↯︎ ↯︎ ↯︎

Комната охраны, при всех ее размерах, трещит от количества гостей. Десятеро, если считать Бобу, — это перебор.

Над Дайнслейфом, что потерял сознание вскоре, как его дотащил Ризли, суетится пара ребят под руководством Бай Чжу. Кэйа, усажен в кресло за столом, кутается в теплый халат и одеяло, тихо сербая чай, пока взрослые что-то обсуждают в стороне. А еще у выхода в качестве охраны молча стоят двое мужчин, и Кэйа время от времени на них поглядывает — уж слишком серьезные рожи они строят.

— Пей-пей, — приговаривает Ризли, заметив, что он поставил кружку. — Он поможет.

— Поможет с чем? — спрашивает Кэйа в надежде получить хоть крупицу информации.

— С возвращением в реальный мир, — лыбится Ризли.

Было бы неплохо, верни кто в него и Дайна, но Бай Чжу, оставив своих помощников возле его кровати, подходит к столу.

— Давно мы с тобой не виделись, — иронизирует он. — Как себя чувствуешь?

Можно поныть о своем испуге, нажаловаться на прикушенный язык от неудачного падения в кровать или просто сказать, что спина опять болит — в самом деле опять разнылась. Но какой в этом прок, если это совсем не приблизит к разгадке того, что такого случилось с Дайном?

Они-то поняли сразу. Вот и шепчутся теперь, поглядывают на него, решают, что ему рассказывать, а что нет. А Кэйе тоже очень надо знать. Хотя бы для того, чтобы решить, оправдывать Дайнслейфа, или нет.

— А как себя обычно чувствуют люди, которых чуть не изнасиловал бешеный зомби, притворявшийся их другом? — подбирая слова, отвечает Кэйа.

— Это не бешеный зомби, — Ризли коротко смеется и быстро кашляет, пытаясь это скрыть. — Дело в другом.

О чудо, неужели ему собираются рассказать правду?

— Ты знаешь, что это такое? — Аято тоже подходит и кладет на стол перед ним какую-то… льдину?

— Что это? — Кэйа нахмуренно ее рассматривает.

Нет, не льдина. Какая-то полупрозрачная застывшая субстанция. Он тянется к ней, чтобы рассмотреть поближе.

— Не трогай! — вещицу тут же отодвигают. — Посмотри так.

— Желе какое-то, — хмурится он.

— Не на «желе» смотри, — фыркает Аято. — Это просто защита. Глянь на то, что внутри.

Кэйа наклоняется и всматривается внутрь. Внутри застывшей массы, не особо заметный на фоне стола, недвижимо лежит черный флакончик.

— Пузырек какой-то. Это что? Духи? Лосьон? — угадывает Кэйа. — А-а-а! Это из моей ванной что ли?

— Да. Твое? — спрашивает Ризли.

— Нет. Впервые вижу.

— Это, — встревает Бай Чжу, — очень редкий и мощный афродизиак под названием «Мими». За три вдоха сносит голову кому-угодно. Не знаешь, как он попал к простым ученикам, если запрещен даже законом?

— Как это, снести голову? — хмурится Кэйа, не впечатлившись запретом. В Каэнри’ах, вообще-то, много чего запрещено, но кое-что даже без инкубов распространяется с завидной скоростью.

— Задурманить, если хочешь, загипнотизировать.

— Так это он так сильно вонял в ванной? — догадывается он.

— Да.

Вот тебе и «Дайновый спрей».

— Но я же его нюхал все это время, и ничего, — в сомнениях вспоминает он.

— Тебе, — объясняет Аято, — повезло только потому, что ты непробужденный. Иначе кувыркался бы с этим пареньком, — он кивает в сторону Дайна, — не отдавая себе отчета, пока бы не разняли. Эта штука вызывает конский стояк, даже если просто капнуть на запястье пипеткой, а у вас она стояла открытая прямо над зеркалом и воняла на весь номер. Вы бы затрахались до полного изнеможения и даже в отключке бы друг о друга терлись, понимаешь?

Ох, как же приятно находить неожиданные плюсы в своей девственности.

Как же хуево, что кто-то попытался сделать с ними то, что только что описал Аято.

— На непробужденного Мими, конечно, не окажет такого эффекта, — дополняет доктор, принимаясь его осматривать. — Но судя по твоим зрачкам, ты все же подвергся его действию.

— Ничему я не подвергался, — смущенно возражает Кэйа, отворачиваясь от внимательного взгляда. Нечего в глаза заглядывать.

— Ты ощущал внезапное резкое возбуждение? Видел образы сексуального характера? — перечисляет Бай Чжу. — Зрительные, слуховые галлюцинации?

Ах вот оно что! Получается, в его помутнении виноват какой-то глупый возбудитель? Какое же облегчение — словно гора с плеч!

Ура, он вовсе не запал на Дилюка до стадии беспамятной дрочки — это все обычные галлюцинации!

— Ага, — Кэйа радостно кивает, не сумев скрыть улыбку.

Ризли в стороне смеется:

— Это ты чему так радуешься? Галюны веселые поймал?

— Я его понимаю, — оправдывает его Аято. — Я и сам бы не отказался от фантазии со своей симпатией в главной роли.

Вот только это — последнее, что Кэйа ожидал услышать после того, как уже мысленно поздравил себя с успешным невлюблением в заместителя.

— Как это, симпатией? — осекается он.

— А ты что хотел, сны своей собаки смотреть? — Аято недоумевает в ответ.

— А что я видел? — уточняет Кэйа.

— Ты что, сам не знаешь, в кого втюрился? — смеется Ризли.

— Втюрился? Из-за этого?

Кэйа почти физически чувствует, как та гора, что только что упала ему с плеч, карабкается обратно по ноге с целью сесть на шею. Вот ведь срань!

На этапе симпатии у него был шанс соскочить, но что, если эта хрень сама влюбила его в заместителя?!

Бай Чжу, заметив его растерянный вид, пытается успокоить по-своему:

— Не бойся, все что делает Мими — в десятки раз усиливает любые романтические чувства при их наличии. Никакого внушения или смены взглядов — просто умножает то, что имеешь ты.

Кэйа сам себя не слышит, когда задает ответный вопрос.

— Что? — Бай Чжу склоняется так, чтобы ухом оказаться напротив его лица.

— Надеюсь, это временное усиление? — испуганно повторяет он.

— Конечно, — улыбается доктор, согласно кивая. — Ты уже в норме, не считая перепуга. Даже скула зажила, — отмечает он.

Ладно, это хорошо. Это чудесно. И скула — тоже чудесно. Нехорошо только то, что никто не взял на себя вину за его неприличные фантазии, и если их по-быстрому на кого-то не спихнуть, точно совесть сожрет. Или просто укусит, ввиду того, что от нее осталось за эти насыщенные дни.

— А Дайн? — спрашивает Кэйа, опомнившись. — Почему тогда и он не начал просто фантазировать?

— А ты бы стал заниматься онанизмом рядом с тем, кого ты видишь в мыслях? — спрашивает Бай Чжу.

— Что?

Видит в мыслях?

Щеки краснеют как спелые помидоры.

Он возвращается куда-то в детство. Даже не в школу, а в детский сад. Туда, где ему говорят « а ты вон той девочке в песочнице нравишься», и Кэйа так смущается, как будто их уже женить собираются во время дневного сна. А он, вообще-то, влюблен в помощницу главной воспитательницы, так что никаких свадеб без его согласия!

