Обычно её бледное лицо, с красивыми и острыми скулами, не отражало ничего. Это, скорее, можно назвать плотно сжатыми губами, пустыми, серыми глазами. Иногда сухая улыбка — с едва поднятыми уголками губ — из чистой вежливости, просто потому что так надо. Но сегодня особенный день. Сегодня на лице легко читалась грусть, не знающая краёв, съедающая изнутри. Эта та грусть, которая пустила корни глубоко в душе и теперь душит до неприятной жгучей боли где-то в горле, не позволяет сделать хотя бы один глоток свежего воздуха.
На самом деле Гин не хотела, чтобы ее душевное состояние как-то отобразилось на её продуктивности. Но ведь не все что мы хотим возможно? Она не могла сосредоточиться на том, что говорит преподаватель и конспекты писала скорее на автомате, чем осознанно.
Кто-то ткнул ручкой ей в спину. Девушка не хотела оборачиваться, она знала, что потревожить её мог только Тачихара — её главная головная боль. Единственное чувство, которое вызывал этот рыжий и слишком активный парень, было раздражение. От него всегда было слишком много шума, движений, глупых разговоров и несмешных шуток, много его невыносимого упрямого и часто излишне эмоционального характера. Тачихары всегда было много. Когда парень сзади понял, что его игнорируют, он ткнул в спину Акутагавы ручкой ещё раз. Гин понимала, если она не обернётся, то Мичизо от неё не отстанет. Она повернулась и с укором посмотрела на него.
— Ты свободна сегодня?
— Нет. — Сказала девушка и отвернулась.
Просто, сухо и многозначительно.
Но она не соврала, этим днём она действительно занята. Как и каждый год этого числа.
Было неприятно. Гин не могла сказать почему — от холода или от вида могилы. Она села на плитку и облокотилась о надгробие. Плевать, что оно холодное, плевать, что она заболеет на следующий день. Сейчас ей вообще плевать на всё — на учёбу, на недоделанную курсовую, на глупого рыжего парня, который на парах всегда сидит позади неё, на саму себя, на весь этот, мать его, грёбанный мир. Сейчас всё что её волнует — это могила, где покоится её брат. Она прикрыла глаза, в попытках справится с нахлынувшими воспоминаниями.
Гин любит своего брата. Он всегда отвечал на её глупые вопросы, помогал с очень сложным домашним заданием, при этом никогда не ругая её за незнание и непонимание. Иногда они читают сказки по ролям, Гин ещё совсем медленно, по слогам, а Рюноске с такими живыми эмоциями, словно он есть этот самый принц, из средневековья, живущий в замке. Когда её ругают, он в тайне приносит конфеты, треплет по голове, и, успокаивая, говорит почему она была не права и как это можно исправить. Как же Гин скучает по своим взъерошенным волосам и ладони, кажущейся такой большой, на её макушке. Иногда, зимними вечерами, когда за окном бушевала метель, а ветер пугающе стучал в окно, Рюноске садился на край её постели и тихо напевал колыбельную. Она её помнит. Она никогда не забывала её. Как можно забыть колыбельную, которая дарила тебе спокойный сон? Как можно забыть брата, который эту самую колыбельную пел? Он всегда нежно улыбался, когда Гин говорила какую-нибудь чушь с серьёзным лицом. Ему всегда это казалось милым.
А потом он перестал улыбаться. Рюноске только тух на её глазах. Он был свечей, медленно угасающей, теряющей своё тепло и свет, и когда её фитиль догорит, она больше не вспыхнет ярким пламенем, только потухнет навсегда. Брат, которого не любило солнце, стал ещё бледнее, насколько это возможно, и теперь был как пустое полотно. Иногда его одолевали приступы кашля, громкого, мокрого и раздирающего. Ему было тяжело дышать, словно что-то засело у него глубоко в лёгких и не давало делать вдох. Давило. Душило.
