Я с детства любил небо: безграничное голубое полотно с белыми мазками облаков и тот неповторимый контраст с изумрудным ковром зелени. Чёрт возьми, окрестности Кадьяка — моего родного города — до сих пор предстают перед глазами, когда удаётся урвать кусочек сна. И как давно это было. Мирное безмятежное время, когда в лазури неба прочерчивали прямые линии небольшие самолёты любителей-пилотов — их небольшой клуб был в половине часа езды от города. Мой отец часто брал туда нас двоих — меня и младшего брата, — показывал двигатели, которыми занимался, будучи механиком, стоящие в ожидании вылета небольшие самолёты, как для обучения, так и лёгкомоторные монопланы. Старенькие «ЯКи» перемежались с «Зивко», каждый собирали всем клубом, детали на такое старьё прекратили выпускать меньше полувека назад, если не ошибаюсь, поэтому всё делали сами, своими руками, оттого и ценили, будто новенькие истребители.

      А отец мой летал не так часто, больше любил возиться в моторах, от него всегда пахло мазутом, а грубые ладони были испачканы чернотой. Даже на фотографиях по большей части он стоит в рабочем комбинезоне, с приподнятой кепкой и на фоне раскрытого капота. Тогда сами летали и сами чинили, никто за тебя делать не будет, разве поможет, если один не справляешься. И каждый раз, после школы, стоило только закончиться урокам, мы с Алеком мчались в лётный клуб, изредка наведываясь сначала домой, чтобы схватить по бутерброду, и к отцу.

      Город наш маленький, десять тысяч человек, кто-то приезжает, иные уезжают на «Большую землю», в Нью-Йорк или Чикаго, это кому как повезёт, прочие остаются здесь. Почти все друг друга знают, улыбаются при встречах, здороваются — всё так, как в старых добрых фильмах про маленькие городки. Можно сказать, что время в Кадьяке застыло и никуда не стремилось двигаться. И всё же городок стремился не отставать от остального мира, и у нас было телевиденье, но без местных каналов, глянцевые журналы и магазинчики с техникой, пара мелких ресторанчиков и один кинотеатр, и это не беря в расчёт местные достопримечательности, доставшиеся от первых поселенцев. Тем, кто жаждет обменять суету мегаполисов на спокойствие и красивую природу, прямая дорога в Аляску — оставшийся кусок живой природы, оттеснённый пожирающими территории метрополисами. К сожалению, наш остров был в списке самых последних мест, куда хотели бы перебраться искатели покоя и уединения с природой. То, что за множество десятилетий население выросло на четыре тысячи с хвостиком — это чудо, не иначе. Но и этого хватило, чтобы разбавить застоявшуюся жизнь, ведь как это интересно — узнать о новых соседях все их тайны. Да, здесь ходят друг к другу в гости и приносят с собой вкусный домашний пирог, а круг семьи — это не ты, я и родители, а основной костяк и довесок в виде друзей семьи и ближайших родственников. Жизнь в Кадьяке не самая скучная, тем более с соседствующими медведями.

Ещё на юго-востоке есть старый заброшенный космодром, с которого запускали ракеты с различными малыми аппаратами. Уже более двухсот лет он пустовал, но на складах можно было ещё найти детали ракет-носителей типа «Минотавр» и «Афина». Хотя, скорее всего, за столько времени местные давно всё растащили на свои нужды. Отец ещё рассказывал, что до моего рождения правительство хотело возобновить работу космодрома, но перебазировать то ли в испытательный космопорт в рамках разработки первых колоний-поселений на спутнике Земли, то ли в авиабазу. Но из-за вступившего в силу закона об охране природных ресурсов Аляски, затею прикрыли. Были и те, кто утверждал, что на месте старого космодрома какая-то секретная военная база или лаборатория. Мол, биологические вирусы разрабатывают на случай «Красной угрозы». Но верить никто не верил, потому, что правительство мы все любили, как и демократию со своей страной.