Глупость какая-то. Он, и нравится Дайну? Да с чего бы? Каких-то два дня знакомы, ну камон, какие тут чувства? Голова напоминает: два дня плюс неизвестное количество времени, о котором ты не помнишь, а он — да.

И даже так, что у него за сбой в логике — почему это другие за два дня влюбиться не могут, а сам Кэйа за две с половиной встречи влип, и нормально?

Бай Чжу улыбается так, будто все понимает. Будто знает, на кого там Кэйа дрочил до разбитого о зеркало лица. Словно понял его чувства еще вчера, быстрее самого Кэйи, который тогда с рожей как у пещерного тролля пускал слюни на дверь кабинета заместителя, пока этот самый заместитель трахался с обратной стороны.

Ну, такого не понять — надо быть полным идиотом. Остается лишь держать рот на замке и надеяться, что доктор поступит так же. Ведь так?

Не успевает он намекнуть об этом, как дверь распахивается с такой силой, что чуть не пришибает стоящего под ней охранника. Впрочем, свободного пространства становится еще меньше, потому что влетевший внутрь мужчина занимает место за троих.

— Как настолько редкий афродизиак мог попасть кому-то в ванную?! — с порога восклицает он, устремляя на Кэйю такой гневный взгляд, будто это он сам решил усложнить себе жизнь.

— Родерик, не шуми — ученик спит, — успокаивает его Бай Чжу.

— Ученик или преступник? — прибывший в миг переключается на него. — И это так работает наша охрана? Укладывает потенциальных виновников в постельки и поет им колыбельные?

— Род, успокойся, пока я не вывел тебя подышать, — угрожающее говорит Аято.

— Не надо меня успокаивать! — кричит Родерик. — Надо выполнять свою работу так, чтобы у меня вообще не было повода для беспокойства!

— Я забрал учеников, позвал доктора, отправил в комнату устранителей, уборщиков и мастеров, — перечисляет Ризли, загибая пальцы. — Ее продезинфицировали, прибрали, а сейчас меняют окна. Что еще я должен сделать?

— Да плевать мне на комнату — узнай, кто из них это принес, и накажи его, — сквозь зубы цедит Родерик, меряя шагами комнату.

Кэйа молчит только потому, что его пока что защищают. Иначе он не обещает сдержать обещание не материться.

— Кто из них? — неверующе повторяет Аято. — Ты серьезно думаешь, что они сами себя отравили?

— А кроме них там был кто-то еще? Конечно, они сами!

— Как ты себе это представляешь? — фыркает Ризли.

— Как ты можешь знать, что на уме у получерта?! — не унимается Родерик. — Может, он ловит кайф с подобных ситуаций!

А ловко у него логические цепочки строятся. Надо же, уже и в мазохисты записал.

— Будь это так, он бы не стал окна бить и на помощь звать, — перебивает Ризли. — Посмотри, какие ушибы он оставил нападающему.

Не то, чтобы Кэйа прямо его побил… Но этот мужик и оторванную руку бы, кажись, не заметил.

— Ну, значит, два мазохиста, какая разница! — вскидывает руки Родерик.

Кэйа сдерживает смешок. А этот дядька реально умеет всему найти объяснение.

— И ученики мазохисты, и окно мазохист, и мы мазохисты, слушающие твои бредни, так получается? — Аято скалится в ответ.

— Коллеги, прошу, — отзывается Бай Чжу, сидящий возле Дайна. — Парень только пришел в себя, будьте потише!

Зря он сказал. Родерик несется к нему быстрее, чем его успевают остановить. Кэйа и сам выглядывает из своего места, замечая движение в кровати.

— Это ты оставлял открытый афродизиак над зеркалом? — первое, что спрашивают у Дайнслейфа.

— Оставь его в покое, — мрачным тоном требует Ризли. — Он только очнулся.

— Оставлял или нет? — не унимается Родерик, игнорируя просьбу.

Ризли с Аято подходят вслед за ним. Мрачные охранники под дверью тоже поглядывают туда, готовы вмешаться, если кое-кто превысит свои полномочия.

— Что? — слабо отзывается Дайн.

Кэйа не замечает, как подхватывается со стула, оставляя на нем одеяло, и тоже шагает к кровати. Не чтобы присоединиться к допросу, а просто взглянуть. Убедиться, что это в самом деле его сосед. Настоящий сосед, а не то, что напало на него час назад.

— Зачем ты поставил Мими у себя в ванной? — Родерик переходит к утверждениям.

— Кого? — непонятливо спрашивает Дайнслейф. — Я ничего не…

— Ты помнишь, что напал на своего одноклассника? — строго спрашивает мужчина.

— Я…

— Хватит, — за спиной у него вырастает Ризли. — Род, покинь комнату.

— Чего?! — восклицает он. — Да ты кто такой, чтобы мной потакать?! Обычный ох…

— Охранник, отвечающий за безопасность в здании школы, а ты своими действиями можешь довести ученика до нервного срыва, так что выйди, пока я не вытащил тебя за шкирку.

Родерик горбится под его взглядом как мышка перед змеей, но, кажется, закипает вдвое больше.

— Это ты сейчас выйдешь, — низко начинает он.

— Родерик, друг, что-то тебе совсем нехорошо, — Бай Чжу хватает его под руку. — Помнишь, что я говорил про неконтролированные вспышки агрессии?

— Рот, Бай Чжу! — Родерик пытается заткнуть и его.

— Увы, но все и без меня уже сделали выводы, — пожимает плечами доктор, провожая его к выходу. — Пойдем-ка, проверим, как твое состояние. Ты пил сегодня таблетки?

— Ему и вправду лечиться надо, — заключает Ризли, как только двери за ними закрываются. — Это тот странный тип из Западной школы?

— Ага. Великий любитель держать все под контролем, — неохотно объясняет Аято. — Каждый раз дико агрессирует, как только что-то идет не по его плану.

— Это он хотел себе пост заместителя?

— Ага. И чуть не напал на Крепуса, когда он ему отказал, — добавляет Аято, глядя на Дайнслейфа.

Два помощника Бай Чжу отступают в сторону, пропуская Аято с Ризли к кровати. Только Кэйа держится на расстоянии, наблюдая за происходящим так, чтобы видеть растерянное лицо Дайна. Пришел в себя? Нет? Бросаться не будет?

— Ну что, друг, как ты? — добродушно спрашивает Ризли. — Пришел в себя?

— Где Кэйа? — первым делом спрашивает он.

— Я здесь, — отзывается Кэйа.

И только когда Дайн врезается в него испуганным, но живым и таким красноречивым взглядом, что-то под ребрами наконец прекращает тянуть. «Ну и хорошенько» — простодушно думает Кэйа, «ну и славно, что он в себе».

— Иди сюда, — подзывает его помощник Бай Чжу. — Присядь. Ему понадобится время, чтобы прийти в себя.

Кэйю пропускают к кровати, и он послушно садится на краюшек постели. Дайн тут же прикипает к нему глазами.

— Привет, — неловко здоровается Кэйа, ощущая себя так, будто сидит на смертном одре прабабки, а не ждет, пока сосед по комнате очнется после своего не самого приятного поведения.

— Я сделал ужасное.

Ну вот, уже и пафосные фразочки подъехали. Сейчас пойдет «прости, мы не сможем быть вместе» и «нам нельзя видеться, я опасен».

— Ага, — просто соглашается Кэйа, не позволяя ему продолжить. — Ты просто на голову отбитый.

