Встречи бесконечно происходили в его жизни

Никто ее любви небесной не достоин.

Не правда ль: ты одна… ты плачешь… я спокоен;

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но если. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— А. С. Пушкин «Ненастный день потух...»

Пустота и густой ветер, проникающий под глазницы и заставляющий зубы стучать. Такова округа на третьем пути девятой платформы энного вокзала. И название города не так важно, потому что все они одинаковы. Кадзуха думает так и шаркает оледенелым носком ботинка о скользкий пушистый снег. Он смотрит вверх, на небо в молочной дымке, и закрывает глаза. Пустота и густой ветер, паразитирующий на сухих губах и покрасневших руках. И ничего не поделать с этой данностью.

На вокзале тихо, даже мертво. Именно так ощущается вокзал ночью тридцать первого декабря. «Кладбище», — думает Кадзуха и терпеливо ожидает свой поезд. У него в рюкзаке есть чай в пакетиках, сахар кубиками и так много смирения, что ноют плечи от тяжести. Смирение обжигающее, такое громоздкое, что обычному человеку вынести его совсем не по силам. Но ведь это Каэдэхара Кадзуха, а значит, вытерпеть груз он способен.

В одиночку посреди железнодорожных путей стоять страшно, накрывает паранойя, заставляющая звенеть ключами в кармане куртки. Где-то там, вдалеке, горят фонари и Кадзуха смотрит на них, потому что больше не на что. Смотрит и понимает, что они разгоняют тьму неумело и ночь от них ярче никак не станет. Может быть, только на миг приманят взор прохожего, осветят путь под его ногами, да так и останутся позади забытыми точками, до которых не дотянуться. Почему Кадзуха пришел на платформу сразу же, как объявили ее? Его поезд прибудет только через двадцать минут и стоять почти что нет сил. Но время уже потеряло изначальный смысл, вкладываемый в него людьми. Для Кадзухи время — это видеть, как деревья сменяют листву или как он сам незаметно взрослеет. Приписывание времени к датам?… Он этого не понимал. Ночь тридцать первого — всего лишь еще одна ночь и не более. Всего лишь еще один день, который утечет сквозь пальцы.

Кадзуха оглядывается еще раз по сторонам, будто бы кто-то мог продолжать оставаться незамеченным в тени вокзала под рассеянным, но не потерявшим остроту, взглядом Каэдэхары. Как будто кто-то действительно мог за ним наблюдать.

Потом снова утыкает взгляд под ноги, потому что нет ничего глупее думать, будто в темноте кто-то прячется. Он в полном одиночестве. Поправляет лямки рюкзака. Слух улавливает вдалеке свист, взгляд улавливает приближающийся огонек пассажирского поезда. Вот и все. Он уезжает из города энного в город такой же безымянный, но, возможно, иной.

Время не имело для Каэдэхары значения, но, может быть, что-то изменится, когда он ступит на поезд, когда уедет тридцать первого в другое место. Шумно внезапно становится, хотя на платформе также пустынно. Кадзуха достает телефон и смотрит на часы: 23:50.

Убирает в карман, проверяет на месте ли документы, билет... Втягивает носом декабрьский, без десяти минут январский воздух и думает, что все не так. Все пошло не так в какой-то момент жизни, однако, думать об этом, — значит предать свое бесконечное смирение. Кадзуха прослеживает глазами замедляющийся поезд, ищет глазами номера вагонов, идет к четвертому, почти что даже не хмурится несчастливой цифре, автоматически протягивает паспорт и ступает в полутемный коридор плацкарта.

— Пустота, — шепотом вырывается риторически.

Словно сон, где только ты и славное одиночество. Хотя, пока Кадзуха искал свое восьмое место он успел поймать взглядом мать, укладывающую ребенка, старушку, чистящую мандарин, борт-проводника, убирающего чью-то постель. От этих случайных лиц будто бы лучше не становилось, наоборот, наваливалась тоска. Сколько таких же одиноких смиренных людей, как он сам, вместо тепла и уюта дома, прятались в мрачной коробке плацкарта? Пока он шел и рассматривал вагон, в котором ему нужно было ехать около двенадцати часов, не заметил, что встал посреди плацкартного купе. Простояв в своих мыслях еще немного, он услышал чужой голос:

— Ты чего встал? Потерялся что ли?

Кадзуха обернулся на звонкий, насмешливый голос, но в полумраке трудно что-то рассмотреть. Окна были зашторены наполовину, так что свет уличных фонарей почти не проникал в одинокое купе, в котором сидел только один человек.

— Какие это места? — спросил он больше из вежливости, чем из праведного желания отыскать свое место.

— Шесть, семь, восемь, девять, — ответил незнакомец, осматривая Кадзуху.

