Ты мне нравишься

Минги кажется, что они знакомы всю жизнь – буквально. 

Он помнит, как они ходили вместе в начальную школу, как задиристый (хоть и отличник) мальчик из класса старше защищал его – тихого, пугливого и мягкого – от хулиганов. Как он таскался с бездомными котами рядом со школой и их домом, отпугивая этих же хулиганов, повадившихся гонять бедных животных. А Минги ходил всегда с ним – он всегда любил кошек, да и с старшим было как-то спокойно. 

Помнит, как они вместе катались на велосипедах летом по парку, смеясь, гоняя голубей, поднимая пыль. Как он сам часто падал и раздирал коленки об асфальт, из-за этого плакал. И как этот самый задиристый отличник успокаивал его, вытирал слёзы с по-детски пухлых щёк и кровь – с расцарапанной кожи, дул забавно, но старательно на ранки и заклеивал их цветными пластырями, которые носил с собой только из-за Минги. И улыбался солнечно, помогая всегда подняться. Примерно тогда, в одну из таких прогулок он впервые назвал Минги «принцессой». Это прозвучало совсем не обидно, даже нежно. У Минги что-то перевернулось внутри от этого, того с какой нежностью, почти не присущей старшему, было произнесено это прозвище. С тех пор оно прицепилось к нему, но только для него – задиристого отличника классом старше и, по совместительству, его соседа. 

Этим отличником был Ким Хонджун. Они жили по соседству, а их матери дружили ещё с университета. Не удивительно, что и их дети тоже общались. Часто захаживая друг к другу, они брали с собой сыновей и те, непроизвольно, подружились. Нашли общие интересы ещё тогда, но с возрастом это никуда не делось – они вместе изучали новые темы, пробовали себя в новых хобби. Это иногда перерастало в маленькое соперничество, но чаще, когда кто-то из них превосходил другого – становилось искренним тихим восхищением. Их матери не могли нарадоваться. 

Минги помнит много хорошего. Как, например, Хонджун впервые дал ему почитать свои стихи – Минги знал, что хён пишет довольно давно, но ни разу не видел готовых работ до этого момента. Кажется, они были посвящены какой-то девочке, в которую Хонджун был влюблён. Они тогда были во втором классе средней школы. Минги впервые почувствовал нечто, что после смог назвать ревностью. Он думал, что это дружеская ревность. Ему не хотелось делить своего лучшего друга с кем-то ещё, с какой-то девчонкой. 

Минги помнит, как впервые услышал его пение – уже не украдкой, подслушивая, а совсем рядом, находясь лицом к лицу. Как он впервые пел собственную песню ему. Песню, посвящённую другому человеку. Но Хонджун пел так, будто она могла звучать только для Минги, предназначаться только ему. Этот эпизод особенно ярко отпечатался в его памяти. Кажется, примерно тогда он и начал понимать, что Джун для него значит нечто большее, чем просто друг, лучший друг. Это немного страшно, но Минги не хотел бежать от этого осознания. Оно было правильным. 

Тогда они ещё не задумывались о соулмейтах и том, что когда-то в их жизнях могут появиться люди, которые непроизвольно завладеют их сердцами и душами. Минги не нужен был никто другой – он нашёл того, кто затмевает ему весь мир, кто является его миром. Насчёт Хонджуна он не был уверен. По нему редко можно сказать, что действительно творится в его голове. Собственно, на то, что Хонджун чувствует к нему то же, рассчёта никогда не было – Минги был рад быть даже просто другом для него. 

С момента этого осознания прошло не слишком много, чуть больше восьми месяцев. Они успели закончить второй класс старшей школы, впереди был выпускной класс и экзамены, но сейчас – сейчас каникулы. Тёплая погода так и манила оторваться от подготовки к учёбе и экзаменам и выйти в парк. Это Минги и сделал, заодно и вытащив с собой Хонджуна, не выходившего из дома, кажется, с самого начала каникул.

В парке они устроились под своим любимым деревом, большим старым клёном, расстелили плед. 

Хонджун чуть сонно щурился на едва пробивающиеся сквозь резные листья солнечные лучи, рассказывая по памяти какой-то стих, возможно даже свой собственный. Минги лишь завороженно слушал, осторожно пропуская светлые пряди его волос сквозь пальцы и вглядываясь в мягкие черты лица, которые знал наизусть и так.

– Ты слишком нежный, хён, – проговаривает почти шёпотом Минги, прерывая Хонджуна на полуслове, но не совсем осознавая, что сказал это вслух. Только когда тот замолкает и непонятливо смотрит снизу вверх, то ли ожидая продолжения реплики, то ли просто недоумевая, Минги понимает. – Что? 

– Это ты мне говоришь, принцесса? – Хонджун снова жмурится лениво, не придавая более особого значения только что оброненным словам Минги. Приоткрывает озорно один глаз, чтобы поймать уже только растрёпанную макушку младшего, стыдливо спрятавшегося в сгибе своего локтя, и опять закрывает, расслабленно подаваясь руке в своих волосах, и хмыкает.