Дайн корчит такое болезненное лицо, будто его под дых ударили. Технически, Кэйа это и сделал, но с того времени прошло больше часа.

— Да шучу я, — отмахивается Кэйа, толкая его в плечо. — Все нормально.

Аято с Ризли переглядываются между собой в стороне, но не влезают.

— Мне очень жаль, Кэйа, правда, — начинает Дайнслейф.

— Да не надо мне прощальных сцен из фильмов! — ругается Кэйа, шарахаясь от него как от огня. — Я с самого начала понял, что у тебя кукуха тогда поехала, все норм.

Дайнслейф закрывает глаза и глубоко дышит.

— Прости. Прости меня, я должен был выйти, как только…

— Не так резко, прошу, — просит помощник Бай Чжу, заметив, как он меняется в лице. — Как ты себя чувствуешь?

— Живой, — отвечает Дайн и опять поворачивается к Кэйе. — Как ты?

— Как видишь, двигаюсь, — Кэйа для наглядности сжимает руки в кулаки. — Ты, конечно, тот еще бугай, но и я не пальцем деланный, — подмигивает он, со всех сил пытаясь держаться непринужденно. — Можешь рассказать им то, что знаешь? — кивком показывает на Ризли с Аято. — А то нас с тобой уже в чем только не обвинили.

Дайнслейф прислушивается к себе, будто раздумывает, и утвердительно кивает. И как же все-таки легче на душе от того, что он не виноват.

— В ванной что-то было, — вспоминает он. — Запах. Мне кажется, это он так на меня подействовал…

— Мы уже нашли, — отзывается Ризли. — Это Мими.

— Что?

— Мими. Очень сильный афродизиак.

— Возбудитель? — неверующе уточняет Дайн. — В самом деле?

— Смотри, — Аято показывает ему флакончик в полупрозрачном желе. — Твоя штучка?

— Нет, — Дайн качает головой. — Ни разу не видел.

— Тогда вопрос сразу к вам двоим, — отзывается Ризли. — Вы оставляли дверь открытой этим вечером?

Кэйа отрицательно качает головой и переводит взгляд на Дайнслейфа — весь день ключ использовал только он.

— Да, — признается Дайн после пары секунд молчания. — Я вернулся в номер быстрее Кэйи и решил не закрывать, пока отходил к кладовщику за новой обувью.

Вот те на.

— Сколько тебя не было? — уточняет Ризли.

— Минут пять, не более.

— А когда вернулся, Кэйа уже пришел?

— Нет.

— Остается один вариант, — заключает Аято. — Кто-то вам его подложил.

— Есть кто-то на уме?

— Есть, — Кэйа отвечает синхронно с Дайном.

И разговор переходит в допрос.

Большой, длинный допрос с узнаванием всех деталей о их взаимодействиях, как-либо связанных с другими одноклассниками, учителями или иными существами (Боба машет щупальцем с обратной стороны окна), затягивается на часы, во время которых жутко хочется молчать, лежать и спать, но Кэйа стойко терпит, пока каждый его шаг превращают в запись на бумаге.

Разговор не заходит разве что о Дилюке, вопросов о котором как Ризли, так и Аято, умело избегают, бросая друг другу малозаметные взгляды.

К моменту, как все заканчивается, Кэйа только сонно надеется на то, что теперь виновник точно будет найдет и наказан, чуть не вырубаясь сидя.

— Наконец-то, — тяжело вздыхает не менее усталый Аято, дописывая последнее предложение.

Единственный, у кого остается сила расхаживать по комнате и раздавать команды — Ризли.

— Я оставлю под твоей дверью охрану, — обещает он. — А Дайнслейфу лучше остаться у меня на эту ночь.

— Вы отправляете меня в комнату с выбитыми окнами? — хмурится Кэйа.

— В комнату с замененными окнами, — поправляет Аято. — Воздух очищен, стекло убрано, а постель ждет, пока ты в нее ляжешь, — хвалится он. — Или ты еще грелочку хочешь?

— Так быстро? — недоверчиво уточняет Кэйа.

Не то, чтобы ему было страшно или… Ладно, ему не по себе.

— Хэй, не недооценивай наш сервис, — Ризли все же зевает в кулак. — Или хочешь просидеть тут, пока не придет Дилюк?

Имя тут же режет по ушам. Глубокая ночь, они все с ног валятся, какой еще Дилюк?!

— Что, сейчас? — не верит Кэйа.

Точно галюны.

— Как только закончит, так явится, — лениво объясняет Аято.

И у Аято тоже галюны.

— В смысле? — Кэйа подхватывается на ноги, осматривая комнату на предмет часов. — Сколько сейчас…

— Три после полуночи, — отвечает Ризли, взглянув на небольшие часы на полочке.

Коллективные галюны — наверняка та штука в льдине разморозилась, и не важно, что то была не льдина, а штука так не работает.

— Боба сказал, что Дилюк уже отпустил ребят, — говорит Аято, отходя от окна. — Десять минут на душ, еще пять, чтобы дойти, — подсчитывает он, обращаясь к Кэйе. — И лучше бы тебе до тех пор уснуть в кроватке, если не хочешь, чтобы он пришел и заставил рассказать ему все заново. И учти — он вдвое дотошнее нас, вместе взятых.

— Э-э-э… — Кэйа немного теряется.

— Оставь объяснения нам, пока это не затянулось до утра, — уговаривает Ризли.

Кэйа бросает взгляд на Дайнслейфа, уснувшего еще тогда, когда вопросы к нему закончились.

— А-а-а…

Вопрос опять предупреждают:

— Отправим его к тебе утром, после осмотра Бай Чжу, — обещает Ризли.

— Ладно, — кивает Кэйа, попятившись к выходу. — Тогда я пойду.

— Иди за ним, — Ризли отдает приказ одному из мужчин под дверью.

— Погоди, — тормозит его Аято. — Ризли, одолжи ему тапочки.

— А на ручках его не отнести? — цыкает Ризли, но все же идет к одному из своих шкафов. — На. Завтра вернешь вместе с халатом, — махровые шлепки гигантского размера шлепаются на пол перед Кэйей.

— Спасибо, — кивает он, утопая ногами в меху.

Комната охраны остается позади, а уже через пять минут его встречает собственный номер, родная одежда и блаженный сон.

↯︎ ↯︎ ↯︎

Утром Дайнслейф осторожно тормошит его за плечо.

— Кэйа, вставай.

Кэйа спросонья хочет его ударить, но первое, что делает — зевает лицом в подушку.

— Ты почти проспал, Кэйа.

Он собирается ударить после зевка, но второе, что делает — потягивается.

— Давай, поднимайся.

И почти ударяет после, но замирает на месте с отвисшей челюстью, когда поворачивается лицом к тумбочке.

— Это че еще за хрень? — лучшая оборона, как известно, — нападение. Так что Кэйа нападает. Вопросами.

Помимо соседа, над ним нависает одна лишняя вещь.

— Не знаю, — стенает плечами Дайнслейф.

Не знает он, что это, ты посмотри на него.

— Это ты мне? — настороженно уточняет Кэйа, поднимаясь с постели. Сон как рукой снимает. — Решил откупиться?

— Это — тебе, — соглашается Дайн, и почти сразу хочется его прибить. К его же счастью, он договаривает: — но не я.

— В смысле? — Кэйа встает на ноги и картина становится еще хуже. — Охереть, их много.

— Сто одна, я думаю, — говорит Дайнслейф.

