Чё-то у меня шестёрка зашаталась

•••

— То есть претензий по поводу рыбной котлеты у тебя нет? — мурчащий голос Антона подкрепляется массирующими движениями. Арсеньевскую стопу поглаживают тёплые ладони, подушечки больших пальцев растирают косточку, обводят её по кругу, то замедляясь, то набирая обороты; проходятся вдоль ребра стопы, щекоча невесомыми прикосновениями, — тебя выбесила только шатающаяся шестёрка, так?

     Арсений, откинувшись на спину и вжавшись головой в подушку, млея под неспешными касаниями, лениво приоткрывает глаза:

     — Ну это фу прямо, сравнил тоже, — зря, конечно, он начал предъявлять претензии Антону, ну подумаешь, тот ляпнул, не подумавши, но Арс-то как раз и уверен, что тот подумал, прежде чем языком своим трепать, что ни попадя. А языку Антонову он нашёл применение и сейчас уже не хочется возвращаться к этой теме; тело настроено получать удовольствие, плавиться и растекаться под нежными прикосновениями, — прогнившая шестёрка, Тох, рядом не стоит с котлеткой, пусть и рыбной. Это противненько, фу.

     — Почему прогнившая, просто шатающаяся, — бубнит себе под нос Антон, сидя на коленях, напротив распластавшегося по кровати Арсения. Подтягивает его стопу к своим губам и прежде, чем похолодить вязкой слюной большой палец, ведёт языком по губам, облизывается, не сводя глаз с тёмных арсеньевских локонов, разметавшихся по подушке. В груди зарождающийся огонёк распаляет внутренности, сердечко начинает трепетать от ощущения причастности к расслабленному Арсению, зардевшемуся лёгким румянцем; к его открытости, к беззащитности обнажённого тела. У Антона журчащим ручейком бежит по венам нежность от покорного и доверившегося ему Арса и Антон лёгкими поцелуями касается пальчиков, кружится мокрым языком по подушечкам, — ты просто очень впечатлительный, Арсень.

     Тела обволакивает приглушённым светом от горящего на минимум бра и они отсвечиваются в полумраке комнаты на белеющей простыне; со стороны фигуры будто замерли в расслабленных позах, изредка покачиваясь, шевелясь, но дыхание, арсеньевское учащённое и Антоново, прерывистое и шумное, разбавляет вечернюю тишину, повышает градус готовых к возбуждению тел.

     — Даже юмор, Антон, можно подать красиво, — эстет в Арсе живёт на постоянной основе.

     — Каюсь и готов искупить вину, — Антоновы губы выцеловывают каждый пальчик, зубы аккуратно прикусывают мизинец и тот тонет в тёплой влажности. Его облизывают, посасывают и стон арсеньевский, сначала чуть слышный, но с нарастающими скользящими движениями Антонова языка уже разносится громче, дыхание его учащается, пересохшие губы глотками ловят воздух.

     — И за трах в парке тоже придётся искупить, — Арсений распахивает глаза и приподнимая голову, ловит Антонов взгляд, — и в двойном размере, потому что не со мной, — многозначительно приподнимает одну бровь и вновь откидывается на подушку.

     — Так и знал, что ты за это зацепишься, — арсеньевская стопа уже лежит на Антоновом плече и губы Антона, тёплые и влажные, проходятся от голени к колену и выше по ноге, замедляясь, чтобы дать волю ладоням — они уже вплавляются в кожу, обжигают горячими отпечатками, — ну не мог же я про наш секс в самолёте рассказать, хватит с них подробностей.

     — Котяра ты хитрый, — отзывается Арсений и тянется рукой к Антоновой голове, вплетаясь пальцами в густую и шелковистую копну. Она размотала Арса ещё на этапе предпросмотра «ОТЫДО», а уж после выложенного в сеть первого выпуска с Антоном в главной роли, Арса было не удержать — Антон там был таким милым, улыбающимся, с кудряшками и манящими завитками; такой Антон, которого Арсений любит — нежного и трепетного.