      Но с каждым годом тревожные новости просачивались через завесу мирной жизни. Шутка ли, что Азиатский Союз не раз пытался выдрать с кусками новые территории? Одних только китайцев было больше, чем населения Евро-американского Альянса. Да и сохранявшая множество лет нейтралитет Россия зашевелилась, подбирая под себя соседствующие страны. Только по «Телекому» и видишь, как их посольство выступает миротворцем в различных локальных конфликтах, и ведь совсем их методы на наши не похожи. Нянчатся со всеми, переговоры устраивают, наше правительство давно бы ввело свои войска, демократию устанавливать, не иначе. И всё в каком-то напряжении, словно следишь за тем, чтобы на разлитый бензин искра не упала, переживаешь, а телевизор выключишь — и снова мирное небо да ласковый ветер. И никаких войн, терактов, смертей и происшествий, а нормальная человеческая жизнь.

***

      Ночные вылеты раздражали неимоверно. Не успеваешь заснуть, как резкий протяжный вой сирены разбивал ночную тишину, заставляя вырваться из липкой паутины сна и отточенными до автоматизма движениями натягивать форму. Уже второй раз за неделю, что кажется, что все предыдущие дни — не более чем приснившийся красочный сон с тишиной и покоем, без нервного вглядывания в пустое пасмурное небо.

      А тем временем руки сами натягивали штаны, завязывали шнурки ботинок, хватали форменную куртку, да и я не следил ни за чем другим, кроме своих движений, игнорируя суетящуюся обстановку. За первый год службы привыкаешь к подобному, а после и вовсе становится привычкой, раздражающей не только меня самого, но и мою девушку. Вот так просыпаешься посреди ночи, пялишься в стену непонимающим взглядом и ждёшь, пока на тебя не наорёт сержант. Нет, мирная жизнь была не для такого, как я, потому и вернулся в строй. Гул множества ног вернул из размышлений назад, в реальность, подталкивая следовать за остальными, не ожидая распоряжений, потому что здесь тревога не учебная, любая заминка — упущенная возможность. Красные блики резали по сонным глазам, как и грязно-жёлтые лучи прожекторов, скудно освещавших взлётно-посадочное полотно, створки ангаров уже были раскрыты, зияя чёрными провалами, куда спешили техники бодрой рысью, а вместе с ними и я, натягивая шлемофон и закрепляя под подбородком ремешок. Подошвы шлёпали по лужам, асфальт блестел под вычерченной полосой прожектора, заставляя на какой-то момент отвлечься от ревущей тревоги и чужих голосов, ухватиться за ощущение свежести на щеках, и вдохнуть полной грудью ещё пахнущий прошедшей грозой воздух. Война словно обостряет жажду к обычному, спокойному, где нет какой-то суеты и рёва сирен. В последнее время желание выбраться за пределы базы становилось всё сильнее, завлекая раскрытыми просторами, где вздымалась белоснежными шапками цепь гор. На фоне сплошных ангаров и мастерских с рулежными дорожками изумрудный ковёр травы был куда заманчивее, да и так сильно напоминал о доме.

      Тишину в шлемофоне нарушило шипение внутренней связи, и заспанный мужской голос, подавивший зевоту, произнёс:

      — Как думаешь, это снова красные?

      — Кто знает, Рас, кто знает, — я щёлкнул ремнями и проверил пряжки, стараясь подавить в себе волнение. Подобное со мной происходило каждый раз, сколько бы ни взмывал в воздух, и всё равно как впервые за штурвалом в узкой кабине истребителя, а знакомые до боли бортовые CIРы тут же становились чем-то неузнаваемым и чужим для понимания. — Скорее, разведчики. Кто у них сейчас на месте уничтоженных «драконов»?

      — Прекращайте трепаться, девочки, и соберите всё своё мужество. Замечены два истребителя, наша цель перехватить их и уничтожить.

      — Так точно, сэр, — одновременно рявкнули три голоса и смешались с рёвом запустившихся двигателей.