Думает он! Врет и не краснеет.

— Слушай, лучше бы тебе признаться по-хорошему, — угрожающее, как ему кажется, предлагает Кэйа.

— Я был бы рад притвориться дарителем, но увы, — на этом Дайну опять хочется врезать, — я не располагаю такими деньгами, чтобы тратиться на подобные подарки.

На цветы он не может потратиться, ага.

Кэйа молча смотрит на букет, прикидывая, влезет ли такой в мусорник их туалета. В крайнем случае можно будет попросить Ризли скормить его Бобе.

Дайнслейф невинно следит за его реакцией. Злит еще больше.

Ладно, не он, значит, никто. А раз никто, значит в мусор им дорога.

И только Кэйа тянет к цветам руку, на глаза попадается единственная причина помедлить. Записка.

Он бездумно ее хватает, стреляет глазами по аккуратно выведенным словам и снимает с Дайнслейфа все обвинения. Зато к букету даже прикасаться больше не хочется.

— Слушай, будь другом, — Кэйа брезгливо откидывает записку, как будто ей хватает быть написанной рукой заместителя, чтобы стать смертельно ядовитой, — выкинь его.

Дайнслейф непонимающе хмурится.

— Букет?

— Да.

— Почему?

— Не хочу к нему прикасаться.

— Думаешь, он опасен?

— Ага, — фыркает Кэйа. — Заражает меня ненавистью.

Дайн несколько секунд изучает его хмурое лицо, прежде чем сделать выводы.

— Ты знаешь, кто отправитель?

— Лучше бы им оказался ты.

Он одними глазами спрашивает разрешения взглянуть на записку и склоняется перед букетом.

— «Прости за то, свидетелем чего тебе пришлось стать», — читает Дайн. И непонимающее смотрит на Кэйю.

Кэйа складывает руки на груди и думает: «хоть бы ты не спрашивал, что это значит».

— И что это значит?

Его пробивает на нервный смех.

В голове несколько вариантов ответа:

А. А это значит, что ты лезешь туда, куда не надо.

Б. Боюсь, у меня появился сумасшедший фанат, защити меня, пожалуйста.

В. Вообще без понятия, давай пожалуемся охране.

Д. Ой, да так, один дебил при мне выблевал в тарелку и теперь извиняется.

Но это поздние извинения от Дилюка, и это еще хуже, чем если бы он не делал совсем ничего.

Как, черт подери, мило! Кэйа, значит, весь прошлый вечер в лепешку разбивался и обратно себя собирал, пытаясь понять природу своих чувств, только под утро наконец-то, успокоил себя тем, что они больше не встретятся, а значит все пройдет!.. И не успело пройти пяти часов, как этот взяточник дотрахал всех своих любовников и внезапно решил заявить о себе?

О, мистер Мне-На-Вас-Похуй, я великодушно вас прощаю! А теперь уебывайте из моей жизни и не появляйтесь даже напоминанием в виде веников, потому что я занят тем, что забываю о том, что когда-либо такого встречал!

Дверь открывается без стука, впуская внутрь небольшой рыжий ураган.

— Ешкин-кошкин, Кэйа, ты че так поздно еще в пижаме?

— И тебе доброе утро, — терпеливо здоровается Дайн. — Было бы хорошо, если бы больше так не врыва…

— Ничего себе, это что, пайниты? — перебивает Чайльд, увидев предмет общего внимания. — Настоящие? Они же дорогие, прям пиздец! Откуда они тут?

— Кэйе подарили, — сдает его Дайн.

— Нифига себе!

Зато Кэйа внезапно находит плюсы в заинтересованности Чайльда.

— Нравятся? — спрашивает Кэйа.

— Да если б мне такие кто подарил, — начинает он, — я бы уже на колени встал и ему до вечера отсасы…

— Давай без подробностей! — перебивает Кэйа, не желая слышать продолжения фразы. — Хватит простого «да» или «нет».

Чайльд показывает большой палец вверх и выдает:

— Заслуживают горлового с заглотом.

Неисправимый.

— Так забирай себе, — смиренно предлагает Кэйа, отодвигая их в сторону.

— В каком смысле? — Чайльд оглядывается на Дайна в поиске объяснения.

— Просто. Бери.

— Ты мне их даришь? — шокировано уточняет Чайльд.

Такая формулировка Кэйю не совсем устраивает.

— Отдаю.

Ну да, хрен там, чтобы Чайльд что-то понял с первого раза.

Он с глупо-счастливой рожей поворачивается к Дайнслейфу и спрашивает:

— Дайн, мне это снится, или как? — и улыбается, как будто ему не веник вручили, а как минимум, квартиру в центре столицы. — Подарок от Кэйи? Он что, проявляет ко мне знаки внимания?

Дайнслейф не стесняется его разочаровать:

— Нет, просто избавляется от ненужной вещи.

— Что? То есть, как это, ненужной? — хлопает глазами Чайльд.

— Он только что пытался их выкинуть, — добивает Дайн.

Лицо Чайльда становится таким, будто у него судорога мимических мышц, как минимум.

— Чего? — он шагает ближе, и Кэйа уже начинает отстраняться, чувствуя, как мечущийся туда-сюда хвост недовольно черкает по ногам.

Чайльд оказывается быстрее — лапает его за лоб, проверяя температуру.

— Ты чем-то ударился? — берется угадывать он. — Горячка? Болезнь со спины перетекла в голову?

— Чайльд, — не выдерживает Кэйа (в ответ получает «он назвал меня на имя!»), — выбирай: либо они будут у тебя, либо в мусорке.

— Конечно, у меня, но… — и не успевает он договорить, как Кэйа вкладывает букет ему в руки прямо с вазой, в которой они стоят.

— Тогда — на.

— А ты почему отказываешься? — у Чайльда отвисает челюсть.

— Не люблю цветы, — прибивает Кэйа.

— А того, кто подарил?

— Хватит вопросов, Чайльд!

— Дай мне шанс?

— Чего? — не понимает Кэйа.

— Тут написано, — хмыкает Чайльд.

Кэйа тут же выдергивает из его руки записку, осматривает с двух сторон и понимает, что надпись изменилась.

Дайн рядом тоже начинает проявлять заинтересованность — а вот это уже лишнее.

— Ага, точно, — кивает Кэйа, как будто там и правда две надписи. — Ну ладно, выкидывай. То есть, забирай. Я в душ первым, ладно, Дайн?

— Он в курсе, что он врать вообще не умеет? — слышится голос Чайльда, как только Кэйа запирается в ванной.

— А ты — тихо сплетничать! — кричит в ответ Кэйа.

Помятая в руках бумажка начинает распрямляться сама собой.

Быть не может, чтобы этот придурок…

Кэйа сминает ее еще раз. И сует под кран.

↯︎ ↯︎ ↯︎

За завтраком он впадает в прострацию. Все перемещения коридорами, путь к кабинету и половина разговора между Дайном и Чайльдом проходят мимо, прямо как и вчера.

Руки в карманах держатся за две бумаги: слева — расписание уроков, справа — злосчастная записка. И ее хватает, чтобы дурной заместитель опять не выходил из головы настолько, что даже вытесняет ночной инцидент с Дайном. Вот ведь.

— Эй, ну ты чего, Кэй? — зовет его Чайльд, когда Кэйа полностью игнорирует его руку в своих волосах, застыв на диване в ожидании урока. — Случилось чего?

— Нет.

