— «…пока я не прибуду здравой и невредимой в дом мистера Бойторна, поехал нас провожать, и мы два дня пробыли в дороге. Какими прекрасными, какими чудесными казались мне теперь каждое дуновенье ветра, каждый цветок, листик и былинка, каждое плывущее облако, все запахи, да и все вообще в природе! Это было моей первой наградой за болезнь. Как мало я утратила, если весь широкий мир давал мне столько радости!» (Отрывок из произведения Чарльза Диккенса «Холодный дом») — патетично выделяя интонацией слова, декламировал я, стараясь воспроизвести правильный ритм их звучания. Феникс, наслаждаясь моим исполнением, довольно захихикал.

— И почему, интересно, я чувствую себя таким образом, как Эстер? — спросил он риторически, блаженно прикрыв глаза и озаряясь обезоруживающей улыбкой. — Это и впрямь похоже на настоящее волшебство.

На душе у меня самого расцветали июльские ромашки — нежные, верные, наполненные чистотой, дорогие моему сердцу, пахнущие летом и свободой. Это чувство опьяняло, вселяло уверенность в том, что никакая преграда в мире не остановит меня, потому что я принадлежу ему, а он мне…

С придыханием склонившись к его уху, я тихо прошептал: — Возможно, дело в том, что к столь точнейшему умственному процессу может привести только любовь… Не находишь, Райт?

Феникс, приоткрыв один глаз, насмешливо покосился на меня, посмеиваясь. — Допускаю. То, насколько потрепана эта книжка, доказывает, как часто ты рассуждаешь о любви.

Опустив взгляд к своим рукам, держащим старую книгу, которыми я бережно листал пожелтевшие страницы, местами сильно мятые — из-за слез, пролитых много лет назад, — я вдруг заметил, с каким созерцанием я прикасаюсь к ней. Я видел на измятой шершавой странице следы своих юношеских страданий, легшие точно в тот временной отрезок, когда сознание твердо решило вычеркнуть Феникса из жизни — но так и не смогло.

— Удивительно, что она не протерлась до дыр. Сколько же раз ты ее перечитывал?

Задумываясь всего на минуту, можно было представить себе те обиды, которые приходилось забывать, плача в подушку, переживать заново, предаваясь детским забавам и грезе о чем-то несбыточном… Любовь всегда оказывается сильнее ненависти. Эта мысль так захватила меня и растрогала…

— Бесчисленное множество раз, — ответил я мечтательно, сжимая тонкие страницы книги. — Сотни, тысячи… Иногда, я, не выпуская ее из рук, представлял твой образ — как ты трогаешь ее за твердый переплет, листаешь… То, с какой улыбкой ты подарил ее мне в ту Рождественскую ночь, тронув мое сердце, сделало меня таким счастливым. В нее ты вложил частичку себя самого, свое сердце.

— Майлз… — ласковый голос Феникса прозвучал так проникновенно, так участливо… Смущенно он добавил: — А я купил ее в книжном на распродаже…

— Правда? — спросил я изумленно, поднимая на него глаза. Он все еще улыбался — застенчивая, сияющая и влекущая улыбка, обнажавшая его белые зубы, еще больше завораживала меня. — Нет, она необыкновенна, Феникс. Это не играет никакой роли. Важно другое. Ее значение в моем сердце поистине безгранично…

— Все еще такой сентиментальный, милый… — не переставая улыбаться, пробормотал он. Я коротко рассмеялся, и он засмеялся вслед за мной. Не удержавшись, я вновь наклонился к нему, чмокая в щеку с чуть отросшей щетиной. И, словно испугавшись собственной дерзости, слегка отстранился. Только Феникс тут же притянул меня к себе. Его рука мягко и настойчиво поднялась к моим спадающим прядям челки, пропуская их сквозь пальцы… — Ты не представляешь себе, как я счастлив… Насколько сильно я люблю тебя…

— И я тебя люблю, мой дорогой. Ты заставляешь меня делать невозможное, — прошептал я в ответ, чувствуя, что в горле у меня появился противный комок.

— Майлз?.. — озабоченно спросил он, глядя мне прямо в глаза; его лицо оказалось совсем рядом с моим, теплая ладонь гладила мою щеку. Я горько вздохнул. — Ты в порядке? Тебе снова плохо? Меня пугает…

— Нет-нет, все нормально. Теперь все хорошо. Я сам не свой…

— Ты настоящий герой! Хочешь чай с лавандой или массаж или…

— Я против любых твоих движений без всяких основательных причин. Доктор настаивал на полном покое, — отрезал я с небольшой долей строгости в голосе. — Думаю, тебе не о чем беспокоиться. Я… Я не совсем в норме, тем не менее… В общем, мне стоит привести в порядок свои мысли. Я неизмеримо благодарен тебе и Франциске за оказанную поддержку… После твоего выздоровления я обращусь к специалисту…

— Мы сделаем все, чтобы ты чувствовал себя счастливым. Ужасно, что все так произошло, но я искренне считаю, ты на правильном пути… Калифорния никогда не лишалась своего ценного сильного лидера.

— Феникс…

Меня неожиданно прервал прозвучавший тихий стук в дверь, и секундой позже она открылась. Словно вспышка молнии, на меня упала давящая тяжесть чужих глаз, принадлежащих мистеру Чейзу… Не торопясь, я отстранился от Феникса, хотя он сразу взял меня за руку, успокаивая. В ответ я сжал его ладонь.

— Добрый день, мистер Райт, мистер Эджворт… простите, за внезапное вторжение, я вам помешал? — неловко проговорил он, делая шаг внутрь и прикрывая за собой дверь. Его взгляд задержался на наших сомкнутых руках, а потом скользнул по мне.

— Конечно нет, проходите, пожалуйста, присаживайтесь… — я кивнул в сторону ближайшего стула. Удивленный моим гостеприимством, он остановился рядом у кровати, как мне показалось, с легким недоумением, видимо, ожидая чего-то. Лишь мне было не до его этого. Его глаза, цепко рассматривавшие мое лицо, переметнулись на Феникса.

— Мистер Райт, как вы себя чувствуете? Вы совсем неплохо выглядите… — Чейз слегка заметно улыбнулся. Судя по его манерам и стилю речи, ему хотелось казаться вежливым. Вместе с тем взгляд его все же оставался заинтересованным.

— Спасибо, уже лучше… Гораздо лучше, чем раньше. Могу по крайней мере дышать без болей практически. Кожа перестала быть синей. Скоро встану на ноги… — не зная, куда себя деть от его пристального взгляда, ответил мой мужчина.

— Рад это слышать, — кивнул тот.

— До полного выздоровления еще далеко, — подхватил я, чувствуя, что начинаю нервничать. Он пришел к нам не затем, чтобы обмениваться любезностями. Феникс недовольно поджал губы.

— Дело времени, не так ли? Вы живы, а остальное — поправимо… — понимающе произнес Чейз, быстро глянул на часы и опустил глаза, будто обдумывая какую-то мысль. — Я приношу извинения от всего совета администрации и от себя лично за случившееся. Было ошибкой принимать решение так резко… Мне очень жаль, поверьте. Кто мог ожидать от проверенного годами сотрудника столь радикальных мер…

— Мы с Фениксом собирали на него компромат, перепроверяли дела, закрытые им. Нам удалось бы остановить его, если бы он не выбил меня из игры, изъяв все документы.

— Да, к сожалению, нам следовало предвидеть такой ход событий. Полиция возбудила дела по ряду других нарушений и преступлений, совершенных им. Теперь все эти события станут достоянием гласности. Уже стали.

— Ожидаемо… — равнодушно протянул я, тоже опуская глаза. Получается, наши с Фениксом труды были напрасны? Да, другие люди возглавили это. Такое утешало, но не слишком.

— Кхм-кхм, мистер Райт, вы не будете возражать, мне бы хотелось задать несколько важных вопросов мистеру Эджворту? — произнес после некоторого молчания Чейз. Я вздрогнул и удивленно уставился на него. Рука Феникса, до того державшая меня за запястье, скользнула вниз.

— О… Нет, какие могут быть возражения. Майлз?.. — Феникс неуверенно посмотрел на меня.

Я, вздохнув, снял с себя очки, отложил книгу и их на тумбочку, вставая с кровати. Наши взгляды встретились. Вид у Чейза был вполне серьезный, даже холодный. Кажется, в нашей беседе должна была наступить тяжелая и решительная фаза. Мне тоже необходимо ему что-то сказать. Может быть, это являлось нечто вроде взаимного рычага… Не проронив больше ни слова, мы вышли в коридор. Размеренным шагом пересекая его, я думал, как лучше сформулировать то, что собирался сказать. Чейз шел следом, и в его глазах я заметил странное напряжение.

— Что вас интересует, спрашивайте. — Я попытался придать своему голосу непринужденность, хотя все это время меня грызло нехорошее предчувствие.

— Расскажи мне о своем состоянии, Эджворт, — в лоб спросил он. Не знаю, по какому поводу, ему вдруг захотелось задать мне именно эту тему. — Вижу, ты прячешь следы увечий шейным платком.

Несколько смутившись, после секундной заминки я заговорил:

— Мне трудно вам все рассказать, мистер Чейз. В последние несколько дней я практически не сплю. Принимаю успокаивающие средства, пытаюсь смириться. Только… это трудно. Все, чего мне хочется, так это вновь видеть искорки в глазах моего любимого, которые я так люблю. Его волшебную улыбку. На данный момент это единственное, о чем я могу думать. После случившегося я не могу избавиться от чувства, будто я палач.

— Любимого… Мужа? — вскинул бровь Чейз. — Я заметил эти великолепные кольца на ваших безымянных пальцах.

— Вы, как и всегда, предельно наблюдательны, — издал я ироничный смешок, бросая трепетный взгляд на свой безымянный палец. Рубин в золотой оправе горел вишневым светом, привлекая внимание, излучая уверенность и покой. — Нет, мы пару дней назад сделали предложение друг другу. После выписки Феникса посетим мэрию, оформим лицензию на бракосочетание…

— У меня не пропадает ощущение, что со мной разговаривает другой человек, которого я никогда раньше не встречал, — ответил он, кажется, несколько пораженный моими интонациями. — Не ожидал, признаться… Ты бесспорно похож на своего отца. Так же улыбаешься, говоришь с таким же лаконичным шармом, манеры те же. Он был стойким борцом за справедливость и никогда не сдавался, несмотря на все перипетии судьбы.

— О-отца?.. — мои глаза широко раскрылись, и я застыл с приоткрытым ртом, впав в полную прострацию. Слова Чейза эхом отдавались в моем сознании. В груди закололо, а по телу пробежала дрожь — рассудок отказывался сотрудничать.

— Верно, да, Грегори Эджворт. Ты, похоже, унаследовал его лучшие качества… — душевно добавил он. По его губам скользнуло некое подобие улыбки. Эта улыбка очень быстро исчезла, уступив место прежней озабоченности. — Послезавтра пройдет судебное заседание по убийству Эванса. Ты готов?

— Гм… Это же лишь формальность. Не вижу причины отказывать себе в удовольствии провести его в стенах некогда родного здания.

— Уверен, ты добьешься оправдательного приговора, — задорно подмигнул Чейз, явно не догадываясь, какую гамму чувств он сейчас вызывает у меня. Что-то теплое и располагающее к нему боролось в глубине моей души — и, наконец, победило. — Насчет места Генерального прокурора Калифорнии…

На меня обрушилось осознание моих предстоявших намерений. Я должен попытаться склонить его на свою сторону. Следует предоставить убедительную и правдоподобную версию.

— Если существует возможность быть услышанным, я бы хотел воспользоваться этой возможностью. Мне особенно важно то, в каком состоянии наша система правосудия сейчас находится… На место генерального прокурора может претендовать только тот, кто эффективно противостоит криминальным процессам, не давая деструктивным элементам подорвать политическую и социальную стабильность страны. Эванс был одним из таких людей. Поэтому доверить настолько ответственную должность правильнее всего мисс фон Карме. Вы в достаточной мере профессионал, чтобы понять — она сможет. Я это знаю — она смо…

— Вообще-то, Эджворт, я собирался… — он остановился, поворачиваясь, приближаясь ко мне, глядя в упор. Ни тени сомнения не проскользнуло в его глазах. — Предложить должность Генерального прокурора Калифорнии именно тебе.

Во мне глухо ухнули заполнившие душу чувства. Происходящее с каждой секундой казалось все более странным, каким-то нереальным, неправильным. Словно я снова лишился всей своей сути, незаметно ставшей для меня самой собой. Неужели вот так просто и волшебно все может перемениться в моей жизни?

— Ч-что вы?.. — нерешительно выдавил я, заикаясь. В голове проносилась полная бессмыслица.

— Я собираюсь назначить тебя генеральным прокурором, — пояснил мужчина, взяв меня за плечо и заставляя поднять на него глаза. — Ты убедил всех нас, что в состоянии переломить ход любых событий, продемонстрировал невероятное мужество и находчивость. Твоя роль в сегодняшней ситуации вполне очевидна.

