Близиться пятое Рождество Дина, и он фактически помогает украсить папе дом, но на деле - больше звонко смеётся и носится вокруг, бросая в Каса снежки и уворачиваясь от ответных. Для Кастиэля это восьмое Рождество, и старшие братья уже успели научить его меткости и боевой хитрости, поэтому он остаётся в победителях. У них обоих раскрасневшиеся от мороза и игры лица, съехавшие на бок шапки, окончательно промокшие варежки и снег даже в туго завязанных ботиночках.
Они втроём лепят снеговика прям около огромной ели, что растёт в их дворе. Дину кажется, она скребёт облака, и папа представляется невероятным героем, потому что смог каким-то чудом украсить её вплоть по самую макушку. Вечером мама наливает им всем горячий шоколад к пирогу. Дин идёт в свою комнату, таща за собой Кас, но замирает на верхней ступеньке лестницы и прислушивается. Ему важно знать, о чём вдруг шепчутся родители. Он пригибается и выглядывает меж прутьев перил: мама стоит очень близко к папе, поднимает над их головами омелу и что-то шепчет, улыбаясь, но не успевает закончить фразу, потому что её целуют. Дин расслабляется и выдыхает, оборачивается к Касу, который тоже внимательно наблюдает, но не за Винчестерами, а за ним, на его губах тёплая улыбка, когда он утаскивает друга дальше по коридору, аккуратно ступая, чтобы случайно не разбудить Сэмми.
Скоро приходит мама и читает им сказку перед сном, которую Дин не особо слушает, вымотанный насыщенным днём, он лишь растворяется в интонации голоса матери, в звуке поднявшейся вьюги за окном и в мерном дыхании Каса, к которому плотно прижался, обняв. В сказке герою предстоит опасное сражение, но Дина это мало волнует, он засыпает самым счастливым мальчиком на свете.
Близиться восьмое Рождество, и, несмотря на активную помощь Сэмми, они вдвоём проигрывают Касу в снежки. Тот кажется Дину настоящим воином, который действует тактически и решительно, и ему нравится смотреть на сосредоточенные синие глаза, упрямо сжатые губы и торчащие во все стороны из-под шапки тёплые волосы. Ветер сметает с крыш снег, закручивает его и загоняет под воротники курточек, только усиливая смех и азарт игры, но Дин всё равно время от времени останавливается и поправляет брату шапку и шарф, чтобы того не продуло.
Вечером он читает Сэмми про госпожу Метелицу, после чего идёт помогать маме убрать на кухне, безостановочно болтая обо всём ровно до тех пор, пока на её губах не появляется улыбка. Перед сном она целует его в лоб и как обычно говорит, что ангелы присматривают за ним, но сегодня почему-то это вызывает сомнение. Он ещё долго лежит под одеялом, прислушиваясь к звукам в дома, пока не слышит шаги отца по лестнице, после - его тихий и короткий разговор с мамой, а потом наступает тишина. Дин беспокойно ворочается и не может уснуть, поэтому выбирается из кровати, тенью проскальзывает мимо ели и развешенной всюду омелы, накидывает курточку на пижаму и бежит в не зашнурованных ботинках к соседнему огромному дому, пока гигантская ель в их дворе качается за его спиной, немного не доставая до того, чтобы царапать небеса.
Он стоит под деревом, ветки которого так удачно расположены к нужному окну на верхнем этаже, и пытается отдышаться от пробежки по плохо чищенной снежной каше. Каждый выдох клубиться паром, а вздох обжигает морозом горло и лёгкие. Конечно, можно зайти через заднюю дверь, Кас дал ему ключ и просил не делать глупостей, но Дину нравится попадать к нему в дом именно так, всякий раз представляя себя героем сказок или фильмов, который пробираются в башню, о чём он никогда не признается в слух. Отец говорит, нужно быть сильным мужчиной, а не наивной девчонкой, которая фантазирует о всякой ерунде.