— Случи-и-илось, — настаивает Чайльд, почесывая ему волосы. — А ну-ка, взгляни на меня, — и поворачивает за голову на себя.

Кэйа скользит по нему взглядом. Замечает, что в этот раз на нем брюки. Со штанинами, закатанными чуть ли не до колен, но брюки. И без хвоста. Оу.

— Ты на меня обиделся? — берется угадывать Чайльд.

Кэйа только мотает головой.

— Или на Дайна?

Аналогично.

Благо сам Дайнслейф не спешит кому-то говорить о произошедшем. Молчаливо угождает Кэйе в малейших мелочей — то сахар пододвинет, то дверь придержит, то салфетки принесет. Спасибо, хоть не с ложки кормит.

Но ничего не говорит. Оно и не удивительно — Кэйа сам на эту тему ниже травы тише воды. Не хватало, чтобы Чайльд что-то прознал, и ночной допрос повторился заново.

Он и без того любит докапываться. За завтраком, вот, пристал насчет маленького синяка у Дайна на щеке, расспрашивая, не засос ли это. Сейчас продолжает дергать Кэйю.

— Может, вернуть тебе цветы?

— Не надо.

— А что тогда? Кто-то тебе что-то сказал? Нет? Или дело в той записке? Где она?

— Выкинул, — безэмоционально отмахивается Кэйа.

— Да? Ты же с ней в ванную…

— Смыл в раковину.

Чайльд молча переглядывается с сидящим рядом Дайнслейфом.

— И тебя обидело… ну, то что там было, про шанс?

— Чайльд, отстань, — не выдерживает Кэйа. — Я просто не выспался, хорошо?

Чайльд театрально щурится, хмурит брови сильнее положенного, прикусывает губу…

— Ладно, хрен с тобой, — отпускает он наконец. — Но будут обижать — говори! Я им всем, — и машет кулаком в воздухе. — Лады?

— Ага, — машинально кивает Кэйа.

— Ну все, я рядом, если надо поговорить, — подмигивает Чайльд и садится на диван за Дайнслейфом.

— Ты ее не выбросил, — тихо говорит Дайн.

Еще твоего буравящего взгляда не хватало.

— Догадайся сам, — едко отвечает Кэйа, отворачиваясь к окну.

Грузные коричневые небеса опускаются на верхушки деревьев, клубясь, словно причудливые животные. Вот драконья голова, рядом пушистый длинный хвост похожий на елку, над ними — что-то грязное и размытое, напоминающее большую собаку.

Никаких новостей от Ризли. Так, словно все было лишь кошмаром. Молчаливый Дайнслейф, бросающий на него виноватые взгляды и Самайн, громко рассказывающий что-то своей компании в другой стороне класса.

Вместо пойманного за ухо виновника у него только дурной букет от не менее дурного заместителя. «Дай мне шанс». Чего же ты никак не отлипнешь?

Не успевает Кэйа утонуть в воспоминаниях вчерашнего дня, как перед ним вырастает… рука.

— Привет.

Кэйа растерянно ее жмет, поднимая глаза на владельца.

— Я Гейл, — представляется одноклассник, — А это Серпент.

— Кэйа, — кивает он, рассматривая их.

У Гейла приятные черты лица, россыпь веснушек на щеках и собранные в пучок светлые волосы. Серпент, на голову ниже друга, приглаживает русую челку, сверкая зеленющими глазюками — ну и цвет.

— Мы хотели познакомиться с тобой еще после урока, но ты так быстро убежал.

— В общем, — а Серпента Кэйа узнает по голосу — это он пел про хитрых чертят, — это круто, что ты к нам попал. Если что, не стесняйся что-то спрашивать, мы не кусаемся.

— Если не попросишь, — заканчивает за него Гейл и переводит взгляд на Дайна. — О, а ты фехтовальщик. Прости, не запомнил имени.

— Дайнслейф.

— Гейл, приятно, — они обмениваются рукопожатиями. — Не хочешь как-то выйти один на один?

— А давайте вы двое, — влезает Чайльд, — против меня.

— Ты хоть шпагу в руках держал? — с недоверием спрашивает Дайнслейф.

— Ни разу, но я быстро учусь!

Серпент ловко присаживается на подлокотник дивана рядом с Кэйей и заводит тихий разговор:

— Все в порядке?

— Да, более чем.

— Выглядишь расстроенным, — подмечает он.

Кэйа только поджимает губы.

— Не слушай этого Самайна — кроме его компании никто не думает о тебе плохо. И мы все понимаем, так что не бойся быть собой и дать нам по шее, если для тебя что-то будет чересчур, лады? — и когда он улыбается, Кэйа так засматривается на ямочки на его щеках, что забывает даже кивнуть.

— Что ты там ему нашептываешь? — замечает Гейл.

— Твое слабое место, — дразнится Серпент, поднимаясь с подлокотника. — Ладно, увидимся, — машет он утаскивая Гейла за рукав.

— Подеремся! — кричит Чайльд им вслед.

— Никаких драк в этом помещении, — незнакомый голос, несмотря на мягкость, разит строгостью даже с другого конца класса. — Все по местам.

— Шутка, учитель! — оправдывается Чайльд, прячась за спиной Аждахи, сидящего впереди, и шепчет: — Прикрой меня, большая спинка.

Учитель окидывает класс взглядом и закрывает за собой дверь.

— Рад приветствовать вас всех, — кивает он, махнув собранными в хвост волосами. — Все в сборе? Занимайте места. Хорошо. Надеюсь, вы готовы к месяцу лекций, прежде чем приступить к практике. Меня зовут Тигнари, и я буду преподавать вам Способы питания.

Где-то на фоне Чайльд пытается освободить руку из хватки Аждахи — зачем только лез?

— Во время урока постарайтесь быть максимально внимательными, потому что эта тема очень важна для вашего будущего. Можете свободно задавать вопросы, я даже не буду настаивать на поднятии руки. Главное, следите за тем, чтобы никого не перебивать.

— Вы будете учить нас только месяц? — прилетает вопрос из первых рядов.

— Да, только месяц. Тема небольшая и исчерпывающая, так что этого времени с лихвой хватит, чтобы выучить главные законы и правила, по которым происходит обмен.

— А как же обмен в межвидовых отношениях? — докидывает кто-то.

— Этот урок стоит в вашем расписании отдельно от моего, — объясняет Тигнари. — Его будет вести у вас профессор Альбедо, если я не ошибаюсь. Моя же задача — донести до вас важность регулярного получения энергии.

— Только в теории? — уточняет Чайльд, потирающий освобожденное запястье.

— В большинстве своем — в теории.

— А если очень захочется…

— То дождетесь обеда и пойдете проверять, — с предупреждающей улыбкой договаривает Тигнари. — Один час лекции, — подчеркивает он, — думаю, продержитесь.

Чайльд недовольно складывает руки на груди и бормочет что-то про вред долгого воздержания.

— Еще вопросы? Нет? В таком случае, давайте приступать к уроку.

Учитель подходит к доске — тут есть доска! — и пишет вверху всего одно слово.

Питание

— Начнем с основ. Энергия, — начинает он, — есть у всех живых существ, независимо от расы, пола или возраста. Она делится на несколько видов, как и способы ее употребления. Начнем с них.

По углам от нее появляются две надписи:

ИсключительноеПовсеместное

— Начнем с этого, — Тигнари указывает кусочком мела на правое слово. — Кто скажет мне, что такое Повсеместный способ питания?

— Обычная еда, — отзываются знатоки.