     — Мурррр, — Антон поцелуями движется ближе к паху, вылизывает, прихватывает губами тонкую кожицу. Кружит вокруг члена, ещё не окрепшего, расслабленно лежащего на боку и Антон нарочно игнорирует его, проходится мимо, выцеловывает сантиметры вокруг, увеличивая радиус и лишь изредка, невзначай касаясь члена губами, облизывает его кончиком языка и тут же возвращается обратно, порхает по распалённой коже.

     Член Арсов от нечаянных касаний подёргивается, начинает свой невнятный танец и Арс, боясь не справиться с собой, сгореть в начинающемся кострище, поддаётся нахлынувшему желанию поцеловать и ощутить вкус любимых губ, притягивает Антона двумя руками, укладывая того поверх себя:

     — Не состригай кудряшки, Тох, ты такой кайфовый с ними, — смотрит в глаза и прижимается своими губами к его, мокрым и горячим.

     Антон отвечает незамедлительно, нависает над Арсом, перенеся весь вес на локти, слюнявит Арсовы губы, втягивает их в себя, языком проходится по зубам, вылизывает щёки изнутри, переплетается языком, всасывает, пытаясь заглотить его всего и лишь почувствовав арсеньевский стон, отпускает с чавкающим звуком, отстраняется и чмокает того в нос:

     — Опять скажут, что я за тобой повторяю, кнопа моя.

     — Да и пофиг, — Арсений под таким натиском, физическим и словесным, чувствует себя маленьким, под защитой большого дяди и это так приятно; тепло детским счастьем разливается внутри, бежит между органов, согревая, застилает разум, — главное, мне ты нравишься.

     — Как скажешь, мой хороший, буду менять имидж, — для Антона это такие мелочи, а сейчас он и не на такое готов, лишь бы Арса, такого разморенного и разнеженного, целовать и ласкать.

     — И шаровары свои не носи больше, пожалуйста, — попроси Арс Антона в другой обстановке, Антон бы ещё брыкался, упёртый, баран как никак, но Арс-то умный, Антона читает вдоль и поперёк, — в кожаных ты такой секси, Антош.

     — Секси у нас ты, моя принцесса, — Арс с диадемой на голове из Тейбл Тайма навсегда поселился в Антоновом сердечке.

     — И ты, Тох, секси, — облизывает языком кончик антоновского носа, — не носи, ладно?

     — Замётано, всё для тебя, — Антон припадает губами к шее, щекотит Арсово лицо своими кудряшками, вдыхает арсеньевский запах, тонкий, чуть сладковатый, и это точно не от парфюма, просто Арсений сладкий, везде.

    — Тох?

     — Мм-м, — отрывает голову от пульсирующей на шее венки и смотрит в поблёскивающие глаза, а в них расширенные зрачки поглотили светлую радужку.

     — Люблю тебя, — Арс шепчет в губы.

     — И я тебя, — Антон всматривается в глубинные воды глаз, тонет в них, готов нырнуть и не всплывать, захлебнуться от накатывающего распирающего изнутри чувства, — тебя люблю.

     На этом можно было бы и остановиться, лежать обнявшись, и шептать на ушко нежности; раскрашивать кожу Арсения незамысловатыми узорами, соединяя подушечками пальцев его родинки; укутать собой, не выпуская из кольца рук; целовать мелкими поцелуями в уголки губ и ямочки, и уткнувшись ему в плечо, заснуть, потеряться во времени и пространстве.

     И лишь среди ночи, проснувшись, ощутив испуг от отсутствия Арса в его руках, но не сильно, где-то на четвёрочку, снова притянуть его к себе, обвить своими конечностями, перекинуть через него свою длиннющую ногу и забыться уже глубоким сном вплоть до рассвета, до пробивающихся утренних лучей, до щекочущих нос солнечных зайчиков.

     Вот это точно на соточку, пацаны, на твёрдую.

