•••
— Ты бы это, Арсюх, притормозил, — Матвиенко срать, на чьих ко́пьях скачет Попов, но друга предупредить — его святая обязанность.
Попов исподлобья окидывает развалившегося в кресле, поперёк гримёрки в очередном гастрольном городе, Матвиенко.
— Уже невооружённым взглядом видно, что вы посрались и щас письками меряетесь, кто кого переплюнет, — Матвиенко не останавливается.
— С чего вдруг такая забота? — хоть Серёга и лучший друг, а советов у него Арс не просил.
— Залететь не боишься? — Серёжа ржёт, — в венеричку, — ржёт ещё громче.
— Ой, Серый, не гони. Я мальчик взрослый, резинки ещё никто не отменял, — Арс ставит галочку в уме не забыть купить их.
Матвиенко, припомнив ночные сдавленные стоны из соседнего номера, заявляет больше для проформы:
— Ну-ну, сосут тебе тоже в резинке?
Кто кому там отсасывает, хер разберёт, но не один же Матвиенко с утра замечает почти послеботоксные губы Попова.
Арс хмыкает и отворачивается, давая понять, что не намерен продолжать разговор.
— Так кто кого? Счёт какой? — у Матвиенко свой интерес, доёбывает Попова не из праздного любопытства.
У них до репетиции концерта ещё хуева туча времени, надо же как-то его убить, а тут друга лучшего постебать, чем не занятие.
— Да хуй его знает, мы не считаем, — себе под нос.
— Арс, не в обиду будет сказано, — Матвиенко встаёт, подходит ближе, — я предупредить просто хотел. Ладно Шаст, восстанавливает своё гетероимя, но тебя-то куда несёт, не замечаешь?
Смотрит на Арса испытывающе, но Попову хоть бы хны, не реагирует даже, чистит чёрную футболку роликом, не оглядываясь.
— Ту историю замяли, но ты бы был поосторожнее, выплывет всё — и хана тебе, граф поповский, — Серёжа разводит руками, — прилипнет «пидорок питерский» и не отлипнет. Понимаешь?
Арсению похуй, и на предостережения, и на попадающиеся в сети непристойные его фотки, где лапает он на корпоратах длинноногих девчуль, понятно же, что для отвода глаз. А то видео, где его, так сказать, почти заталкивают в такси, придерживая при этом за задницу, ну, это просто так вышло, он не комментировал, оно и забылось.
И вообще, у него тут наклёвывается свидание деловое, возможно с продолжением после концерта, если он жив будет, да и оправдываться ему не к лицу:
— Закрыли лавочку, — выходит, хлопая Серого по плечу.
Матвиенко сплёвывает на пол, больше по инерции, тут же, опомнившись, растирает плевок ногой и заваливается обратно в кресло — у него-то девушки в каждом городе нет, ему только и остаётся, что руку мозолить по вечерам для сброса напряжения.
Завидует, короче, Серый, этим двоим — вроде, как и расстались, а секса вдвойне больше стало, одни стоны и долбёжка в стены чего сто́ят, с завидной периодичностью из разных номеров, хоть уши затыкай по ночам.
Надо подсказать, чтоб им на разных этажах номера бронировали, то, что соревнуются они в ебле друг перед другом, видно даже Позу, а он ещё тот наивный реалист.
•••
Антон слетел с катушек — слинял после концерта с фанаткой. Кто кому первый помаячил, Поз не уследил, да и в номер Шаст вернулся под утро, явно ахался где-то на стороне.
Не то чтобы Поз прямо шпионил за ним, но на правах старшего брата или друга, тут уже хер поймёт, кем он ему приходится, старался честь его блюсти — ладно с Арсом проебался, не уследил, как Антоха втюрился и влип по самые яйца в этого чистоплюя.
Но чтобы он делов не натворил, в подоле, так сказать, не принёс, взвалил на себя Димка это бремя ответственности собственноручно, иногда поглядывая на Антона с укоризной, но чаще мо́лча, и только если уж совсем Антоху несло́, вмешивался.
А Антона и несло.
Несло на волнах предоргазмических судорог, пока горячие губы нежно выцеловывали его бедро, проходясь своим шёлком вверх от колена, ладони поглаживали мягко и пальчики, тонко щекоча, заигрывая, пробирались выше, к поджимающимся от напряжения яйцам.