Чрезмерная значительность его слов подействовала на меня как ведро холодной воды. Все прежние иллюзии о моем будущем рассыпались в прах. Мир, до сих пор казавшийся мне абсурдным и эфемерным, менялся прямо на моих глазах. И я уже не знал, где заканчивается и начинается эта реальность. Где моя любовь, а где та ложь, говорил о которой весь мир.

Подавив в себе тягостный спазм, и усилием воли взяв себя в руки, сказал: — Я-я… Я не могу принять эту должность. Она будет означать конец нашей с Фениксом любви. Нет… Нет, нет и нет. Если я соглашусь, мое сердце не поймет моих мотивов, и все, чем я живу, прекратит существование. Я вынужден отказаться… Больше я никогда не оставлю Феникса, учитывая до какой степени я предан своей работе.

Ладонь, до этого лежащая на моем плече, вдруг напряглась. — Майлз, послушай меня. У тебя есть шанс изменить все. Без всякого сомнения. Ни у кого не вызывает сомнений ваша с Райтом честность и порядочность. Эксперты провели тщательное расследование ваших совместных дел на протяжении последних трех лет и пришли к выводу, которое абсолютно не допускает фабрикации или подтасовки фактов. Вы оба заслужили то высокое положение, которое занимаете. А сейчас… Сейчас решается судьба Калифорнии. Штат нуждается в тебе, как никогда прежде.

Мои легкие с трудом втягивали в себя воздух, сердце заколотилось в груди, точно норовя выскочить. Господи! Леденящее облегчение, вместе с тем и восторг и предчувствие чего-то невероятного, охватило меня, наполнив до краев. Я знал — мне удалось обрести себя.

— Мистер Чейз, — выдохнул я, слегка покачивая головой. Губы по не воле нерешительно растянулись в улыбке.

— Ты справишься, Майлз, — улыбаясь в ответ, ободрил он. — Твой отец гордился бы тобой. — Потрепав меня по плечу, Чейз отпустил меня. — После суда мы обо всем поговорим и назначим тебя на должность генпрокурора… К слову сказать, совет принял решение также наградить тебя Медалью за доблесть за заслуги перед страной. Боюсь предположить, что могло бы произойти с Калифорнией без твоего вмешательства…

Громкие шаги заглушили его слова, раздавшиеся со стороны входа в отделение. Не успел я обернуться, чтобы взглянуть на неведомого посетителя, вошедший стремительно пересек разделяющее нас пространство, влетев в меня и едва не сбив с ног.

— Эджи!!! — радостный возглас Ларри, казалось, разнесся по коридорам всего здания. Несколько секунд я еще ощущал его объятия, приходя в себя.

— Хорошо, не буду вам мешать. Мистер Эджворт, я буду ждать вас в главном департаменте после заседания. Скорейшего выздоровления мистеру Райту. — Чейз, сохраняя на лице каменную маску, отвесил мне короткий кивок и удалился.

— Спасибо! Всего хорошего, сэр! — крикнул я ему вслед. Прокашлявшись, посмотрел на Батца, не скрывая бьющего меня ликования. Он и сам светился счастьем, как рождественская елка. Я обхватил его руками, прикусывая губу.

— Чувак, ты в порядке? Выглядишь так, словно из рая вернулся. А у меня тут тоже кое-какие новости есть!

Я действительно чувствовал себя так — даже после минувшего урагана это было непередаваемо приятно. Восторг переполнял меня.

— Ты себе не представляешь… Постой, я… Я хочу поделиться с Фениксом новостью. Пойдем, он, наверно, успел заскучать.

Отстранившись друг от друга, мы поспешили в тридцать вторую палату.

— Да, да! Как Ник себя чувствует? Оклемался?

— Неплохо, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах… Дыхание на стороне поврежденного легкого ослаблено, и постепенно восстанавливается… Лечение представляет собой колоссальное количество обезболивающих, препаратов, стимулирующих работу сердца и кровоотхаркивающих…

— Вот так дерьмо… Бедный Ник… — остолбенело пробормотал Батц, ужасаясь такой перспективе.

Считанные секунды — и я снова оказался в палате. Феникс, вытянув ноги из-под одеяла, рассматривал пасмурный вид за окном. Увидев нас, улыбнулся. Выглядел он побледневшим, осунувшимся и уставшим. Но синие глаза были ясными, живыми и полными любви.

— Феникс, что с тобой? Позвать доктора? — тревожно спросил я, присаживаясь на краешек кровати и беря его за руку. Он отрицательно помотал головой. — Плохо себя чувствуешь? Взбить для тебя подушки?

— Нет… Ты рядом со мной, Майлз, успокаиваешь меня, ухаживаешь… Мне от этого так спокойно. Если ты рядом, со мною ничего не случится, — его пальцы чуть дрогнули в моей ладони, когда он сжал ее.

— Мое солнце… — зашептал я, наклоняясь и оставляя глубокий поцелуй на его тыльной стороне кисти. Беспокойство выдвинулось на передний план.

Ларри демонстративно кашлянул, привлекая внимание. — Эй, привет, старик. Как самочувствие? Как настроение? — он опустился на стул рядом с кроватью.

Любимый, взглянув в его сторону, слегка ободряюще улыбнулся: — Спасибо, Ларри, спасибо. Видишь, мне уже легче…

— Вижу, вижу. Ты не волнуйся, через неделю-другую встанешь на ноги и будешь как новенький, — заверил его тот, озабоченно переглядываясь со мной. — Расскажешь, отчего я столкнулся с падшим с небес ангелом?

Феникс вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами, не сдерживая улыбки, и, повинуясь какому-то внезапному импульсу, признался, понизив голос: — После суда меня назначат на… Кмф… Должность генерального прокурора…

— Что?! Ты… Ты сейчас серьезно, Майлз?! — он явно прибывал в шоке. Мое признание поставило его в тупик. И я поймал себя на том, с каким облегчением это ощущаю. Я почувствовал себя идиотом. Я являлся идиотом.

— Более чем…

— Ничего себе, чувак!

— О, Майлз! — только и смог проговорить Феникс, вскакивая с кровати, чтобы обнять меня. Это привело меня в чувство, я сразу же остановил его, взяв за плечи. Мне не хотелось, чтоб он чувствовал малейшую боль или неудобство. Но он и не думал их испытывать — его переполнял восторг. — Майлз…

Глаза цвета васильков, как у ребенка, который получает желанный подарок на день рождения, смотрели на меня с такой надеждой и обожанием. — Майлз… — повторил он с благоговением в голосе, проводя ладонями по моей спине и опуская меня к себе, на кровать, так что я почувствовал тепло его тела.

Под его ладонями кожа моя, несмотря на прохладу в помещении, покрылась мурашками. Он крепко обнял меня и я, прикрыв намокшие глаза, обвил руками его шею, вдыхая его мужественный запах и стараясь не прикасаться к участкам тела, обмотанных бинтами. Я слышал только его тихое дыхание, но это было лучшим доказательством того, что он жив, он рядом. Мои губы наткнулись на щетину его подбородка, оставляя за собой легкие поцелуи, а затем он поцеловал меня сам. Прижавшись губами к его покалеченным губам, обветренным и потрескавшимся, мы ненадолго замерли в таком положении. Ему не хватало воздуха, поэтому я нехотя оторвался от него и осторожно отодвинулся. Лицо мое, судя по всему, горело.

— Вы, ребята, много в жизни пережили, так что можете себе позволить такие шалости. Я разрешаю, — нервно пошутил Ларри, глядя на нас. К моему удивлению, я забыл о его присутствии. И почему Фениксу так легко удается огородить меня от реальности… — Поздравляю, Эджи, это круто! Ты у нас снова — первый гей-прокурор, — подумав, что я ослышался, резко повернулся к нему. Скулы у меня свело, брови сурово сошлись у переносицы. Ларри растерянно переводил взгляд с меня на Феникса. — Т-то есть… Я хотел сказать, генпрокурор…

— Избавь меня, ради всего святого, от своих нелепых инсинуаций, — раздраженно сказал я.

— И-извини! — он мгновенно подставил руку ко рту, дабы сдержать смех, однако вышло у него это неважно — смех Батца оказался пугающе громким, разносясь по всей палате. Феникс решил присоединиться к его абсурдному веселью. Изможденно вздыхая, я провел ладонью по лицу, восстанавливая душевное равновесие. Меня окружают одни сумасшедшие…

— Твоя очередь делиться подробностями, Ларри, — выражая обвинительный тон, потребовал я. Что за человек — никогда не умел владеть собой!

Мой сарказм достиг, видимо, своей цели, потому что Батц прекратил хихикать, всем своим видом изображая оживленное предвкушение. Улыбка, игравшая на его губах, стала шире, он неожиданно подмигнул мне: — Я уволился.

— Уволился? — переспросил я недоверчиво. Он утвердительно кивнул, призывая меня поверить в свои слова.

— Но… Как? Почему? — встревожился Феникс. Я аналогично не рассчитывал услышать нечто подобное.

— Ежу понятно — я просто не мог больше там оставаться. Дело ведь не в какой-то конкретной ситуации — да, коллеги стали через меня переступать, начальство понизило в зарплате, да и вообще… Не хочу я ворошить чужое грязное белье! Это был интересный опыт, но пора двигаться дальше…

— И куда же дальше? — едко полюбопытствовал я, пристально глядя в его наглые, темно-золотистые глаза. — Если не ошибаюсь, в утренней газете я читал о вакансии уборщика.

— А разве не эту вакансию ты так настойчиво искал последние недели?

— Ох, Майлз, Ларри, пожалуйста, уймитесь, вы… — вмешался Феникс, пытаясь урезонить нас, будто мальчишек. Я с чувством пригладил серебряную прядь, упавшую мне на лицо.

— Ладно, ладно, в общем, подал свое резюме в литературное издательство на редактора и… Получил согласие! Меня взяли! — закончил он победно, подняв руки вверх. На его лице читалось восхищение собственным успехом, и, видимо, он для себя совершил невозможное, пойдя на рискованный шаг. У меня сразу пропала охота сердиться на него.

— Ларри! Это чудесно! Тебе, должно быть, очень повезло!

— Да, счастье есть, — согласился он, с насмешкой поглядывая на ухмыляющегося меня. Жизнь полна сюрпризов… — В будущем напишу книгу, посвященную ей и только ей… Ее красоте.

— Разумеется, напишешь. Ей понравится твой шедевр.

Меня сочувственно задела откровенная трактовка его чувств. Франциска не отошла от своей роли былых происшествий, ей предстояло, по всей видимости, играть ее еще какое-то время. Эмоции, которые сдерживал ее воспитанный в строгих правилах ум, вырвались наружу. И они не поддавались контролю. Она плакала. Много. К моему сожалению, я не знал, что следовало делать в этой ситуации. Мои слова и поддержка, должно быть, только провоцировали бурю. Заметив мой печальный взгляд, он нахмурился.

— Она не отвечает на мои звонки, даже не пытается открыть дверь, когда я пытаюсь заговорить через нее. Она совсем… Что же мне делать, скажи, Майлз? Как мне быть? Я люблю ее.

— Ларри, я… — в моих словах было столько горечи, сколько и в ее слезах. — Оставь ее в покое. Ты должен понимать…

— Что? Что я должен понять?

— Не дави на нее. Ей нужно время, чтобы снова научиться доверять людям. Мужчинам… — добавил я тихо.

Ларри заметно помрачнел. Встав, он вытянул из своей сумки скомканный листок бумаги и, поколебавшись, протянул его мне.

— Вот. Я пришел отдать его ей, но она мне не открыла и я со злости… — он жалел о своем поступке, и было видно, как он страдает от собственного бессилия. ― Когда увидишь ее, отдай. Скажи, от меня. Пожалуйста, поговори с ней. Сделай так, чтоб она меня выслушала, — то, с какими глазами он смотрел на меня, свидетельствовало о крайней, почти жертвенной преданности. Он вправду ее любил. Я не смог ему отказать, хоть и чувствовал, насколько хрупкой и зыбкой стала нить, еще связывавшая их. Поймет ли моя сестра этот жест? — Я-я пойду. Выздоравливай, Ник.

— Подожди, Ларри, — сказал я, накрывая его руку своей ладонью. Мне хотелось, совершенно искренне хотелось хоть немного ободрить его. — Слушай… Ты ведь знаешь, она так легко не сдастся. Она — Франциска фон Карма — пример идеального совершенства, а любовь… Любовь ― опасное чувство. Поэтому, пожалуйста, не торопи ее.

— Я должен идти, — произнес он с грустью, отнимая ладонь, чтобы поправить пшеничные волосы, торчащие в разные стороны.

Не верилось — Ларри может быть настолько подавленным. Неужели это он, столько раз гонявшийся за славой, женщинами, деньгами, смертельно ранивший себя глупыми поступками, вычеркнул все это списка своих побед, ради моей сестры?

— Ларри… Она ценит тебя. Она не снимала с запястья твоего браслета, — подал признаки жизни Феникс, чувствуя важность момента.

