Он просто планировал отлежаться несколько дней. Однако когда он не вышел к утренней мессе, отец Хан и сестра Ким решили его навестить. Увидев его в кровати, сестра Ким развела бурную деятельность: Стоило отцу Киму открыть рот, как ему пихнули туда градусник , а на лоб шлепнули мокрое полотенце, полотенце сползло на глаза, закрывая ему обзор. Он обреченно вслушался в окружающие его шорохи и позвякивания, осознавая, что ненавидит болеть. Сил сопротивляться заботе сестры Ким попросту не было. Он сглотнул, сползая вниз по подушке и слабо застонал. За что ему все это?
Тёплый шерстяной шарф колол шею и лез в нос, отчего хотелось чихать и пахло ненавистным горячим молоком с мёдом. Сестра Ким кажется нашла свое призвание и сейчас с энтузиазмом отыгрывала роль сестры милосердия, суетясь вокруг него. И сказать он ей ничего не мог – вместо голоса невнятный хрип. Поэтому он просто устало прикрыл глаза, позволяя ей заботиться о себе:
И он выпил лекарство. Он послушно проглотил куриный суп, с ложечки, которым его кормил Сонгю, и почему-то это не чувствовалось унизительным. То ли от супа, а то ли от этой странной, но все же заботы – Сонгю дул на каждую ложку супа, прежде чем дать ему, он бы посмеялся, если бы были силы – под ребрами разливалось тепло. И он сдался окончательно. Он позволил себя укутать в кокон из одеял, окружить заботой и это совсем не смущало. Зародившееся было в груди раздражение лопнуло мыльным пузырем под прохладной ладонью, отводящей спутанную чёлку с горячего лба. Тревога от пугающей его собственной слабости растворилась в тепле чужой заботы. И несмотря на то что сейчас он был уязвим как никогда в жизни, он вдруг почувствовал себя в безопасности.