Антон, рот не закрывая, слюной давясь, посматривал вниз, на губы эти блядские, покрасневшие и слюнявые, зигзаги рисующие вдоль его бёдер, мурашками кожу поднимающие. На язык этот, змеиный, кончиком острым ласкающий, вбуравливающийся, сквозь волоски проходящийся, мокрый след оставляя.
Ноги у Антона потрясывает, как после бега, руками сзади за стену и комод цепляется, притронуться к себе и не думает даже, наблюдая, как член собственный сочится, каплями исходит, а губы, влажные, отсвечивающие гладью, обнимают головку нежно, обволакивают, посасывают сладко.
Язык гибкий, исполняя невиданный танец, кружит по головке, слизывая готовый пролиться нектар, цепляется за уздечку, скользит.
Антон рад бы насадиться до упора, до зубов, отпечаток оставляющий у основания, но рот этот, манящий, красивый, оскорбить и травмировать не хочет. Чуть двигается бёдрами вперёд, вперёд, проталкиваясь за щёки, попеременно за одну, другую, скользит по зубам, полозьями по твёрдой плоти проходящимися.
Постанывает, затылком теперь уже в стену слегка постукивает, с эмоциями своими не совладая.
А красивый рот открывается шире, принимая член глубже, в горло, сдавливая там спазмом. У Антона судорога по всему телу, заставляющая член упереться в язычок и замереть от столь тесного контакта и сдавливания, что сглатывает Антон сам, громко, с закашливанием.
Не выдерживает, хватает за волосы прекрасную голову, и тихо шепча себе под нос что-то типа прости-прости, начинает методичными движениями вперёд-назад помогать себе в приближении оргазма.
Узел в животе вибрирует нарастающе, распирая изнутри шаром огненным, Антон на последнем толчке вдыхает рвано, дыхание задерживает и со стоном, с онемевшими враз коленями и сведёнными судорогой бёдрами, выдыхает громко и расплёскивается, не сдерживаясь уже более.
Губы, член его обхватывающие, вакуумом до последней капли его в себя всасывают, языком облизывая головку, выпускают из прекрасного рта, а глаза вверх глядят, ловя веки прикрытые, ресницами подрагивающие.
И чувствует себя Антоха довольным детиной, которому после трудового дня бонус преподнесли, одарили щедро, взамен ничего не требуя. Получай и наслаждайся. Герой!
И уже вернувшись под утро в свой номер, Антон язычок юркий и губы вспоминает, удовольствием одарившие, как целовал он их до одури пото́м, слизывая остатки своей спермы с них, покусывая от переизбытка эмоций.
Так и вырубается на узкой кровати, не раздевшись и будильник не поставив, в очередной раз опоздав на утренний сбор, выведя на маты из последних сил сдерживающегося Стаса.
•••
Антон, не выспавшись, залетев последним в автобус, ловит на себе матерные взгляды от всех, протискивается на своё законное в последнем ряду место, стараясь в глаза соратникам своим не смотреть, что проебался он снова и сам прекрасно знает.
— Кофе будешь? — Попов протягивает стаканчик, хоть и бывший он теперь, но Шаста нереально жаль, а Попов не изверг, недосып чужой понимает, хуже некуда, проверено им самим.
Шаст, благодаря кивком, хватает возрождающий к жизни напиток, удивляясь, как Арсу удаётся вставать в такую рань и чувствовать себя при этом сносно, шутить, каламбурить в пути, останавливаясь ещё и пофоткаться. Ведьмак, не иначе.
Видя Поза, пробирающегося к нему по проходу, Шаст глаза прикрывает, пытаясь избежать нравоучений. Боже, как задолбали они Антона. Подождал бы ты, Диман, пока Шаст перебесится и всё встанет на свои места, но, приоткрыв один глаз, видит Поза, траекторию движения своего не меняющего, и вздыхает громко, с сожалением.
— Ты как? — Дима всё-таки сама тактичность, — в норме? Таблетка не нужна?
Шаста головные боли в последнее время замучали, вы́таскал все таблетки из Диминой аптечки.
— У меня кофе, — Антон кивает на стаканчик в руке, — спасибо, Диман.
Поз в ответ кивает, переводя взгляд на Попова, понимая, кто с Шастом поделился и направляется обратно к своему месту.
На репетиции Шаст постоянно отвлекается, уведомления так и пиликают на телефоне, раздражая этим всех.
— Шаст! Ты если себе приложение скачал, то об этом всем знать необязательно, — Арс не выдерживает первым, — звук убери!
Остальные ответным взглядом его как бы благодарят, но взрыва Арсова опасаются, может ревнует он так Шаста, кто этих бывших разберёт.