— Спасибо, братаны. Надеюсь, так оно и есть.

Изобразив что-то вроде улыбки, Батц помахал нам рукой, повернулся и покинул палату прочь. В воздухе оседал неприятный и липкий осадок. На сердце у меня лежала свинцовая плита ― с одной стороны, был мой лучший друг, а с другой ― сестра, находившаяся сейчас на грани окончательного срыва.

— Мне его жаль, — сказал Феникс, покачав головой. — Какая страсть, да? Что… Он передал тебе?

Точно! Я развернул листок, изумляясь его содержанию — отрисованный простым карандашом портрет Франциски, сощурившейся, глядя из-под свисающей челки. То черное платье на бретельках, тонкие грациозные руки в высоких перчатках, изящные шея и плечи, точеный подбородок. Момент с церемонии в часовне — он фотографил ее.

Увиденное еще больше взволновало меня — рисунок выполнен так аккуратно и красиво, однако смятые линии листа предавали ему неизбывную драматичность. Взгляд сестры прожигал насквозь, изгибы чувственных губ показывали одновременно гнев, муку и нежные чувства. Что это: талант или коварный умысел? Я не смогу разгадать этого, пока Франциска не разгадает эту тайну сама.

***

— Уважаемые дамы и господа, друзья и коллеги, я рад приветствовать всех вас на этой знаменательной церемонии награждения и назначения на должность действующего Генерального прокурора Лос-Анджелеса. Герой сегодняшней церемонии, с глубокой верой и непоколебимым мужеством вступивший на стезю справедливости, разрешите представить вам узнаваемого всеми и каждым — господина Майлза Эджворта! — громко произнес мистер Чейз, перекрывая шум галдящих в зале людей, указывая рукой в направлении меня.

В зале раздались сдержанные аплодисменты, когда я, выпрямившись и вскинув голову, сделал несколько шагов вперед, оглядывая собравшееся общество.

Знакомые по работе, ставшие за последние несколько лет почти родными лица, сливались для меня в одно целое, несмотря на надетые контактные линзы. Толпа вдруг замолкла, и в наступившей тишине до моих ушей донесся хриплый кашель. Мои глаза сразу же нашли источник этого кашля — Феникс, облаченный в мои белые брюки и темную рубашку, прикрыв лицо рубиново-красным платком, безуспешно пытался подавить в себе приступ. Гамшу рядом с ним энергично махал руками и что-то говорил, Франциска обеспокоено гладила его по плечу.

Черт… Как ему, собственно говоря, удалось уговорить меня на подобную безрассудную авантюру? Его организм еще слишком слаб! Ненормальный мужчина… Зато, мой ненормальный мужчина…

Благо, внимание присутствующих, в основном, было приковано ко мне и главе администрации. Они взволнованно перешептывались, переглядывались, некоторые негодовали. Я не обращал на это никакого внимания — я чувствовал невероятную радость, родившуюся где-то глубоко внутри меня, радостную, торжествующую и дающую силы для новых побед. Проиграв и потеряв слишком много, нужно было теперь подниматься на новые вершины успеха — и начинать все заново. Именно это я сейчас и чувствовал. Самое ключевое обрести победу над самим собой, сохраняя верность себе самому, поставить точку в бесконечных скитаниях по темной дороге лжи, шаг за шагом пробираясь к победе и успеху. У меня был шанс. И я им воспользовался. Ради этого стоило рисковать.

— В знак признания исключительного акта геройства, проявленного гражданином Соединенных Штатов Америки в борьбе за лучшие безопасные условия и ценности на территории нашей страны, — вновь послышался голос мистера Чейза, когда кашель Феникса стих. — За добровольный риск, стоивший жизни, и самоотверженность, чтобы избавить штат Калифорния от посягательств преступной организации, администрация Штата приняла решение наградить Майлза Эджворта Почетной Медалью за отвагу. Мистер Эджворт, прошу…

От заставшего врасплох прилива чувств у меня сбилось дыхание, но я с усилием взял себя в руки и мы подошли к подиуму, где стоял небольшой столик, накрытый красной материей. На нем покоились в распахнутой темно-алой коробке ослепительно блестевшая золотая медаль, мое некогда бывшее удостоверение и значок работника прокуратуры, отчетливо видимый на фоне красной ткани. Он выглядел совсем новеньким, будто я только вчера получил этот значок, грезя наяву о будущем.

— Это я его отполировал, сэр! Так старался, хотел, чтоб в нем виднелось ваше отражение! — воскликнул Гамшу, перекрикивая стоящий в зале гул.

Тонкая игла смятенных воспоминаний вонзилась в мое сердце — но на сей раз боль была несильной, всего лишь напоминанием о чем-то, уже ставшем почти несущественным. Какую бы я ни занимал должность на самом деле — в первую очередь я был собой. В этом была моя победа.

— Вы живы, здоровы, все случившееся позади, и я несказанно рад, что смогу вручить вам такую награду. А сейчас — немного внимания, пожалуйста…

Собравшиеся в помещении замерли в напряженном ожидании. Во мне будто остановилась текущая по венам кровь, окаменела каждая мышца. Это продолжалось всего пару секунд — Чейз, любезно улыбаясь, коснулся ладонью лежавшей на столе коробочки, и, не прерывая нашего зрительного контакта, одним движением повесил медаль мне на грудь. Она зацепилась за слой моего фирменного пиджака, утяжеляя и придавая ему величественный вид. Журналисты и репортеры, потеряв голову, защелкали камерами — вспышки мешали сосредоточиться, возникало ощущение, словно я смотрю на мир сквозь огромный прожектор. Среди них, по-любому, находился и Ларри.

— Поздравляю. Спасибо вашей храбрости и мудрости, мистер Эджворт, — отечески сказал Чейз, желая успокоить меня. — Позволите вернуть ваш прокурорский значок на законное место?

Издавая судорожный смешок, я молча кивнул, часто-часто моргая и пытаясь перевести дыхание. Неужели это правда? Неужели сегодня наконец свершится чудо?

— Вы способны навести порядок как и в системе правосудия, так и в гражданском обществе. Ваша деятельность заслуживает глубоко уважения, вы достойны этого звания, мистер Эджворт… Указом Верховного Совета администрации штата Калифорния вы назначаетесь Генеральным прокурором штата Калифорния!

Меня бросило в жар. Я едва слышал обращенные ко мне поздравления и другие слова. Все внимание было приковано к Чейзу, с гордостью прикреплявшему к лацкану пиджака, сверкавший золотыми строгими лучами солнца и красной сердцевиной, значок. Мне казалось, каждая частица моей души воспаряет от радости в заоблачные дали. Значок, прошедший вместе со мной сквозь многолетний кошмар и испытания, в один миг потерявший ценность, возносил меня на иную, значительно более высокую ступень жизни. И во всем этом было какое-то смешное, кусачее несоответствие — раньше я не мог смотреть на этот значок, пряча его в кармане костюма, а теперь чувствовал, как он греет меня, являясь своего рода сокровищем. Я больше никогда не сниму его, никогда.

Мистер Чейз захлопал в ладоши и проговорил: — Желаю вам всего самого наилучшего и также легко нести на своих плечах тяжкое бремя государственной службы! Мы ожидаем от вас дальнейших успехов, господин генеральный прокурор…

— Благодарю, сэр, — выдохнул я, пожимая протянутую Чейзом руку. А после мой взгляд скользнул по лицам присутствующих, ища подходящие для меня слова… За секунду в моей голове пронеслось столько мыслей, сколько не было за все прошлые годы работы. Наконец, подойдя к микрофону на ватных ногах, дрожащей рукой я взял его и заговорил: — Я бы хотел поблагодарить всех присутствующих за внимание, оказанное мне сегодня. Обычно я нечасто удостаиваю слова представителей прессы, но сегодня особый случай. Думаю, имеет смысл сделать небольшое лирическое отступление в связи с нашей последней с вами встречей…

Смог тишины, опустившийся на гостей, придавал мне сил. Они ждали. Никто не мешал мне.

— С детства я представлял собой бесправного человека, лишенного надежды на изменения в своей судьбе. Жизнь сводилась, собственно говоря, к одной главной цели — добиться успеха в карьере, — выдержав паузу, я оглядел помещение, задерживая взгляд на всех, кого мне удалось увидеть, и, в конце концов, остановился на выразительных синих глазах. Пусть в этом зале было бы еще несколько тысяч подобных им — я так или иначе смог бы найти именно его глаза. — Однако среди дел, связанных с карьерой, меня терзала, возможно, самая тяжелая и жгучая из всех проблем — я боялся потерять свои истинные чувства. Боялся потерять человека, к которому испытывал глубокие чувства, и, который стал для меня самым светлым событием в жизни… Я часто размышлял, неужели я способен предать свою любовь? При этом на чаше весов все время находилась моя собственная карьера, та самая карьера… Такой парадокс, — усмехнулся я, чувствуя, что слеза сорвалась с ресниц. — Я мог не рисковать, зная о грядущих событиях, не обращая на них внимания… Но вот настал день, когда страх потерять любовь победил страх лишиться карьеры. Мой выбор был сделан, мне снова предстояло доказывать самому себе, что я на верном пути. О, сколь горьким оказалось это испытание… Я никогда бы не справился без его помощи, без того огромного, соединявшего нас чувства… — голос слегка задрожал и сорвался, заставив меня прерваться. Я физически чувствовал на себе его взгляд, устремленный мне в душу. Пальцы с силой впились в микрофон. — Осознание того, кем я стал, пройдя через этот многочисленный опыт, научил меня гораздо большему, подтвердил, насколько эгоистичным и слепым может быть человек, насколько никчемной была моя прошлая жизнь, по сравнению с тем, как именно сейчас я смотрю на происходящее вокруг… Я ни о чем не жалею — ведь, если бы у меня была возможность оглянуться назад, вся моя жизнь сложилась бы по-другому, и я не научился ценить эти мгновения, которые мне посчастливилось прожить… Мне бы хотелось повлиять только на наше будущее — изменить мир к лучшему. Мне по неволе известен вкус оков беззакония, поэтому я считаю своим долгом представлять закон в самом лучшем его справедливом виде… И прежде чем я окончу свою речь, позвольте мне коснуться еще одного вопроса.

Лица, до того сосредоточенно внимавшие мне, на секунду стали растерянными, словно их неожиданно разбудили от сна. Я, признаюсь, испытывал огромное облегчение за такую нескромную демонстрацию чувств. Мои губы изогнулись в улыбке, демонстрирующей мою уверенность в том, о каком вопросе мне будет угодно упомянуть, невзирая на скатившуюся с моего подбородка слезу.

— Моим… первым приказом в качестве Генерального прокурора Калифорнии станет, разумеется, назначение Франциски фон Кармы на должность заместителя Генерального прокурора Калифорнии. Мисс фон Карма, прошу вас, поднимитесь на сцену и примите присягу с генеральным должностным лицом.

Помедлив, Франциска взволнованно поднялась с места, обратив ко мне свое немного раскрасневшееся, с намеком на хмурость лицо. Уложенные в аккуратный пучок волосы открывали ее точеную шею, а в серых глазах читался некий опасный вызов. Черное длинное обтягивающее платье с белой строгой отделкой рюш на рукавах и позолоченными пуговицами идеально подчеркивало ее хрупкую фигуру, придавая ей вид, подобающий ее статусу. Моя любимая сестра…

Она приблизилась ко мне, приковывая взгляды всех собравшихся в этом людном помещении. Подняв глаза, она с неким незаметным интригующим ожиданием встретила мой взгляд.

— Ты, как и обычно, само очарование, — прошептал я ей, и она усмехнулась уголком рта. Намек был слишком очевиден.

— Не мешай мне присваивать новое звание, братик, я на работе, — прошептала она в ответ. — Оно будет принадлежать только мне…

— Кто возражает? — парировал я в том же игривом тоне, восхищаясь ею. — Спасибо, Фрэн…

Ее брови сдвинулись, выдавая смешанное с сомнением напряжение, но она выполнила мой приказ, вынув его из сумочки и вложив в мою протянутую ладонь. Я взял его и, несколько секунд подержав в руке, раскрыл. Пора было положить конец этой дурной привычке, прослывшей среди окружающих меня сотрудников прокуратуры симптомом рода фон Кармы.

Не произнеся ни слова и не обращая внимания на ее пристальный взгляд, я прикрепил значок к черной ткани платья на груди. Она, во все глаза следившая за моими руками, еле слышно выдохнула. Прокурорский значок переливался мягким златистым светом на черном фоне. Это было нашим общим большим достижением. Как и карьера, так и преодоление своих глупых шаблонов.

Отметив про себя, что она неприметно улыбается, я ответил ей такой же улыбкой и повернулся к микрофону, кладя руку на металлическое основание значка, будто излучающего незримую теплоту. Нам не впервой произносить слова присяги. Более того, внутри меня зрело светлое чувство, которое она разделяла сейчас со мной. Мы дадим клятву вместе.