Руки юноши покоились на столе, он без конца перебирал пальцы и, казалось, был недоволен чем-то. Кадзуха зашел в купе и, прищурившись, склонился над незнакомцем. Возможно, чуть ниже, чем хотел, однако, только так он мог увидеть цифру над спальным местом. Почувствовав, что Кадзуха слишком близко к нему, незнакомец отклонился назад, выставив вперед руки.

— Ты чего дел…

— Ты занял мое место, — без упрека, скорее констатируя факт, произнес Кадзуха, и начал снимать верхнюю одежду.

— Какая разница? Мы все равно здесь одни, просто сядь напротив, — фыркнул безымянный юноша, по-прежнему пряча лицо в тень.

Он отвернулся, так что Кадзуха мог уловить очертания его фигуры, его точеный профиль, прикрытые веки, смотрящие не в окно, а на занавески. Увидеть темные волосы, отливающие синевой, такой глубокой, будто он смотрел в ясное августовское небо. Волосы небрежно подстрижены, челка успела отрасти. Кадзуха остался в свитере и джинсах, поставил рюкзак на пол и сел напротив попутчика.

Склонив голову набок, он попытался понять причину недовольства темноволосого юноши, но решил, что, скорее всего, тот просто из того сорта людей, что просто презирают всех и вся. Кадзуха потянулся открыть занавеску и в этот момент поезд тронулся. Незнакомец заметно расслабился, откинулся на спину и только тогда посмотрел на Кадзуху в открытую. Заметив замершую руку у занавески, незнакомец только вздохнул и сказал:

— Открывай, если хочешь. Мне все равно.

Когда Кадзуха усталой рукой дернул занавеску, купе озарил какой-никакой, но свет. В глаза ударили блики уличных фонарей, и он невольно зажмурился.

— Как… тебя зовут? — услышал он голос напротив, куда более заинтересованный, чем пару минут назад.

Открыв глаза, Каэдэхара понял, что незнакомец пристально рассматривал его, будто где-то уже видел. Будто силился вспомнить. Его глаза оказались еще более темными, чем волосы, под ними залегли тени. Ногти все оказались покусанными. Сидел незнакомец в одной только легкой футболке и шортах.

— Кадзуха, — в голосе играла беззлобная улыбка. — А тебя?

— Скарамучча, — был бесцветный ответ и взгляд, снова отведенный в окно.

— Рад знакомству. Могу я звать тебя Скар?

— Зови как хочешь, все равно через шесть часов мы больше не встретимся, Кадзу. Могу ведь я тебя так называть? — усмешка в уголках губ, удовлетворенность шуткой, но вместе с тем заметная уязвимость всякий раз, когда его глаза резали Кадзуху пристальностью.

Тот замолчал. Каэдэхара, хоть и хотел сказать еще что-нибудь, — только открывал и снова захлопывал рот, боясь прервать молчание. И пока он раздумывал, что лучше: неловкое молчание или пустые разговоры, Скарамучча вдруг заговорил первым:

— Такое чувство, будто я тебя уже где-то встречал.

— Вот как.

— Да.

И снова только шум поезда и пустота зимы.

— Возможно, ты похож на одного моего давнего друга, — продолжил Скарамучча развивать тему, интересовавшую казалось, только его.

Кадзуха улыбнулся, подпирая щеку рукой, его позабавила внезапная искренность внезапного знакомого:

— Друга? И как звали твоего друга?

— Его звали…

Скарамучча не ответил. Он хотел, точно хотел, Кадзуха заметил этот порыв, однако, осторожность и настороженность оказались сильнее. Скарамучча не ответил. Как будто увидел нечто в Каэдэхаре, что приманило его, но все внутри отпрянуло, так и не прикоснувшись.

— Ты будешь чай? — заметив, что собеседник не собирается отвечать на вопрос, Кадзуха переменил тему.

И это получилось, потому что Скарамучча расслабился и снова напустил на себя надменный вид. «И почему мне всегда попадаются такие... сложные попутчики?» — посетовал Кадзуха, беря рюкзак в руки и выуживая из него коробку с чайными пакетиками. — «Каждый раз не угадываю с местом…».

— Зеленый? — поморщился Скарамучча, увидев коробку, которую перед ним поставили на стол. — Ну, ладно уж, давай.

И отвернулся к окну. И зачем вообще Каэдэхара продолжал этот бессмысленный диалог, если все равно собеседник не располагал к себе?.. Ничего не сказав, он встал и, покачиваясь, побрел за кружками. Проходя мимо пустующих купе, Кадзуха решил, что нужно как можно быстрее схватить свои пожитки и незаметно перейти на одно из пустых мест полумертвого вагона, чтобы больше не пересекаться с нелюдимым попутчиком.

— Так и сделаю, — сам себе ответил Кадзуха, наливая в две чашки кипяток, — Вежливо выпью с ним чаю и под каким-нибудь предлогом уйду.

