самых отбитых, самых неадекватных, зная, что Алтан будет ржать над ними так же некрасиво, как и он сам. Похрюкивая, шлепая по первой попавшейся поверхности, до слез и сбитого дыхания, до дрожащих плеч. Вот это было искусство, а не ваши Малевичи и даже не готовка. Алтан смеялся и у Вадика крылья прорывались за спиной, как у человечка в рекламе Редбула, взгляд плыл, сердце стучало, как ненормальное, а энтузиазма-то! Энтзиазма как много появлялось!
— Да не начинай ты, — выдохнул смешливо Алтан, успокоившись, и его улыбка вытащила Дракона из мыслей. — Почему сразу не сказал, что сам наготовил? Я бы понял и смолчал.
Он сидел напротив такой спокойный, с чистым лицом, и улыбка его быстро трансформировалась в хитрую усмешку, так что Вадик даже сам себя не услышал:
— Ну ты же отказал мне тогда. Это выглядело бы странно. Ты мне отказал, а я тебе готовлю.
Кончики губ поползли вниз.
— Я тебе отказал? — Спросил тот, брови вверх поползли, Вадик фыркнул, сощурился.
— Я спросил тебя хочешь ли ты пойти со мной на свидание, ты отказал, я и отстал. Что я ещё делать должен был? Не гоняться же за тобой. — И по глазам ли прочитал вопрос, сам ли додумал, но, расслабившись, развел руками: — Веришь или нет, золотко, а я разницу между шуточным «нет» и серьезным «нет» вижу. Ты мне тогда спокойно отказал, я и отошел. Это типа уважение. Так что тут уж не мои проблемы.
— А не пришел почему? — Дагбаев нахмурил брови, тишина между ними не дрогнула, не напрягла, солнце проглядывало из окна и Вадик органично смотрелся за столом, складывая блинчик в конвертик лишь бы руки занять, смотрел туда же; только Алтан продолжал наблюдать за ним. — Это был бы обычный дружеский жест.
Но Вадик выдохнул так, словно Дагбаев глупость сморозил последнюю, кинул взгляд из-под светлых бровей скептичный, пфыкнул протяжно:
— Я бы пялился на тебя пока ты ешь, что непонятного? И так мало кому готовлю, а тут ты, — и произнес так, глаза выпучив, как если бы это было нечто очевидное. — Как бы я по-твоему вел себя? — Его взор затупился, сложенный конвертиком блинчик был протянул Алтану и тот молча принял еду, недоверчиво глядя — не на нее, нет — на Вадика. Тот с немым «Что? Ешь давай.» кивнул головой, указывая на блин. — Знаешь, когда ты пытаешься быть хорошим человеком для того, кто тебе нравится, иногда приходится чем-то жертвовать.
— Потому ты не хотел делить со мной комнату?
— В том числе, но не прям первопричина. Мне реально нравится спать на диване. Ещё бы кота рыжего завести, вообще отлично будет. — Гадкая ухмылка, расцветшая на лице, была тому доказательством. — Так что сорян, — фыркнул он смешливо, не замечая в монологе, как Алтан встал, прихрамывая обогнул стол, — да, можешь ругаться, я нагло скормил тебя качественной едой, вот такой я ужасный чело-…
Шлепок.
Звонкий, смачный.
Алтан рукой потряс, та заболела, впечатавшись о мощную челюсть этого дракона, но взгляд не отвел и, Вадик, хрустнул самостоятельно шеей, повернувшуюся голову вновь направил к Дагбаеву, недовольно бурча, но по крайней мере больше не отвлекаясь.
— Заслужено, — произнес он, растер ладонью красный след. — А за что именно?
— За то, что соврать пытался. И ещё один.
Второй шлепок пришелся уже по другой щеке, Алтан шикнул от второй порции боли в руке, бурча, что у Вадика не лицо, а груда камней.
— А это за то, что скрывал изначально. И ещё.
И третий шлепок, от которого Дракон даже не попытался увернуться.
— Это, — произнес Алтан довольно, — просто так. Захотелось.
— Наглый ты, золотко…
Но по взгляду было видно, что Вадик не злился. Так, ворчал по-старчески, протирал места ударов, смотря вслед отходящему Дагбаеву, встал сам со стула, едва тот сел, уставился в хитрые алые глазки, хватаясь за половник в блинной смеси.
— И что смотришь?
— Ну-ка подойти.
Он замер. Ветер как удачно ударил, колыхнул занавески на кухне, с открытого окна подуло, PUBLIC запели с «Make you mine», Вадик переспросил:
— Зафигом?
— Сказать кое-что хочу. Ну?
Но послушно подошёл. Конечно подошёл, повелся на приманивающую ладонь, склонился над Алтаном, а затем спустя секунду, едва Дагбаев успел схватить его за ворот верха, пораженно раскрыл глаза.
У Алтана губы на вкус как вишня.
Мягкие. Нежные.
Вадик прижался к нему, одной рукой упираясь в спинку стула, углубил поцелуй, пробуя на вкус, глаза прикрыл. И это было гораздо приятнее, чем он думал.
— Знаешь, что я сейчас хочу? — Шепнул Алтан горячо, едва отлипая от губ, собираясь на всю жизнь сохранить в секрете то, как сладко ему стало от этого поцелуя, как губы Вадика идеально прикасались к его губам, как вкус у Вадика в несколько раз лучше, чем у совершеннейшего из его блюд.
— Что?.. — Проговорил тот, упираясь поцелуем в щеки, висок, ушко.
Алтан замер в тихом стоне, пальцами в волосы вплелся и урчаще протя
нул:
— Вишневое желе…
***
Маты и ехидный громкий смех на ультразвуке смогли разобрать только киты в северной Атлантике.
***
— Кто-то умер, — шепнул Сережа, нахмурившись, глянул в окно лекционной, Олег рядом, посапывая лицом на парте, скучающе фыркнул:
— Это Вадик, забей.