     Проснуться дома в обнимку с Арсом, нежиться в объятиях, не думать о текущем дне, потянуться, лениво целоваться; обойтись утренним минетом вместо завтрака, раскачаться лишь к обеду, а после бурного секса можно и пюрешечкой подкрепиться, но без котлетки рыбной, Антон как и Арс, с недавних пор к рыбе «ни-ни» — вот это пацаны стопроцентная соточка, а не ваше это «оценить по шкале, что проснуться дома, посвайпать по экрану, значит точно больше пятидесяти».

     Если проснуться с Арсом, пацаны, то это соточка, уверенная.

     Мысли про Арса и Арс под ним вопреки разнеженному Антонову состоянию заставляет собственный член проявить себя, чуть затвердеть и запустить цепную реакцию — их члены будто здороваются, решают жить отдельной от них жизнью, тянутся друг к другу, набирают силу и уже приветствуют вполне твёрдым мужским уверенным рукопожатием, членожатием.

     Антон, опираясь на локти поверх Арсова тела, елозит по нему, притирается возбуждённым органом, ощущая ответную реакцию; целует Арса однократно в кнопку-нос и спускается поцелуями ниже по подбородку вдоль шеи; переходит на ключицы, выцеловывает, лижет и тонет в ямке между ними.

     Откидывая голову назад, Арс выгибается, даёт Антону сильнее впиться губами, засосать нежную кожу до утренних отметин, провести языком до левого соска и покрыться мурашками от прикусывающего зубами набухшего бугорка. Антон зализывает, втягивает губами в себя сосок вместе с ареолой, посасывает нежно, рукой не оставляя без внимания и правый, слюнявит подушечки пальцев и водит по нему, прихватывает чуть, перетирает, вызывая Арсов тихий полустон.

     Руки уже оглаживают арсеньевские бока, водят по прессу, а губы спускаются прямиком к вставшему и возбуждённому члену. Он сам будто стремится попасть в Антонов рот, тянется к его губам, касается их набухшей головкой, уже влажной, со стекающей капелькой. Антон слизывает языком выступающий нектар, как панелист, разбирая вкус и аромат прекама на составляющие. Облизывается, как голодный в предвкушении кот, тянется языком, обводит по кругу головку и не дожидаясь арсеньевского писка, накрывает её горячими губами.

     Арс всё же издаёт похожий на писк звук, выгибаясь ещё больше и головка тонет окончательно в жарком океане, горячие волны Антонова языка набегают с размаху, утягивают в водоворот наслаждения. Арсеньевские ягодицы сокращаются и бёдрами он поддаётся вверх, входя в Антонов рот глубже, ощутимо скользя по антоновским зубам, совсем не больно, но приятное чувство сдавливания, проходящихся по чувствительной плоти твёрдых гладких полозьев, заставляют его выгнуться ещё сильнее, ещё глубже войти в Антонов рот, упереться чувствительной головкой в гладкую стеночку и затрястись бёдрами, зайтись мелкими судорогами.

     У Антона слюни стекают по подбородку, ими вымазаны щёки и пальцы, скользко цепляющиеся за ствол. Свой собственный стояк он игнорирует, пару раз пережав член у основания, решает к нему не прикасаться, ведь есть вероятность спустить раньше времени, хотя может это и к лучшему, но мыслить сейчас не входит в планы Антона, его мозг в полной отключке.

     Сейчас думается, живётся, дышится только Арсом, его выгибающимся телом, подрагивающими бёдрами, влажной кожей и вырывающимися изо рта непонятными звуками, от стонов вперемешку со скулежом, от закатанных глаз и вцепившихся в Антона цепких пальцев.

     Член внутри Антонова рта играет, словно ударник бьётся о стенки колокола, перезвоном заглушая вырывающиеся звуки и звонкое биение сердец.

     Антон насасывает отчаянно.

     Своё мастерство он оттачивал годами на Арсовом инструменте и преуспел в вылизывании, сосании и глотании. По отсутствию рвотного рефлекса он мог бы преподать международный мастер-класс, ему в этом нет равных, Арсений так не только говорит, но и дрожит под ним, подтверждая Антоново умение.

