Сорок лет назад
Ещё недавно здесь шумел лес. Сосновое краснолесье раскинуло свои колючие ветви над мхами, заболоченные низины зеленели ягодниками, и по влажным кочкам ползли тонкие травянистые плети. Прибрежные заросли помнили шелест дождя и шёпот камыша, тепло солнца и сонный покой летних вечеров, когда дремлики клонили к земле свои лепестки и качали кистями соцветий на ветру, а лягушки заходились в многоголосом оре. Тревожный вороний грай и позывка дятла когда-то эхом отдавались в ветвях, лисьи вопли оглашали подлесок, а комариный писк звенел над водой.
Теперь лес молчал. Всё тот же был ветер, всё так же над ним светило солнце, всё так же дожди приносили с собой влагу, что больше не дарила жизнь и силу. Лес умирал изнутри. Эрнам это видел и понимал, что здесь произошло: лес и болота за ним лишились своей мэ почти полностью, и теперь разрушались. Первой погибла трава, и её бурые гнилые космы тянулись по земле, цепляясь за корни деревьев и ломкий кустарник. Мхи высохли, побледнели, превратились в тёмную грязь и серую пыль. Кустарники и юная поросль всё больше хирели и наконец замерли, сбросив полупрозрачные больные листья. Взрослые деревья держались дольше всего, но теперь и они возвышались мрачными призраками, царапая небо ветвями. Пожелтевшая хвоя едва держалась на мёртвых ветвях, и сухая кора осыпалась, обнажая скелеты стволов. В прозрачном рыжем лесу царило безмолвие, в воздухе висел сладковатый запах разложения: не все животные успели почуять беду и сбежать, не всем хватило сил и времени.
Каждый шаг давался Эрнаму тяжелее следующего и каждый уносил частичку его собственной мэ, но он продолжал идти вперёд, пробираясь сквозь мёртвые заросли. Дерновина под ногами истончилась, сплетение корней сменилось мягкими мшистыми кочками, от земли ощутимо тянуло сыростью, и путь приходилось нащупывать слегой.
Один неверный шаг, и идти придётся вброд – медленно и трудно, рискуя выпустить слегу из ослабевших рук. Недопустимо…
Болото надёжно хранит свои тайны, отгораживается от внешнего мира зловещей чернотой топей, сетью ручьёв и коварством разжидевшейся земли. Болото – лучшее место, если ты хочешь скрыться от чужих глаз. Болото – это место, полное жизни и чужой мэ, струящейся вместе с водами, запасённой мхами в земле, искрящейся в каждом звере и каждой птице, каждом насекомом и каждом цветке, каждой грибной нити и каждой крупице земли. У болота можно незаметно красть силу, и никто тебе не помешает, не заподозрит ничего, пока не станет слишком поздно. Пока вода реки, что берёт начало в болотах, не потеряет свою мэ и не станет отдавать ядом – безвкусным, бесцветным, губительным не своим наполнением, а абсолютной пустотой, – и лишь тогда смерть начнёт расползаться за пределы топи, вниз по течению и во все стороны вокруг.
Это болото было по-настоящему велико, простиралось на сотни вёрст вокруг, питая бесчисленные ручьи и притоки, и чудовище, поселившееся в нём, скрывалось очень долго. Если бы Эрнам и его подруга не задержались тогда у реки, возможно, даже Идшаг бы не почувствовала, что с водой что-то не так. Если бы не её чутьё, друиды не поднялись бы вверх по течению и не поняли бы, что основное русло реки несёт гибель. Даже они не успели бы осознать, какая беда грозит всему живому в округе. То, что обосновалось в болоте, выбрало лучшее место из возможных, и друидам пришлось разделиться. Идшаг осталась лечить повреждённую реку, переплетая и восстанавливая потоки её мэ, а Эрнам отправился к истоку, в логово чудовища, и теперь мог рассчитывать лишь на самого себя.
Ломкий кустарник трещал и крошился в руках, застоявшаяся вода дышала гнилью, бесцветные травяные стебли липли к одежде, ползучие клюквенные плети наматывались на слегу и заставляли спотыкаться на каждом шагу. Сдаться и растянуться в грязи было проще, чем продолжать путь, но Эрнам заставлял себя идти.