«А ведь у него довольно миловидное лицо» — промелькнула мысль в голове, пока Кадзуха смотрел под ноги, идя обратно и стараясь не разлить воду, — «Этому лицу пошла бы беззлобная улыбка». Скарамучча не производил хорошее первое впечатление, но и не должен был. Это просто человек, с которым не посчастливилось встречать Новый год. Хотя… Кадзуха остановился, не доходя до своего купе и посмотрел в окно. Бесконечно-темный пейзаж и несуразные голые деревья, которые торчали из оледенелой земли. Томная ночь не отличалась от десяти, пятнадцати, двадцати ночей до этой. Не изменится ничего после. Нет, покачал головой Кадзуха, отворачиваясь. Сколько бы лет не прошло, он не привык встречать Новый год в одиночестве. Наверное, хоть какая-то компания лучше никакой. Он пошел дальше и, не замечая ничего, случайно врезался в кого-то.

— Черт! — вырвалось тихое шипение, Каэдэхара попятился назад, пролив кипяток на руку.

Дорогу ему преграждал Скарамучча. Он бестолково уставился на свою футболку, мокрое пятно от кипятка кажется совсем его не взволновало. Оттянув ее вниз, он смахнул с нее невидимые глазу пылинки, а затем снова уставился на Кадзуху.

— Ты чего так долго? — спросил он, пропуская Каэдэхару на его место.

— А ты соскучился? — с ноткой раздражения в голосе ответил Кадзуха, наблюдая за тем, как на тыльной стороне ладони распространялось красное пятно от ожога.

— Обжегся? — перевел тему Скарамучча.

— По твоей милости, да. Не надо стоять посреди вагона, — Кадзуха очень старался подавить гнев, но получалось плохо.

Он со стуком поставил чашки на стол, кинул в каждую два кубика сахара и опустил чайные пакетики. Наблюдая, как дешевый чай медленно окрашивает чуть остывшую воду, Кадзуха лениво постучал пальцами о колено. Послышался вздох и Скарамучча опустился напротив. Периферическим зрением Каэдэхара увидел, что тот поднес кружку с чаем к губам и, прикрыв глаза, чуть подул, только потом отпивая. Почти сразу послышался вздох и Скарамучча отставил чашку в сторону.

— Я не пью с сахаром, — ответил он на молчаливый вопрос.

— Нужно было сразу сказать, я мысли читать не умею, — махнув челкой, спокойно ответил Кадзуха.

— Ты прав.

Любезное согласие. Кадзухе даже стало почти что жаль за свои нервные слова. Он посмотрел на Скарамуччу и у него вдруг вырвалось:

— А ты не похож на моего давнего друга.

Каэдэхара почти что снова поверил в судьбу, когда увидел этого парня в ночь на первое, но, как всегда, всего лишь ошибся. Встречи бесконечно происходили в его жизни, но ни одна из них не оказывалась судьбоносной. Эта — не исключение.

— И хорошо, что не похож, — просто произнес Скарамучча. — Такому, как ты, незачем дружить с таким, как я.

— Это почему же?

— А разве нет? Мы едем всего каких-то полчаса, а ты уже размышляешь над тем, куда от меня пересесть. Я не прав?

— Откуда ты?..

— Интуиция, — развел руками Скарамучча. — Кстати, с Новым годом тебя.

И, взяв кружку со сладким чаем, он стукнул ею о бок кружки Кадзухи. Морщась, отпил.

— Я уже смирился с твоей компанией и не собирался никуда уходить, — сказал Кадзуха. Он вдруг почувствовал острое желание оправдаться перед этим с полчаса знакомым человеком.

— Ха, смирился? Как же тяжко тебе, наверное, нести на своих плечах этот груз смирения, раз ты улыбаешься так легко.

Вздрогнув, Кадзуха замер. Кто этот странный попутчик и почему он читает его так просто, играючи?

— А ты, кажется, все никак не найдешь себе в смелости поднять этот груз, поэтому так озлоблен.

Каэдэхара сказал, не подумав, и сразу же пожалел. Но, на удивление, Скарамучча не разозлился, а звонко рассмеялся, довольный тем, что сказал попутчик. Затем он, не говоря ни слова, схватил Кадзуху за запястье и поднес его лицу, пристально вглядываясь. Проведя большим пальцем по тыльной стороне ладони, Скарамучча отвел взгляд и, не обращая внимание на удивленного Каэдэхару, второй рукой стал рыться в своем рюкзаке. Достав аптечку, он с минуту что-то поискал. Кадзуха, придя в себя, хотел было спросить, что сейчас происходит, как почувствовал что-то холодное. Чужие руки держали его ладонь и втирали какую-то мазь.

— Болит? — деловито спросил Скарамучча.

