Моргана за глаза зовут сидом. Морган смеется легко и беззаботно, сдувая с лица угольно-черную прядь - одна из височных косичек расплелась - серебрятся смехом раскосые серые глаза. Морган озорно прикусывает серебряное колечко на нижней губе и заправляет непослушную прядь за круглое человеческое ухо. И на руках его от запястий до предплечий серебрится вязь древних рун - всего лишь тату - небрежно пожимает плечами. Морган смеется, закидывая на плечо рюкзак и шагая за порог. Все дороги Зеленого острова ложатся ему под ноги...
Морган легок на подъем. У него всего имущества-то - гитара да рюкзак с самым необходимым. А еще музыка. Музыка звенит у него под ребрами, предвкушающе дрожит на кончиках пальцев и откуда-то из глубины приходят слова. Он поет как дышит, слова то рассыпаются бисером, искрятся смехом, ярко, горячо, то льются лунным серебром, проникая под кожу, под ребра, в сердце, завораживая, и нет им преграды.
Он поет у чужих костров, в кругу случайных попутчиков, он поет в пабах. Поет и пьет, не пьянея, как истинный ирландец. И виски чуть горчит на своих и чужих губах, ведь поцелуй с ирландцем приносит удачу. И Морган целуется, а потом снова пьет и поет, позволяя шальному веселью затуманить разум.
И в звоне гитарных струн вдруг чудится ему звон клинков скрестившихся в жаркой битве, а потом звон стихает. Все теряется в тумане: лица, голоса...Только мерный шум накатывающих на берег волн, море дышит и его дыхание оседает соленой влагой на щеках. А может то шумит в голове от выпитого?
Морган уходит в ночь. Он и сам не знает куда идет. Впрочем это не имеет значения...Ласковая полутьма июньской ночи обнимает его за плечи, ветер шепчет, смеется, треплет иссиня-черные пряди.
Морган нынче вплел в волосы золотые одуванчики, полевые цветы да травы - некоронованный король Лета. Солнце уже село, но последними искрами горят у него на скулах веснушки, да светом на донышке глаз растворяет тревожную серую хмарь. Солнечной весенней голубизной нынче сияют его глаза. Весна поет в его крови, весна зовет. Весна пробуждает в нем странную тоску, что гонит его прочь от шумного веселья, людей - знакомых и незнакомых..
Морган совсем не удивляется оказавшись на морском берегу. Он садится прямо на мокрый песок и разводит костер, щурясь на огонь. Здесь — на краю мира, между небом и морем, на перекрестке кажется абсолютно правильным жечь костер и ждать, вглядываясь в темноту...
Он и сам не знает, кого ждет. О ком скучает и гитарные струны плачут под его пальцами, сбивая сердце с привычного ритма. В шорохе прибоя чудится ему тихий смех — в треске костра, свисте ветра в прибрежных скалах. Пламя пляшет на ветру, взметывается ввысь, вдруг приобретая очертания человеческой фигуры. И снова чудится ему звон клинков, он чувствует холод стали под пальцами, он слышит лошадиное ржание и топот копыт. И небо заслоняет чья-то спина в темном плаще...Может оттого так ярко пылают -алым всполохом на ветру - длинные волосы незнакомого ему воина.
Он не видит лица, только мелькнувшую из под складок плаща руку в латной перчатке, кожаную перевязь ножен на блеснувшем сталью доспехов боку и серебристую молнию клинка. Незнакомец что-то выкрикивает на незнакомом ему певучем странном, нечеловеческом языке. Морган разбирает только одно слово - "брат". И вздрагивает, подаваясь вперед, желая и одновременно страшась заглянуть в лицо рыжему незнакомцу. И просыпается.
Воспоминания накатывают неожиданно, болью взрываясь под ребрами. Морган сгибается пополам, хватая воздух ртом, горячеет в глазах и мир расплывается - кажется он плачет. За границей костра пляшут тени, сгущаются, ближе-ближе, тянут холодные щупальца к островку света... Но встает из темноты высокий воин в пропыленном плаще, рыжие волосы его ярче пламени костра и холодной сталью сверкают серые глаза.
Он поднимает меч, шагая вперед и тьма отступает. И подходят вслед за ним другие: Один, чьи волосы отливают серебром, и другой-смуглый, темноволосый, с резкими чертами, смотрит остро, третий - красивый, статный, во взгляде, в каждом жесте старинное благородство, двое смешливых мальчишек лисьей рыжины с озорными улыбками...Все они встают за его спиной против тьмы, против памяти и боли, невесомо обнимают за плечи:
— Брат.
Морган не смеет смотреть им в глаза и голос впервые его подводит, срываясь на хриплый шепот:
— Я...так скучал. Простите.
Братья улыбаются ему светло и немного грустно:
— Мы знаем. Мы тоже...
И рассветное солнце просвечивает сквозь их лица. Морган не отводит взгляда, запоминая, прощаясь.
Он обещает им:
— У меня все будет хорошо.
И слова древнего языка приходят откуда-то из глубины, такие правильные, нужные сейчас:
— Namaarie. Aa’ menealle nauva calen ar’ malta.*
Вы со мною – дуновение, память, смех,
И отходит, отступает на время смерть.
Вы – моя частичка, сила, моя душа.
Я гляжу вперед.
И делаю первый шаг.
(с) wolfоx