— А еще?

— Сон.

— Верно, — кивает Тигнари.

Ну хорошо хоть, все ясно, как дважды два. Где-то внутри Кэйа даже радуется, что парт с тетрадями нет, потому что записывать эти прописные истины было бы самой грустной в мире вещью, которую можно делать в школе секса.

— А отдых? — докидывает кто-то.

— Частично, если вы имеете ввиду подремать или полежать, — объясняет учитель.

— А какого рода отдых?

— Потрахаться это тоже отдых, — глумится кто-то в дальней части класса.

— Так, давайте остановимся на сути термина, — Тигнари перебивает возрастающий балаган, немного повысив тон. — Повсеместное питание — это в первую очередь восстановление сил во время обычных приемов пищи и сна. Никаких «потрахаться».

«Чтобы не сдохнуть надо жрать», спасибо что подсказали.

— Но есть то, чего обычная пища вам даст не может, — продолжает Тигнари. — Какая ее роль в организме инкуба?

В воздух взметается пара рук.

— Ты, — выбирает он.

— Это питает только физическую оболочку, — чеканит знакомый голос впереди. Кажется, это Авалон.

— Полностью верно. Пробужденную силу инкуба это не затрагивает никак.

Кэйа сдерживает желание закатить глаза и до конца урока не выкатывать. Ну а разве могло быть иначе? Кушай, не кушай, а секс тут — отдельного вида деликатес.

— Для полного понимания приведу пример, — продолжает Тигнари. — Считайте ваше тело углем, а силы — дровами. Как только вы пробуждаетесь, то начинаете гореть. С этого момента вы постоянно нуждаетесь в этих дровах, чтобы не угаснуть. И теперь вашей задачей становится поддержание обеих сил, понятно?

Класс неслаженно «дакает» и кивает.

— А перекусить каким-то суперски сытным бифштексом совсем никак? — тихо интересуется Кэйа, склонившись к Дайнслейфу.

— Стесняешься спросить у учителя напрямую? — хмыкает он.

— Нет, я просто…

— А почему мы не можем просто поесть больше обычной еды? — громко интересуется Дайн, навлекая на себя пару удивленных взглядов и непонимающее «чего?» от Чайльда.

Ладно, Кэйа признает. Перед собой, но признает: он все еще немножко стесняется.

Тигнари, впрочем, совсем не удивляется.

— Вы можете попробовать. Попытайтесь съесть тройную порцию обеда или пролежать в кровати всю неделю. Понимаете, Повсеместное питание — это лишь подкидывание угля. Без поленьев нечему будет гореть. Тут и вступает в действие именно Исключительный способ — ваше топливо. И чтобы продолжать гореть, продолжать жить — надо обеспечивать себя и одним, и другим.

А вот и рисуется проблема номер два: сейчас, кажется, начинается часть о важности поебушек, а к этому Кэйа, несмотря на улучшившуюся атмосферу, еще не совсем готов.

— А теперь обсудим то, ради чего вы здесь собрались, — Тигнари переходит к левому углу доски, рисуя исходящие от надписи «Исключительное» стрелочки.

Кэйа тяжко вздыхает. Интересно, как учился Дилюк? Слушал все с серьезным лицом, как Дайн, или вертелся в поисках приключений на одно место, подобно Чайльду?

Так, вдох-выдох, руки из кармана, никаких мыслей об этом недоразумении в людском обличии!

— …суть Исключительного питания в том, чтобы напрямую получать энергию от определенных взаимодействий, — объясняет Тигнари. — И он доступен далеко не каждому — им пользуются только самые сильные, и чаще всего, самые жестокие виды.

А вот это что-то новое. Потому что Кэйа — он же черт, он же из сильных, разве нет? — но никогда об этом не слышал.

Тигнари, тем не менее, начинает профессионально раскладывать все по полочкам:

— Мордере. Самая распространенная и опасная сила. Это энергия истощения, жертвенности и смерти. Вампиры, к примеру, получают ее через кровь. Вервольфы и ругару — схожим способом, но в уравнение входит наличие полного месяца. Сюда же относятся самые разные хищные создания, в частности антропоморфные. К примеру, вендиго могут жить и пополнять свою энергию прямиком из природы своего окружения, но при острой нехватке еды или защите территории прибегают к убийству. Сирены — те сестры русалок, которые также предпочли мирной жизни питание другими существами, тоже кормятся от Мордере. Гарпии, бонаконы, псы кадехо, химеры, шогготы — это лишь малый перечень питающихся смертью существ.

Кэйа потерянно моргает, поглядывая на одноклассников. А когда уже неприличное? Теперь он сам себе кажется извращенцем, ждущим обнаженки и пошлости, когда на деле все, что им рассказывают — интересные, блин, вещи.

— А вот горгоны, что любопытно, — продолжает Тигнари, дописывая на доске новую информацию, — несмотря на убийство жертвы, питаются вовсе не Мордере — они, как духи и полтергейсты, собирают энергию Тимере — страха. Только в отличие от привидений или малоизвестных чинди, которые предпочитают накопительный эффект этого способа, горгоны заглатывают страх в секунды смерти, растягивая окаменение жертв надолго. И только еда умирает, она становится непригодной для питания. Сюда же относятся любители менять форму — Блуждающие огоньки, пожиратели и мастера иллюзий.

— Бр-р-р, — рядом непроизвольно дергается Чайльд.

— Едва ли не единственный вид, сопоставимый нашему — это фениксы и драконы Кирин, питающиеся положительной энергией настолько редкостной, что для нее даже нет специального названия. Впрочем, это не помешало инкубам назвать сексуальную энергию отдельным словом — Амаре.

Отлично, связь установлена. Даже ощущение, что все тут потеряно, отходит на второй план. У них, вот, даже какая-никакая классификация. Мордере, Тимере, Амаре. Смерть, страх, секс.

— Но этим я хочу донести до вас не только нашу особенность среди других. Если другие виды непременно вредят своим жертвам, то мы — исключение из правил, о чем вы никогда не должны забывать. Самое важное — гуманность этого способа питания, который буквально позволяет нам жить с источниками еды, причиняя им только хорошее, даже если они не относятся к нашему виду.

Гуманные существа? Причинение хорошего? Нет, кажется, Дилюк учился как Чайльд — вертя не головой, а жопой.

— Больше о межвидовых отношениях вам расскажет профессор Альбедо, — Тигнари дописывает на доске «прочие», — так что сконцентрируемся на сути нашего питания. Амаре. Каждый инкуб может создать три вида Амаре: Пространственную, Направленную и Чистую.

Под новыми стрелочками появляются еще три надписи.

— Рассмотрим самую простую — Пространственную. Ее называют энергией голодного, но сдержанного инкуба, а простота заключается в том, что для нее нужна лишь одна составляющая. Кто скажет, какая?

— Хотелка! — подсказывает кто-то.

— Желание! — поправляют его.

— Хорошо, — кивает Тигнари, — Пространственная Амаре — это желание. Ни больше ни меньше. Обычно она не составляет проблем, и некоторые из вас порой ее испытывали, когда были голодны. Кто-то хочет описать нам ее в примере?

В воздух вновь взметается пара рук. Какие тут все активные. Даже интересно, будут ли ставить оценки.

— Давай, — Тигнари указывает на одного из учеников.