Антон зло фыркает в ответ, последний раз что-то пишет и отключает телефон, совсем.
Концерт отыгрывают на отлично, со зрителями на одной волне. Шутки льются как из рога изобилия, в зале, как правило контингент женский, им шуточки про кекс подавай, на грани, а парни на сцене в этом, как рыбы в воде, налегке в роли вживаются.
Какие же они всё-таки молодцы, превратить хобби в работу, нехило так оплачиваемую, это постараться надо уметь. Или же в прошлой жизни нужно было подсуетиться и на эту жизнь предзаказ оформить, согласовать и оплатить, чтобы сейчас только удовольствие получать.
Фотосессии под запретом, поэтому сложив концертные одежды, прямиком на такси, в этот раз без вечернего застолья — устали, сил нет на разговоры, направляются в отель, распределившись по машинам как обычно — Шаст с Поповым даже в одном такси с недавних пор стараются не пересекаться.
Арс, не выходя в отеле, определяется с новым местом, уже не вешая лапшу Серому про ниоткуда взявшиеся дела в другом городе. Матвиенко только головой качает, всё понимая — понеслась пизда по кочкам, прикидывая, сколько же ему времени понадобится, чтобы перебеситься и забыть этого двухметрового дылду.
— Поз, ты это, таблетку всё-таки дай, — у лифта Шаст не выдерживает, — голова раскалывается, щас спать завалюсь.
Диман делится, он за него в ответе, своём собственном.
Серёга, ближе к полуночи, проебав где-то свою зарядку, тихо стучал к Арсу в номер, совершенно не надеясь на то, что он там окажется.
И правильно.
Арс в это время, на смятых уже простынях другого отеля, выгибался, стоя в коленно-локтевой, отклячив задницу и впускал в себя влажный, длинный и до одури ласкающий гладкие стенки, язык. А обладатель сего инструмента, использовал его по назначению. Умело лавировал от стеночкам к выходу, скользя по кругу сжимающихся и разжимающихся мышц, розовых, влажных, скользких и вкусных.
Язык свой вытаскивал, облизываясь и вновь резко вонзался, вызывая Арсовы громкие вопли.
У Арса поясница даже в испарине, капельки пота, слизываемые шершавым языком, вызывают мурашек табун и Арс, поскуливая, качается назад, насаживаясь на язык с остервенением, шепча пересохшими губами:
— Глубже, герой мой, глубже…
К языку, Арс чувствует, круговыми движениями добавляется палец, мягко играясь около входа. Арс не выдерживает, чуть приседает на ослабших коленях, членом своим, каменным, пытаясь коснуться простыни, ощутить прикосновения и там, и тут.
— Не, не, не торопись, — слышит голос сзади, — успеется, — чувствует, как крепкие руки его за бёдра вверх тянут, языком ещё больше впиваясь внутрь, играясь там по полной, раздражая слизистую, доводя Арса до неконтролируемой дрожи.
А потом Арс и зубы чувствует, прикусывающие аккуратно вход весь, в рот чужой как будто входящий полностью. Арс извивается, терпения не хватает, так хочется получить уже разрядку и одновременно оттянуть этот момент.
Он только подмахивает, попой своей виляя, как проститутка дешёвая, не стыдясь действий, со стороны выглядящих по́шло и призывно. Такую жопу только и трахать, не отрываясь, круглосуточно, круглогодично, впиваться длинными пальцами в округлые ягодицы, до отметин красно-белых, до синяков утренних.
Что, собственно, и делают с Арсовыми ягодицами чужие руки, ближе к себе притягивают и членом, крупным, колом стоящим, врываются в готовый к принятию вход, влажный, покрасневший, растянутый и блестящий от смазки, текущий весь.
Арса трахают глубоко, перемежая ритм резких толчков с медленным скользящим извлечением, почти профессионально, играя на струнах последней арсеньевской выдержки, практически поднимая его зад, отдельной какой-то живущей от Арса жизнью.
Разум Арса точно его покинул и возвращаться не собирается, он просто не в силах понять звуки, вырывающиеся из Арсова рта — стоны вперемешку со всхлипываниями, скулежом и нечленораздельными то ли повизгиваниями, то ли слогами непроизносимыми.
Он, как гуттаперчевая кукла, извивается всем телом, пытаясь получить как можно больше удовольствий от каждого прикосновения.
Внятные слова из его пересохшего рта уже не произносятся, но тянущиеся к своему члену руки дают понять, что он готов к разрядке, готов излиться и улететь за пределы своего разума.