Его усталость ничего не значила. Он потратил много сил, и душа его потеряла много мэ, но иссушенная земля уже почти замолчала. В ней ещё теплилась жизнь, но судьба окрестных лесов и болот висела на волоске. Эрнам не имел права отступать, только не сейчас и не здесь, его слабость не станет предательством – себя, друзей, матери, наставника и всего сущего. Если Эрнам успеет остановить того, кто посягнул на чужую жизнь и силу, со временем земля излечится. Ветер, дожди и солнце вновь принесут с собой потоки мэ, напитают ей почву и мёртвую древесину, разбудят корни в тёмной глубине, и юные побеги пробьются сквозь гнилую траву и труху. Всё это будет, но только если Эрнам разрушит магический контур и убьёт колдуна, который его создал.
Впереди, за мёртвой полосой камыша воздух мерцал переливами мэ – не различимый людским глазом свет, спиральный контур, полный чужой украденной жизни. В центре его обитало чудовище, что когда-то было человеком, но давно утратило и людской облик, и душу, променяв их на бесконечную силу и вечный голод. Когда-то – искусный чародей, сейчас – жуткая тварь. Эрнам не знал, что именно встретит внутри спирали, но, увидев обожженную полосу земли, он не колебался. Тускло блеснул в его руке бледный серп, покрытый священными знаками: его лезвие резало плоть или жёсткие травяные стебли и рвало потоки мэ, не позволяя ей уходить вместе с кровью и соком. Сжав древнее оружие, Эрнам опустился коленями на стекло, в которое спеклась почва – под ногами хрустнули осколки и угли. Через горячую сажу он видел мэ, текущую сквозь толщу земли и стекла ослепительным потоком, неестественно ярким и сильным, точно молния внутри фульгурита. Друид помнил, что должен сделать, но контур разросся слишком сильно, в нём было слишком много мэ, чтобы перерезать поток серпом. Под спёкшейся коркой кипел расплав, он пылал от избытка мэ, и металл не выдержал бы этого жара.
Бесполезно.
Хотелось упасть и завыть. В центре спирали сидел вор жизни и высасывал её из болота и леса, а Эрнам не понимал, как ему помешать. Как повредить контур и заставить чудовище выползти из логова – оно ослабеет, если спираль укоротить, оно лишится части своей мощи, если покинет воронку, и мэ будет течь мимо его рук – лап? щупалец? присосок? или во что там оно уже превратилось…
В отчаянии Эрнам перехватил слегу и ударил ей по спирали. Хрустнул спёк, трещины скользнули по стеклу, и струйки мэ потянулись сквозь фульгуритовую корку. Новый взмах – и преграда лопнула, проломилась, как ледяная корка. Брызнул расплав, вспышка ослепила, заставила отшатнуться, рухнуть в грязь, провалиться в трясину с ледяной водой. Где серп?!
Эрнам рванулся вперёд, забился – глупо, нелепо, так и утонет…. Чудом под руку попалась слега, на которую он и опёрся руками, подтянул к себе, лёг грудью. Несколько ударов сердца потратил впустую, пытаясь проморгаться. Мёртвая топь тянула его вниз – трепыхаться нельзя. Но и ждать слишком долго невозможно, холод глубин опасен. Грязи на лице немного, но перед глазами плыли зеленовато-бурые пятна – а в паре шагов от него нестерпимо сиял пролом в контуре, и мэ испарялась сквозь него эфирным облаком, поднималась вверх, к безоблачным синим небесам.
Серп блестел на оплавленной земле контура, целый и невредимый. Но до него ещё надо было добраться, доползти сквозь трясину раньше, чем вор жизни почувствует трещину в контуре. А он почует, непременно почует, что поток мэ прервался, и жизни, текущей к нему по стеклянной спирали, стало меньше.
Ни идти сквозь вязкую грязь и ледяной ил, ни плыть, ни опереться на слегу как следует. Чудом дотянулся ей до спирали, уцепился заломом-крюком за неровную твердь и из последних сил потащил себя вперед. Руки немели от усилия, в голове шумело, и борьба с трясиной казалась безнадёжной и бесконечной – болото не отпускало добычу. Вечность спустя пальцы Эрнама зацепились за горячий спёк. Стеклянные наплывы крошились и трескались, но он смог подтянуться и упасть на сухую земляную спираль.
Мгновения таяли впустую, под щекой и ладонями болезненно пульсировал жар. Свернуться бы клубком и замереть, но нельзя. Друид заставил себя поднять голову, вновь встать на ноги и взять в руки потяжелевший серп. Эрнам знал, что он обязан оборвать чужую не-жизнь и остановить беду. Он победит – или погибнет вместе с этой землёй и всеми её обитателями.