     Главное в этом деле — не торопиться и вовремя расслабиться. Расслабить стеночки, горло, опустить язычок, прижать зубы к щекам, вытянуть губы и знать принцип работы поршня. Всё просто, никаких секретов.

     А, ещё любить нужно. Сильно. Арса.

     Антон чувствует, Арсу нужно ещё чуть-чуть, чтобы расплескаться и впасть в оргазмическую негу, но Антон был бы не Антоном — своего Арса он ещё помучает, доведёт до всхлипов и умоляющих слёзных просьб, заставит словить и остановку, и выпрыгивающее сердечко и всё это не ради самого Антона, всё это ради Арса, его принцесски, его кнопы, его любимого секси.

     — Уууу, — разочарованно скулит Арсений. Голову от подушки оторвать невозможно и причина отсутствия Антонова рта на готовом выстрелить спермой члене ему непонятна, он мечется по кровати, пытаясь невидимкой попасть в ускользающий рот. Разрядка была так близка, разноцветные блики в глазах практически взрывались неоновыми вспышками, — Антооооон, — скулёж выливается любимым именем.

     — Потерпи, мой хороший, — три секунды на выдох и Антонов язык спускается вниз по стволу, проходится по шовчику и льнёт к ним, звенящим от перевозбуждения и переполненности яйцам.

     Антонов рот рождён для посасывания яиц, больших, наполненных, двух разом. Он не раз задавался вопросом, а точно ли там, наверху, ничего не перепутали, наделив его ораторским умением, возможно в деле оральном он преуспел бы больше, лучше и достиг бы невиданных высот.

     Высот, впрочем, ни с кем другим, кроме Арса, он достигать не намерен, ублажать орально и анально он готов круглосуточно, лишь бы принцесска его была довольна. За «принцесску» он, конечно, получает от Арса чуть позже, когда, очнувшись и выйдя из оргазмической неги, тот вспоминает все нелепые произносимые Антоном ласковые прозвища, но тут же сдаётся над Антоновым «ну, Арс, я же любя и только в процессе».

     И действительно, только в процессе, в ласковых прелюдиях, в нежащихся от искренних прикосновений, они открываются друг перед другом, обнажаются не только телом, но и душой, и такие моменты так ценны ими обоими, что дуться Арс перестаёт от первого взгляда на пухлые Антоновы губы и обиженный взгляд.

     И льнёт губами, и шепчет в поцелуй все интерпретации Антонова имени, перемежая их приправленными «любимый, хороший, ласковый, милый, мой», а Антон… что Антон? Антон довольным котом лыбится и оттачивает своё мастерство орально и анально.

     Доставлять удовольствие вагинально и клиторально, к слову, у него получалось ничуть не хуже, но тот опыт он вспоминает как в кошмарном сне; сейчас уж точно, приснись такое, это вгонит его в депрессняк или не в стояк.

     Кстати, о стояке. Стояк каменный, не столько свой, сколько арсеньевский, маячит перед глазами. Член налитой, отсвечивающий гладью, смотрит в небо, заваливая горизонт, и Антон мысленно бьёт себя по рукам, лишь бы не потянуться к нему, не огладить нежными пальцами, не пройтись по выступающим венам, рельефом выпирающим на нём.

     Антон поддерживает Арса за ягодицы, удивляясь, в какой момент под арсеньевской поясницей оказалась подушка, приподнимающая его зад чуть выше и позволяющая Антону упереться подбородком в кровать и захватить два яичка в пропасть своего рта. Он посасывает их и перекатывает языком, словно снятые с палочек чупа-чупсинки.

     Господи, как сладко-то!

     Арс извивается, хнычет, сам тянется к своему члену, но сам же себя и перехватывает, закидывает руки за голову, удерживая их в замке. Отвлекается от горящего низа, понимая, что Антон так просто не даст кончить, измучает его томлением и Арс, скорее всего, когда-нибудь умрёт от оргазма, а что, вполне себе достойная кончина.

     Ёпть, даже в мыслях «кончить» вырывается вперёд.