Набрав в легкие побольше кислорода, громко произнес: — Я, Майлз Эджворт, клянусь при осуществлении полномочий Генерального прокурора штата Калифорнии свято соблюдать Конституцию и законы Соединенных Штатов Америки, защищать права и свободы человека и гражданина, охраняемые законом интересы общества и государства, преданно и добросовестно исполнять обязанности на новом посту. Да поможет мне Бог, — проникновенно закончил я, поднимая глаза на резную статую богини правосудия, грозно возвышавшуюся над залом. Рядом с ней на стене висела увеличенная печать нашего Штата — одного из символов нашего государства. Сила, которой мы служим… Я почтительно поклонился, сжимая значок и ощущая участившийся стук сердца. — Клянусь…

Франциска последовала моему примеру, не заставляя себя долго ждать. Закончив, она учтиво склонила голову, и я с благоговением увидел, как на ее лице снова появилась нежная улыбка. Меня переполняли похожие эмоции. Этот миг стал моментом только нашей подлинной и глубокой близости.

— Я горжусь тобой, Майлз! — неожиданно прогремевший голос моего мужчины, повергший меня в полнейшее смятение, достиг сознания, мгновенно заглушив все прочее.

Я, выпрямившись, заметил Феникса, поднявшегося со своего места и восторженно аплодирующего мне. Широкая улыбка, появившаяся на его лице, была настолько заразительной, а его поступок настолько искренним, настолько простым и приятным, что я, забыв обо всех обязательствах, полностью отдался во власть его обаянию, открыто глядя на него и благодарно улыбаясь. Наше единство никогда не являлось ошибкой, никогда теперь не будет нарушено. Отныне и впредь…

Церемония закончилась аплодисментами всего вставшего зала.

***

Онемевшими пальцами, я продел последнюю пуговицу на своем темно-сером пиджаке, нервничая и поглядывая на циферблат часов. Стрелки приближались к назначенному времени. Последний час, когда мы с Фениксом считаемся неофициальными партнерами. Тщательно скрываемое волнение достигло своего апогея — я кусал губу, искоса смотря на отражение своего лица в зеркале. Этот день… один из самых важных в моей жизни. О, теперь я окончательно верю, что самые тайные и вожделенные желания действительно становятся явью. Моя заветная мечта, некогда мой страх, ожила, и вот она, совсем рядом…

Через приоткрытое окно, залитое весенними лучами солнца, доносились возбужденные возгласы — скорее всего, приглашенные занимали места. Чарующая мелодия плавно изливалась в моих ушах, но я ее почти не слушал, целиком сосредоточившись на том, как ровнее уложить изумрудный галстук, хорошо подчеркивающий мой взгляд. Меня волновала не только судьба этого дня — мне предстояло сказать Фениксу все, все, о чем я писал последние месяцы, старательно подбирая каждое слово, каждое выражение, чтобы Феникс… чтобы он понял наконец, насколько близко я подошел к исполнению и его сокровенного желания в том числе.

Скрип двери за спиной развеял мои размышления. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности и повернулся, готовый встретить неизбежное…

А на пороге стояла Франциска, источая всем своим видом тихое отчаяние. Воздушное розовое платье цвета распустившейся сакуры хранило следы утренней свежести, голубые волосы в легком беспорядке падали на плечи. Все же, признаться, выглядела она намного лучше меня… Оправданием для меня могла служить лишь общая нервозность, владевшая мной.

Сестра, между тем, приблизилась ко мне, испытующе осмотрев мой костюм. Она молчала, словно давая мне время привести мысли в порядок, опуская холодные серые глаза по моему силуэту. А мне оставалось только смущенно потупить взгляд.

— К-как я выгляжу? — сдавленно прошептал я, не в силах сдержать дрожи в голосе.

— Впечатляюще, — с придыханием произнесла она, касаясь тонкими пальцами моего пиджака, поправляя лацканы. — Безупречно, до безобразия…

С моих уст сорвался короткий смешок, я перехватил ее руки и прижал их к своей груди. Ее пальчики едва ощутимо дрогнули. Сквозь завесу своих переживаний я чувствовал, с каким волнением она смотрит на меня. — Никогда не думала, что этот день наступит.

— Для меня каждая минута — сплошная пытка. Я хочу, чтоб этот момент скорее наступил. Безумно хочу… — в порыве искренности признался я, сжимая ее запястья. — Я всем сердцем хочу стать законным супругом моего дорогого Феникса, чтобы он всегда был рядом…

— Думаешь, папа бы это одобрил?

Вопрос застал меня врасплох. Я тут же отпустил ее, обращая внимание, какое угнетение отразилось на ее лице, и недолго думая, обнял ее.

— Думай об этом меньше всего… Не важно, одобряет он или нет, главное, я буду счастлив, а ты будешь счастлива со мной… — продолжал я робко, боясь спугнуть ее словами. Фрэн не отвечала, уткнувшись мне в плечо. С минуту мы простояли в тишине. Мне совершенно не хотелось отпускать ее из своих рук. Чувствуя ее подавленность, гладя ее по спине, я заговорил дальше, намереваясь сменить тему неприятного разговора: — Ты не видела Феникса? Мы с минуту на минуту должны стоять у алтаря, а его все нет. Он предупредил, разумеется, что поможет Ларри настроить камеру, но я волную…

Она не дала мне закончить, издавая негромкий горький всхлип и бессильно прижимаясь ко лбу. На ее лице застыло выражение затаенной печали, которой я не мог не узнать. Оторвавшись от моей груди, она с испугом взглянула мне прямо в глаза, отрицательно качая головой. — Н-нет…

— Фрэн…

— Мне до сих пор кажется это кошмарным сном… — слова давались ей с трудом. — Каким-то вымышленным сюрреализмом, нелепостью… Боль, переживания, страх… Время не лечит, Майлз…

Я пригладил голубоватые гладкие волосы, попытавшись успокоить, насколько это было в моих силах. — Скажи ему все, что ты чувствуешь, до конца. Это причиняет не только тебе боль, но и ему.

Смахнув выступившую на глазах слезу, сестра сжала губы и с силой тряхнула головой, отсекая возможность даже самого маленького отступления. В этом жесте ощущалась такая твердость духа. Она в один момент справилась с собой и выпрямилась. Эмоции исчезли из ее лица, только глаза остались чуть влажными и в них читалась острая жалость.

— Твоя проблема не решается по мановению волшебной палочки. Пройдет немалое количество времени, прежде чем ты осознаешь это… К тому же, за годы, Ларри, возможно… Образумится. Если ты веришь в любовь между вами, в жизни всегда найдется место чудесному, сколько бы лет это не длилось.

— А-а если я… Его потеряю?

Мягкая улыбка на моих губах стирала остатки возникшего в ней отчуждения. — Собственно говоря, по секрету, у него на тебя другие планы, дорогая, — наклонившись к ее уху, заговорщическим тоном сказал я.

Эффект оказался поразительным — в ее глазах зажглись удивление и, кажется, даже робкая надежда, а на щеках выступил румянец. Непрошенный шум не дал ей начать возможные расспросы. Феникс, неловко протиснувшись в дверь, замер на пороге. Мне стоило ненароком бросить мимолетный взгляд на него, чтобы сразу же позабыть обо всем, кроме его смущенной улыбки и безукоризненного светло-кремового костюма-тройки, придававшего ему чрезвычайно внушительный вид. У меня беспомощно сжалось сердце — подумать только, я одновременно одобрял и осуждал свой настоятельный выбор насчет одежды Феникса, замечая, как он идет ему и как выглядит моя реакция на его появление…

— Привет, Франциска, — подняв руку в шутливом приветствии, сказал он, и она как-то неуверенно кивнула в ответ. — Я… вам мешаю, как и всегда?

— Ты весьма наблюдателен, — не скрывая уступчивого раздражения, отозвалась она, испепелив его глаза моих.

Я поспешно ответил: — Вовсе нет! Райт, только ты способен опоздать даже на собственную свадьбу!

— Хах… Я встретил Дика с Мэгги и… — он виновато замолчал. Намек на оправдание достаточно прозрачен. Устало хмыкнув, я заставил себя вспомнить о цели разговора. Сестра, скорее всего, подметила, чем заняты мои мысли — она явно не хотела больше тратить наше время, отступая от обсуждения того, что ворошило старые тлеющие угли ее обиды. Поэтому, она изобразила на лице добродушную усмешку: — Встретимся у алтаря?

— Договорились, — я ободряюще провел ладонью по ее плечу. — Все пройдет, Фрэн. Через время все встанет на свои места.

— Надеюсь, ты прав…

— Он интересовался, где ты будешь сидеть и скоро ли подойдешь, — проговорил Феникс, с обычной сердечностью провожая ее до дверей. — Потом твои новые снимки станут источником вдохновения для его коллекции. Так сказать, небольшой пробой кисти.

После короткого колебания она обернулась: — Спасибо, Феникс… И не надо, пожалуйста, обсуждать с ним подобные вопросы.

— Не-е-ет, ты что, я — могила, — драматично фыркая, Феникс постучал себя кулаком в грудь.

Я покачал головой, удивляясь факту, что из восьми миллиардов людей на планете я выбрал именно его. Франциска вышла, не прикрывая дверь, оставив после себя легкий аромат духов. Сквозь приоткрытую взору щель виднелась целая толпа людей — приглашенные желали насладиться зрелищем нашего возвышенного бракосочетания, о котором на весь мир громко писали крупнейшие СМИ.

Любимый осторожно приблизился ко мне, не отводя взгляда от моих сосредоточенных глаз. Между нами сгустилось нечто вроде облака тревоги. Не в силах противостоять искушению, и неистовой тяги прикоснуться к нему, я протянул руку и чувственно провел по его щеке, большим пальцем прочертив тень от скулы, спускаясь к подбородку. Феникс напрягся, предчувствуя, но не имея сил противиться зову сердца, опустил взгляд, страстно пожирая меня глазами. Моя рука нащупала атласную ткань голубого галстука, успевшего немного сбиться у него на шее. Затаив дыхание и ближе прижимаясь друг к другу, я распустил узел одним движением, завязывая новый, более деликатный. Феникс шумно выдохнул, и его дыхание овеяло меня, погружая в легкую туманную дымку предвкушения.

— Ты такой красивый, Майлз… — не задумываясь, прошептал он. — Твои чарующие морщинки… А твои глаза… Темно-зеленый галстук тебе так к лицу… Мне кажется, или это невыносимо?

— Я предупреждал тебя. Я знал, что так будет.

— Мы готовились к этому четыре месяца, — с той же живой надрывностью Феникс коснулся моей талии, смыкая пальцы на пояснице. Я, насколько мог, постарался расслабиться и украдкой провел руками по его широкой груди, ощущая бархат льняного пиджака под своей ладонью. Он слишком хорош, чтобы быть правдой. Он нужен мне также, как небу нужна луна и солнце. Без него мир не имел бы для меня никакой ценности…

Непредвиденно я обнаруживаю отсутствие нагрудного голубого платка в кармане пиджака, а вместе с ним и назревающую панику. Бросив сощуренный взгляд на Феникса, гипнотизирующего меня проникновенными синими глазами, я с ужасом демонстрирую ему отсутствие атрибута его благородного костюма. — Куда исчезло твое паше?!

— Мое… паше? — не понимая, переспрашивает он, осматривая себя, а после озирается по сторонам, примечательно побледнев, спохватившись. — Черт, Майлз, я… Я не помню, где последний раз видел эту тряпку…

— Не называй этот достойный голубой платок тряпкой! Я выбирал его и твой галстук из тысячи самых лучших образцов, не для того, чтобы мой растяпа его потерял, — негодуя, сердито заявляю я, опускаясь к туалетному столику и осматривая его в поисках бедного паше.

— Твой растяпа, может, так и сделал бы, если бы не думал постоянно о тебе, — возражает он, проверяя карманы брюк.

— О, ты винишь меня в этом? Прошу прощения за такую оплошность, как моя чистая любовь к тебе, дорогой!

Увы, никаких следов голубого платка не обнаруживается, и я с огорчением встречаюсь с отражением своего лица в зеркале, выпрямляясь. Феникс замечает этот мрачный взгляд и, подкравшись сзади, обвивает меня руками, носом касаясь моей шеи. Я низко прокашливаюсь.

— Тсс, детка, тише. Забудь. Ничего страшного не произошло… Посмотри на меня, — шепчет он в ухо, обхватывая губами мочку. Прикосновения его губ действует успокаивающе, невольно останавливая стремительно разгорающееся во мне возмущение. В который раз в жизни эта невидимая нить, связывающая нас, становится моей слабостью… Свет сапфировых глаз проникает мне в душу.

— Ты прав… Все хорошо, без платка ты выглядишь не менее изысканно, — шепчу я в ответ, наслаждаясь близостью моего безупречного мужчины, источающего обаяние, которое, кажется, подчиняет себе весь мир.

— Я соскучился по нашим поцелуям, мы не целовались со вчерашнего утра. Это так романтично, как каждый раз ты просыпаешься от поцелуя… — бормочет Феникс, зарываясь лицом в мои волосы.

