Если бы Итачи был религиозным человеком, он бы уже давно протирал колени в какой-нибудь церкви. В любой. В первой попавшейся. Таскал бы в кармане пальто мини-версию библии, знал бы наизусть штук десять молитв и отчаянно бы старался избежать Ада.
Но Итачи не верил ни в одного из богов. Он верил в себя. Именно поэтому, когда все начало гореть синим пламенем, его побег можно было уложить в неделю.
Гравитация.
Темная материя. Притяжение.
- Какая-то нездоровая у тебя опека над Саске, - Шисуи прищуривает правый глаз с идеально выведенной стрелкой, - ему, на минуточку, уже не десять лет. Да и он тоже…
Итачи пару секунд пристально смотрит на друга, после отводит взгляд.
В голове отстукивают противные молоточки: слишком очевидно. Если заметил даже Шисуи, значит все действительно очень (он повторяет про себя по слогам: очень) плохо.
- Ты бросил меня! Ты… - младший задыхается в трубку и та сбоит, а после греется раскаленным пластиком в длинных пальцах Итачи. – Ты! Мудак! Сволочь! Почему сейчас?!
Его злостью можно было бы сжигать города…
Учиха прикрывает глаза, сжимает губы.
- Прости, Саске, - на том конце раздается грохот, - это работа. Я приеду на Рождество.
- Пошел ты на хер, Итачи! На хер! Мне не въебались твои подачки, подавись своим ебучим Рождеством!
- Мне пора, началась посадка, - его выверенный спокойный голос тонет в очередном грохоте и черт, он слышит, как его младший брат срывается на той ноте, когда эмоции, переливаются через край, оставляя на щеках злые слезы.
Некоторые вещи случаются, и этого не избежать. Сколько не путай линии – всё будет.
Неизбежности длинной в три года накрывают под вечер, и от этого в темноте покалывает кончики пальцев.
Саске. Эгоцентричный, громкий, самодовольный, вспыльчивый, с задатками мелкого манипулятора, слишком поверхностного, но такого притягательного. Саске – это пламя. Черные угольные глаза, изогнутые в усмешке губы и руки, которые всегда тянулись к нему.
Это было неизбежно. Предписано. Где-то наверху, но да… Итачи не религиозный человек.
- Ты нужен здесь. Там и без тебя разберутся.
Так говорит отец, безапелляционным, не требующим возражений тоном, и это означает, что круг замыкается – как змея, заглатывает свой хвост.
- У нас проблемы.
- Ваша задача - присматривать за моим братом.
- Можно на «ты», - улыбка мордоворота больше похожа на акулий оскал, и он тянет широкую ладонь для рукопожатия, - Но, разве я здесь не за тем, чтобы быть вашим телохранителем?
- По необходимости. Саске – приоритет.
- Ну… - Кисаме обнажает ряд заточенных зубов, Итачи с непроницаемым лицом думает, насколько вообще это было хорошим решением, - вы меня, конечно, извините, Итачи-сан…
Суффикс режет своей неправдоподобностью, словно означает совсем не то, что должен в контексте.
- Что такое?
- Приоритет, все-таки, вы.
Темнота бара, не настолько занюханного, чтобы брезговать, но и не из лакшери контингента. Все морды – мрачные, точно такая же напротив.
- Так что, Момочи, ты в деле?
Наемник кривится в полупустой стакан, после ставит его на поверхность и выдает:
- И что это тебе в башку стукнуло пасти золотую молодежь из Восточного синдиката?
- Ценник, - добродушно отвечает Кисаме.
Итачи не золотая молодежь, в отличии от его братца – так он говорит Забузе, раздраженно вскидывая руку. По его мнению, Саске – та еще сучка.
Момочи только усмехается тираде.
- Я хуй знает, что происходит, но смотреть на них со стороны – будто гонять видосы с близняшками с Порнхаба. Срань, но, блять, красиво!
- Какая вообще разница, моя личная жизнь должна ебать тебя в последнюю очередь!
- Саске, - предупреждающий тон заставляет младшего захлопнуть рот.
Он и правда перегнул, хотя никогда в этом не признается. Лучшая защита это нападение, и он выплевывает то единственное, за что цепляется память.
- Кажется, у тебя была какая-то Изуми. Так что, все честно. Разве нет?
Нет.