     «А может дать ему кончить, а потом на второй заход» — мелькает и в Антоновой голове, но действия бегут впереди мыслей наперегонки и «сначала отмерь, потом отрежь» совсем не про него и Антон, последний раз втянув в себя переполненные яички, перекатив их языком, с некоторым сожалением выпускает их из своего плена, напоследок чуть сдерживая зубами ребристую кожицу мошонки.

     Не выдерживая издевательств, больше предстоящих, Арс из последних сил приподнимается на ослабших локтях, взгляд его затуманен, влажные волосы прилипли ко лбу. Он не видит Антоновы глаза, тот языком уже успел спуститься ниже и пробирается к сомкнутому колечку мышц, и Арс, впечатавшись взглядом в свой готовый разорваться от напряжения член, скулит пересохшими губами:

     — Дай мне кончить, Антон, — и уже умоляет, уговаривает, — я ещё смогу, правда.

     Антон отрывается, так и не дойдя до заветной цели, приподнимает голову, но у Арса локти уже подгибаются, он падает на спину, вертится, шепчет что-то непонятное и Антон встаёт на колени, тыльной стороной ладони успевает вытереть размазанные по своему лицу слюни и движется вверх, ближе к арсеньевскому выдоху.

     Челюсть затекла, губы онемели от напряжения, полуулыбка застыла на его лице маской и он тянется к Арсу, шепчет ему в губы:

     — Нет, малыш, придётся потерпеть, — и не видя Арсова выражения лица, да какое там выражение — застывшая гримаса мольбы, и только слыша его тихие поскуливания сквозь сомкнутые губы, Антон возвращается обратно, укладываясь между согнутых в коленях арсеньевских ног и, приподнимая того за ягодицы, поддерживая и одновременно разведя их в стороны, вбуравливается языком в сомкнутое кольцо, вызывая уже протяжный арсеньевский вой.

     Ураганом проносится в Антоновой голове, что ничего вкуснее арсеньевской попы, его члена, выделяющейся смазки и до одури вкусной спермы, сосочкам на Антоновом языке не приходилось пробовать до встречи с Арсом.

     Ну, ещё терпкий вкус арсеньевского поцелуя, но он вообще вне конкуренции — Антон улетал в запредельные дали, истекал слюнями только от одного вида арсеньевских губ, в особенности от увлажнённых его, антоновскими соками. Никакие бабулины пирожки и борщ со сметаной не сравнятся с ебашащими от Арса вкусовыми рецепторами.

     Истекающий Арс — личная, секретная Антонова ахиллесова пята. Знал бы Арс столь сильную Антонову зависимость от телесных арсеньевских жидкостей, уже давно бы вынудил Антона и бросить курить, и отказаться от вредных вкусняшек, и настроить режим. Но Антон, насасывая или вылизывая с усердием, растягивал процесс настолько долго, что Арс всегда находился в почти что полной отключке, не соображал; его разума хватало лишь уцепиться пальцами за Антона, как за якорь, чтобы не сойти с ума, выныривая из накрывающих его волн оргазмических удовольствий.

     — Не могуууу, — Арс выныривает из очередного погружения от секундной Антоновой передышки, — Антон, пожал…ста, — и тут же падает обратно, в самое жерло вулкана, почувствовав очередное вторжение Антонова языка в чувствительный, каждой клеточкой пульсирующий свод.

     Антонов язык вылизывает гладкие стеночки лучше, чем любой сотрудник клининговой компании; слюни заполнили весь его рот, они стекают по подбородку, из уголков губ, языком он загоняет их в Арсов зад, но от хаотичных движений его языка они вытекают, ручейком бегут по арсеньевской коже и Арс лежит уже на мокрой простыне, весь в липкой луже.

     — Боже, какой ты вкусный, Арс, — Антон наконец-то отрывается от намагниченного зада и приподнимается, опять усаживаясь промеж разведённых арсеньевских ног.

     — Неееееет, — из Арса вырывается почти что рык, нечто нечленораздельное. Тело готово биться в припадке, член болезненно отзывается, поняв, что долгожданной разрядки так и не наступит. Арс из последних сил переводит расфокусированный взгляд на Антона, — умоляю, Антон, я щас взорвусь.