Крепкие руки приподнимают его, прижимают два потных тела друг к другу, и толчками, уже не прекращающимися, изменившими угол и задевающими простату до запредельных ощущений, дотрахивают Арса до выстреливающего спермой члена.
Почувствовав теплые пальцы на пульсирующем своём члене, Арс вскрикивает, откидывает голову назад на чужое плечо его героя и заходится в конвульсиях, содрагаясь всем телом. Куклой, теперь уже тряпичной, обмякает в чужих руках, позволяя уложить себя поперёк широкой кровати, ощущая нежные поглаживания и лёгкие поцелуи по гладкой коже.
Сперма вытекает из него, и засыхая, стягивает кожу, марает простынь, но Арс уже проваливается в сон, вымотанный долгим днём и не менее долгим сексом.
Про резинки в правом кармане куртки он, само собой, так и не вспомнил.
•••
Утром, в холле отеля, готовые к выезду в новый город, в новый день, никто и не задаёт вопросов об отсутствии Арса, иногда изредка поглядывают на Шаста, пытаясь найти в его действиях нервозность.
Матвиенко, с сумкой Арса в одной руке, другой катя́ свой чемодан, старается не сталкиваться с Шастом глазами.
Матвиенко просто хороший друг, он ничего не знает, ничего не видит, он помогает корешу, застрявшему по неизвестно какой причине вдали от номера отеля, перетащить его вещи.
Арс же, никому ничего не объясняя, заходит в автобус, забравший его из другого отеля, во вчерашней одежде и прочитать в его скрытом чёрными очками взгляде совершенно ничего невозможно, ни оправданий, ни извинений, если бы они и были.
Проходит в середину, разваливается на двух сиденьях, вытянув ноги в проход и положив под голову прихваченную с другого места подушку, замирает, смотря в никуда или впав в состояние временной спячки.
Стас, переглядываясь с Позом, как самым ответственным и благоразумным из этой компашки, хочет сбросить всю ответственность за действия Шаста в этом туре на него, взяв на себя разговор с Поповым.
Уж если Арс не ночует в отеле, то дела плохи и скоро Шаста прорвёт, хорошо бы не на концерте, там всё может выйти из-под контроля и никакие его ножницы не смогут спасти ситуацию.
В этих думах он и сам впадает в дремоту, ругаясь, что послала же ему жизнь этих двух идиотов.
•••
Антон целуется с усердием, протяжно, впитывая в себя весь вкус чужих губ, с еле заметными нотками мяты, как от недавно выпитого мохито.
Как же он соскучился по поцелуям, кто бы только знал. Поцелуи, в юности не доставлявшие такого дикого удовольствия, сейчас в топе Шастова рейтинга.
Он знает тысячу и один приём захвата верхней губы и ещё столько же нижней, а по смятому от страсти рту второго участника, готового отдаться в засасывающий водоворот, он вообще золотой медалист.
Как же сладко, как приятно, боооооже.
Получив ключи от сегодняшнего номера на другом этаже, да практически в другом корпусе, в отличие от всей компании, Шаст решил, что шанса своего он сегодня точно не упустит.
Это, в принципе, поняли все, когда извиняющимся тоном администратор на ресепшене в отеле раздавал им ключи от номеров и Шаст, среагировав первым, внаглую вырвав брелок из чужих рук, радостной походкой направился к лифту, не оборачиваясь на кипящие недовольством чужие взгляды.
У него травма, ему можно, отстаньте от него все.
И все отстают, входя в спермотоксикозное положение коллеги, иногда чуть завидуя ему, но чуть-чуть.
Шаст даже на концерте был в каком-то приподнятом настроении, шутил, балагурил, заигрывал с залом, сам восторгаясь своими шутками, подпрыгивая в каком-то немом восторге.
Что вечер у него уже запланирован и забронирован до утра вперёд, никто и не сомневался. Ещё до концерта он висел в телефоне, строчил какие-то по объёму и по времени почти что письма, изредка губы прикусывая в ожидании ответа.
Записывал голосовые, уходя из зоны слышимости чужих ушей, что-то кому-то то ли доказывая, то ли убеждая в чём-то.
Поз и спросил бы, да природная сдержанность и поддерживаемый им принцип невмешательства в чужую личную жизнь не давал ему нахально давать Шасту наставления. Шаст ведь не ребёнок, мог и послать матом и совсем без уважения к старшему.