И однажды он сказал:
— Знаешь, Гин, иногда близкие уходят. Тогда бывает очень больно.
— Почему они уходят? — Она нахмурила брови.
— У каждого на то свои причины. Что, если и я когда-нибудь уйду?
— Не уйдешь. Я тебя не отпущу.
И Рюноске впервые за долгое время посмеялся. Очень тихо и на грани отчаяния.
Но Гин не смогла его удержать, и он ушёл.
Она плохо помнит тот день. Гин нашла холодное и безжизненное тело брата в его комнате, а потом всё как в тумане. Кажется, она кричала. Много и долго. Она плакала до опухших глаз и красных пятен. Кто-то ходил из комнаты в комнату мимо неё, иногда тормоша её и что-то спрашивая. Гин не слышала, что именно, лишь кивала и тогда этот кто-то уходил, наконец, оставляя её одну.
Но она навсегда запомнит лицо покойного брата. Оно выглядело так, словно тот давно смирился со своей судьбой, словно он устал бороться, а его смерть — это его долгожданный отдых. Гин не хотела верить, что брат мертв. Это похоже на несмешную шутку.
Ей пришлось поверить. Но принятие этого, было выше её сил.
Девушка не приносила ему цветы, она помнила, как сильно они ему не нравились. Она часто приходила к нему.
— Привет, Рюноске. Я скучаю.
Она приходила снова.
— Знаешь, сегодня в школе...
И снова.
— Я тебе не надоела? Надеюсь, что нет.
И снова.
— У меня всё хорошо, брат, ты можешь не волноваться.
И снова.
— Родители здоровы и в порядке. Мы все тоскуем по тебе. Тебя так не хватает...
И снова.
— У меня завтра выпускные экзамены. Рюноске, пожелай мне удачи.
И снова.
— Я сдала все на отлично. Теперь мне нужно куда-то поступать… Но куда?
И снова.
Иногда ей казалось, что она сходит с ума, всё это похоже на какой-то вечный круг сансары. Каждый год всё повторяется — Гин приходит к брату, кладёт голову на надгробие, словно на его надёжное плечо, рассказывает, что с ней было, как она устала и как же сильно скучает по нему. Этот год не стал исключением.
— Знаешь, тебе не обязательно молчать о своих чувствах.
Гин резко распахнула глаза и увидела перед собой Тачихару. А он то откуда здесь взялся? Девушка нахмурилась и зло посмотрела на парня.
— Я имею в виду, что твои чувства можно понять.
Гин вопросительно подняла бровь.
— Всё ещё немногословна? — Поймав ещё один недовольный взгляд, Мичизо вернулся к теме. — Точнее, я могу понять. Я тоже потерял брата, поэтому знаю, что ты чувствуешь. Печаль так просто не утопить.
Акутагава опустила голову. Она знала о чём говорит Тачихара, но почему-то эти слова было трудно понять.
— Рядом с тобой есть люди и их много. И каждый терял кого-то или что-то родное сердцу. И эта потеря отзывается болью на сердце. Просто не молчи, доверься, расскажи. Иногда, чтобы боль хотя бы немного утихла нужно принять её как должное. Отпустить. — Тачихара сел на корточки и положил руку на плечо Гин. — Но это трудно. Справишься ли ты? Извини, я не силён в поддерживающих речах… — Он глупо и тихо рассмеялся себе под нос.
Акутагава неопределённо покачала головой.
— Что ты здесь делаешь?
— Не успел я предложить тебе сходить погулять, как ты отказалась, поэтому я пришёл жаловаться своему брату.
— Но…
— Да, он мёртв. Ты же приходишь к своему брату.
Мичизо встал на ноги и протянул девушке руку.
— Не сиди на холодной плите, простудишься, дурёха.
Гин взяла его за руку и встала, слабо улыбнувшись. Тачихара замер.
— Ты чего?
— Ничего. Просто впервые вижу, как ты искренне улыбаешься.