Он выверенными движениями карабкается вверх, цепляясь покрасневшими пальцами за толстые ветки и шмыгая носом от холодного воздуха. Окно как всегда легко поддаётся, Кас никогда не закрывает его на щеколду, никогда прямо не приглашая войти, но всегда ожидая. Дин сбрасывает куртку с ботинками, и забирается к спящему другу под одеяло, упирая оледеневшие ноги с мокрыми от снега штанинами к теплым ногам рядом. Кас вздрагивает, но, привыкший, лишь удобнее разворачивается, обнимая его и бормоча: "Здравствуй, Дин". Все пальцы всё ещё замерзшие, однако Дин расслабленно выдыхает и снова кажется, что ангелы всё же присматривают за ним. Он засыпает наконец-то умиротворённым и счастливым.
Близиться двенадцатое Рождество, пока они с Касом украшают фасад дома Винчестеров, отец всё чаще пропадает на охоте и всё реже берёт сына с собой. Но сейчас Дин смотрит, как Кастиэль уверенно стоит на крыше, закрепляя оленей и сани, и может думать лишь о том, как тот вырос. Кас всегда казался ему непогодам взрослым и серьёзным. И ещё красивым, как ангелочки с праздничных открыток. А сейчас, готовясь встречать своё пятнадцатое Рождество, стал ещё краше, спокойнее, собраннее и решительнее. Никогда не проявляющий силу открыто, он всё же умел внушать какой-то лёгкий внутренний трепет, а его сломавшийся голос благородно огрубел, как говорила мама, и стал ниже. К какому-то эгоистично-ребяческому сожалению Дина, это замечал не только он. Среди множества девчонок, тайком вздыхавшим по молодому Новаку, выделяется стройная, яркая, как её огненные волосы, Эйприл Келли, которая умеет обольщать. Дин радуется за друга, попутно подшучивая при каждом удобном случае, он даже гордится тем, какое внимание тот получает, но сердце отчего-то дрогнуло, когда он случайно видит две фигуры под омелой, склонившуюся тёмную макушку и длинные, бледные пальцы в рыжих волосах. Дин пытается засунуть эти эмоции глубоко, не думать, потому что рассуждать о них было странно, мальчики так не делают. Кас - его семья, а семья любит безусловно и без оглядки.
Мысли разгоняет хрипловатое и вопросительно "Дин", тогда их глаза встречаются, и Дин не может сдержать улыбки, глядя на склонённую набок голову и слегка нахмуренные в непонимании брови. Он протягивает руку, чтобы помочь другу перебраться на неустойчивую лестницу. Они заканчивают на улице и помогают маме и Сэмми украсить дом внутри. Коробка с искусственными омелами остаётся нетронутой, тогда Дин сам развешивает её, перевешивая одну с привычного места на притолоку входа в спальню родителей, а другую тайном сунув в свой карман, сам толком не зная, зачем она ему.
В Сочельник он остервенело режет яблоки для пирога, с каждым разом вкладывая в свои движения всё больше ярости. Эйприл оказалась настоящей сучкой и, кажется, разбила Касу сердце, хотя тот и продолжает упрямо молчать, не вдаваясь в подробности ни о случившемся, ни о своих чувствах. У Дина всё кипит, и он не может перестать злобно сопеть и возмущаться, рассказывая маме, насколько Келли не заслуживала внимания такого крутого парня, как Кастиэль. Мэри кивает и тепло улыбается, смотря на сына.
Сноровки ещё мало, и пирог выходит не очень аппетитным на вид, но мама гладит Дина по голове, хвалит и уверяет, что внешность - только часть чего-то большего, а вся вкуснота и красота всегда внутри. Это успокаивает и ободряет, а слова почему-то оседают в душе. Дворовая ель притаилась позади, пытаясь дотянуться до ставшего далёким небосклона, под ботинками скрипит снег, а в рюкзаке тепло окутанный пирог. Дин привычно просовывается в приветливо незапертое окно, и улыбается Кастиэлю.