Вот Дима и не лез, только смотрел с сожалением и опасением, что утро завтрашнее им готовит, определяя для себя, что за полчаса до выезда разбомбит дверь Шастова номера, если тот не возьмёт трубку. В то, что Антон напрочь стал игнорировать будильник на телефоне, то ли просто плюнув не заводил его, то ли не слышал от крепкого сна, он уже убедился.
Арс на Антонову эйфорию от предстоящего вечера не реагировал, слушал себе что-то в наушниках, ни словом, ни взглядом с ним не обмолвившись. Лишь на концерте, поймав витающую в воздухе чарующую магию их взаимодействия, поддерживал любые его вбросы, отыгрывая их до конца, что и зрителям в зале, и участникам на сцене оставалось лишь удивляться их удивительному контакту.
И сейчас Шаст, распластавшись на огромнейшей кровати своего номера, ещё пока одетый, но уже предельно возбуждённый, обхватив ногами другое тело, не менее крепкое, целовал в губы его обладателя, оттачивая все свои умения в облизывании, посасывании и нежном покусывании нижней сладкой губы.
Димино шпионство он просёк сразу, ещё на первых порах, смеясь про себя его недогадливости.
— Я, как бы, Дим, больше по мальчикам, неужели не заметил за последние годы? — так и хотелось Шасту выпалить тому в лицо, пресекая все его готовящиеся для Антона нравоучения, — и это желание большого сочного члена внутри себя чувствовать или с напором вдалбливаться в податливое тело так просто не искоренить! С ориентацией это не работает, Дим! Ну какая фанатка, ей богу, Дим, когда тут тело манящее, гибкое, ладное, так и просит отлюбить его, языком заласкать, проникнуть в самое потаённое сладкое местечко.
Антон руками шарит по лежащему на нём телу, лезет под рубашку, вниз, в брюки, рукой оглаживая ягодицы.
Но сегодня он готов отдаваться. Готов принимать долго, страстно. Готов получить столь желаемую ласку, готов с головой ринуться во власть кипящего огнём и пеплом вулкана, готов сгореть сегодня. И такую возможность он с руками и ногами не отпустит от себя, зубами вырвет.
Сам, распалившись до предела только ожиданием, с порога притянув к себе мужское тело, на сегодняшний вечер и продолжительную ночь, являвшегося его постельным партнёром, шепчет тому в губы, смазано ведя языком по гладковыбритой щеке:
— Делай со мной всё, что хочешь, мастер.
Постельных дел мастер, наступая Антону на ноги, ведя спиной его к кровати, опалив горячим дыханием, шепчет в ответ:
— Ловлю на слове, герой, — и, придерживая Антона поперёк спины, валит на кровать.
Он целует Антона сначала нежно, по-девчачьи робко, проходясь невесомо губами по векам, ненадолго останавливаясь, замирая. Затем переходя мелкой дорожкой к уху, языком щекочет столь чуткую раковину. Антон гусиной кожей покрывается от этих касаний, соски уже чувствительными шариками набухли, от прикосновения одежды ещё больше твердея.
Мастер из сегодняшней ролевой игры, садится на Антоновы бёдра, сквозь брюки ощущая напрягшийся орган, но игнорирует это возбуждение. Это потом, это позже.
— Красивый ты, Антон, — оглядывает его сверху вниз, ладонями оглаживая возбуждённые соски сквозь одежду, не торопится, нагнетая Антоново нетерпение.
Антон млеет, взгляд уже затуманенный, губы облизывает не переставая.
Чувствует как ладони водят по его подрагивающему животу, пальцы пощипывают волосяную дорожку, выбивающуюся поверх джинсов, идущую вверх, к пупку.
Руки мастера поднимают край Антоновой футболки и закидывают его наверх, поверх головы, вместе с Антоновыми руками, прижимая их к кровати. Горячим дыханием сквозь футболку он обдаёт Антоновы губы кипятком, дышит ему в рот, нежно покусывает, двигаясь от верхней губы к нижней.
Прикусив Антону подбородок, слышит тихий скулёж, одновременно ощущая его вздрагивающие бёдра и член, выпирающий уже основательно из джинсов.
Резко убирает с Антона футболку и впивается ему в губы жадно, целует смачно, мокро, жаром обдавая.
Звуки сбившихся дыханий, влажных причмокиваний, распаляют друг друга, заставляя тела ёрзать и прижиматься плотнее, елозить, притираясь возбуждёнными органами.
