«Его это не вернёт», — сказал как-то Куай во время очередной тренировки.

Его не было в живых уже два года, и новый Грандмастер все силы кидал на совершенствование клана и себя в первую очередь. Планомерно и осторожно искал верных ему людей и рекрутеров, способных ювелирно вставить несогласным мозги на место. Для остальных, должно быть, он так и выглядел: скорбящим сыном, слишком раноперенявшим роль внезапно почившего отца.

«Не вернёт», — отвечал Би-Хан, старательно скрывая ликование.

Пусть продолжают так думать. Пусть продолжают слепить себя этим мнением. Если оно сложилось, его сложно изменить. Би-Хану это не нужно. Пока что. Точно не в то время, когда Лорд Лю Кан периодически заявлялся проверить клан. Его, Би-Хана, проверить, будто знал что-то. Подозревал.

Параноить Би-Хан переставал только наедине с механизмами для тренировок. Они одни ему не говорили всем видом, что случай с отцом — трагедия, а не великолепный шанс.

«Его это не вернёт», — сочувственно вякал Томас первое время.

«И не нужно», — хотел ответить Би-Хан, но вместо этого повторял всё то же: «Не вернёт».

Но зачем?

Болото прошлого не отпускало ни одного из них ни на секунду. Они увязали в нём, не пытаясь выбраться, будто не замечали, как из-за этого к ним относились из мира вне. Как к собакам. Как к верным гончим Бога, чтоб его, Огня, который в любой момент мог им приказать сделать нужную ему работу, а затем вновь забыть на много лет. Выкинуть в дальний угол своей коробки игрушек, пока не найдётся мелкое задание, которое самому выполнять лень.

От удара разлетается не только манекен, но и, кажется, кость изнутри. Би-Хан переводит дыхание, закрывает глаза. Боль отвлекает от вечного зуда в руках и усталости. Время ужина, но есть ему совсем не хочется. Не рядом с этими скорбными лицами, твердящими, как попугаи, что предыдущий глава мёртв.

За два года Би-Хан добился большего, чем отец — за всю жизнь. Клан стал хоть на немного похож на то, чем можно гордиться: от пока никому неизвестных наработок Сектора (делать ставку на магию глупо, ведь всеведущий Бог Огня сразу об этом прознает) до кажущейся неуязвимости даже самых младших чинов («кажущейся» ещё предстояло убрать). За два года Би-Хан смог напомнить дочерним кланам, почему у них нет права голоса по поводу судьбы их планеты: слабые, никчёмные, не могущие дать отпор ни физически, ни словесно, и следующие тем же принципам, что отец. Привыкшие подчиняться. Би-Хан бы их упразднил, но это было бы слишком неразумно на данный момент. Потом — может быть. Если они продолжат быть бесполезными.

В тот момент, когда спасти отца мог лишь шаг, протянутая рука и небольшое усилие, Би-Хан словно поймал удачу за хвост. Он смотрел, как жизнь покидала глаза отца, и чем быстрее приближалась смерть, тем свободнее Би-Хан себя чувствовал. Бездействие же так просто. Так просто и так притягательно сказать, что сделал всё, что смог, но этого было недостаточно. Сказать так и внедрить клану идею стать сильнее ради почившего. Потом — ради нового Грандмастера и солидного статуса.

Впервые за всё время среди мрачного будущего он увидел свет надежды. Крохотный, рваный, ускользающий. Но он был там, впереди, заставлял плевать на вопросы общепринятой морали. Таким способом прийти к своей цели можно.

(первые два дня после смерти отца Би-Хан, тем не менее, думал не об этом. Он думал о том, что отца мог спасти лишь один шаг и небольшое усилие).

«Лин Куэй — сильнейший клан защитников Земли», — говорил предыдущий Грандмастер практически ежегодно, но ничего не делал для того, чтобы их таковыми считали. Делал акцент на слове «защитники» вместо более подходящего «сильнейший». Играл в послушного слугу, и их перестали воспринимать всерьёз.

Би-Хан следил за реакцией людей на миссиях каждый раз, и каждый раз их звали — напрямую или косвенно — шавками Лю Кана. Отец этого не замечал. А если ему на это указывали, говорил, что они могут считать, как угодно — правды этого не изменит.

Би-Хан считал, что изменит. Ведь если «сильнейший клан» никого не будет приводить в ужас, то и ненаглядная Земля станет лакомым куском для других миров.

Отец этого не понимал. Но ему больше и не нужно.

Би-Хан мастерски прятал своё состояние от других, пока подчинённые всё больше и больше перенимали его видение. О том, что нет никого сильнее Лин Куэй. Не должно быть. О том, что уважение и страх идут рука об руку, когда речь идёт о репутации клана. Что Лю Кан осмысленно тормозит их эволюцию.

Новый Грандмастер терпеть не мог этого божка, но не позволял себе пойти против него. Пока что Лю Кан — человек, с которым Би-Хан не справился бы из-за разницы в силе. Своей и союзников.

Шли годы, и мнение Би-Хана только подтверждалось. Из-за того, что они вечно должны были сдерживаться против жителей Земли, их даже новички-чемпионы перестали воспринимать всерьёз. Стали ошибочно полагать, что могут их победить. Би-Хана оскорбляет это предположение.