— Как я люблю засыпать под равномерное биение твоего сердца… — говорю я уже совсем другим тоном — почти с шутливой интонацией. — Наши губы совсем скоро соприкоснуться в вечном поцелуе, не правда ли? Тебе придется чуть-чуть потерпеть.

— Об этом поцелуе я мечтаю с детства… Ему нравятся судебные заседания, мороженое, самураи… И мальчики… — он не может удержаться от смеха и с его уст срывается сдавленная насмешка. Я, улыбаясь с иронией, поворачиваюсь к нему, скользя по его приталенному светлому жилету дразнящими пальцами.

— Мальчик. Только один — с небесно-синими глазами… — я перехватываю его взгляд и, продолжая начатую нами игру, веду рукой по бедрам Феникса, от бедра обратно к животу, чтобы не дать ему отклониться слишком далеко в сторону разгорающегося желания. И нащупываю выпуклость в районе его… Пояса?

Моя ладонь задержалась на кармане его пиджака, где что-то небольшое скрывалось под тканью. Он, удивленно приоткрыв рот, моментально перехватил мою руку, но было поздно — я вынул из кармана потерянный платок.

— Идиот… — прошипел я, когда ко мне вернулся дар речи.

— Прости, я не хотел… Случайно, видимо, его туда сунул… Но, ведь, твой любимый идиот? — на его губах снова заиграла дурацкая улыбка, поднимающая бабочек в моей груди.

— Да, Феникс. Мой. Все еще любимый. — Аккуратно, с заметным усилием, я складываю платок, пряча его назад в карман и устремляю взгляд на часы. — Мы опоздали на тринадцать минут. Из-за тебя.

— Успеем. Пойдем? — он смотрит на меня волнительно, протягивая мне руку, на пальчике которой блестит золотое кольцо с сапфиром… Нехорошее предчувствие проносится в моем сознании, заставляя меня растеряться и на секунду, однако я принимаю ее.

— Жаль, мой отец не сможет под руку отвести меня к алтарю…

— Детка, твой отец всегда рядом. Он ни за что не пропустит свадьбу своего сына. У нас все получится. Просто расслабься и доверься мне…

Я киваю, крепко сжимая ладонь любимого, и мы следуем к двери, ведущей к выходу на улицу. Легкий прохладный ветерок обдувает мое лицо, полный цветочных запахов воздух пьянит не хуже шампанского. Непривычно яркая и насыщенная палитра неба заставляет меня прищуриться.

Гости, при нашем появлении, одобрительно шепчутся друг с другом, вставая с мест и приветствуя нас. Я заторможено оглядываю их, узнавая каждого — кого любил и помнил много лет. Как можно оставаться невозмутимым и полностью контролировать себя в такой момент?

— Эй, ты в порядке? — отвлекает меня Феникс, вглядываясь в мое изменившееся лицо. Несколько глубоких вздохов — и наваждение рассеивается. Вот он — тот самый миг, ради которого стоило прожить все эти годы.

— Вполне… — тихо отвечаю я. Через час я смогу называть Феникса своим мужем. После этого начнется совершенно новая жизнь.

— Мне… мне тоже тяжело дышать, будто в легких полно песка, — застенчивый смех Феникса помогает мне справиться с паутиной смешанных чувств, и мои губы начинают растягиваться в тонкой улыбке. — Давай на счет три?

— Ты такой ребенок, — открыто усмехаюсь я, решив подыграть ему в этом. — Считай…

— Один… — начинает он, поудобнее перехватывая меня за локоть. Я чувствую, как внутри рождается приятное напряжение, порождающее легкую дрожь в теле. Еще один вдох — все вокруг заполняет ароматом душистых роз, пионов, сирени. — Два… — Феникс в ожидании кусает себя за губу, а я невольно прикрываю глаза, слушая удары своего сердца. У меня вот-вот начнется сердечный приступ, я больше не выдержу…

— Три, — отрывисто выдыхаю я, вступая на белоснежную дорожку, усыпанную лепестками жемчужных роз. Мой мужчина издает короткий глухой стон и подается вперед, делая шаг навстречу нашей судьбе. Моя любовь всей жизни, искомый мираж, который я считал выдумкой, появляется на пути…

Украшенные по бокам дорожки бархатные белые пионы, распустившиеся под дуновением ласкового весеннего ветра, волнующе покачиваются в такт шагам. Шелест лепестков, рассыпающихся под ногами, напоминает мне тихий шепот, несущийся из моего прошлого. Сегодня я все-таки обрету покой и счастье. Хотя… Какой покой может быть с ним?

Улыбнувшись этой мысли, я набираюсь решимости и поднимаю голову. Вдалеке, где заканчивается дорожка, сгущаются дымчатые облака, пышная объемная цветочная арка с падающей и колышущейся белой сиренью напоминает о легкости и изяществе, вплетенных в эти нежнейшие бутоны. За аркой раскидистые кроны старых лип, отягощенные ярко-зеленой листвой, будто защищают от раскаленного солнца. Там, за ней, начинается раннее лето. На горизонте — пронизанная солнцем старая капелла с острыми шпилями, уходящими в небо. Окрыляющее зрелище. Сказочная страна мечтательных грез.

Собравшиеся на церемонии близкие друзья и знакомые с умилением глядят нам вслед, провожая нас взглядами. Детектив Гамшу с Мэгги, взявшись за руки, лучатся счастьем. Ларри, не выпуская из рук фотоаппарата, пытается запечатлеть нас на память… Сестра, смотря на него, нервно треплет гаечный браслет на своем тонком запястье, в то время как Судья иронично улыбается, глядя на нас. Даже мисс Фей почтили нас своим присутствием, стащив пару закусок с фуршетного стола. И я благодарен любому из них за то, что они разделяют нашу подлинную радость. Нашу любовь.

Каждый шаг приближал нас к заждавшемуся алтарю и священнослужителю, готовому положить начало созданию союза двух сердец. Мои глаза остановились на залитыми солнечными лучами лице Феникса, с упоением глядящего вдаль, на алтарь, будто не видя окружающего. Его ресницы вздрагивали от нетерпения, дыхание стало учащенным. Я невольно залюбовался его улыбкой, приоткрывшей кончики губ. Я созерцал подлинное чудо. Мгновение — и наши глаза встретились, мы оба вздохнули, почувствовав, что совершенно не хотим отпускать друг друга, наконец подходя к заветной арке. И… почти одновременно шагнули вперед, неохотно отрываясь друг от друга, но не в силах противиться своему желанию, я все же переплетаю свои пальцы с его, останавливая момент разлуки. Нет ничего более далекого, чем расставание. Феникс поворачивает голову в мою сторону, поглаживая большим пальцем силуэт выступающей косточки на моем запястье.

Священник кивает, принимая наши молчаливые извинения, и делает приглашающий жест. Музыка стихает, наступившая тишина, кажется, почти оглушительной. Мои нервы натянуты до предела, ожидание приближающегося заставляет их дрожать. Все чувства обострены до крайности.

— Уважаемые гости, от лица наших дорогих женихов я рад приветствовать вас сегодня на торжественной церемонии заключения брачного союза. Имею честь представить вам: мистер Феникс Райт и мистер Майлз Эджворт, — пожилой священник делает паузу, указывая на нас. Аплодисменты и одобрительные возгласы приветствуют его слова. — Прошу вас, леди и джентльмены, рассаживайтесь по местам.

Сзади нас слышатся шорохи. Порыв ветра отбрасывает пряди моей челки, по спине пробегает холодок. Сердце выскакивает из груди, когда я вижу, ласковые глаза, потемневшие от обожания, обращенные ко мне. С таким обожанием может смотреть только Феникс…

— Уважаемые гости, от лица наших дорогих женихов я рад приветствовать вас сегодня на торжественной церемонии заключения брачного союза. Имею честь представить вам: мистер Феникс Райт и мистер Майлз Эджворт, — пожилой священник делает паузу, указывая на нас. Аплодисменты и одобрительные возгласы приветствуют его слова. — Прошу вас, леди и джентльмены, рассаживайтесь по местам.

Сзади нас слышатся шорохи. Порыв ветра отбрасывает пряди моей челки, по спине пробегает холодок. Сердце выскакивает из груди, когда я вижу, ласковые глаза, потемневшие от обожания, обращенные ко мне. С таким обожанием может смотреть только Феникс…

— Сегодня, шестнадцатого мая две тысячи двадцатого года, самое замечательное, прекрасное и незабываемое событие. Мы собрались здесь, чтобы засвидетельствовать соединение двух любящих сердец, вверяющих себя друг другу. Любовь — это самое сильное оружие в мире. Сила, которая не только преодолевает препятствия, она переламывает их. Она находит себе путь в темных уголках души, раскрепощая самые скрытые струны. Когда в жизни появляется человек, позволяющий Вам заглянуть в свое сердце, открывает то единственное, о чем Вы никогда не подозревали, видеть и чувствовать все то лучшее, таящееся в нем, гореть вместе с ним одним огнем, согревающим и освещающим Вашу жизнь — тогда Вы узнаете, какое счастье — любить, быть любимым, отдавать всего себя другому, — звучным глубоким голосом, проникающим в самую душу, произносит священник. Я зачарованный смотрю в его теплые игристые глаза, затаив дыхание, слушаю речь, убеждаясь в правдивости его слов. Любовь — противоядие, дающее человеку надежду жить дальше, даже когда кажется все потеряно. — Создание семьи — серьезный шаг на пути к счастью, а Вы — мистер Райт, и мистер Эджворт, стоите на пороге его, несмотря на все преграды и перипетии, возникшие на извилистой долгой дороге. Впереди Вас также ждут испытания, справляться с ними Вам предстоит вместе, делить радости и невзгоды, встречать и провожать рассветы и закаты до конца своих дней. Господь подарил Вам великую награду — любовь, с сегодняшнего дня Ваше будущее неразрывно связано.

Он приспустил на кончик носа очки в тонкой золотой оправе, по-доброму изучая наши лица. Признаюсь, его взгляд подействовал на меня совершенно обезоруживающе. Что-то успокаивающее было в этой минуте. Ореховые глаза уставились в упор на Феникса, отчего тот неловко сжал мою ладонь. Я утешающе поглаживал его пальцы, чувствуя исходящее от бархатистой кожи родное тепло.

— Хочу спросить Вас, мистер Райт, согласны ли вы хранить и оберегать своего партнера, несмотря на тернии и длительные годы, лишь в его глазах искать ответы на волнующие Вас вопросы, лишь в его прикосновениях находить покой и уют, лишь с ним жить одним сердцем и одним разумом?

У Феникса перехватывает дыхание, но он оборачивается ко мне, рассеиваясь в мечтательную улыбку. В его синих глазах загораются огоньки, и у меня сладко сжимается сердце.

— Да, да, конечно, — с уверенностью говорит он, глядя мне в глаза. Мои усилия обратить внимание на другие вещи, нарушить волшебную пленительность момента, очевидно, были тщетными. Всему виной, как я полагаю, он. Мое синеглазое недоразумение.

— Мистер Эджворт, согласны ли вы хранить и оберегать своего партнера, несмотря на тернии и длительные годы, лишь в его глазах искать ответы на волнующие Вас вопросы, лишь в его прикосновениях находить покой и уют, лишь с ним жить одним сердцем и одним разумом?

— Да. Я согласен… — бормочу я в ответ, все еще не в силах оторвать взгляда от Феникса. Что бы было с моей жизнью, если бы я не встретил его?.. Нет, я не смогу представить свою жизнь без этих глаз и этих рук, пронизанных лаской.

— А теперь, если кто-то возражает против этого союза, пусть скажет сейчас или навсегда замолчит.

Сохранившаяся до того пустынная тишина продолжает висеть в воздухе — я оборачиваюсь, чтобы еще раз взглянуть на сидящих. Столько трогательных слезливых пар глаз смотрят на нас… Блеск их улыбок приводит меня в легкое смущение. Они были уверены в нашей любви и преданности. И, хоть изначально мы обманывали их, скрывая наши настоящие отношения от окружающих, в конечном счете их общество на данном мероприятие значило для меня гораздо больше, чем любые политические пристрастия, затрагивающие наши карьеры. Как верно подметил Феникс, никто не имел права судить нас за то, что мы любим друг друга.

— Если все согласны, то прошу Вас произнести вслух слова клятвы. Однако прежде чем вы скажете, возможно, самые главные слова в вашей жизни, позвольте Вашему будущему члену семьи передать Вам символ брачных уз.

Мы с Фениксом обмениваемся настороженными взглядами. Пока я пытаюсь сохранить остатки самообладания, слышится приятный голос Франциски: — Давай, Ракета, вперед. Принеси влюбленным дуракам кольца. 

Она, стоя вначале ковровой дорожки, указывает рукой в нашу сторону шпицу с черной бабочкой на шее, у которого в пасти зажата белая подушечка с золотыми, переливающимися на свету кольцами. Собаке достаточно трудно распознавать звуки из-за возрастных особенностей, только в этот раз они не мешают ей — во всяком случае, она навостряет ушки и задирает вверх хвост, разглядев нас у арки. У меня захватывает дух, я радуюсь, чувствуя, как мною овладевает гордость. 