Антон от нетерпения уже мокрый весь, потный, дышит горячо:
— Сними с меня футболку… раздень…
Горячие руки и футболку с Антона снимают, и джинсы с трусами стягивают, невзначай губами члена касаясь мазком так, что Антона вверх подбрасывает от простреливающего пика, враз пронзившего каждую его клеточку.
Антон чувствует кончик языка по пупку его проходящийся и вверх по коже мазки влажные ощущает. Поцелуи нежные у сосков останавливаются.
— Красивый, — голос бархатный на Антона музыкой льётся, влажный язык по бусинке проходится.
— Нежный, — зубы ласково горошину прикусывают.
Антон ладошками потными рубашку мастера из брюк вытаскивает, тела хочется, близко, прижаться, почувствовать весь жар:
— Хочу тебя, — не слышно почти, губами спёкшимися, — чувствовать.
Антонов друг рукой одной себя раздевает, а другой Антона поглаживает, контакта с кожей не прерывая, освобождается от оков своих и телом стройным, всей тяжестью на Антона ложится, руками обнимает, проходясь по бёдрам его, бокам.
Член Антонов к животу прижимается, смазкой собственной истекая и тела́, прильнувшие друг к другу, ею заляпывает. Трётся своим членом о другой, также колом стоящий, на что мастер отстраняется от Антона, сам в возбуждении заходящийся и вниз спускаясь по Антонову телу, губами мягкими головку мокрым шёлком накрывает.
У Антона ноги непроизвольно, от прикосновений пронизывающих, в коленях подгибаются и он бёдра сводит, голову мастера промеж них зажимая. А мастер играется с Антоновым членом, леденцом посасывает, кружит по стволу, по венам набухшим. Проходится кончиком языка вниз, к мошонке, втягивает в горячий рот поочерёдно яйца, в возбуждении сжавшиеся.
Антон только стонет, скулежом заглушая свои же несдерживаемые выплески, а мастер вниз поцелуями спускается, руками ягодицы Антоновы приподнимает и разводит их, направляясь к манящим врата́м.
Сознание Антона вырывается к потолку шаровой молнией и рикошетом стены проходя, взрывается где-то посреди комнаты от языка скользкого, внутрь проникающего, стеночки гладкие вылизывающего.
Но Антона нет уже здесь, он крупной дрожью бьётся и всхлипы громкие, взахлёб, от наслаждения уже не сдерживает.
— Вкусный, — язык внутрь, на выходе цветок пульсирующий в одиночный поцелуй затягивает.
— Сладкий, — на повторе, глубже проникая и целуя, всасывает.
Антоновы бёдра практически на весу поддерживает, пальцами впиваясь в ягодицы, а язык вбивается в пульсирующий вход ритмично, доводя Антона до новых высоко звучащих стонов.
— Мм… м… Ааа… а, — Антон голову приподнимает, невидящим взглядом реагируя на прекратившуюся вдруг ласку и уже по-новой, громче и звонче выкрикивает свою реакцию на одновременно утонувший во рту партнёра свой член и проникающие внутрь себя пальцы, лихорадочно двигающиеся, ласкающие живую плоть.
Запредельные ощущения. Взрывные. Горячие. Уносящие с этой планеты.
Антон и взрывается осколками от получаемого удовольствия, каждая клеточка его тела теперь является источником фейерверка, за секунду захватывая следующую, и следующую, и так по кольцевой, пока весь Антон не становится мерцающей субстанцией и не изливается в горячий рот, содрагаясь в судорогах накрывающего его с головой оргазма.
Но у мастера другие планы на количество Антоновых оргазмов и он, выпив до капли разлившееся Антоново удовольствие, плавно вытянув пальцы из сжавшегося входа, уверенным движением подтягивает Антона к себе и толкается внутрь влажной головкой в трепыхающийся ещё свод.
Не успевший ещё опасть Антонов член вновь наливается, сочится нектаром дурманящим, готовый к новым свершениям.
Антон с полуприкрытыми веками, повторно нырнув в кипящие волны, шире раздвигает ноги, обхватывая вдалбливающееся в него тело и спустя несколько фрикций вновь кончает, истекая остатками накопившейся жидкости, выстанывая в целующие его губы наступившую разрядку.
Словно участники марафона, упавшие без сил, но довольные двойной победой, закрывают глаза в блаженстве, улыбаясь мыслям о предстоящем ещё позднее повторном забеге.
— В душ позже? — руки и ноги не хотят шевелиться.
— Позже, — Антонов гость тоже без сил.
В тёмной ночи́, повторно сплетаясь вновь разгорячёнными телами, гость шепчет Антону, изначально зная ответ:
— Повторим, герой?