Кас выглядит невероятно тронутым протянутым пирогом и неуклюже упакованной в подарочную бумагу книгой, и это смущает, вызывая у Дина неудержимый потом слов и шуток, которые стремится заглушить их смятение, печаль, превращая в одну радость на двоих от разделённого уюта. Ему приятно видеть, как тоска и хмурость медленно уходят с лица напротив, как пирог съедается всё бодрее, а улыбка становится ярче. Кас сильный и всегда такой смелый, но в нём есть что-то хрупкое и трепетное, глубоко внутри, что-то, что Дину хочется сберечь.
Кастиэль полностью расслабляется, делает наигранно кислое лицо и показывает иллюстрированное издание популярных сказок, адаптированных на новый лад с вопиющим количеством разврата и кровищи, которую подарил ему Габриэль. Они забираются под одеяло, и Кас привычно раскрывает объятие, собираясь при свете ночника вслух прочитать о Джеке и его загадочном бобовом стебле. Эта большая кровать делались подобным образом сотни и сотни ночей, однако сейчас Дин невольно чувствует смятение, потому что взрослые мальчики не должны так спать или читать вместе практически порнушку. Но ведь это Кас, который всегда без смущения пренебрегает подобными представлениями о личном пространстве, его Кас. Поэтому Дин жмурится и с упрямством сильно прижимается в теплому телу рядом. Пусть миры обоих немного рушатся, но это не будет иметь значения, пока они есть друг у друга, поэтому Дин засыпает под приятный звук хрипловатого голоса пусть не самым счастливым на свете, но точно самым умиротворённым.
Близиться четырнадцатое Рождество, когда он устало шагает после очередной подработки мимо их дворовой ели, макушка которой слегка раскачивается на ветру, возвышаясь всего на каких-то пять футов над крышей, и его встречает мерцание украшенного к празднику дома, чего не было ещё утром. Кас ждёт его внутри с тёплой улыбкой и неизменным "Здравствуй, Дин", помогая Мэри Кэмпбелл накрыть на стол. С того момента, как Джон рассказал, что у него есть трёхгодовалый сын по имени Адам и что он уходит к некой Кейт Миллиган, прошло шесть месяцев. Дин не чувствует удивления, он помнит каждую ссору родителей, которые постоянно пытался смягчить, а после успокаивал маму. Но совершенно точно чувствует себя брошенным, преданным и побитым щенком, которого выгнали из сухого, тёплого дома на улицу. Джон не говорит ни ему, ни Сэму ничего стоящего, лишь туманное обещание навещать их, после вкладывая в руку Дина ключи от Импалы. Они смотрят друг другу в глаза долгие секунды, и кажется, словно отец хочет что-то добавить, но сглатывает слова, хлопает по плечу каждого сына по очереди, кивает и уходит. С тихим хлопком закрывшейся двери Дин чувствует, как на его плечи падает неподъёмная ответственность, он обязан защитить маму и Сэмми. Мэри уверяет его, что её зарплаты и денег, отсылаемых отцом, достаточно, чтобы неплохо жить. Но Дину тошно. Тошно и страшно. Авторитет отца, всегда сильный и незыблемый, заволоченный детской верой в лучшее и в совершенство своих родителей, разрушился слишком быстро, не успев замениться чем-то другим. Дину тошно от самого себя, потому что всё ещё ждёт, что отец передумает, хотя знает, такого не случится, и потому что всё ещё хочется, чтобы он им гордился. Он отказывает принимать его деньги и обещает сам отправить брата в достойный университет. Мэри всё говорит, что порой такое случается у взрослых: любовь кончается и они идут искать что-то новое, но Дин не готов слушать. Дин чувствует себя бесконечно виноватым за уход Джона, за печальную маму и оставленного Сэмми, который так и не успел провести достаточно времени с отцом, как это было у него самого. В голове постоянно крутится мысль, что нужно было делать больше и лучше, что он не постарался достаточно, видел надвигающийся апокалипсис и не смог остановить его.