      Звено из четырёх истребителей медленно выруливало по рулежной дорожке на полосу, и, набирая ход, стало отрываться от полотна, врезаясь в ночное небо, оставляя позади прожекторы и огни. Что первые несколько секунд чувствуешь, когда многотонная машина буквально вспарывает воздух, рассекая его? Как кишки к горлу подходят, вот что. Буквально десять секунд, даже меньше, и шасси убираются, успев только оторваться от асфальта. А ты смотришь не вперёд, а на панель своего бортового компьютера с одной мыслью, чтобы не рухнуть вниз. И шум двигателя заглушает все звуки. А потом наступает то самое расслабление, какое-то удовольствие, когда под широкими распластанными крыльями истребителя видна одна сплошная мгла и далёкие огоньки. Обрести крылья действительно здорово, словно сбегаешь от всех проблем, не каждый может выдержать, а ты смог, избранный.

      Впереди маячил истребитель Стивена Хокинга — здоровенного афроамериканца в звании капитана, отличного пилота, на счету которого было не меньше десяти «Митсубиси» и три «Чэнду». Об этом красноречиво говорили красиво вырисованные черепа — своеобразный чёрный юмор в сторону азиатов, не поэтому ли он становился самой главной целью у вражеских пилотов? Наверное, во мне зависть говорит, хотя, до его цифры мне не хватало каких-то четырёх единиц, не самый последний результат, но вспоминая о десяти годах службы, острое отчаяние захлёстывало подобно удавке на горле. Всю свою жизнь я мечтал о ближнем бое, о тактических манёврах и дуэлях, как это было в старую войну три века назад, но с нынешним оружием дальнего радиуса действия сейчас проще навести прицел и нажать одну кнопку и — опля — противник полетел штопором вниз. Романтика сменилась на сухую статистику. Даже сейчас, в полной темноте, радары сканируют окружение, пытаясь найти то, зачем нас подняли в небо, вырывая из приятного сна.

      Кстати, мне снова снился Кадьяк. Стоило бы навестить родителей, ведь за последние четыре года я там так и не объявлялся, изредка только звоню — времени нет. Интересно, как там Алек? Поступал на военную кафедру, планировал в ВМФ пойти, стать капитаном. И откуда у него такая страсть к кораблям? По последним новостям от матери, у него появилась девушка, вроде, свадьба намечается в следующем году, но разве с этой войной что-то получится? Я даже не знаю, представить не могу какую-то безмятежность, кроме как во сне. Всё время в напряжении, в стремлении броситься на защиту своей страны, потому что так нас учили, здесь не до романтической беготни к портному и флористу, вместо заказов блюд и разноцветных шариков приходится заказывать новые детали. Не до семьи, одним словом. И всё же прикреплённая за один край фотография Мелиссы говорила об обратном моём желании — посмотришь на неё и тоже невольно улыбнёшься. Стоило бы взять увольнение и навестить родных, а то как-то стыдно.

      Хокинг повёл истребитель на разворот, беря курс на базу, до сих пор сохраняя молчание среди своего звена. Подобная вылазка была и в прошлый раз, когда почти в это же время подняли боевой состав, тревога оказалась ложной, никого вблизи авиабазы замечено не было, и командование на долгие часы засело у себя, пытаясь разобраться в этом проколе. Вряд ли радар засёк стайку перелётных птиц, и теперь снова два выдуманных истребителя противника.

      — Хрена собачьего я в следующий раз поднимусь, — радиомолчание вновь нарушил Рассел, его понять можно было, у него помимо горячей подружки была не менее горячая шлюшка, прикомандированная к нашей базе — по словам, так можно разрядить обстановку среди состава и уменьшить процент ушедших в самоволку. — Когда здесь в последний раз появлялись красные? Да никогда!

      — Закрой пасть, Рас.

      — О, смотри, кто заговорил. Неужели сегодня Мишель не вытаскивали из чьей-нибудь койки?

      — Только вылези из своего сраного самолётика и вытаскивать придётся твои слова, возможно, с зубами, сукин ты сын…

      Яркая вспышка полоснула по привыкшим к темноте глазам подобно фейерверку, только вместо радости вырвалось совсем другое слово. Интуитивно, ломая строй и уходя с линии возможной атаки, я старался не смотреть на падающие останки Рассела, вряд ли от него самого что-то осталось, в отличие от истребителя. Но неожиданная атака, и ничего на радаре, сплошная пустота сканера. В горле пересохло то ли от страха, то ли от волнения. Нужно успокоить дыхание, собраться с мыслями, это война, а не учебка, здесь такое бывает. В тишине раздался голос Стивена, как обычно, буднично раздавая команды, один из истребителей у него на хвосте, второй — неизвестно. Ощущение такое, словно слепые котята, чувствовать чувствовали, но не видели, и оставалось лишь угадывать возможные манёвры, слушая капитана. За это я не люблю ночные вылазки, пусть встроенные ночные визоры показывали весьма отчётливую картинку, но полагаясь на бортовые компьютеры, так легко пропустили противника.

