christmas troubles

«чудеса случаются» — слова, в которые верят, кажется, все люди в новый год.

кроме дазая. ему чудеса не нравятся — он в них и не верит, подтрунивая над оживлённым и восторженным предпраздничной суетой чуей. дазай шутит: «если я сегодня не найду чую под ёлкой, то год прошёл зря», и накахара закатывает глаза: что взять с дурачка-дазая, вечно он глупости говорит.

однако когда коё запрягает их обоих помогать готовить печенье, все дазаевские шутки оказываются глухо похоронены под шоколадным тестом и сладкой посыпкой. лень ему возиться со сладостями, которые он даже не ест, поэтому осаму развлекается, донимая старательного чую: пихает его в бок, дует посыпкой в лицо, болтает всякую ерунду под руку, за что в конце концов получает по шапке и обиженно уходит смотреть, как очередная партия печенья поднимается в духовке.

— эй, нахлебник, я с тобой потом делиться не буду, — грозно оповещает его чуя, пытаясь управиться с заварным кремом.

— не очень-то и хотелось, — бурчит в ответ дазай. — ты вообще меня сам выгнал.

— не выгонял бы, если бы ты себя адекватно вёл.

— это скучно.

— быть адекватным — скучно?

осаму не отвечает, отрываясь от созерцания содержимого духовки, и оборачивается на чую. тот в фартучке, любезно предоставленным коё (сам дазай не стал его надевать, еще чего!) смотрит на него в ответ, зажав в руке кондитерский мешок.

— тебе еще колпака не хватает, — глумливо отзывается дазай о внешнем виде своего напарника.

— тц, заткнись, — чуя закатывает глаза, — а не то я...

он не договаривает, с силой сжав мешочек в руке и направив его точно дазаю в лицо — розовый крем в одно мгновение размазывается по щеке осаму холодной массой. чуя ухмыляется, когда дазай от удивления хлопает глазами и пытается убрать сладкую кашицу со своего лица, отчего она неловким движением падает ниже — прямо на светлую рубашку.

оба замирают в гнетущем молчании: чуя — от неожиданности, потому что пачкать одежду осаму он правда не хотел, дазай — от плана мести, рождающегося в его голове.

— ой, прости, я не хотел... — тон накахары меняется достаточно быстро, он действительно выглядит виноватым, но дазая уже, кажется, не остановить — в его глазах ярко читается: «это определённо война».

чуя напряжённо следит, как рука дазая хватает первую попавшуюся тарелку со стола — к несчастью для рыжего, в ней еще достаточно жидкого неиспользованного теста. вооружившись ложкой, дазай зачерпывает одним размашистым движением бежевую массу, готовый нанести ответный удар.

— фартук надо было надевать! — накахара, приняв негласный вызов, берет кулинарный мешок как пистолет — благо, опыт взаимодействия с последним у него имеется.

— сейчас тебе даже он не поможет!

осаму защищается свой тарелкой с тестом как щитом, изредка нанося неловкие удары — весь ущерб приходится в основном на кафельный пол, отчего чуя победоносно ухмыляется:

— мазила!

смешно было до того момента, пока дазай не попал аккурат в лоб рыжему, дезоеринтровав противника. чуя, не ожидавший такой меткости, чуть было не падает, и, приняв стратегическое решение отступить в темноту зала, скрывается за углом. давай хмыкает, представляя, как одеживает сокрушительную победу над кухонным врагом, и двигается медленно, с опаской следя на каждым своим шагом.

— попался! — резко выныривая в зал, он целится в ту сторону, где предположительно мог оказаться накахара, но вместо оглушительных криков ужаса и мольбы о пощаде получает кремом прямо в глаз.

— ха! — слышит он воинственный клич чуи откуда-то сбоку, пытаясь как можно скорее очистить глаз, но крем, кажется, только больше забивается между тонкими ресницами.

теперь он полностью слеп: один глаз обмотан бинтами, другой — подбит вражескими сладкими пулями.

— будешь молить о пощаде, а, грешник?

дазай фыркает от своего нового титула:

— чуя, где ты только понабрался таких слов? — по-лисьи тянет он, ориентируясь теперь лишь на слух.— кажется, ты не оставляешь мне выбора...

накахара переминается с ноги на ногу — дазай этого естественно, не видит, — и пытается предугадать намерения осаму. единственное, в чем он точно уверен, так это в том, что в голове его напарника тысяча и одна идея — одна безумнее другой.

это знание, однако, не избавляет его от удивленного вздоха, когда дазай внезапно, словно вновь обретя зрение, устремляется прямо на чую, отбросив в сторону тарелку с ложкой.

— эй! — накахара выставляет руки вперед в защитном жесте, но тело дазая, помноженное на его безрассудно, оказываются сильнее и чуя, от неожиданности позабыв о своей способности, падает назад. его голова ударяется обо что-то твердое, но он перестает обращать на это внимание, когда осаму наваливается сверху, тяжело дыша прямо в чуино лицо.

но потом шорох сверху накрывает их обоих и губы дазая неловко тычутся в губы чуи — упавшая искусственная ель звенит над головами парней цветастыми украшениями.

через пару мгновений все затихает, а чуя раскрывает глаза, пытаясь понять, что только произошло. ему сейчас определённо сложнее всех: на нем и дазай, и ёлка, и тяжесть свалившегося так некстати первого поцелуя. да еще и с кем!

— я победил, — криво ухмыляется осаму. растаявший крем стекает по его щеке вниз, капая на чую.

— бля... ты придурок! — накахара ёрзает, схватив дазая за чистую щеку и отвернув его голову от себя в сторону. — слезь с меня!

именно в таком положении застает их кое, вернувшаяся домой с тяжелыми пакетами продуктов. после увиденной сцены она твердо решает, что в следующий раз сплавит нерадивых подростков, не способных посидеть полчаса тихо, к мори — там они будут явно нужнее.

///

— эй, чуя, а ведь ты и правда оказался под ёлкой, — хмыкает дазай, когда их обоих заставили убирать наведённый беспорядок, — и подо мной.

— иди нахер.