Кастиэль крепко схватил его и удержал от падения в бездну, не дав его душе окончательно почернеть. Он проводит с ним каждую ночь, спасая от откуда-то взявшихся кошмаров, читая перед сном вслух свои заумные книги или просто касаясь лба друга прохладными пальцами. Дин не знает, как оно работает, но от этого жеста все тревоги и боли куда-то уходят. Его больше не волнует, что мальчики так не делают, ему просто хочется хоть немного тепла и покоя. В голубых глазах читается слишком много тихого сопереживания, Кас смотрит так, словно видит сразу душу Дина и мысли о том, что он не заслуживает спасения, видит каждый изъян, несовершенство и всё равно принимает его вот такого.
В этом году в доме нет ни одной омелы, и каждый старается сделать вид, что всё в порядке. Откуда-то берётся Габриэль, с бутылкой хорошего вина, необъятной харизмой и табуном самых невероятных историй. Лицо Каса не читаемо, но Дин готов спорить, это он позвал своего брата, и благодарен, потому что у него самого больше нет сил никого веселить. Гейб - главная звездочка застолья и вечера в целом, которая порождает улыбку даже у Кастиэля, и вызывает неописуемый восторг у Сэма чередой фокусов, которые сопровождает лукавой улыбкой. В гостиной уютно, ненавязчивый запах рождественской ели смешивается с запахом печений и парфюма Каса, который напоминает о лесе, горном воздухе и чём-то диком.
Дин прижимается к Кастиэлю в темноте спальни, устало закрывая глаза, его лба касается прохладная рука. Это были самые тяжёлые полгода в его жизни, он не знает, как пережил бы их без этого всепринимающего успокоения. Мама часто говорит, словно ангелы присматривают за ним, но теперь Дин знает, Небесам на него плевать, на него и на всех вокруг. Но у него есть Кас, его Кас, это он всегда присматривает за ним, успокаивает своим присутствием, его веры в Дина всегда с лихвой хватало на двоих, потому что у самого Дина этой веры не было. Кладя голову на дружеское плечо, он думает, что если Кас тот самый ангел-хранитель, то он никогда не отдаст его Небесам и будет бороться за него со всем небесным воинством. Дин засыпает, вымотанный, потерянный и тонущий в зыбкости будущего, но крепкая рука на его плече не даёт ему падать.
Близиться пятнадцатое Рождество. Дин один в комнате Кастиэля свернулся поверх заправленной постели и смотрит в никуда, не включая свет, но снег за окном, уличные фонари и иллюминации домов достаточно разгоняют сумрак комнаты. Он лежит и вспоминает, как в конце августа прощается с Касом, провожая того в университет. Ему не хочется, чтобы слова звучали сухо и отстранённо, но ничего не может с собой поделать. Кажется, их жизнь делится на до и после, воруя у Дина все их совместные вечера, объятия и что-то большее. Кастиэль старается в нему подступиться, уверить, что они скоро увидятся, но Дин только отшучивается, кивает и уверяет, что всё хорошо. Они созваниваются очень часто, Кас реагирует на каждую, даже самую неприметную молитву, сквозящую в репликах Дина, словно подтверждая свои слова о том, что между ними более глубокая связь. Это по-своему утешает, но не убирает волнение окончательно, и никакая вереница девичьих объятий и жарких поцелуев отчего-то не может восполнить утраты.
Дин старается дышать глубоко и закрывает глаза, вслушиваясь в шум ветра, который остервенело бросает снег в окно. Перед глазами - не успокаивающая темнота тёплой ночи августа. Руки невольно чувствуют шершавое дерево и толстые ветки, в носу - запах недавно скошенной травы. Дин стоит над спящим на спине Кастиэлем и старается не дышать, боясь разбудить его. Они знакомы чуть ли ни с самого его рождения, между ними столько воспоминаний и совместных моментов, что все не упомнить. Дин всегда видел, насколько Кас красивый, поэтому не может уловить, когда его красота стала ощущаться иначе, когда его пристальный и прямой взгляд стал порождать странное волнение. Всего несколько часов назад они стояли в сумерках кухни, когда простой разговор перетёк в спор. Дин не может нормально выразить свои чувства, переводя страх в упрямство и пассивную агрессию, Кастиэль, опирающийся на кухонную столешницу, выглядит совершенно расслабленным, что бесит ещё больше. Но когда после в горечах брошенной фразы, он смотрит прямо в глаза и ровно говорит, что Дин должен проявить уважение, по спине пробегают мурашки, а ладошки потеют от трепетного волнения, причину которому Дин отказывается искать, потому что дело совсем не в стыде.