      — Четвёртый Призрак — Первому Призраку. Второй у меня на хвосте.

      — Понял, — Хокинг вздохнул, даже ему в таких условиях было не столь легко сориентироваться. — Третий, помоги ей. Постарайтесь хотя бы вдвоём справиться.

      — Есть, — осталось только понять как, не пожертвовав истребителем Мишель. На учебных разборах различные уловки часто затрагивались в качестве примера прошлых лет, в основном сухая теория основных задач, всему за несколько лет в училище не научат, всё приходит с опытом, если повезёт. Расселу не повезло. Интересно, он хоть успел что-нибудь понять? Вряд ли.

      Пристроившись на хвосте, оставалось навести прицел, но взгляд то и дело обращался к радару, на котором так ничего и не появилось, может, прибор отказал? Разом у всего звена? Бред. Линии прицела соединились, захватывая свою цель в квадрат, и в этот момент ни одной мысли, простой инстинкт, большой палец нажал на кнопку, выпуская ракету, и всполох огня расчертил визуальную полосу до вражеского истребителя. Можно было бы ещё парочку в довесок выпустить, но чутье подсказывало, что сюрпризы на внезапном нападении не закончились, но не через секунду, не через две, три, пять взрыва не было. Бортовой компьютер отслеживал траекторию, но как-то странно, без той обычной точности, которую нахваливали техники. Что за чертовщина творится? Или это заговорённые от сглаза, ракет и прочей инженерно-технической мысли самолётики? От Хокинга не было вестей, его истребитель ещё отражался опознавательной зелёной точкой в видимости радара, видимо затеял очередную победу присвоить, пока мы с Мишель вдвоём пытались разобраться с одним единственным противником. Со стороны посмотреть, жалкое зрелище, да и нервы начали сдавать, чёртов недосып постепенно сказывался на реакции и движениях, как себя в руки ни старайся взять, всё равно подрагиваешь.

      Сколько мы уже кружим, да и где именно? Данные не было времени проверить, всё внимание на неотмеченный на компьютере истребитель, здесь нам помощник только наши глаза, если один потерял, второй должен был заметить. Но стоило отдать должное, сукин сын, кем он там ни был, был достаточно умён, чтобы уходить с линии огня, исчезая на одно смертельное мгновение. Дуэль была наполнена какой-то нелепостью: двое опытных пилотов Альянса не могли прищучить азиата, то-то новая шутка будет по прибытию. Только сейчас ни мне, ни Мишель не до смеха было, с нами словно играли в салочки, легко избегая огня, и сталкивая друг с другом в последний момент, здесь разве что реакция спасала, да железные нервы. Небо вертелось вокруг меня, не сразу разберёшь, где земля, а где безмятежный ночной простор, раздражение уступило место какой-то безысходности, это как смирившийся с проигрышем спортсмен — смысл стремиться, когда твой соперник заведомо сильнее? Вместе с этим такая мысль ещё и злила, и с каждой выпущенной ракетой, палец словно вдавливал кнопку, так бы я сам вдавил этого красного недоумка. А перед глазами уже вырисовывается картина: вот он сидит в кабине и смеётся, почему-то лающим смехом, мол, псы Альянса совсем разучились летать.

      Твою ж мать, как это бесило!

      Взяв крен в сорок пять градусов, истребитель вновь вышел на одну линию с противником, а тот словно ничего не замечал на хвосте, вцепился в Мишель и не отпускает. Но стоило только выпустить ракету, как он тут же начал маневрирование на уклон, и так шустро, что добить его было почти нереально. В запасе по мимо AIМов ещё была двадцатимиллиметровая пушка M61 для ближнего боя, но воспользоваться ею так и не удалось.