— Ракета! Ко мне! — в повышенном тоне командую я, и Ракета со всех лап бросается ко мне, явно выражая свою отраду нашей встречей. Не замечая ничего вокруг, я склоняюсь и протягиваю к ней руки. Она, охваченная неизъяснимым порывом, не может остановиться, прыгает на меня, выпуская клыки из подушки. Ей не дает упасть вниз молниеносная реакция Феникса, успевшего в последний момент ухватить наши обручальные кольца. Я прижимаю пса к себе — веселый лай заставляет всех улыбаться. 

— Хороший мальчик... — шепчу я ему, поглаживая мягкую шерстку за ухом. Ракета в знак признательности облизывает мне щеку.

— Мне уже начинать ревновать? — совсем тихо интересуется Феникс, посмеиваясь и опускаясь к нам, чтобы потрепать собаку по холке. — Молодец, Ракета!

— Ты тоже хороший мальчик, Феникс, — самодовольно ухмыляюсь я, с трудом подавляя в себе желание соприкоснуться с его соблазнительными губами, способными в любое время утолить мою нестерпимую жажду. Его лицо в опасной близости от моего, и запах его кожи, смешанный с ароматами парфюмерии, сводит меня с ума.

Ракета пытается вывернуться из захвата, приметив угощение в руках сестры. Со скулением подпрыгивая от нетерпения, он проносится по ковру к ней, стоит мне лишь ослабить хватку. Все это так нелепо и забавно…

Мы поднимаемся на ноги и замечаем в кои-то веке Святого Отца, наблюдавшего за нами с озорной улыбкой на устах. Слегка смутившись, я поправляю серебряные выбившиеся пряди от лица. — А теперь, прошу Вас, обменяться клятвами о своем твердом намерении жить вместе в любви и согласии на протяжении всех дней, подаренных вам Господом.

Резко у меня внутри все сжимается, а все заготовленные слова растворяются без следа. Вот только…

— Можно я начну первым? — вопрос Феникса сбивает меня на полуслове. Я изумленно смотрю на него, а он берет мои руки в свои, привлекая меня к себе.  Расстояние между нашими лицами снова так мало, что я чувствую тепло его тела. Воцаряется тишина, нарушаемая только его прерывистым дыханием.

— Да, пожалуйста, продолжай, Феникс,  — тихо выдыхаю я. Каждый раз, когда я произношу его имя, у меня сердце начинает громко колотиться. Он облегченно улыбается, словно все наконец-то складывается по его лучшему плану.

— Майлз. Я чертовски тебя люблю. И буду любить всегда. О, боже, — слегка запинается он, смущенно отводя глаза к небу. Коварное напряжение, сковавшее его, разливается и по моей груди. Другого выхода я не вижу — нужно расслабиться любыми доступными средствами. И мне, и ему.

Мои тонкие пальцы нежно обхватывают его подбородок, заставляя снова встретиться со мной взглядом, горячим, томным и волнующим. Мне хочется большего... Так хочется большего. Единственное, что я могу себе позволить — бесцельно водить подушечками пальцев по его скуле. Он отзывается на эту ласку коротким вздохом. Улыбка на губах гаснет, а на лицо опускается завеса серьезности. Как ему идет это волнение! И как мне нравится вид его лица! Сейчас я способен любоваться и млеть им часами, не отрываясь.

— Помнишь... День, когда мы впервые поцеловались? Я думал лучшего момента в моей жизни не будет никогда. Я жил им много-много лет, день за днем, храня его в памяти, как сокровище, — Феникс говорит несколько сбивчиво, подыскивая слова. Он... Не готовил речь? — Кто же знал, что он далеко не первый... — улыбка снова появляется на его губах, как и на моих, предаваясь своим сокровенным воспоминаниям. Мы с ним влюбленные дураки... — Я люблю твою улыбку, она такая чудесная, Майлз. В Голливуде не встретишь такую... Я люблю твой мелодичный голос. Голос, спрашивающий меня все ли со мной в порядке или заварить ли мне чашку кофе по утру. Я люблю твою заботу — ты предельно внимательно относишься к любому моему желанию, даже самому незначительному, я могу забыть о нем, но ты будешь помнить. Для меня загадка — кто из людей нашел в тебе крупицы «демонического». В тебе я вижу ангела, и я... Не устану об этом говорить. Ангел, которому обломали крылья, при этом он нашел новый материал для оперения — свою силу духа. Смотреть в глаза Феникса было все равно, словно следить за яркой звездой в ночном небе, раскинувшейся на темном бархате. 

— Моя любовь к тебе пришла из детства, из тех счастливых минут, проведенных вместе с тобой в парке, после школы. Она подкралась неслышно, незаметно, перетекла в зрелость и заняла в моем сердце столь много места, о котором я даже не подозревал... Все, что я знаю, это то, что она быстро разрослась, едва я успел перевести дыхание... Страх потерять тебя — один из самых сильных, испытываемых мной. Но пока ты рядом, мне нечего бояться. И... В особенности я хотел бы поблагодарить тебя за твою неиссякаемую отвагу. Там, где любой другой человек испугался бы до смерти, ты смело шел навстречу опасности. Ты искал меня во тьме, бросал вызов судьбе, лишь быть уверенным в том, чтобы увидеть мою улыбку и прижать меня к груди, закрыв своими ангельскими крыльями от всего на свете... ради того, чтобы мне помочь… 

Слезы, хлынувшие из его глаз, бежали по щекам и исчезали в ямочках на щеках от искренней улыбки. Я прикусил нижнюю губу от избытка чувств, часто-часто заморгав, украдкой смахнув соленые капельки со щек.

— Мне не нужен никакой другой мир, кроме нашего. У меня теперь есть свой ангел хранитель, моя любовь… Я клянусь любить тебя так же неистово, как ты любишь меня, до последнего вздоха, пока смерть не разлучит нас… Я буду твоим солнцем, твоим светом, твоей правдой — навсегда... 

Феникс закончил говорить, прижав свою ладонь поверх моей, покоившейся на его щеке, вытиравшая его слезы. Синие глаза влажно блестели. Во мне зарождалась буря. Именно буря — уж очень она была похожа на настоящий шторм. Навсегда, как верно подмечено...

— Ну, Ник, и что ты наделал?! — пораженно возмутилась мисс Фей, пытаясь остановить фонтан слез, лившийся из ее глаз. Впрочем, попытки оказались тщетными — слезы лились безостановочно, собравшись в ручейки, стекавшие на ее специфический наряд.

Взгляд мой зацепился за близких, чьи лица выражали крайнюю степень сопереживания. Сестра застенчиво утирала глаза платком, Гамшу и Мэгги, напротив, плакали в три ручья, вместе с Фей. Ларри косился на происходящее с легким восхищением, приблизившись к нашей арке с ненавязчивым интересом вплотную. Проповедник, стоявший все это время рядом, тоже выжидающе смотрел в нашу сторону.

Феникс ни на кого не смотрел — он ответно растворился во мне.

Из моей головы в срочной эвакуации выпорхнули и улетели в неизвестном направлении все мысли. Заготовленные слова разбились в пыль под градом обрушившихся на меня чувств, после такой задушевной исповедальной речи они потеряли всю свою силу. Феникс доверчиво прильнул щекой, позволяя мне согреть себя его теплом.

Право, чего я, собственно, мучаюсь? Он практически мой любимый муж, самый дорогой в моей жизни человек, родной. Почти…

— Дорогой… Я подготовил речь, но…

— Ты можешь продолжить ее прямо сейчас, — перебив меня и наклонившись к моему уху, прошептал он, щекоча его губами. — Это не будет проблемой…

— Я собирался сказать, что хотел бы произнести речь от сердца, прямо как это сделал ты, а не выученный заготовленный текст. Мне кажется, наши откровения не нуждаются в бумажном исполнении.

Глаза Феникса широко распахнулись, на губах заиграла широкая улыбка, почти счастливая. — Ты прав…

Я набираю полные легкие воздуха, чтобы начать, и также медленно выпускаю его, концентрируясь на своем непослушном сердце. Оно мечется по грудной клетке, ударяясь о ребра.

— Раз уж ты завещал себя моим рассветным солнцем, озаряющим мою жизнь, то я позволь мне начать свою клятву со слов — мое солнце, не тускнеющее ни при каких обстоятельствах, несмотря ни какие невзгоды, я люблю тебя и вверяю тебе свои ангельские крылья, всю свою нежность и любовь, — мы вместе издаем нервный смешок, слышный только нам, не переставая с трепетом улыбаться. — Гм… Многие говорят, что мы лишь пылинки на этой планете. Но, знаешь, я уверен: без тебя Земля вращалась бы иначе. Быть может она и вовсе остановилась бы, если бы на ней не было тебя… Миру нужны добрые люди. Миру нужен ты. Ты и есть — мир. В тебе — счастье, сила и воля. И как только все это помещается в одном сердце, самого удивительного мужчины, какого только знала история?

Слезинки вновь наполняют крупные синеватые глаза Феникса, по щеке пробегает влажная змейка. Я расплываюсь в ответной широкой и чуть подрагивающей улыбке и, не выдержав, мягко целую его в лоб, носом отводя от лица черную прядь. Этот волшебный миг ощущается, как нечто бесконечно дорогое, хрупкое и неповторимое, в то же время… Любимое.

Я всматривался в каждую черточку его лица — по слегка по беспорядочным от ветра вороновым волосам, густым бровям и ресницам, рельефным скулам и удивительному розовато-бронзовому цвету щек, припухлым губам, совершенным, словно выточенным скульптором из мрамора. Милые ямочки, которые раньше я находил невероятно трогательными. Многообразие родинок, усеивавших его шею манили и завораживали. Его проникновенный и одновременно забавный взгляд ласкал мое сердце — я был готов на все, лишь бы сохранить его таким. Он смысл и суть моей жизни. Он моя жизнь. Поистине нет ничего, чего бы мы не смогли вместе. Никогда.

— Ты был рядом во время моих самых сложных испытаний, и расстояние, разделявшее нас, казалось ничтожным, против твоего стремления удержать меня любой ценой… Ты вытаскивал меня из пропасти отчаяния, всегда помогал мне, даже когда я этого не осознавал. Ты — причина, по которой я стою здесь сегодня. Ты вдохновлял меня расти. Ты помог мне поверить в себя и стать тем человеком, которым я являюсь в данную секунду. Раньше я пытался тебя забыть — тратил на это долгие порочные годы, пока не осознал — ты единственный, кто так нужен мне. Благодаря тебе, мое солнце, мне удалось найти в себе силы жить, любить и верить. Твой свет озаряет мой путь. Свет твоего сердца… — мой голос ослабевает, горло сжимается от подступивших слез. Я стараюсь дышать глубоко и медленно. — Твоя ослепительная улыбка пленила меня однажды, я полагал, это не навсегда, но, у жизни были свои планы на этот счет. Я полюбил твой громкий шум и не представляю себе дня без твоего голоса или звонкого смеха… Мои ночные кошмары исчезали без следа, когда ты, сколько бы часов ни потребовалось, оставался рядом, обнимая меня и нашептывая успокаивающие слова. Ты научил меня, что если рядом с тобой хороший человек, все обязательно будет хорошо. Так и произошло. Спасибо тебе за это все. Спасибо, правда… Ты — столь чудесный и светлый человек, что жизнь до тебя теперь уже не представляется реальной, точно из нее стерли весь свет, оставив место только мраку. Я обещаю лелеять твои мечты и помогать тебе достигать их, клянусь поддерживать тебя, вдохновлять и любить тебя всегда, невзирая ни на какие трудности, до конца моих дней. Для меня честь звать тебя своим мужем и я горжусь тем, что соединяю свою судьбу с твоей. Ты — мое солнце сегодня, завтра и каждый день.

Я опускаю глаза и целую его кончики пальцев, которыми он касается моей щеки. Чистая и бесконечная нежность разливается по моему сердцу — а вместе с ней, кажется, рождается какое-то новое понимание происходящего, которого до сих пор не существовало. Как будто весь мой мир встал на места. Стук сердца Феникса звучит для меня самой прекрасной музыкой на свете — и уже сам звук его голоса возвращает меня в настоящее.

— Майлз… Я… Мне… Я люблю тебя, — через силу выговаривает он, задыхаясь от нахлынувших чувств. Мы пристально смотрим друг другу в глаза. Не дожидаясь моих дальнейших слов, он обнимает меня за плечи и крепко прижимает к себе. — Я всегда любил тебя. Неважно, какой ты — изворотливый и лукавый, веселый и нежный, слишком импульсивный и до боли сдержанный — это ты… Тебя нельзя не любить.