— У меня было подобное, когда мы давно не виделись с моим парнем, — объясняет отдаленно знакомый Кэйе парень. — Я тогда был на концерте, и наверное, дело в том, что я был не особо трезвый…

— Алкоголь тоже оказывает негативное влияние на вашу сдержанность, — соглашается Тигнари. — Продолжай.

— Ну, я и сам не понял, но как-то так получилось, но моя энергия потянулась к девушке, что стояла через пару метров от меня. Думаю, потому что она была возбуждена — она как раз обжималась со своим парнем. Я сам не заметил, что сделал… а потом она дернулась, я почувствовал ее вкус на языке, и только тогда пришел в себя и понял, что попробовал кого-то, даже не приближаясь, и это было так странно… Не знаю, каково было ей, но… — он запинается, неловко пожимая плечами.

— Это ощущается как легкий щипок, — подсказывает Тигнари. — Все нормально, ты не причинил ей вреда. Такое случается, если задуматься или засмотреться на объект обожания, будучи голодным. В этом виде Амаре нет ничего плохого для окружающих, но для вас это верный сигнал о том, что надо заняться полноценным питанием как можно быстрее.

На доске появляется соответствующее дополнение, и Тигнари продолжает объяснение.

— Продолжим. Направленная Амаре. Очень неоднозначный способ, работающий в две кардинально разные стороны зависимо от того, что вы делаете. Такое питание может считаться как насильственным, так и спасительным, в зависимости от действий исполнителя. Это худшее, что может использовать инкуб в собственных целях, и лучшее, что он может сделать ради сородича.

Кэйа начинает догадываться, о чем речь.

— Но для начала обсудим составные. Если для Пространственной Амаре нужно одно лишь желание, то Направленная требует для исполнения еще одну вещь помимо этого. И во избежание странного рода предположений, которые я слышал от учеников прошлого и позапрошлого курсов, скажу сам: это телесный контакт, — Тигнари внимательно обводит класс взглядом.

Хочется спросить, какого рода.

— Желание и телесный контакт, — повторяет учитель. — Две составные, которых хватает, чтобы отдать свою энергию или чтобы ее забрать.

— А как конкретно это работает? — интересуется парень с дивана в пером ряду.

— Как тебя зовут? — спрашивает Тигнари.

— Кольт, — в нем Кэйа узнает вчерашнего коллекционера стихий.

— Как давно ты питался, Кольт?

— За день до отъезда.

— И как себя чувствуешь сейчас? — расспрашивает Тигнари. — Когда планируешь поесть?

— Нормально. Я думал над тем, чтобы посетить трапезную в воскресенье, — честно признается он.

— Хорошо. Внимание, все! Давайте допустим, что Кольт уже давно голоден, — Тигнари жестом подзывает его с дивана к себе, и Кольт послушно встает рядом. — Представим, что мы с ним — единственные инкубы в каком-то большом коллективе других существ. В теории, Кольт может напитаться со мной или выбрать кого-то привлекательного из компании, правильно? Но что, если он состоит в моногамных отношениях с кем-то другим и сохраняет ему верность? А этого другого совсем нет по близости. В таком случае, я могу помочь Кольту — пожертвовать часть своей Амаре для того, чтобы он спокойно дошел домой, к своей половинке, не рискуя на кого-то наброситься во время помутнения. Все, что от меня потребуется — повторяю: проявить желание и войти с ним в телесный контакт, — Тигнари вытягивает руку и подзывает Кольта ближе к себе.

— Так? — Кольт неловко протягивает ладонь.

— Контакт — есть, — показывает Тигнари, сжав его руку в своей. — Желание — только мое. Сосредоточься и не отвечай мне взаимностью, когда я начну передавать тебе силу, и попытайся не тянуть ее из меня сам.

Издалека сила не чувствуется, зато у Кольта на лице пишет, как это недурно. Пара секунд, на которые весь класс будто вымирает.

— Вот так, — заканчивает Тигнари, отпуская его руку. — Это и есть Направленная Амаре, использованная во благо. Пожертвование. Садись.

Ох, наконец-то Кэйа может сделать выводы о вчерашнем происшествии. Манипуляция Бай Чжу становится понятной — не лизня, а дележка Амаре. Ладно.

— А почему нельзя будет обменяться совсем малым количеством и мирно разойтись? — предлагает сосед Кольта.

— А ты сможешь остановиться, когда начнется процесс взаимного питания? — задает встречный вопрос Тигнари.

Судя по его реакции, нет.

— Не каждый взрослый инкуб найдет в себе силы отказаться, если только он не очень сытый, — продолжает учитель. — Так что если не намереваетесь питаться, гораздо проще просто отдать нуждающемуся часть с помощью Направленной Амаре и отпустить. Иначе рискуете встрять во внеплановое питание, если он ответит взаимностью.

А этот Бай Чжу, оказывается, тот еще бесстрашный хрен.

— Но, допустим, — продолжает Тигнари, — все наоборот, и голоден как раз таки я. Мы с вами все еще представляем, что у Кольта есть парень, поэтому Кольт, как верный партнер, не собирается мне помогать. Но что изменится, если я решу, что возьму его силу без согласия?

— Контакт между вами будет другим? — предполагает кто-то.

— Нет, контакт все тот же, — отрицает Тигнари. — Я могу заломить руки ему за спину, а могу касаться только ладонью, но это продолжает быть телесным контактом, который не играет роли в технике. Что меняется?

— Желание! — угадывают ребята.

— Да, желание, — кивает он. — Но как именно?

— Становится плохим?

— Это другой вид Амаре?

— Нет, не другой. В обоих случаях я использую Направленную. Разница лишь в том, что сначала я проявлял желание отдать, потом же — забрать, — объясняет Тигнари. — Этот подвид — насильственный. Раз и навсегда запомните, что он находится под запретом в любом из использований. Если не ошибаюсь, то профессор Сайно будет преподавать вам уроки по контролю позже, но я подчеркиваю: уделите побольше времени этому предмету. Это не так легко, но постепенно вы научитесь держать в узде свою жажду настолько, насколько это возможно. Потому что главное правило инкуба: питание должно быть добровольным и обоюдным. Это всем понятно?

После хора из «да» Тигнари возвращается к доске, чтобы написать еще одно слово.

— А это — ваш главный источник питания — Чистая Амаре. Давайте, прежде всего, разберем ее на составные. Кто скажет, что лежит в основе?

— Секс, — просто отвечает сосед Аждахи.

— Не совсем, — мягко улыбается Тигнари. — Я вам помогу. В первую очередь, то же самое, что и в других случаях.

— Телесный контакт, — скандирует несколько голосов.

— Так, — соответствующая запись появляется на доске. — Дальше?

— Желание.

— И последняя вещь, отличающая Чистую Амаре от Направленной?

— Секс, — настойчиво повторяет тот же парень.

— Да погоди ты со своим сексом, — ворчит кто-то позади.

Тигнари дает еще одну подсказку:

— Подумайте с моральной точки зрения.

Неожиданные воспоминания подсказывают Кэйе ответ. «Прими мою помощь» говорил ему Дилюк, прежде чем тронуть тогда на столе. «Согласись», просил он.

— Взаимность, — внезапно для себя отвечает Кэйа.

— Правильно, — Тигнари удовлетворенно кивает и записывает последнее слово.

— Как ты знал? — подозрительно щурится Чайльд.

— Угадал, — отмахивается Кэйа.

— Все верно, — продолжает Тигнари. — Телесный контакт, желание и взаимность — идеальная формула для создания чистого Амаре.

— А как же… — начинает тот же парень, сидящий рядом с Аждахой.