— С удовольствием, мастер, — Антон тянется губами и целует того в висок.
Утром Шаст вышагивает бодро, очками чёрными свой взгляд наглый и довольный прикрывая, но улыбку, сколько ни пытается, скрыть не удаётся.
В холле отеля не задерживается, проходит сразу в автобус и Матвиенко чётко читает в повороте Шастовой головы на Арса победный счёт в его пользу. Попов же только огрызается ответным взглядом «выкуси».
Блядство, полнейшее, и что они только себе позволяют, а это ещё тур не закончился, половина городов ещё не отработана. Трахальщики века, блин.
•••
Стас проводит разбор полётов громко, от чего половина слов получается частично со съеденными окончаниями, но смысл всем понятен.
Разборка касается больше всего, конечно же, Шаста. Внутреннее уважение к Арсу не даёт Стасу при всех, хоть и всех своих, прилюдно его в чём-то, не касающегося работы, тыкать носом.
Проебался-то, понятно, один Антон.
Дима с Матвиенко, являясь по сути, просто присутствующими и заложниками ситуации, оказавшимися в числе первых, вошедших в автобус, всех других Стас предусмотрительно попросил подождать снаружи, сидели с поникшими взглядами, будто тоже в чём-то провинились.
— Шаст, — голос у Стаса донельзя высокий, — ты головой своей думаешь вообще? Ты что творишь? Ты что устроил сегодняшней ночью?
Антон ничего и не устраивал, немного поддался влечению, возбуждению и плотским желаниям. Какая ночь была, боже, Антон глаза прикрывает. У него до сих пор во рту пересыхает и узел внизу живота затягивает, как только вспоминает об этом.
Восхитительная была ночь, Стас, не завидуй. Антон в расслабленном состоянии полулежит на сиденье. Дело ему до Стасовых терзаний нет, ему так хорошо, что это «хорошо» перекрывает весь негатив.
А негатив действительно был. Утром, при выселении, сдавая ключи и рассчитываясь, администратор за стойкой, девушка, глядя на Стаса, с улыбкой приглашала их снова при следующем прибытии в город, заселиться в их отель и непременно парня того, высокого и симпатичного, легенду этого отеля, обязательно привезти с собой.
— Легенду? — Стас аж поперхнулся. — Легенду? — он что-то пропустил видимо и не в курсе, чем таким Антон здесь засветился.
— Очень горяч, — на немой вопрос заметила девушка, потупив взгляд, — … громкий такой…
Наткнувшись на вытаращенный и уже достаточно злой Стасов взгляд, попыталась перевести всё в шутку, сама испугавшись своего болтливого языка или вероятности получить по шапке, а хуже, так слететь с должности, общаясь фривольно с клиентом и тихо ретировалась, пожелав удачной дороги.
Стас кипел, брызгал метафорическими слюнями, но благо, времени выяснять, имелись ли камеры на этаже и кто был Антоновым гостем, не было, но полученной информации было достаточно, чтобы сделать выводы — раз слышны были Антоновы стоны и его громкие возгласы, значит, имели-то его, а значит и гостем была совсем не девушка.
Эта мысль прошибла Стаса мокрым холодным потом. С Поповым он ещё как-то смирился, их взаимодействие можно объяснить другим людям, но чтобы мужика приводить в номер и ахаться там всю ночь напропалую, это уже ни в какие ворота не лезет.
Наглый, бессовестный Шаст! Подлец, урод, гад! Пидор! Стас зол, он сейчас разорвёт Шаста голыми руками.
Всё это, но более корректно, Стас только мыслями ругался грязно, он и высказал Шасту.
А с Шаста как с гуся вода, даже очки не снял.
— Арс, ну хоть ты его усмири, — Попов всё-таки последняя его надежда. — Дааа, ты и сам хорош, — тут же тянет Стас разочарованно. Вымотался.
Попов и взглядом не ведёт.
— Ты! — Стас тычет пальцем на Шаста, — Отныне ты будешь жить в номере, у меня за стенкой. И ночевать в номере! — в голосе строгие нотки, — Антон, ты понял?! Я не знаю, по каким отелям ты там ошиваешься, кого и кто тебя там дерёт, — Стас даже покраснел при этих словах, — но оставшийся тур пройдёт под моим присмотром. Личным.
Оглядывает этих двоих:
— И ты, Арс, — строго, но тут же сбавив тон, — я прошу тебя, ночуй в отеле, чтобы этому остолопу неповадно было. Понятно?