* * *
– Когда-то на наших землях хозяйничала нечисть, и людям от неё было много горя. В полях не родился хлеб, скотина болела, а лес и вовсе сох… – остановить словоохотливого старосту было непросто. Послушать его, так и нечисти у них сейчас нет: ни тени тревоги на немолодом уже лице, лишь воодушевление от того, что его историю наконец выслушают и не перебьют, не откажутся в неё поверить. И ведь придётся выслушать и разобраться, что же происходит в Темных болотах и окрестных лесах, никуда от этого не деться. Как и от пристальных взглядов старосты, который нет-нет и посматривал на охотника, которого наконец прислала Церковь в их захолустье – наверняка пытался предположить, чем обернётся этот визит для деревни и её жителей. Вдруг искаженные существа, что бродят по лесам и топям, окажутся меньшим злом, чем слуги Создателя?
Не в этот раз и не здесь. Като Ми́илу уж точно не собирался вмешиваться в чужую жизнь и искать чужую слабость в вере. Нет, его работа – разобраться с нечистью, вновь расплодившейся в окрестностях. И всё же он знал, что до конца ему не доверяют, а повязка на лице вызывает у людей ещё больше подозрений и заставляет вглядываться в светлую полупрозрачную ткань, чтобы рассмотреть под ней хоть что-нибудь. Напрасно: она достаточно плотна, через неё не видно ни зрачков, ни даже очертаний глаз.
–...и все сорок лет житья нам от нечисти нет. Звери на людей нападают даже вблизи деревни, наши стрелки за ними сколько раз ходили, ничего не помогало, – продолжал говорить староста, и в его голосе впервые прорезались нотки беспокойства. Он наконец перешёл от воспоминаний о старых горестях деревни к бедам нынешним, ничуть не похожим на безобидные байки о делах минувших дней.
Насколько Като мог судить, в здешних болотах находилась какая-то аномалия, из-за которой из болота и приползала нечисть. Только низшая – изменённые животные, иногда весьма крупные, причиняли людям много беспокойства, но разума в их действиях не было. При этом сами Тёмные болота находились вдали от больших городов или чьих-то богатых владений, поэтому гонять бешеных волков и лисиц никто не стремился. Но ведь порядок есть порядок…
– Я слышал, в последний раз к вам охотников на нечисть отправляли не столь давно, – спросил Като, – неужели они ничем вам не помогли?
– Отправлять-то отправляли, – кивнул староста, – лет десять назад, не позже. Но из лесу они так и не вернулись. Да и нечисть ведёт себя странно, то расплодится и средь бела дня на людей нападает, то исчезает раньше, чем посланники Церкви до нас доберутся. Разбредается она куда-то или сама дохнет, не знаю…
А вот это уже интересно и странно. Если нечисть появляется и исчезает волнами, значит, аномалия нестабильна или даже является рукотворной. Теперь Като обязан найти её, разобраться во всех здешних тайнах и не повторить судьбу своих предшественников. Будет сложно, но он должен справиться, именно для таких дел его долгие годы обучали и готовили к службе. Он не может подвести своих братьев и наставников.
Закончив разговор, Като решил обойти деревню, оценить её обитателей и состояние потоков энергии в окрестностях. На удивление, всё было в порядке, и застоявшихся сгустков энергии поблизости наблюдалось мало. Хорошо: в этой деревне едва ли заведутся духи, которых придётся задабривать и опасаться, и никто из них точно не вмешается в человеческую жизнь. Люди здесь предоставлены сами себе и сами определят свою судьбу, сделав дарованный им Создателем выбор.
Что ж, если в деревне ему работы не найдётся, нужно готовиться к походу в лес. Если он поспешит, то к полудню доберётся до места, где находится аномалия.
Однако путь оказался не столь лёгок, как он предполагал. В один миг перед Като возник старик – обычный на первый взгляд и совершенно неживой, если присмотреться к потокам энергии. Просто морок, так похожий на живого человека – кажется, небольшой сгусток энергии принял слишком большую часть чьей-то личности, и сейчас перед охотником стоял пропитый немолодой мужчина с клочковатой седой бородой и в потрепанной одежде. Он подмигнул Като и внезапно поклонился:
– Здрав будь, добрый охотник. Куда путь держишь?
– В болота, – откликнулся тот, присматриваясь к мороку. Никогда прежде ему не удавалось столкнуться с таким двойником. Морок ведь, как ни удивительно, верит, что он живой человек – так же пытается чувствовать, бояться, любить, сопереживать…
Этот не сильно отличался от того, как описывали мороки в книгах и как о них рассказывал мастер Фиоре, повидавший за свою жизнь странных тварей больше, чем Като мог себе представить. Образ человека, отпечатавшийся при жизни – не агрессивный и не представляющий для людей опасности. Этот, разве что, был слишком уж общительный и навязчивый – собутыльников даже после смерти искал, что ли?