     — Успокойся, мой маленький, — Антон и сам держится из последних сил, рукой уже не раз пережимает свой пульсирующий член. Он зажмуривает на секунду глаза, отвлекаясь от окружающей его картинки — мечущийся в испарине Арс, удерживаемый крепкой антоновской хваткой за бёдра; лужица на арсеньевском животе так и манит слизать её; перемешанные запахи, бьющие в нос, — сейчас всё будет, мой хороший.

     Разгорячёнными пальцами раздвигает стеночки, они податливые, обволакивают невесомо, выстраивая нежно-шелковый коридор прямиком к набухшей железе. Внутри чувствуется пульсация и Антон бы и рад продлить этот момент, но вид измучавшегося Арса, с пересохшими покусанными губами и собственный болезненно стоящий колом член, меняет его планы.

     Он направляет пальцы вглубь, прокручивает их и Арс заходится немым криком, чувствуя, что наконец-то змей-искуситель сжалился над ним и из последних сил дёргается вперёд, насаживаясь до упора на Антоновы пальцы.

     Антон от вида ожившего Арса начинает двигать рукой быстрее, трахая его, вгоняя и без того длинные пальцы ещё глубже, задевая выпирающий и чувствительный бугорок. От желания объять необъятное он разрывается, свободной рукой тянется к Арсовой промежности, сгорая от нетерпения добить Арса вусмерть, стимулируя простату извне; глаза лихорадочно бегают от арсеньевских зубов, прикусивших губу, до набухшей и готовой выстрелить головке и Антон тянется губами к ней, к малиново-блестящей, сладкой, истекающей собственным соком, ни на секунду не переставая играть внутри Арса пальцами на невидимом инструменте.

     Тянется губами к головке и… не успевает — сперма брызжет из арсеньевского члена фонтаном, заляпывая щёки Антона, завитки его волос, прилипшие к влажному лбу, попадая вскользь по губам и Антон с жадностью облизывает их, слизывает всё до капельки.

     Арс трепещет под ним, пальцы внутри сдавливаются разгорячённой пульсирующей плотью, обволакивают невиданным живым существом. Антон растерянно смотрит на бьющегося в судорогах Арса, на его подрагивающие бёдра, на член, так и стоящий колом со стекающими по нему подтёками. Ловит взглядом тень на лице от трепещущих ресниц, приоткрытый арсеньевский рот, беззвучно шевелящий губами и, повинуясь внутреннему импульсу, нагибается к Арсу, нежно обхватывает головку губами, чувствуя, как Арс вздрагивает под ним всем телом и замирает.

     Дыхание его чуть слышно, он лежит неподвижно и Антон, обнимая ртом арсеньевский член, переводит взгляд на его лицо — бледное, неподвижное, с прикрытыми веками и бесцветными губами.

     Волнение жаром опаляет уши, Антон выпускает изо рта член, аккуратно освобождается из обволакивающих внутренних объятий и ползёт к Арсу, тормошит его за плечи:

     — Арсень, Арс, — лепечет непослушным языком, целует Арса в щёки, ладонями обнимает его лицо, — Арс, очнись.

     Проходит несколько секунд или столетий, Антон потерялся во времени, и Арс открывает глаза, смотрит на Антона вполне осмысленным взглядом:

     — Доигрался, да?

     Антону плевать на претензии, он лишь сидит с глупой улыбкой на лице:

     — Такой ты у меня чувствительный, Арсень, — гладит его по щекам, заправляет за уши растрепавшиеся волосы, — я так люблю тебя, Арс.

     — Вот умру, будешь знать, — Арс уже вполне пришёл в себя, огрызается, не зло, язвительно. Арсений, такой Арсений.

     Антон ложится рядом, обнимает Арса, будто не виделся с ним миллион лет и очень соскучился, гладит его по щекам, по носу, тычется поцелуями куда придётся.

     — Ну ты чего, — Арс даже рад таким внезапно нахлынувшим на Антона чувствам, но предупреждает на будущее, — будешь меня так изводить, точно умру, вот посмотришь.