– Да, я, – Минги продолжает показательно невозмутимо, хотя всё ещё прячет лицо. – Ты хорошо скрываешь это, но на самом деле ты остро реагируешь на любые изменения в окружающей тебя среде. Легко адаптируешься, но для тебя это всё равно всегда стресс. 

– Что именно ты имеешь в виду, подожди? Что-то конкретное? – Хонджун чуть мотает головой, сбрасывая осторожно ладонь Минги со своих волос и сонливость с мыслей. Садится на расстеленном пледе напротив него, впечатываясь взглядом в любимое лицо.

– Ничего конкретного, в общем. Ну, допустим, – Сон выпрямляется, касается своей нижней губы кончиками пальцев в жесте задумчивости и на секунду отводит глаза в сторону. В самом деле же это было не нужно, потому что он уже знал, что собирается сказать, с самого начала это крутилось в голове. Каждую секунду. – Допустим, если я скажу, что влюблён в тебя последние полтора года, то ты почти точно испугаешься. Возможно, будешь меня даже избегать первое время. Только потому, что тебе сложно принимать изменения – любые. Поэтому ты нежный, – он пожимает плечами и падает на спину, прикрыв глаза. Будто давая понять, что объяснять свои слова не собирается. На деле же он просто пытается держать себя в руках – только бы не раскраснеться и не начать заикаться. 

– Минги, секунду, подожди. Это... Было только для примера, то, что ты сказал? – Хонджун действительно растерян, он не понимает как на это реагировать. Его Минги, его лучший друг, он не может так просто рушить его мир. Но он делает это – прямо сейчас, в эту самую секунду. 

– Это имеет значение? – как же хочется услышать «да», Минги уверен, что это и прозвучит, но он понимает, что ничего из этого, скорее всего, не получится. Минги невозмутимо поглядывает на него из-под полуопущенных ресниц, хотя внутри буря. Всё же, он хорошо научился прятать эмоции. 

– Да, Минги. Очень имеет, – Хонджун смотрит прямо на него, хмурит брови и нервно ковыряет ноготь, не замечая этого. Он пытается придумать хоть что-то, но ничего не выходит. Мысли горящими стрелами носятся в голове, но ни одной конкретной выцепить решительно не получается. Состояние близко к панике. 

– Ну, нет. Это то, что значит, – Минги улавливает это движение, перехватывает его беспокойные руки, мягко поглаживая костяшки пальцами, и снова закрывает глаза. – Я влюблён в тебя последние полтора года. Ну, насколько могу это помнить. 

– Но... Если я окажусь не твоим соулмейтом, а ты – не моим... Что будем делать тогда? – Хонджун теперь нервно сжимает его руку, чувствуя, будто земля из-под ног уходит. Он чувствует жуткую, давящую ответственность за то, что сам не понимает своей реакции, не может понять, как лучше ответить. 

– Всё то же, хён. – Минги не понимает с чего он взял, что это и его проблема тоже, но говорит мягким, успокаивающим тоном. Как так вышло, что он сейчас мало того, что признался, так ещё и утешает человека, которому признался? Это его, по-хорошему, сейчас нужно успокаивать. Но Хонджун нежный – сам же только что это сказал. Он понимает. – Я уверен, что выберу тебя вне зависимости от того, кем окажется мой соулмейт, – смотрит в глаза с едва скрываемой тоской на дне радужек, но улыбкой такой спокойной-спокойной, какую показывает только Хонджуну. – И это тебя ни к чему не обязывает, если что. Я просто говорю.

– Обязывает, Ги. Ты мой друг, я не могу предать твоё доверие, – Хонджун хмурится ещё сильнее, но не зло – растерянно совершенно, нервно кусает губу  и упирается взглядом в их сцепленные руки. 

– Это не предательство, хён. Ты не несёшь ответственность за то, что чувствуют другие люди к тебе, – едва ли ему когда-то кто-то такое говорил, но он точно об этом читал. – Так же, как и они не несут её за твои чувства, – а вот это он слышал слишком часто. Грустная правда жизни, с которой приходится считаться – нравится тебе это или нет. 

– Звучит разумно, но безнадёжно как-то... 

– Это жизнь, хён. Ты старше меня, мне казалось, ты понял это ещё раньше, – Минги чуть грустно усмехается, чуть сильнее сжимая его руки. Поднимается, садясь ровно, снова улыбается по-особенному. Касается щеки Хонджуна в молчаливой просьбе поднять голову. 

– Да, но...

– Не стоит, – он качает головой и осторожно обнимает старшего. Продолжает уже едва различимым шёпотом почти на ухо, притеревшись щекой о светлые волосы, вызывая у Хонджуна недовольное бурчание. – Зря я это начал. Закроем тему, хорошо? Оставим только то, что ты нежный. 

– Мы обязательно поговорим об этом позже, Ги. Я не могу оставить всё так, но мне нужно немного времени, чтобы всё обдумать, – Хонджун прячется лицом в сгибе плеча и шеи младшего, но его горящие уши видно даже так. 

– Как скажешь.