«Мы должны уважать наследие Лин Куэй», — говорил Куай Лян, не понимая, что отцовское наследие — это высохшее вплоть до сердцевины дерево. Его лучше срубить, нет, выкорчевать, как и воспоминания о нём, и посадить новое — вот, в чём заключается трансформация. И кому, как не Би-Хану, вести их клан к настоящему величию?

Он ощутил порыв сломать что-нибудь, который поднимался горячей волной от земли. Брат не понимал, не мог пока что понять его точку зрения. Наивный. Всё ещё бултыхающийся в скорби и чувстве вины из-за того, что его не было рядом во время смерти отца. Весь мир сузился до одной точки и возвратился тут же, как Томас раскрыл рот. Вот уж кто точно не должен ничего говорить об их клане.

Би-Хан, стиснув зубы, напомнил о том, что история — не кандалы.

«Его не вернуть», — говорил Куай.

«Что тогда сейчас делаешь ты?» — хотел ответить Би-Хан.

Би-Хана будто к Земле пригвоздило. Почему брат такой упрямый? Что ему это прошлое? Постулат их отца — не заповеди, поменять можно, подстроившись под реальность. «Задание» — столь отвратительное слово. «Долг» — перед кем? Куай продолжал гнуть весь клан к грязи, соглашаясь с предписанной ролью. Своими словами и настойчивостью упорно возрождал отца и его устаревшее видение. Не оставлял ни толики пространства для предположений о том, кем они могут быть, вместо кем они были. Продолжая напоминать о прошлом, он лишь становился ещё одной рукой, что держит цепь Лю Кана. Держит собственную цепь, не осознавая этого.

Даже тогда, когда у них наконец-то есть шанс показать результат долгих трудов.

Даже тогда, когда Шанг Цунг может — не только на словах, но и на деле — дать свободу действовать так, как они захотят.

Вместо шанса на светлое будущее он выбирал серое существование в тени Бога Огня, потому что отец так завещал. Всё, что он завещал Би-Хану — надежду о том, что Грандмастером станет другой. Одна его надежда не сбылась, так почему должны другие?

В чертах Куая проступают отцовские так сильно, что Би-Хан снова чувствует зуд. Порыв выплеснуть всю свою ненависть к репутации, что у них была из-за него. Ощущение, будто его насквозь видно. Желание уйти подальше. Последнее он выполнил: развернулся, устремился навстречу миссии. Лишь бы не видеть. Лишь бы не вспоминать.

Битвы, прервав многолетнее сонное бдение, помогли забыть.

Шанг Цунг и его подобающее отношение — сосредоточиться ещё больше на своей цели. Столь близкой, что горизонт не кажется недостижимым. И уже плевать, что там Куай думает. Хочет вечно ползти лицом в земле — пусть ползёт отдельно от них, не мешает выбираться на свет. Пусть уходит и не препятствует больше — а будет, так останется вовсе без глаза. Без всего, что на тот момент найдёт. Без жизни.

Каким бы спокойным по этому поводу не хотел быть Би-Хан, у него не вышло. Из-за этого движения стали небрежными. Несерьёзными. Сражение и одновременная попытка утихомирить кипящий гнев — та ещё задача, особенно когда противника убивать не хочешь. Пока что. Как и было сказано ранее, ему просто не нужно мешаться, и он сохранит свою жизнь.

«Его не вернуть» перекинулось с отца на Куай Ляня, а Грандмастеру кажется, что того просто возродил Куан Чи: достал из Преисподней, поставил перед ним и навеки приковал тяжёлый комок к лёгким. Ни вздохнуть, ни расправить метафорические крылья, пока это полное осуждения лицо маячило перед глазами даже во сне. Би-Хан искал способ заморозить неправильные мысли, но те лишь горели огнём ярче, чем у Куай Ляня, и растворяли прошлое в настоящем: будто и брат, и отец были одновременно живы и мертвы, и они знали обо всех чувствах, что тихо пожирали его со времён смерти.

Смотрели, как на монстра похлеще больных таркатом.

Би-Хан проводил ночи в мастерской Сектора, следя за процессом и довольствуясь отчётами о быстром продвижении в работе, либо в тренировочном зале, чтобы отключиться через сорок восемь часов так, что мозг физически не смог бы увидеть что-либо помимо блаженной тьмы. То, что при этом у них оставалось всё меньше и меньше болванок для битья было исключительно проблемой механиков.

И он думал.

Клану нужно было что-то большее, не смотря на отринутый союз с Богом Огня — с этим лживым Богом, видящим только один правильный, выбранный им, путь— и изоляцию от остальных «чемпионов» Земли. Приоритетом стал новый путь: усиление воинов, защита территорий и устранение всех недовольных.

Сектор продолжал создавать железных солдат.

Могущество было видно на горизонте.

Никто больше не говорил о том, что Лин Куэй — всего лишь посланцы.

Он всё сделал правильно. Так, как того требовало время и беспощадный естественный отбор.

Но Би-Хан всё ещё не видел смысла во сне и еде, и хотел самого у себя вырвать лёгкие, чтобы ничего не мешало дышать. Привычный холод с кожи перебрался в мышцы и нервы. Глаза стали сухими от недосыпа, и мозг будто сверлили изнутри.

Он хотел забыть, но не мог.

Его не вернуть.