Он пришёл извиниться, сказать, как сильно будет скучать и поделиться, что ему попросту страшно, попросить Каса не бросать его. Но тело не двигается, глаза лишь жадно смотрят в такое знакомое лицо. Дин понимает, что не станет будить его, не произнесёт ни одного заготовленного слова. Рука находит в кармане омелу и крепко сжимают. Ему кажется, что тогда, много лет назад, он забрал её именно ради этого момента. Глупо и наивно, но Дин, ведомым душевным смятением, отчаянием и юношеской бравадой, разрешает себе эту глупость. Омела аккуратно ложиться на стол, это не признание, не обещание и не откровение. У этого нет названия и какой-то чёткой цели или посыла, но есть нечто более потаённое, что пока не готово созреть. Взгляд снова на безмятежно спящем лице Кастиэля. Дин тихо подходит ближе к кровати и наклоняется, совершенно перестав дышать. Его губы касаются немного сухих и пухлых губ, задерживаясь так дольше, чем планировалось. В этом нет какой-то сладкой романтики, но есть горькая точка, которая стоит между их детством со сказками и будущим, в котором неизвестно, найдётся ли место для одной потерянной души. Дин отстраняется и не даёт себе шанса посмотреть на Каса ещё, проскальзывает в окно и спешно спускается по дереву. Ель во дворе едва достаёт, чтобы увидеть, как Кастиэль стоит и смотрел на быстро удаляющуюся фигуру, задумчиво касаясь пальцами губ.
Дин чувствует, как провисает кровать за его спиной, и удивлённо оборачивается, под низкое "Здраствуй, Дин". Никто не ждал Каса к праздникам, но вот он, пахнущий морозом, с немного влажными от снега волосами и румяными щеками. Дину кажется, вокруг разливается благодать, когда его притягивают в объятия, ему плевать на холод, исходящий от одежды, потому что внутреннего тепла хватает покрыть невольный озноб. С губ против волы срывается судорожный вздох, за которой Дин себя ненавидит. Кас кладёт ледяные пальца ему на лоб, а Дин наконец-то чувствует себя дома.
Близиться семнадцатое рождество. За последние два года Дин проводит очень много времени с Новаками. Официально всё дело в том, сколько ему платить отец Кастиэля за помощь, которая начинается от починки машин и мелкой работы во дворе, заканчивая помощью на съёмочной площадке. Не официально... Новаки были разными, каждый на своей волне, каждый по-своему игрок человеческими жизнями, но было между ними что-то неуловимо общее, помогающее собрать Дину тень Каса по кусочкам. Но в этом он не признаётся даже самому себе, поэтому существует лишь официальная версия.
Чак - чудаковатый и немного странный. Будучи писателем, создающим грандиозные миры, с запутанными, волнующими сюжетами и сложными персонажами, всегда казался Дину богом. Конечно, героем его историй он бы ни за что не захотел быть, но читать и смотреть со стороны - другое дело. Чак всегда благосклонен к нему, рад видеть в их доме и щедр, но Дину всё равно кажетя, что Кас приложил руку к тому, насколько высокой была плата за не самую сложную работёнку.