– Нехороший будет день, добрый охотник, – помотал головой дедок, чуть только услышал про болота. – Лето кончается, нечисть бесится и лютует. Оставайся лучше с людьми, у нас будет праздник. Землю почтим-поблагодарим за урожай, погуляем так, чтоб до сердца проняло и до будущего года хватило!
– Спасибо за приглашение, – откликнулся Миилу. Переубеждать призрачного старика он не хотел, но отказываться от своих планов точно не собирался. Нечисти плевать на календари и людскую работу, а звери и вовсе о праздниках не ведают.
Но дед никак не унимался.
– Приходи-приходи, – продолжал он напирать и даже хотел схватить охотника за руку, но тот отстранился.
– Для начала я должен выполнить свою работу, а потом уже думать о развлечениях, – отрубил он.
На самом деле, думать о празднествах и мирских излишествах ему не положено вовсе. Его жизнь пройдёт в служении, пусть и не в храме, а в лесах и полях. Его задача – уничтожение нечисти, противной замыслу Создателя, и её пособников. И всё же…
Морок точно почувствовал сомнения, качнул головой и хитро улыбнулся, поглядывая на повязку:
– Сдается мне, не совсем обычный ты охотник… Может, таким как ты, в лес и сегодня можно. Но всё равно ты себя побереги, нечисть она же глупая и ничего в колдовстве не смыслит.
Като обошёл старика стороной, и тот, как ни странно, больше не пытался его отговаривать или останавливать, лишь бормотал что-то невнятное вслед: может, молился, проклинал или желал удачи.
Больше ничего странного в окрестностях челрвеческого жилья и ближних полях не нашлось. Луга и змеящаяся по ним река тоже были чисты – нечисть и впрямь приходила со стороны леса. Стоило Като зайти в лес, он тут же заметил, что потоки жизни, которые текли сквозь него, оскудели. Не сильно, но заметно для того, кто знает, куда смотреть. Этот лес был тяжело ранен, и где-то там, в заболоченной глубине, находился источник всех бед. Вступив под сень молодого ельника, охотник стянул мешавшую ему повязку и остановился у трухлявого пня, вытащил припасённый ломоть хлеба и нож, надрезал кожу на руке, смочил хлеб кровью и положил на гнилую древесину. Прошептал ритуальное обещание-пожелание – просто дань вежливости и частица сочувствия. Всё равно важнее всего была плата, хоть она и невелика. Всего несколько капель человеческой жизни – то ли подношение изначальным обитателям здешних мест, то ли милостыня для расколотых душ. Если, конечно, здесь есть кто-то разумней искаженных зверей или птиц. Полноценно перевязывать рану Като пока не стал, собственная кровь ему ещё понадобится.
Чем дальше в лес углублялся Като, тем моложе деревья его окружали. Всё чаще среди юных елей попадались берёзы, вскоре их и вовсе сменили хилые кусты, а по земле стелился влажный мох. Охотник приближался к болоту и загадкам, которые оно скрывало.
* * *
Он заметил чужака почти сразу и наблюдал за церковником столь же внимательно, как и за всеми, кто приходил в лес. Золотисто-ореховые глаза с тройными радужками, не человеческие и не звериные, следили за каждым его движением, подмечая и крепкое телосложение, и двуручный меч в ножнах, что так подходил рукам охотника, и тонкий кинжал, и хлеб, оставленный на пне. Этот охотник был далеко не первым, кто пришёл в здешние леса, желая искоренить пропитавшую их тьму, но лишь он исполнил старый ритуал. Частица жизни взамен на защиту от разумной нечисти – что ж, явись церковник десятком лет раньше, он смог бы обезопасить себя.
Но самозванный хозяин болота слишком устал и больше ни на что не надеялся. Бей первым и не позволяй себе жалость – что ж, в последние годы эта истина позволяла ему выживать, сберегая остатки сил. По венам чужака струилась горячая кровь, манящая к себе, и выбор был очевиден.
Охотнику, как бы вежлив он ни оказался, предстояло умереть.
Хозяин болота раскрыл совиные крылья, тихо перелетая от одного дерева к другому, чтобы проследовать за чужаком. Он не собирался ждать, да и не нуждался в долгих засадах. Лес всегда помогал ему, а не охотникам, и голод расколотой души гнал его вперёд. Бой будет коротким, исход его уже предрешён, и никому не под силу изменить его. Хозяин болота слишком хотел жить – и сейчас, и сорок лет назад, а потому всегда шёл к своей цели, несмотря ни на что.