— А секс, — перебивает учитель, угадав суть вопроса, — влияет только на ее количество. Кто скажет, в чем настоящее преимущество Чистой Амаре над другими?

Пара озвученных идей терпит поражение — Тигнари только отрицательно качает головой, прежде чем начать давать подсказки.

— Спрошу иначе: с чего берется любая энергия?

— С пищи? — звучит вопросительно.

— Через гликолиз, — кто-то ударяется в биологию.

— Из обычной еды, — подхватывают смелее.

Тигнари пытается подсказать еще детальнее:

— Хорошо, но где же берется эта еда, если процесс Исключительного питания у инкубов не затрагивает поедания никаких жидкостей или веществ?

С задних рядов доносится хихиканье. Кэйа про себя отмечает — извращенцы сзади.

— Это физическая пища?

— Частично, — кивает головой Тигнари. — Но физическая обеспечивает силы только вашей оболочке, а не ядру. Каким же образом из нее создается Амаре?

— Из воздуха? — несмело смеется кто-то.

— Силой трения, — парень сбоку трет ладонью о ладонь, не скрывая лукавой улыбки.

А Тигнари берет и неожиданно соглашается.

— Сопровождается трением, да, но во время чего? — продолжает он.

— Во время полового акта.

— Питания.

— Когда происходит обмен, — отзывается Дайнслейф.

— Верно! — довольно восклицает Тигнари, начав рисовать на доске стрелки. — Создание новой — именно Чистой Амаре происходит, когда вы тратите старую — ту, что находится внутри вас — на то, чтобы поделиться ею с партнером. Если он отдает в ответ, то ваши силы сливаются воедино и питают вас обоих, усиленные в стократ благодаря куче факторов: вашем личном желании, времени, увлеченности и все остальное, о чем мы поговорим потом. Ну а если вы единственный, кто отдает, какая получается Амаре?

— Направленная! — отвечают несколько голосов.

— Очень хорошо. А теперь углубимся непосредственно в суть того, как работает именно Чистая. Впредь я собираюсь говорить сокращенно, поэтому имейте ввиду, что я подразумеваю в первую очередь ее.

Часть первых надписей стирается с доски, и Тигнари продолжает:

— А теперь введем единицу измерения энергии для удобства. Отсчет ведут от одного мембрума в секунду — это то количество, которое можно поглотить при условии, что вы прикоснетесь друг с другом одним лишь пальцем. Хотите попробовать?

Класс возбужденно гудит, выражая одобрение.

— Хорошо, я дам вам минуту. Пробужденные могут проверить, вперед.

— Дайн, — Чайльд скромно вытягивает мизинчик. — Будешь?

Дайнслейф молча кивает и вытягивает указательный в ответ.

— Прости, Кэйа, — виновато улыбается Чайльд. — Когда пробудишься, мы с тобой попробуем.

— Угу, — хмыкает он, внимательно наблюдая за их действиями.

— Готов? — спрашивает Дайнслейф.

И начинает, получив кивок в ответ.

Воздух чуть искрит, отдавая силой.

— Ой, — округляет глаза Чайльд. — Да это же совсем мизер.

Класс заполняется отголосками чужой энергии в той или иной мере, и Кэйа то и делает, что разглядывает других. А еще видно, кто еще непробужденный, так что даже становится приятно от того, что он такой не один.

Его первоначальный страх того, что они тут сейчас все перевозбудятся и друг на друга набросятся, рассеивается с пониманием, что все под контролем.

Зато возникает новый вопрос: а чего они тогда через мизинчики и не питаются? На кой им столько сексить, если можно просто прикоснуться?

— Будто пью по капле, — качает головой Дайн, отнимая руку.

Оу, это частично дает ответ.

— Даже не могу понять, насколько ты вкусный, — Чайльд озадаченно разглядывает свой мизинец, — совсем мало.

Ребята вокруг тоже делятся впечатлениями.

— Не знал, что так вообще можно, — признается сосед Аждахи.

— Я сказал пальцами, а не другими частями тела! — ругает кого-то Тигнари, и Кэйа присоединяется к волне хохота, когда оглядывается и видит, как двое придурков в конце класса пытаются быстро подтянуть штаны.

— Я думал, что у вас тут каждая дичь считается нормальной, — сквозь смех признается Кэйа.

— Идиоты везде идиоты, — фыркает Чайльд.

— Ладно, я вижу, что вы закончили, — продолжает Тигнари, усмирив желающих потереться чем-то помимо пальцев. — Вернемся к теории. Один мембрум в секунду при касании пальцем. Дальше все зависит от каждого лично, поэтому я буду называть показатели среднестатистического взрослого инкуба. Перечислим самое основное: При поцелуе он вырастает до сотни. При объятиях — зависимо от площади вашего соприкосновения, но примерно такой же, — на доске появляются соответствующие надписи.

— А может, проверим на прак… — начинает предлагать кто-то.

— На данном этапе хватит с вас и пальцев, — не разрешает Тигнари.

— Друг в друге, — тихо хихикает кто-то позади Кэйи.

Хочется как в младшей школе — развернуться и шикнуть: «помолчите, извращенцы!» Или присоединиться к гоготу.

— Мастурбация, — перечисляет учитель, повышая тон, — может дать около пятисот мембрума в секунду. Оральная стимуляция — тысячу и более. Полноценный секс, как высшая форма удовольствия — от трех до пяти тысяч. Надеюсь, такое сравнение будет понятно и непробужденным, — он внимательно обводит взглядом класс.

— Тебе понятно? — любопытствует Чайльд, выглядывая на Кэйю из-за Дайна.

— Но не забывайте, что все индивидуально, — подчеркивает Тигнари.

Кэйа невнимательно кивает, продолжая следить за учителем, расписывающим свои расчеты на доске.

В мозгу все медленно раскладывается по полочкам. Ах вот оно что. Ах вот почему секс. Ах вот что за хрень!

— При условии, что среднестатистический инкуб требует от восьми до десяти миллионов мембрума…

Сколько?! Миллионов?! У Кэйи немножко отвисает челюсть. Куда-то вниз, до колен.

— …для утоления жажды ему понадобится от двадцати до сорока минут полового акта, и на это уже влияют другие условия. Какие?

— Кайф, — смело предполагают в одном из первых рядов, и Кэйа узнает голос Серпента.

— Наслаждение — это уже вытекающая, — поправляет Тигнари. — Но что само по себе усиливает количество получаемого питания?

— Чувства.

— Безусловно, но я не об этом. Ну же, что ускоряет питание настолько, что его завершает?

— А-а-а! — догадывается Гейл. — Оргазм.

— Совершенно верно. Всплеск мембрума к сотне тысяч, — соответствующая надпись появляется на доске. — А теперь рассмотрим детальнее каждый вид сексуальной активности.

— А когда уже практика, например… — доносится ленивый голос с их стороны.

— Практика после обеда, в трапезной, — отрубает Тигнари. — А сейчас детальнее поговорим о том, что происходит во время соития двух инкубов, неравных по силе. Начнем с формулы…

Кэйа удобнее усаживается на диване, и записка невовремя выпадает со штанов. Благо ее получается перехватить на пути к полу. Надпись, опять отличающаяся от прошлой, заставляет застыть на месте.

— Дайн, у тебя есть ручка? — не выдерживает Кэйа, спрятав бумажку обратно.

— Что? Зачем тебе?

— Хочу переписать… конспект, — сквозь зубы говорит он.