     — Не умрёшь, чудик, — смеётся, — от этого не умирают.

     Арс ведёт взглядом вдоль Антонова тела, останавливается на не опавшем, ещё твёрдом, но уже не таком возбуждённом члене:

     — А ты?

     — Я потом, сам, — настрой потерян, отодвинут другими эмоциями.

     — Нет уж, — Арс приподнимается и переползает вниз, ближе к Антонову члену. И откуда только силы у человека, удивляется Антон. Он бы от пережившей только что оргазмической комы валялся варёным пельмешком и не смог пошевелиться сутки.

     Но Арс настойчивый, его голыми руками не возьмёшь, голыми руками он сейчас берёт в плен антоновский член. Обхватывает кольцом, касаясь головки и движется вниз к основанию. Рука сухая, ствол сухой и чувствительный, и Антон морщится — терпимо, но приятные ощущения делить с болью не его конёк. Арс чувствует пробежавшее напряжение и опускается на головку губами, смачивает член враз наполнившими рот слюнями и толкает его за щёку, за другую, языком помогая перекатывать во рту.

     Антону много не надо, возбуждение накатывает с новой силой, он распластавшейся звездой лежит на кровати, прикрыв глаза, и абсолютно точно готов завершить сегодняшний вечер сносящим крышу оргазмом.

     На вопрос: «Чего не умеет Арсений Попов?», Антон со стопроцентной уверенностью готов ответить: «Арсений Попов умеет всё, абсолютно всё!», иначе чем объяснить, что Арсу потребовалось меньше минуты, чтобы член антоновский вновь стоял солдатиком, готовым отдать честь.

     Голова Антона кружится, во рту становится суше пустыни и пальцы поджимаются от нарастающего возбуждения. Арсеньевский рот принимает в себя разбушевавшийся орган и Антон уже готов, готов пролиться, как вдруг чувствует, что Арс прерывается и выпускает изо рта его член.

     Арс что-то говорит Антону, но голос до него долетает обрывками, не складывается в одно предложение, имеющее смысл. Он приходит в себя, приподнимает голову и видит Арсения, сидящего у него между ног. Точнее, сначала Антон фокусирует взгляд на своём члене, никому не нужном, одиноком и забытом. Потом переводит непонимающий взгляд на Арса.

     — Антон, ты слышишь? Чё-то у меня, кажется, шестёрка зашаталась, — пальцами со стороны щеки вцепился и языком изнутри подпирает. И сидит, действительно, полностью занят своим зубом, вмиг переключившись и забив на Антоново удовольствие.

     — Что? Сейчас? — оргазм машет Антону лапкой. Что это, нелепая отмазка, желание поиздеваться над Антоном в ответ? В голове гудит, член готов взорваться, нужна всего пара движений, пара ласкающих скользким языком прикосновений.

     Арс в ответ даже бровью не ведёт.

     — Никуда не денется твоя шестёрка, не выпала же ещё. Продолжишь, Арс? — шепчет пересохшим ртом.

     — Не могу, Антон, вдруг выпадет и я подавлюсь, вот нелепая смерть будет, да ведь? — облизывается, чертяка, и взглядом таким, озорным, стреляет.

     — Издеваешься, Арс?

     — Ага, — кивает, довольный, лыбится.

     — Ааааарс, — выстанывает Антон.

     — Ну ладно, — с задорными огоньками в глазах Арс наклоняется и вновь обнимает Антонов член губами. Пара скользких движений вниз-вверх и Антон выстреливает, заполняя арсеньевский рот тёплой спермой. Тот сглатывает, напоследок проходится языком по стволу, слизывает густые капли, целует головку и перебирается к Антону, укладываясь ему под бочок.

     — Насыщенный вечерок получился, да? — обнимая, Антон придвигает его ближе к себе и целует в висок.

     — Ага.

     — Как твоя шестёрка, реально шатается?

     — Ага.

     — Сильно?

     — Нуууу, где-то на 72. Из 100.

    End