Он смотрит, как мистер Новак бегает по съёмочной площадке, пытаясь максимально чётко перенести свою книгу в кинематографичные мелочи и донести до съёмочной команды, которая уже одной ногой дома отмечает Рождество, что нужно ещё немного поднажать, и думает, насколько странная жизнь целиком и полностью. Впервые кажется, что он всё делает правильно: им с Мэри удалось скопить достаточно денег как минимум для будущего начального старта обучения Сэмми, а если учесть деньги, присылаемые Джоном, всё представлялось довольно оптимистичным. Сам Дин чувствует, что нашёл, чем бы хотел заниматься. Майкл и Анна работают в разных отделах ФБР, и их истории с работы волновали его душу, рождая азарт и желание быть полезным, помогать держать какое-то равновесие, привнести в этот несправедливый и жестокий мир, полный предательства и отвержения, хоть немного справедливости. Они посмеиваются над ним, но объясняют и помогают разобраться, как лучше подготовится к поступлению. Всё налаживается, под ногами твёрдая почва, но был один маленький червячок, который грыз его душу.
В доме Новаков стоит идеально украшенная ель, симметрично развешанные украшения и гирлянды, всё вокруг - синоним слова эстетика. Идиллию нарушает лишь Габриэль, который с улыбкой абсолютно невыносимого шутника развешивает омелу во всех мысленных и немыслимых местах, готовясь к приезду Кастиэля и его девушки. Дин не может перестать вытирать потеющие ладони о джинсы. Кас познакомил их ещё в начале лета, заставив пробудиться запрятанные в душе расточки чувств, которым так и не дали взойти, но они, как упрямые растения, пробивающиеся через маленькую трещину асфальта, медленно, но верно, находят себе дорогу на свет. Мэг - настоящая демоница. Дерзкая, немного наглая, решительная и флиртует с Касом так откровенно и бесстыдно, что у Дина начинает дёргаться глаз, а из-за её "Кларенс" больше не может смотреть "Эту замечательную жизнь".
Это двадцатое Рождество Кастиэля, в которое Мэг надевает ему ободок с оленьими рожками, нежно поправляет волосы и виснет на его шее. В его взгляде на неё - теплота, в словах - самые поэтичные описания. Дин одновременно рад и одновременно злится, ему чудится, что одна нога соскальзывает с твёрдой земли, ещё чуть-чуть и повиснет над обрывом. Он периодически ловит на себе прямые и пронизывающие взгляды Кастиэля, но не может их выдержать. Дин не задерживается после ужина, отшучиваясь и отнекиваясь словами о том, что его ждут Мэри и брат. Габриэль оживляется и собирается их всех пригласить, Чак улыбается и кивает, к ужасу Дина говоря, что сам зайдёт на днях и позаботится об этом лично.
У дверей его перехватывает Кастиэль, положив руку на плечо. Дин оборачивается, и их лица оказываются слишком близко. Но это Кас, его Кас, которому всегда разрешалось вторгаться в его личное пространства. Они смотрят друг на друга, в воздухе повисают множество невысказанных слов, которые можно и не говорить, Дин чувствует то, что Кас называет их более глубокой связью. Чувствует и не знает, что с этим делать. В синих глазах столько прямоты, силы и пронизывающей теплоты, какой-то особой, такой, какая была предназначена только для Дина, что тот ощущает, как начинают подрагивать колени и покалывать кончики пальцев от какого-то томительного предвкушения. Он не выдерживает и шутить, что с последней, что на него так смотрела, он лёг в постель, Кастиэля это замечание нисколько не смущает. Невольно вспоминается ощущение губ Каса, и мгновения растягиваются, как тягучая сладкая карамель. Он не знает, сколько они так стоят, когда чувствует на себе ещё один взгляд. Глаза Габриэля - совершенно хитрющие, когда он поднимает их на омелу над их головами. В какое-то мгновение Дин перестаёт быть уверен, для кого именно были развешаны проклятые ветки, отчего только сильнее смущается, наскоро прощается и вылетает на улицу.