Оба синхронно кивнули.
— Устроили цирк тут, — продолжает, — вы друг другу рога наставляете на эмоциях, а мы все свидетели ваших отношений, между прочим.
На этих словах Позов с Матвиенко переглядываются как взятые в заложники, соглашаясь со Стасовыми словами.
— Сядьте и поговорите по-мужски, нам ещё работать вместе, не ставьте всех под удар. Вы же попадётесь когда-нибудь со своими выкрутасами, придурки, и нас заодно прихватите, понимаете?
Стас устало присаживается на сиденье напротив:
— Вы-то где были? — обращаясь к Серёже с Димой, им тоже всё-таки прилетело, — видите же, что с ними творится.
•••
— Увидимся через неделю, а у тебя, — обращаясь к Шасту, — сутки на отдых, потом рекламу снимаем, не проспи, — Стас садится в такси, — умоляю, Шаст, ложись спать, ты все нервы мои вымотал за этот тур, не опаздывай.
Антон не дурак, здоровый сон прежде всего, но какой тут сон, если сегодня ещё работать и работать, принимать или отдавать, постанывать или выть в голос, тут уж как пойдёт, думает Антон.
Садится в своё такси, торопится сильно, так ни с кем и не попрощавшись толком, всё равно через неделю увидятся, лететь же всем вместе.
Серёжа, поднимая на Арса вопросительный взгляд:
— На самолёте? — Арс решил лететь сразу в Питер, — ты же не любишь. Почему не на поезде? Или оставайся, отдохни, перелёт за перелётом.
— Уж лучше сразу, не расслабляясь, а потом в горячую ванну и на сутки в кровать, отдыхать, — Арс и не оправдывается, просто объясняет своё решение.
— Как хочешь, — Матвиенко уже мыслями дома, в тёплой постели, — созвонимся.
— Пока, Серёж, — Арс обнимает его, как всегда, с любовью, и, с сумкой наперевес идёт к своему такси.
•••
— Арс, Арс, Арс, долго ты как, — Антон встречает на площадке, ногой дверь придерживая. За грудки того хватает, притягивая ближе.
— Тох, — Арс между поцелуями, — час не виделись, глупый, — руками за шею обнимает, практически повиснув на нём.
На ходу Антон заталкивает его в квартиру, сумку с курткой скидывая с него и в ванную, за бёдра ухватив, впереди себя ведёт:
— Не могу ждать больше, пойдем быстрее.
— Дурачина, — Арс только смеётся.
— Ааааа-рр-с, — тянет ему в пах Антон, сидя уже на коленях перед ним, брюки растёгивает, стаскивает с него, — я соскучился, — прижимается чуть выше волосяной дорожки, втягивает носом знакомый запах.
— Антох, сначала в душ, я пропах с дороги весь, — а сам руки в кудри Антоновы запустил и прижимает к себе близко-близко, спиной назад выгибаясь. Господи, как сложно отпустить его. — И я соскучился, сильно.
Антон с себя одежду скидывает рывками, всё больше Арса вперёд раздевая, пальцами торопливыми рубашку его расстёгивает, придумали же одежду неудобную, шикает.
Заканчивают раздеваться уже по отдельности, запутавшись в трусах, носках и в душ, под тёплые струи.
Вода успокаивает, суету смывает, обнажая души. Стоят, прижавшись друг к другу, наскучавшись в почти что разлуке — быть рядом и не дотронуться, самая что ни на есть настоящая разлука.
Антон в глаза Арсу смотрит, наглядеться не может:
— Арс, так соскучился по тебе, — чуть громче обычного, чтобы заглушить шум воды, — полтура не вместе.
— Сами виноваты, переборщили, — Арс целует Антона в мокрую щёку, — я последние дни думал не выдержу.
Отцепиться друг от друга не могут, тычатся губами, щеками прижимаются. Вода стекает по мокрым волосам, льётся по лицам. Отодвигаются, в угол прижавшись. Так бы и стоять здесь вечность.
— Я так люблю тебя, Арс, — глаза в глаза.
— И я тебя, — глаза в глаза.
— Арс, давай как раньше, один номер на двоих брать, я не выдержу больше таких туров.
— Давай, — Арс соглашается безоговорочно.
Уже позже, в постели, налюбившись и насытившись друг другом, лежали, переплетёнными телами сплетясь.
— Повторим, герой?
— С удовольствием, мастер, — Антон тянется губами и целует Арса в висок.
End