Он сидит за столом и смотрит на пламя свечи, а чернила с пера капают на чистый белый лист, расплываясь уродливой кляксой. Обида клокочет в груди и нет слов чтобы излить ее, нет слез. Только жжет глаза, горячеет на сердце. Он встаёт и рывком распахивает окно. Перекошенное оконце каморки под крышей в придорожной таверне На большее денег не хватило. А ночь ясная, звёзды россыпью горят переливаются...
Он вдыхает полной грудью, холод ночной студит горящие щеки, лунный свет переливается через подоконник. Студит горящее сердце. Чу, набежало облако или птица махнула крылом.... Пророчит беду? Да куда уж горьше... Белая рубашка шелковая, да с кружевом, шитьем – все, что у него осталось. Имя и то потерял. Отрекся. От него отреклись прежде. Словами обидными жаля, презрением. Не нужна ему их жалость. Нет у него больше дома.
Верный друг гитара поплачь за меня.
И звенят лады под ловкими пальцами, надрывно жалобно стонут струны.
Дрожит пламя свечи на сквозняке сгорают в нем строки не написанного письма. Он горбится устало – впереди дальняя дорога, трудная дорога. А у него за плечами груза – гордость да обида.
Ох кабы не довела до беды горячая кровь...