Её концентрация.
Быть может, она не совсем проступает такой, какой кажется другим.
– Концентрация? – Джинн.
Подсветка верхних, самых часто используемых кнопок на панели рябит в глазах красным, лоб прижимается к верхней части руля, не обращая внимания на холодную жёсткость. Обычно за длинный солнечный день машина успевает знатно нагреться, что от каждой прилегающей поверхности, – будь то кожа или лобовое стекло, пластиковые чёрные панели управления, – чувствуется жар и духота, не граничащие с комфортным пребыванием.
Вот так, прижимаясь головой впереди, девушка с прикрытыми глазами находится в таком положении пару минут, затянувшись в мысли. Тишина; ни звук мотора, ни радио. Абсолютная тишина, дающая сосредоточиться. Голубые глаза поднимаются от салона авто к стеклу, смотрят в серые стены парковки, что находятся так близко: и хорошо, что утром не было мест поближе, и пришлось ехать поодаль, ища парковочное место в скрытом верхушками зданий от солнца месте, где почти никто и не стоял. И всё равно жарко. Только тут другой случай, как понимает сама Гуннхильдр, – усталость и привычка отдаваться мыслям.
Директора с каждым моментом, когда собственное сбивчивое дыхание слышится из тяжело поднимающейся груди, – как притягательно, всё же, качается при вдохах и выдохах собственная грудная клетка, – всё меньше перестают волновать рабочие вольности. Вообще люди.
Их нет. Почему бы ей не представить, что их нет?
Мало того, что это была последняя пятница месяца, так ещё и собственное тело как нельзя кстати уже как несколько дней очень чувствительное и отзывчивое на каждый шаг и... мысль. Трудно было находиться на рабочем месте за золотистой треугольной подставкой с инициалами, потому что на столе беспорядок из бумажных вещиц самого разного происхождения, а в голове не беспорядок, а бардак. Нехорошо было отвлекаться посреди бело-чёрных таблиц отчёта на сообщения любимой женщины, так ещё и позволять ей говорить в таком тоне... Приказном, унизительном для такой должности, но более желанным в тот момент, чем распорядок таблиц. В них кроется самая настоящая тюрьма трудоголизма, а на экране смартфона – двухсмысленные сообщения поддержки и шутливая просьба расслабиться "...единственным способом, что можешь себе позволить ручками, когда закроешь кабинет от секретарей".
Джинн теряется взглядом, потому что ни на что не хочется смотреть, так что просто откидывается на спинку водительского кресла, поведя плечами. Глаза с усталостью прикрываются вновь, а представление строит отдельные, нечёткие картинки, развивающие интерес к своим чувствам. Физическим. Левая рука поначалу зарывается в волосы, но потом оставляет итак небрежно собранные локоны в покое, переместившись к животу в непримечательном жесте.
Кажется, это было несколько дней назад? Несколько дней, как Джинн отходит от чужих выходок в пользу безупречной помощи Лизы, – своей девушки, – и максимально жестоко оттянутого оргазма чужими руками. И не только.
Голова запрокинута, насколько позволяет подголовник на сиденье, но перед глазами стоит этот образ стоящей на коленях любимой прямо перед... Так прекрасно было наблюдать эту картину, спадаюшие русые волосы сначала на колени, когда на груди и животе отзывались поцелуи, а потом куда-то вниз, когда хитрое лицо поравнялось с ногами...
Она же может сейчас сделать что-то не по своему жизненному регламенту? Можно отвести себе время между графиком на что-то нехорошее? И в своём дневнике или ежедневнике написать все свои плохие мысли, а не распорядок встреч и собраний.
Плохие мысли. Мысли о Минчи. Взгляд Минчи.
Рука щадяще проходится по шуршащей белой рубашке, будто успокаивая или наоборот подогревая интерес – партнёр всегда вначале ограничивается только таким, а потом плавно ведёт действо выше или ниже, куда было нужнее, где было горячее.
Сквозь ткань поглаживает грудь, чувствует очертания лифа, но думает, что этого пока что достаёт, а затем опускается обратно к животу, пощупывая мышцы пресса.
— Блять. — Хмурое выражение лица. — Я совсем не понимаю, что делаю. — Смягчается. — А смысл... было ждать конца рабочего дня?
И это именно Лиза Минчи её испортила на подобное. Не терпеть и делать.
Весь день ходить как на иголках, чувствуя тяжесть и липкость ниже живота. Это не особо может быть заметно остальным, особенно, когда есть возможность уединиться на своё рабочее место, но если поставить себя в роль "жертвы" – мало не покажется, потому что все взгляды будто читают внутренности вплоть до мозга и костей, осуждают и готовы сожрать сию же секунду. Должно быть стыдно, и да, – оно таким и бывает, но всё улетучивается из головы при новой порции разврата в голове. Всего лишь пережить этот период. И так каждый месяц.