На часах далеко за полночь, когда он обнаруживает себя всё под тем же деревом, но не торопится подниматься, так как уверен, его там больше не ждут. Теперь объятия Каса предназначены для чужого тела, его руки касаются чужого лба и прогоняют чужие кошмары. Ветер задувает под незастёгнутую куртку и сметает с веток снег на голову, словно посыпая её пеплом. В душе Дина сожаление, которое никак не удаётся смахнуть, оно крутится, ширится и вдавливает сердце в рёбра, колышет воспоминания и заставляет думать, а что было бы, разбуди он Каса тогда, два года назад, расскажи о своих чувствах, таких запутанных и непонятных, поцелуй он его открыто. Дин выдыхает клуб пара и ухмыляется, потому что знает, ничего бы не было: будучи маленьким и глупым, он бы не смог поступить достаточно правильно ни при каких обстоятельствах, а теперь, будучи взрослее и с каким-никаким жизненным опытом, не может заставить себя исправить ошибку юности, боясь причинить боль Касу, растревожить его маленькое счастье. Он шмыгает замёрзшим носом, и с тоской признаётся себе, что ему нечего дать, чувствует себя слишком маленьким для кого-то столь взрослого и сильного, такого собранного и верного. Кастиэль, всегда такой отстранённый, себе на уме, то появляющийся, то исчезающий, кажется кем-то, кого невозможно удержать. Дин ощущает себя щеночком, который увязался за взрослым котом. Границы дружбы неожиданно размываются, превращаясь во что-то другое, он не может отделаться от мысли, что у Каса есть свой типаж, под который он совсем не подходит.
Дин прячет заледеневшие пальцы в карманы куртки, смотрит в темноту дорогого ему окна в последний раз и возвращается к своему дому, чтобы завести Импалу и уехать хоть куда-то, в эту ночь он безуспешно будет стараться спрятаться в объятьях Лизы. Ель во дворе, несмотря на свой росток, всё же сможет разглядеть, как по утру в соседнем доме Кастиэль выглянет в своё окно и долго будет смотреть на утоптанный снег под деревом.
Близится двадцать первое Рождество. Дин приезжает на праздники домой и не может остановится, пересказывая Мэри и Сэму о своей учёбе, пусть и что-то из этого они уже слышали не один раз. Он растворяется в этом моменте практически абсолютного счастья, в запахе рождественской ели, в огнях гирлянд и улыбках семьи, от ощущения, что он медленно, но верно, движется в своей цели.
На дворе глубокая ночь, когда Дин выходит из дома и останавливается около заснеженной ели во дворе, молчаливой свидетельнице всех его вылазок и трагедий. Когда-то она казалась ему невообразимо больше, настолько, что могла бы достать до Небес и щекотать пятки Богу. Но с возрастом её сказочное очарование таяло, и ель становилась в его глазах просто елью, хоть физически и продолжала расти. Дин вдохнул глубже морозный воздух, собираясь с духом. Вместе с его представлением о мире изменился и он сам, теперь в нём было больше решительности, готовности рисковать и достаточно стойкости, чтобы пережить неудачу. Наверное. Он ещё раз глубоко вдыхает и идёт в привычном направлении соседского дома.
Кастиэль расстаётся с Мэг в начале весны, кажется, на довольно хорошей ноте, и Дин, всё равно старающийся приободрить друга, вертелся постоянно рядом, иногда ощущая себя коршуном над добычей. Кас смеётся и говорит, что всё в порядке, и Дин верит ему, но всё равно бы ни за что не бы н ушёл, потому что эта улыбка грела хлеще всякого солнца, а в глазах, устремлённых на него, - умиротворяющая теплота. Хочется продлить эти дни как можно дольше. Ему страшно, что Кас снова может ускользнуть, жить свою дивную жизнь без него.
Дин не успевает дойти до дерева, когда замечает высунувшегося из окна улыбающегося друга. Кастиэль помогает ему забраться в комнату, стряхивает с его волос снежинки и собирается утянуть дальше, но Дин не даётся. Говорить страшно, но его подстёгивает ужасающая возможность снова упустить шанс, не сказать важных слов, груз которых уже сейчас чувствуются камнем на сердце, поэтому не хочет представлять, что будет ещё через лет десять такого же молчания и наблюдения со стороны, ему страшнее, что однажды между ними возникнет пропасть, которую уже никто не сможет перепрыгнуть, даже при всём желании. Он не хочет быть, как его родители, не хочет жить по правилам, которым его давным-давно научил отец, не хочет превратиться а комок агрессии, он успел повидать разное и знает, что можно быть счастливым.