— Тебя тоже, Феникс. Теперь я понимаю, откуда взялись в моей душе столько любви и нежности, столько бескорыстной преданности и веры в лучшее. Я люблю тебя, Феникс Райт, слишком сильно, чтобы выразить это словами…

— Я знаю, ангел…

— Дорогие возлюбленные дети — Майлз и Феникс, обменявшись клятвами вы объявили о своем твердом намерении жить вместе в любви и согласии, навеки скрепив ваши сердца в одно. Сегодня ваши руки украсят обручальные кольца, означающие нескончаемость всего сущего — ваше напоминание о единстве, вечной связи между собой, о человеке, который всегда с вами и всегда готов прийти на помощь. Обменяйтесь кольцами и поцелуйте друг друга в знак того, что эти клятвы действительно будут выполнены.

Мы застываем в объятиях друг у друга, у каждого из нас сердце готово остановиться, но их наполняет счастье от принятого решения. Я деликатно отстраняюсь от Феникса, разворачиваюсь к алтарю, на поверхности которого лежат две пары обручальных колец. Золотые, переливающиеся на свету, кольца смотрятся чарующе. Прикасаясь к металлическому прохладному ободку, я чувствую дрожь в своих руках. Во мне оживает тягостное желание. Оно все больше и больше захватывает меня. Медленно надеваю его на безымянный палец левой руки любимого в упор до того самого помолвочного кольца с сапфиром. Два сказочных украшения кажутся одним. При виде этой ошеломляющей картины на душе неожиданно становится легко и спокойно.

Он — мой муж, он — всегда будет со мной, и как бы ни повернулось дальше будущее, нашей любви не найти ни границы, ни предела…

Судорожно сглотнув, Феникс берет мою левую руку в свою. Я наблюдаю, как глаза цвета волн океана задумчиво смотрят на меня, а после их застилает пелена туманной мглы. Он на секунду закрывает их, будто загадывая заветное желание, а открывая, в них появляется глубокое, неизбывное и заветное чувство. Его пальцы смело и уверенно прикасаются к моему обручальному кольцу, обостряя тончайшие нити, связывающие нас. Мне сложно определить в такой момент, какие чувства разрывают мою душу. Но, несомненно, я протягиваю ему навстречу свой безымянный палец, который через несколько мгновений надежно украшает золотое обручальное кольцо.

— С этого момента вы стали еще ближе друг другу, вы стали настоящей семьей. Можете скрепить свой семейный союз подписями.

Не торопясь я вывожу свою нескромную подпись на свидетельстве бракосочетания, Феникс напротив довольно быстро вписывает свою. Мы улыбаемся, как идиоты, не веря до конца в происходящее.

— Торжественно я вручаю вам ваш первый совместный семейный документ — свидетельство о заключении брака, и отныне, властью данной мне, объявляю вас мужьями! Поздравьте друг друга супружеским поцелуем!

Вот и все… Счастливое безумие, должно быть, захлестнуло нас по второму разу. Теперь мы семья…

Позабытые гости напоминают о себе громкими одобрительными выкриками и аплодисментами.

— Боже, храни Америку, поцелуйтесь уже, наконец, дежурные по слезам. Я сколько ждать могу? — наигранно возмущается Ларри, утирая слезы и показывая кулаком на нас, снова обращаясь к объективу камеры. — Достали уже до печенок своими трагическими речами, чуваки…

Я заостряю свое внимание на нем, хмуря брови и придавая лицу грозное выражение. Тем временем, оказывается все присутствовавшие встали со своих мест, собравшись поближе у алтаря, каждый из которых притягивает взгляд своей особой улыбкой. Они смотрят в нашу сторону, ожидая, самого важного момента… Смущение и робость расцветают во мне пышным цветом — кровь приливает к щекам. Слишком сильный прилив внимания на наш… Поцелуй.

Лишь Феникс не проявляет никакого волнения. Он резко и внезапно обхватывает мое лицо руками, наклоняясь прямо к моим губам. И я не сопротивляюсь. Мое сердце замирает, а свет вокруг будто гаснет. Наши губы аккуратно встречаются, вырывая из моей груди глухой стон. Господи, мои губы совершенно забыли, какой на вкус его поцелуй… Мягкие, страстные, сочные губы Феникса вобрали в себя почти всю мою жизнь, все переживание и одолевшее в последнюю минуту непонятное смущение. Сладкий и мучительный, словно глоток свежего воздуха.

На несколько секунд он вырывает меня из действительности, оставляя в пространстве чувственности на миг, которым я не в силах не воспользоваться. Мои руки чуть ли не подсознательно обнимают его за шею, отвечая на его жаркий поцелуй. Его близость такая долгожданная, такая обжигающая, от которой у меня перехватывает дыхание.

Будто в бреду растворяется все — люди, музыка, пространство и время. Существует только он — его губы, его руки, сильные и теплые, с такой готовностью прижимающие меня к себе, его горячее тело, со свистом вдыхающее воздух. Только он… Всепоглощающий поцелуй, пьянящий и невыносимый одновременно. На долю секунды он прерывает его, отрываясь от моих губ, чтобы перевести дыхание. Однако я жажду продолжения, впиваясь в его рот крепче, слегка припухшими губами. Мои губы становятся влажными и настойчивыми — мои чувства вторят его чувствам. Наш первый и второй поцелуй в роли мужей.

Феникс, продолжая удерживать меня одной рукой, нежно обводит мои скулы. Ладони зарываются в темные волосы, пропуская между пальцами. Поцелуй становится все глубже и глубже, без усилий заполняя все трещинки нетерпения, накопившиеся за последние сутки. Я забываю, как дышать и задыхаюсь, все же сумев в последний момент остановиться, утыкаясь носом в его шею и пытаясь восстановить сбившееся дыхание… Мы с ним находимся в каком-то нереальном, захватывающем дух состоянии.

— Феникс…

Он прижимается щекой к моему лбу, и я слышу, каким хриплым и срывающимся голосом шепчет: — Хах, священник даже не представляет сколько у нас с тобой оформлено совместных документов, и этот — не первый и не последний…

— Феникс! — я с трудом приподнимаю голову, так что наши глаза теперь встречаются. Он заливается веселым смехом. — Какой ты…

— Какой?

— Сам знаешь, — улыбаюсь я, закрывая глаза и снова растворяясь в этом мгновении, наслаждаясь его теплом. — Невозможный.

— Согласен, невозможный идиот, который достался тебе в роли кэшбека от сворованных денег на обед. Навсегда.

— Ты — тот самый, мой невозможный идиот и мое любимое пожизненное проклятье. Навсегда.

Наш глупый смех, перекрывая далекий гул толпы, постепенно стихает. В его плену объятий я чувствую себя в полной безопасности — ничего другого и не надо. Самое главное, я в итоге могу расслабиться и слушать биение его сердца. Такое родное, настоящее, любимое. Оно бьется в такт моему. Был ли я когда-то счастливее? Пожалуй, нет. И сколько нам предстоит еще таких минут? Мне хочется бесконечно отдаваться им, мне хочется каждого момента, проведенного с этим человеком, беречь и лелеять как самую большую драгоценность. Навсегда.

***

В холодном поту я распахнул глаза, опасаясь, что мне приснился очередной предсвадебный сон, но смог разглядеть только белый потолок над головой. Сделав усилие, я поднял свинцовые веки снова и с удивлением обнаружил ясное голубое небо с облаками за окном. Часы показывали десять минут одиннадцатого. Судя по всему, я лег вчера довольно поздно и спал дольше, чем обычно. Наконец, я замечаю в тесной близости расслабленное лицо Феникса, склоненное надо мной. Он выглядит особенно усталым и помятым. Да и я чувствую себя ненамного лучше.

Темные волосы его разметались по подушке, и несколько прядей свисают на лицо — это, как всегда, входит в список моих любимых его черт, очаровывающих своей естественностью. Губы его приоткрыты, словно он хочет что-то сказать, и, едва стекая на подбородок, не скрывают тонкую полоску слюны. А его руки, охватившие меня в свое безвыходное объятие, выглядят так, будто я — его единственная опора в этом мире.

Я приподнимаюсь на локте, нависая над ним, поднимая его обнимавшую руку и оставляя невесомый поцелуй на тыльной стороне ладони. На безымянном пальце сверкает обручальное кольцо, вместе с помолвочным. Мое сердце вдруг трепыхнулось, заликовало и замерло от мгновенного осознания того, кем на самом деле является для меня Феникс.

Мой муж…

И только сейчас до конца доходит — одеяло сползло с него почти полностью, открывая взору рельефно выступающие мышцы загорелой спины, обрисованные тонкими красными полосами, оставленными моими ногтями, и оголенные ягодицы. От такого зрелища я непроизвольно кусаю себя за губу.

Проходит несколько секунд, прежде чем я прихожу в себя — опускаю его ладонь и, притянув одеяло поближе к себе, укрываю им мужа. Как им только не восхищаться? Я осторожно сдуваю пару прядей волос с его лица, боясь разбудить. Он никак не реагирует и выглядит слишком миловидно. Такое красивое лицо и столько жизни в нем… Мои губы касаются лба Феникса, не сдерживая улыбки.

Мой любимый муж…

А по его лицу непредсказуемо расползается блаженная улыбка, дыхание становится более частым. Кончиками пальцев я нежно провожу по щеке моего солнца — небольшая щетина все-таки проступает, но меня это нисколько не смущает. Я люблю его любым, даже с колющейся щетиной.

Он лениво приоткрывает глаза, смотрит на меня, непонятно мигает и быстро перехватывает мою руку, осматривая ее. Как только его взгляд находит главное доказательство нашего брака, глаза его начинают светиться.

— Черт, я испугался, будто мне это приснилось… — сонным голосом говорит он, отпуская меня.

— Я тебя понимаю… Доброе утро, Феникс.

— Доброе утро, муж… Мой муж, — он откидывается на подушку, сладко зевая и широко-широко улыбаясь. Это чрезвычайно заразительная улыбка.

— Похоже, ты не заметил, как настала твоя очередь просыпаться от поцелуя, — самодовольно произношу я.

— Мерзавец, в следующий раз я тебя так поцелую, что мало не покажется… Ох, я такой счастливый! Не верится…

Улыбаясь его детскому энтузиазму, я поглаживаю черные волосы, пропуская их между пальцами.

— Теперь мы проживем долгую и счастливую жизнь, да? Вместе… До самой старости.

— Дорогой, боюсь тебя огорчать, однако я уже седой.

Он с удивлением поворачивает ко мне голову. Эта фраза вызывает у него приступ хохота, и я присоединяюсь к нему.

— Не верю, что мой муж, Майлз Эджворт, способен на шутки о своей седине, — смех затихает и Феникс ласково заправляет пепельную челку мне за ухо, смотря с предельной чувственностью в мои глаза.

— Уверяю тебя, он совершенно серьезен. Представь себе: поседел с рождения.

— Я тебя люблю, Майлз, — шепчет он, привставав ко мне и без предупреждения накрывая мои губы своими. Мне нравится этот неудержимый порыв, я совершенно расслабляюсь, целуя его. Только Феникс не ограничивается одним поцелуем — похоже, его захватила страсть. Он, скидывая одеяло, безотрывно целует долго и со вкусом, забираясь на меня всем своим телом сверху. Горячая кожа дотрагивается моей, вызывая мурашки, а я скольжу руками по его спине, чувствуя жар и силу его мышц. Рубиново-красная простынь под нами шелестит. Я чувствую, как моя грудь прижимается к его груди, слышу гулкие удары его сердца и прерываю поцелуй, чтобы взглянуть на него.

Лазуревые глаза смотрят прямо на мои, пылающие щеки окрасились румянцем. Он — воплощение мужественности. Я запечатлеваю на его губах короткий влажный поцелуй, выдыхая: — Люблю тебя, Феникс.

— На твоей бледной коже следы от моих губ смотрятся, как переспелая вишня… Так красиво.

— К слову… Ты помнишь, где мы оставили наши вещи?

— Помню ненасытные поцелуи в прихожей, стоило только закрыть дверь. Дальше — твои протяжные стоны, сводящие с ума. Все это — в лучах розового рассвета…

Я невольно улыбаюсь, вспоминая наши безумства. Кровь приливает к щекам. — Идиоты.

— Мне до сих пор хочется тебя… Майлз… — севшим голосом бормочет он, наклоняясь ниже и целуя меня в изгиб шеи. Меня охватывает жгучий трепет.

— Д-да? А я хотел приготовить для тебя завтрак, — говорю я, переходя на шепот. Руки блуждают по его телу, задерживаясь на аппетитных ягодицах, властно сжимая их. Феникс напряженно выгибает спину, прижимаясь еще плотнее к моему бедру и шумно дыша.

— Да… завтрак… — повторяет он за мной, осмысливая сказанное. — Как насчет твоего любимого мужа?

— Феникс… У нас с тобой столько дел — нам еще следует разобрать гору подарков… — поддразниваю его я, с улыбкой глядя в его пылающее лицо.

— Ой, а я забыл тебе рассказать, — раскаянно произносит он и чуть встряхивает головой, отгоняя наваждение. — Я все-таки потратил деньги из твоего конверта…

Слегка нахмурившись, я удивленно смотрю на мужа. — На что?..