      — Четвёртый Призрак — Третьему Призраку. Делаю боевой разворот, постарайся его подцепить, — и усмешка. Между прочим, ей и вовсе не удалось от него отделаться, удивительно, что красный так и не выпустил ни одной ракеты по ней. Может, у них там, в Китае, свои заморочки, и по фэншую ракеты нужно направлять на цель строго с восточной стороны?

      Истребитель Мишель пошёл на разворот, стремительно набирая высоту, и в одночасье оказался над не успевшим отреагировать противником, носом заходя во внутреннюю часть. Мне осталось лишь отправить последнюю ракету с одним единственным желанием подцепить неприятеля, за столь короткое время успевшего изрядно вытрепать нервы. Если красный и собирался вновь уклониться, то пулемётная очередь вряд ли входила в его планы, градом обрушиваясь с ещё незаконченного разворота. Кажется, смогли. Но внутри всё сжалось в ожидании чего-то плохого, словно предупреждая о возможной опасности, которую я не заметил из-за слишком большой радости. И зря.

      — Вот дьявол, что он творит?!

      — О чём ты?

      Набирая скорость, красный задрал нос, столь же резко уходя от преследования, как пару минут назад Мишель, но это мало походило на боевой разворот. Чёрт возьми, он просто вертикально взмыл воздух, будто заходя на «мёртвую петлю», чтобы оказаться в преимуществе, но самое плохое, о чём меня предупреждал внутренний голос — это ближняя атака.

      — Уходи! Уходи с линии! — я сам себя не слышал, но кажется орал во всю мощь в лёгких, стремительно наклоняя свой истребитель в сторону. Как же я ненавижу ночные вылеты, даже с этими нашпигованными ночными визорами приборами. — Твою мать, когда это кончится?!

      Оно могло бы закончиться несколькими секундами ранее, если бы не счастливый случай или удача, или что там нам помогает. Взял себя в руки и оглянулся, вроде Мишель цела, и как-то от сердца отлегло, всё же четыре года знакомы, и терять надёжного товарища было ни к чему. Рассел хоть и был в нашей компании, но вечные склоки его отдаляли, потому и переживать за него особо никто не стал. Даже я. Это война, в конце концов.

      Ещё один разворот, и всё вновь закружилось перед глазами, смазываясь в зелёном излучении, от чего заболели глаза. Непривычно так долго пялиться в картинку, подобно компьютерной игре, хочется зажмуриться, отдышаться, снять эту чёртову кислородную маску и оказаться на земле. Твёрдой земле, а не сидеть в узкой кабине и пытаться прихлопнуть китайца.

      — Жалкое зрелище, как ни посмотри, — Хокинг прервал эфирное молчание, вызывая необъяснимое чувство радости. Теперь-то эти салочки закончатся — шквал огня накрыл истребитель противника. — Возвращаемся на базу.

***

      Стивен устало качнулся в кресле, чувствуя, как затекают мышцы рук и спины, на первый взгляд кажется, что бой был бесконечно длинным, тяжёлым, и в этом есть доля правды. Впервые он встретился с чем-то отдалённо напоминающим «Чёрных тигров» — легенду военной авиации Альянса, чья немыслимая сила всегда использовалась в решающих операциях. Он единожды видел их тренировку, и это было потрясающе: высшие пилотажи, чёткий строй и синхронность, а главное — опыт налёта и зашкаливающее количество побед. Люди, не созданные для мирного урегулирования, — вот кем была элитная эскадрилья. Неудивительно, что у Азиатского Союза возникла подобная идея, их лучшая эскадрилья «Красных Драконов» была уничтожена не так давно. Казалось, что конец длительной войны уже был близок, но красные нашли способ подлить масла в огонь.

      Бросив взгляд вниз, следуя за чёрным столбом дыма, Хокинг качнул головой, раздражённо отмечая раскрытый купол парашюта, вызывающе выделявшийся в небе.

      — Альфа Майк один, это Первый Призрак, как слышно, приём? — недолгая пауза и чёткий голос ответил на связь. — Альфа Майк один, это Первый Призрак, один сбитый истребитель в координатах 31440 25700 дробь один, как понял меня, приём?

      — Первый Призрак, это Альфа Майк один, понял тебя, перерыв.