Язык абсолютно не слушается, Дину кажется, что всё это он произносит сбивчиво в слух, но не уверен, где мелькнувшая мысль, а где - сорвавшееся с губ откровение. Всё смешивается, во рту пересыхает, но сглотнуть никак не получается. Кастиэль терпеливо ждёт, склонив голову на бок, в этом неверном свете комнатных гирлянд кажется, словно его глаза неестественно синие. Дин перестает нервно метаться из стороны в сторону, останавливаясь прямо на против Каса, смотрит на него с невольной мольбой во взгляде.
- Ты нужен мне, Кас, - вылетает на выдохе. Это не то, что нужно было сказать, слишком много вариантом того, как можно воспринять услышанное. Но его понимают правильно, именно так, как нужно, потому что между ними действительно более глубокая связь, потому что это Кас, его Кас.
- Мне всегда было интересно, на что может быть похоже моё настоящее счастье. Я никогда не находил ответа, потому что единственное, чего я хочу... - Кастиэль берёт руку Дина в свою и аккуратно тянет на себя, сам при этом пятясь назад. - Думаю, теперь я знаю.
Он поднимает глаза к потолку, и Дин прослеживает его взгляд. Там висит старенькая искусственная омела, та самая, которую он когда-то давно, словно в другой жизни, оставил в этой самой комнате. Дыхания запинается от осознания, что его тоже ждали, что ту часть его несуразного подарка, зачем-то хранили. Щёк касаются тёплые ладони, которые столько раз спасали его, побуждая вернуть внимание на голубые глаза.
- Я люблю тебя.
Непонятно, кто начал этот безумный поцелуй первым, но оно не имеет значение, потому что ладони Дина с блаженством скользят по обтянутым белой рубашкой плечам Кастиэля, пока с него пытаются стянуть куртку. Всю происходящее - полная каша из сбрасываемой одежды, рук, которые успевают быть везде, и жарких касаниев губ. Дин не понимает, когда оказался лежащим на кровати под Касом, и старается вернуть себе контроль, но окончательно перестаёт соображать, когда его руки зажимают над его голой. Ему не понятно, как в обычном человеческом теле может быть столько силы, но всё в нём трепещет от возможности отдать поводья и доверится Касу, его Касу. Кастиэль всегда выглядел сверхъестественно притягательным, но сейчас он казался особенно завораживающим. Он выглядит поистине ангельским и целует Дина с таким наслаждением, словно тот лучшее, что есть в его жизни.
Кончики пальцев немеют от переизбытка эмоций, кажется, словно руки не слушаются, но они как-то оказываются именно там, где должны быть. С губ Дина невольно срываются какие-то фразы, он не отдаёт себе отчет в том, что именно говорит, но на этот раз точно знает, что всё правильно, всё о нежности и любви. Хриплое дыхание перемещается с его уха к шее, чужие губы чувствуют вибрацию гортани от неровных вдохов и обрывающихся на языке слов, чужие пальцы медленно скользят вдоль обнажённого вспотевшего тела, чтобы крепко сжать бедра, стерев грань между размеренными движениями и блаженным хаосом. В голове сладостно пусто, дыхание настолько быстрое и поверхностное, что кажется, сейчас задохнёшься, но губы всё равно продолжают находить другие, жадно наслаждаясь каждым моментом и возвращая долг за каждый упущенный день. Хочется, чтобы эта ночь не кончалась, но вместе с этим хочется получить больше, быстрее и сейчас. В какой-то момент кажется, словно душа ослепительно взрывается внутри, но Кастиэль возвращает её на место благоговейными поцелуями, словно пересобирая его тело заново.