— Я… обменял наши билеты в Доминикану на завтра… — признается Феникс, с опаской глядя на мое лицо, которое мрачнеет с каждым словом.

— Ты… что? — выдавливаю я, не веря своим ушам.

— Ну, я подумал, что ждать три дня — это долго и… Обменял билеты на завтрашнее утро, — оправдываясь, он быстро начинает покрывать медовыми поцелуями мою шею и плечи, очерчивая дорожку по ключице.

— Сумасшедший… Ты хотел вложить их в ремонт своего офиса… — я окончательно сдаюсь. Мое возмущение под его губами стремительно гаснет.

— Я сделал это ради нашего медового месяца, милый!

Пальцы отпускают упругие ягодицы, поднимаясь и поглаживая его кожу, чтобы обхватить за подбородок и резко притянуть его лицо к своему для нового поцелуя. Буйная страсть, до этого момента удерживаемая недалеким объяснением моего мужа, снова переполняет нас. Мои губы раскрываются в манящей улыбке.

— Замечательно, дорогой… Надеюсь ради него ты и соберешь все наши вещи к завтрашнему утру.

***

Перемешивая пряную и ароматную индейку с тыквой в томатном соусе, я услышал звук откупоривающейся бутылки шампанского. Поднял глаза, на невероятно довольного собой Феникса, торопливо наполнявшего бокалы. Он был похож на человека, только что выигравшего в лотерею — такой счастливый и радостный. Я прислонился спиной к кухонной стойке, с трудом удерживая на лице ухмылку, наблюдая за ним. Налив себе полный бокал шампанского, Феникс повернулся ко мне, и довольно покачал головой: он успел заметить, что я улыбнулся.

— Ну как, ты доволен? — с невинным видом спросил он, протягивая мне бокал.

— Красивый вечер… Я рад, что мы проведем его вместе дома. Большего, кажется, желать нельзя. — Любимый подошел ближе, чокаясь со мной и отпивая половину своего бокала. Я поднес бокал к губам и сделал небольшой глоток. Прохладное игристое с мускатным вкусом, отдавало нотами ванили и приятно согревало горло.

— Наша вторая годовщина свадьбы, — обнажая белые зубы в обворожительной улыбке, сказал он. Мои губы медленно растянулись в ответной улыбке — два года брака казались настоящим раем. Что ни говори, этот союз был самым счастливым периодом моей жизни. Обняв мужа за талию, я поцеловал его в щеку, мгновенно поалевшей. Он воспользовался этим, чтобы прижать свои губы к моему уху и тихо прошептать: — И как мы еще не развелись или не прикончили друг друга? Это настоящее чудо…

— Хороший секс, — невозмутимо ответил я, сделав второй глоток шампанского. Феникса позабавил мой тон, звонкий смех, словно колокольчик, зазвенел в тишине кухни.

Несколько глотков помогли мне справиться с накатившей за последние дни усталостью. Непринужденная атмосфера уютного дома была мне сейчас так необходима. Мне не хотелось ничего — никакие рестораны, друзья, театры или кино, не могли сравниться с уютом моей кухни после тяжелого рабочего дня… В компании любимого мужа я становился на десять лет моложе, даже не верилось, насколько иначе может ощущаться вкус жизни…

— У меня есть для тебя подарок, — вдруг сказал Феникс, снимая с меня очки. В его взгляде лукаво поблескивали хитрые искорки.

— И ты не хочешь, чтобы я его видел?

Он промолчал, но его взгляд был красноречивей любых слов. Улыбаясь, его руки откинули в сторону мои волосы и он, не колеблясь, поцеловал меня в губы — всего один короткий и такой легкий, такой бережный и в то же время дразнящий поцелуй. Я почувствовал вкус шампанского на его губах.

— М-м-м… Это мой муж… Скряга.

— Эй! Я убрался в нашей квартире между прочим! — драматично завозмущался он.

— Ты, безусловно, молодец. Я ценю твою заботу и помощь, однако… Мне мало всего одного поцелуя… — прошептал я в его губы, прежде чем снова прижаться к ним. Эти поцелуи, казалось, снимали с моей души непосильный груз забот. Все проблемы исчезали, растворяясь в свете и тепле его счастливой улыбки.

После нескольких жарких поцелуев, Феникс отстранился, залпом выпил шампанское из своего бокала, закрыл глаза и несколько секунд дышал медленно и глубоко. На его лице отчетливо проступила сосредоточенность, которая показалась мне совершенно несвойственной ему в такие драгоценные моменты.

— Что-то случилось?

— Нет-нет, я просто… — он сделал неопределенный жест рукой, словно ловя какую-то ускользающую мысль. Вздохнув, я поставил бокал на стол и перехватил его руку в свою, сжимая ее. Обратив свои невероятно глубокие синие глаза к моему лицу, он поцеловал мою ладонь и продолжил: — Я тут немного поразмыслил о нашем будущем и пришел к довольно интересному выводу…

— И что это за вывод? — спросил я, внимательно глядя на него с живым интересом. Он слегка смутился, отвел глаза в задумчивости. — Дорогой… Расскажи мне.

— Ты знаешь, что мы… Женаты…

— Да, я вроде что-то слышал о таком, — не удерживаясь от улыбки, ответил я. Мое солнце закусило нижнюю губу, и некоторое время мы смотрели друг на друга молча.

— Так вот. Мы любим друг друга и… Мне бы хотелось разделять эту любовь не только с тобой… Понимаешь? Я-я хочу, чтобы в нашей жизни появилось еще что-то, равное нашему счастью. Может быть, ребенок?..

Я, хоть и ожидал чего-то фантастически подобного, все-таки не ожидал, и подавился. От неожиданности я выпустил ладонь мужа, откашливаясь. Он, как обычно, пришел мне на помощь — крепко обнял меня, похлопывая по спине.

— Ребенок?.. — удивленно повторил я за ним.

— Ну… Да? — осторожно произнес он с таким видом, сомневаясь, хочу ли я этого на самом деле. — Когда мы с тобой позавчера гуляли по парку, мы проходили мимо детской площадки, где бегали малыши, играли, строили песочные куличи… Это привлекло мое внимание и… Они такие трогательные… Давай заведем своего…

Мои глаза несколько расширились. Он, что, серьезно? Конечно, мое солнце было необычайно заботливым и добрым человеком, и дети в нашем доме были вопросом времени… Возможно, мне не хватало смелости заговорить на эту тему, или я был слишком занят своей работой, а может быть…

— Феникс, я…

— Да, я знаю, что ты скажешь — «ты безответственный, безрассудный, легкомысленный придурок, не в состоянии позаботиться о себе, не то что о ребенке», — он слишком мастерки спародировал мою интонацию, заставив меня захихикать.

— Феникс…

— Нет, выслушай меня до конца, хорошо? Да, отчасти я такой и есть. Но… Я ухаживаю за Чарли в своем офисе и он до сих пор не погиб, представляешь? Наверное, сравнивать уход за растением с воспитанием ребенка невозможно… — расстроенно вздохнув, он потер пальцем висок. Моя совесть начала отчаянно протестовать. Я понимал, с чем он пытается бороться, и взял его за руки, успокаивающе глядя в его опечаленное лицо. — Ты понимаешь?.. На обеде я уже представлял каким бы он мог быть — спокойным, рассудительным ребенком, с бледной нежной кожей, с серебряными светлыми проницательными глазами, как у тебя, Майлз… И в то же время он оказался чересчур эмоциональным, шумным и непоседливым в меня…

У меня от этих слов защемило сердце — Феникс ведь не шутил. К моему собственному удивлению, во мне проснулось интенсивное желание взглянуть в глаза такой маленькой крохи, взять его на руки, услышать из его уст заветное слово «папа», сопровождающееся веселым невинным смехом…

— Майлз? Почему ты плачешь? — неожиданно встревожился Феникс, заметив мою реакцию. Он обнял ладонями мое лицо, глядя на меня блестящими влажными большими синими глазами.

Ах, а если бы у нашего малыша были его глаза…

— Майлз, если ты не готов и не хочешь, значит, мы не будем ничего предпринимать. Слышишь?

— Феникс, перестань… Я-я бы хотел… Я действительно бы этого хотел…

— П-правда? — запинаясь, спросил он, вглядываясь в мои глаза, словно пытаясь в них найти подтверждение своим мыслям. Должно быть он тоже был на грани. Я искренне несколько раз кивнул, вытирая ладонями навернувшиеся слезы. Мужа это немного успокоило — на его лице отразилось облегчение, а губы тронула робкая улыбка. — Я так хочу…

— Ты был бы прекрасным отцом, — ответил я, крепко обнимая его. Внутри у меня все дрожало от переполнявших меня чувств. — Нашему ребенку повезло — у него был бы лучший отец. Лучший во всех смыслах этого слова.

— Не только я — ты тоже будешь замечательным отцом…

Я грустно усмехнулся, сдерживая слезы. — Ты знаешь, что это не так… Работа, которая отнимает у меня столько времени… Не даст мне стать хорошим отцом. Да и что я смогу вложить в нашего возможного малыша?

— Не говори глупостей. Ты многое можешь вложить. Например, любовь, доброту, понимание, заботу, внимательность… — горячо заговорил любимый, сжимая меня в объятиях. Я закрыл глаза и устроился у него на плече, слушая биение его сердца. Пожалуй, в нем можно было найти все, чего мне так не хватало. — Кроме того, именно ты, как никто другой, понимаешь, что такое любовь отца и как она важна. И ты сделаешь свой собственный вклад в это маленькое чудо. Ты будешь не просто хорошим, ты будешь — лучшим отцом для нашего ангелочка! Я уверен в этом.

— Дорогой… — шепча, бормотал я. Подняв глаза на улыбающееся лицо мужа, я нашел в себе силы улыбнуться в ответ. — Спасибо… Ты, разумеется, прав. Я тебя люблю…

Наши губы сомкнулись в нежном поцелуе, длившемся, наверное, целую вечность. Пока… Запах чего-то горелого коснулся моего носа, заставив меня резко открыть глаза. Мы отпрянули друг от друга, вместе уставившись на наш семейный ужин, и произнесли в один голос: — Индейка!

В один миг я снял сковороду с плиты, поставил ее на стол и поднял крышку — индейка, хорошо прожаренная с двух сторон, дымилась во всей своей красе. От нее по кухне распространялся сильный запах горелого. Истерический смешок сорвался с моих губ.

— Майлз…

— Нет, ничего не говори.

Он аккуратно подошел сзади, обнял меня и прижался губами к моему уху. — Давай закажем пиццу?

— Что? Мы заказывали ее на прошлой неделе.

— Ну и что? Разве ты сможешь отказать этим красивым глазкам и сладкой улыбке? — его голос звучал ласково, и он развернул меня к себе, демонстрируя в лучших традициях свои идеальные черты лица. Моя непоколебимость в этот раз дала небольшую трещину, когда я осознал, насколько для меня дорога эта его улыбка. Тяжело вздохнув, но не осмелившись возразить, я твердо поцеловал его в лоб, мирясь с неизбежным. Улыбка, украшавшая его лицо, стала еще шире, доказывая, впрочем, без тени сомнения, его радость.

— Разве у нас есть выбор? — грустно улыбнулся я в том же направлении.

— Давай завтра вместе приготовим романтический ужин при свечах, — предложил муж, подмигнув. — Как ты на это смотришь?

— Это было бы здорово, любимый… Вместе мы смогли бы справиться даже с глупой индейкой. Похоже, я недооценивал ее могущество…

— Как бы то ни было, не обращай внимания на мелочи… Мы вместе — и это главное.

— Да, пока мы вместе — для нас нет ничего невозможного. Работа, индейка или ребенок — мы справимся с любой проблемой. Обязательно справимся…

— Точно. Я пойду оформлю заказ, ладно? — он бережно коснулся моих волос, заправляя выбившуюся прядь за ухо. Затем, мягко чмокнув меня в нос, исчез в коридоре.

Оставшись наедине с собой, я снова посмотрел на злосчастную индейку, усмехаясь. Черт, даже подумать страшно, какой у нее вкус…

Наверное, все в нашей жизни происходит неслучайно. Я убедился в этом — все можно пережить, каким бы страшным оно ни казалось поначалу. Только не стоит забывать про необходимость любви и заботы, которую дают нам другие люди. Любви и заботы… Эти обыкновенные и золотые слова до сих пор звучат в моей голове.

Что такое настоящая любовь? Ранее, годами я был уверен, что знал ответ на этот вопрос. Очевидно, ошибался. Теперь все было иначе. Теперь я чувствовал, чувствовал каждой клеточкой своего существа, чем была эта удивительная любовь… Любовь — это когда заботишься о счастье другого человека, больше, чем о своем собственном, вкладывая в каждый свой поступок частичку своего сердца, понимая, что сделаешь ради него все возможное и невозможное, принося любую жертву, на которую только способна твоя душа…

И, пожалуй, пора заканчивать с этим извечным самоанализом...

На сегодняшний вечер, как и на последующие, это — мое последнее суждение.