Ширинка почти беззвучно расстёгивается, освобождая низ рубашки: ткань немного приподнимают рукой, но в слегка раздражённом взгляде не стоит ничего, кроме как желания. Кусочек рубашки она берёт в зубы, таким образом, оголяя для себя низ живота и бёдра.
— Насколько... быстро это выйдет? — Думается, когда глаза бегают по штанам и коленям, которые выдают лёгкое потрясывание.
Ладонь в поглаживании разворачивается вниз, два пальца подцепляют брюки и, через пару похожих движений, оказываются под бельём. Девушка пытается широко расставить ноги, как и всегда привыкла, в принципе, сидеть в любом кресле, но салон машины не особо большой для таких манипуляций, так что ноги прижимаются к панелям, хаотично меняя своё положение.
— Не знаю, насколько всё плохо. Но мокро и жарко. — Снова неозвученные мысли.
Правая рука поглаживает бедро сквозь одежду, чувствуя натяжение ткани; голубые глаза вновь отказываются смотреть вперёд, наблюдая лишь картинку где-то далеко в сознании. И снова в представлении чужой взгляд, свободно гуляющие руки по просторам тела. Уже своего тела.
— Мх...!
Случайно вырывается короткий тихий стон с восходящей интонацией, когда пальцы медленно начинают стимуляцию, наконец, переставая игнорировать комья чувств, засевшие уже под глотку. Достаточно быстрый темп, – таким пользуется она только тогда, когда отдыхает одна, ведь партнёру не всегда нравятся эти быстрые интрижки "одежда-руки-поцелуй" и, возможно, это как раз единственное, что не совпадает с картинкой из воспоминаний, играющих в данный момент.
— Джинн, — Мысленно мелькает чужой сладкий голос. — Сосреготочься.
Сосредоточиться на работе. Отдать себя плану и делу.
— Мь! — Выдавленное с нетерпением и злобой.
Сосредоточиться на себе. Впервые.
Сил больше не остаётся; упираясь затылком в спинку, она съезжает на месте немного ниже, чем была до этого, располагая руками всё вокруг. И своё усталое тело в том числе. Пальцы подбираются ниже, костяшками сначала поглаживая изнутри нижнее бельё, а затем таким же образом немного оттягивая ткань от себя, чтобы переместиться и начать немного входить.
Огромная вязкость сбивает с толку – чувствуется непривычное тепло и заполненность, но так как, судя по воображению, это совершает любимый человек, то можно не бояться заходить дальше. Немного придерживая желание медленным темпом, она доходит до своих же костяшек, сделав действие максимально глубоко, насколько может. Это даже не больно, учитывая то, насколько сильно хотелось поскорее почувствовать в себе хоть что-то.
Снова в мыслях снуют ругательства, но это больше на саму себя, а потом на то, как может быть хорошо, когда чего-то очень долго ждешь; то-ли нужно было и вправду начинать пользоваться своим рабочим положением, то-ли терпеть до дома. А мысли не дают терпеть. За мыслями следуют много других шагов, которые можно воплотить, но только достаточно быстрый, не менее аккуратный к себе темп заставляет ноги снова потрясываться, удерживая владельца на законном месте в автомобиле.
Куча сценариев в голове, разрывающих листы ведомостей и договоров. Как иногда более важное. По крайней мере, так считает Лиза, со смехом говоря это на ухо уставшей девушке после их сессий.
Тихие стоны, заканчивающиеся у пределов рубашки, становятся всё более несчастней и, наконец, идеальная развязка особо не заставляет себя ждать, потому что всё совершает именно тот, кто знает это тело лучше всех. Без исключений и секретов. Высоконцентрированность на один квадратный метр вновь возрастает, взгляд опускается от зеркала заднего вида на родное лобовое стекло и стену. Дрожащие руки убираются с бёдер.
Всё же, умение грамотно распределять очень драгоценное время и свои силы даёт возможность внепланово выполнить гораздо больше, чем было поставлено по изначальной цели. И концентрация не на документах, а на сексе. Всегда больше.
В бардачке, как подходяще, находятся и салфетки для совершенно всяких разных случаев, так что через пару уверенных минут привождения себя в порядок ключ зажигания запускает двигатель, а ладони аккуратно проходятся по поверхности руля, будто исследуя. Джинн сидит, не двигаясь, а следом заливается смехом, снова в сознании прокручивая присутствие Минчи.
Всем бы такую манёвренность между отдыхом.