— Нет, — заморгав, сказал Кадзуха. — А должно?

— Ты обжегся десять минут назад и сидел тёр руку без конца, — Скарамучча посмотрел, как на дурака. — Мазь должна помочь.

— Спасибо, но не стоило.

— Моего друга звали Нива, — проигнорировав слова благодарности, Скарамучча отпустил ладонь Каэдэхары и откинулся назад. — И ты похож на него. Особенно… твои волосы и глаза.

Каэдэхара коснулся алой прядки волос и опустил взгляд. Ему не нравилась откровенность незнакомца. И не нравилось сравнение. Однако, не дав эмоциям отразиться на лице, улыбнулся и сказал:

— Кажется, вы были с ним близки. Что же случилось с вашей дружбой?

— Он умер.

Кадзуха ничего не почувствовал при этих словах. Наверное, он должен был что-то почувствовать. Наверное, сочувствие с последующими словами: «Мне тоже приходилось через это проходить. Мысленную злость с остервенелым: «Зачем вообще он начал развивать эту тему?». Боль: «Прошло много лет, а я все не отпущу». Но Кадзуха ничего не почувствовал. Только смирение.

— Умер, значит, — только сказал он и почувствовал внезапно навалившуюся усталость.

Может быть, этот незнакомец неслучайно ехал прямо сейчас в этом вагоне под номером четыре? Может быть, они и правда виделись где-то.

— Странно, но я… не узнал тебя, — Кадзуха протянул руку и коснулся темных волос человека напротив. — Хотя ты сказал, будто видел меня.

— Не удивительно, — улыбнулся Скарамучча. — Даже если так, не бери в голову. Лучше ложись спать. Кажется, ты засыпаешь.

— Нет, я… — Кадзуха зевнул и на секунду прикрыл глаза. Он все прокручивал и прокручивал в голове имя попутчика. Чтобы не забыть. Чтобы это не оказалось всего лишь сном. — Во сколько ты сходишь с поезда?

— В пять часов утра.

— Я провожу тебя.

— Не стоит. Остановка всего каких-то пару минут.

Кадзуха лег и, прежде чем он заснул, подумал, что до пяти часов еще уйма времени и он закроет глаза всего на пару минут. Он почувствовал, как его накрыли одеялом. Приоткрыв глаза, на пороге сна, Каэдэхара увидел напротив своего лица изучающие глаза совсем рядом, всего в паре сантиметров.

— Кадзу?

— Что?

— Как жаль, что ты всего лишь отголосок моего прошлого. Наверное, мне действительно стоит взять на себя груз смирения.

— Тогда, когда это случится, ты будешь улыбаться также легко, как и я? — пошутил Каэдэхара.

— Тогда, когда это случится, наверное, мы встретимся вновь.

— И когда же это произойдет?

Но ответа более не последовало. Образ попутчика растворился, смешался со сном, размазался акварельными красками.

***

Кадзуха подскакивает в постели, яркие солнечные лучи уже режут глаза, а поезд трясется, проносясь мимо блестящего снежного утра.

— Скарамучча? — зовет он, но никто не отзывается.

Напротив него сидит женщина и удивленно смотрит на странного юношу, выкрикивающего странное имя.

Каэдэхара бросает взгляд на свою ладонь. Ночью саднил ожог, но сейчас уже ничего не было, даже пятнышка. Кадзуха прикрывает глаза, силясь вспомнить. Приснилось? Он помнит его, точно, помнит его до мелкой детали, до каждого слова, до каждого взгляда. Помнит и то, как… Кадзуха коснулся пальцами лба и перед глазами вдруг ясно предстает картина: он склоняется, убирает белокурые пряди с лица, целует его, губы холодные, он говорит:

— Просто в следующий раз, когда мы встретимся, узнай меня.

Но это так далеко, словно приснилось, словно не было этих слов. Кадзуха хмурится и берет рюкзак в руки. Он хватает телефон, и взгляд падает на время: 10:45. Ему уже скоро выходить… Потерев переносицу, Кадзуха вскакивает и, бросив рюкзак на пол, собирается. Когда из его головы практически полностью исчезает этот глупый сон, это наваждение, женщина, что прежде молчала, зовет:

— Эй, парень, это разве не твое?

Кадзуха оборачивается и смотрит туда, куда указывала пальцем попутчица. Заглянув под свое сиденье, он видит какой-то крем с запиской. На тюбике значилось: от ожогов. А с другой стороны аккуратным почерком на бумаге было выведено: «Больше не обжигайся, Кадзу».

Каэдэхара сжимает в руках этот нелепый подарок и улыбается. Выбежав на платформу, он втягивает морозный воздух и, возможно, в этот момент впервые за несколько лет чувствует течение времени. 

Сколько бы лет не прошло, они непременно встретятся.

Конец