Он встретил её ещё в старшей школе, будучи нескладным догловязым юнцом, а она была настоящей красоткой. И конечно он не надеялся на взаимность. Он просто любил её со всем трепетом и жаром первой любви. Она была такой нежной, такой хрупкой, её хотелось защищать и оберегать. Если бы она ему позволила он стал бы её верным рыцарем. Но он не смел ей признаться, не смел даже лишний раз поднять на неё взгляд. Рядом с ней он робел как мальчишка, краснел и терял все слова, только смотрел влюблённо, с бесконечной нежностью. Она призналась ему первая, позвала на крышу и там, встав на цепочки, поцеловала, легко и щекотно мазнув губами по щеке. И он был счастливейшим из смертных в тот день.
Это воспоминание, одно из самых светлых в его жизни, грело его в тяжёлые чёрные дни.
Они встречались целый год в выпускном классе. Вместе обедали на крыше, он укрывал её своим пиджаком от дождя, когда они смеясь, бежали по лужам, а потом целовались и в ушах бешено грохотал пульс - один на двоих. Они много целовались, будто бы зная, предвидя скорую разлуку... Он провожал её до дома и встречал у школы, они всегда держались за руки и её маленькая тёплая ладошка тонула в его руке. Она вообще вся была маленькая, миниатюрная. Хрупкая и изящная, как фарфоровая статуэтка, с этим её разлетающимся пепельным каре и огромными - неземными дымчато- серыми глазами на узком лице. И он умирал от нежности, глядя на неё сверху вниз. Он брал её ладони в свои и грел своим дыханием - у неё постоянно мерзли руки.
Он обнимал её при встрече и при расставании, бережно-бережно, ведь она такая хрупкая.
На выпускной он подарил ей цветы и они сфотогорафировались вместе на память: она поступала в университет, а он уходил в армию. Он тогда ещё не знал, что станет спецагентом, одним из лучших, прослужив на благо Родины много лет и что однажды бросит все это, найдя свою тихую гавань в Церкви. Но тогда он ещё молодой, глупый и влюблённый, обещал вернуться к ней. В ту ночь они не говорили о любви, не умели. Да и зачем говорить, когда достаточно взгляда, прикосновения, чтобы все понять. Они всю ночь просидели на крыше бок о бок, любуюсь звёздным дождём. Она зябко куталась в его пиджак и шевелила губами, провожая взглядом очередную падающую звезду. Потом обернулась к нему:
–Знаешь, говорят если звезда упала, значит она твоя. Это хорошая примета. На счастье.
А он, усмехнувшись поцеловал её в приоткрытый рот:
–Я уже счастлив.
У рассвету она задремала у него на плече, а он, перебирая пепельные пряди её волос, тонкие и лёгкие как пух, желал чтобы эта ночь никогда не кончалась.
В армии он часто вспоминал ее, думал о ней, читая письма, которые она писала ему и носил её фото в нагрудном кармане. Он вспоминал, когда на его погоны упали первые звёздочки и когда его ранили и сигнальная ракета проверила в небе огненную дугу, как звезда, только не падающая, а летящfя вверх... Но война беспощадна, она обтесала его, ожесточила, оставив только логику и сухой расчёт. На войне нет места любви. Всё его мечты и надежды остались в том солнечном далёком дне, когда он выпустился из старшей школы. Он научился убивать, думая, что поступает правильно, справедливо. На войне нет места жалости. Он разучился бояться. Он все еще верил, в то что она ждёт его. Но он понимал, что изменился и что он теперь может ей дать? Свою жестокость? Ненависть? Боль? Вину.. Он убивал и не единожды. Как теперь смотреть ей в глаза? Он не посмеет, не сможет. И уходя из разведки он попросил только об одном: сообщить его невесте, что он пропал без вести. Исчез. Спецагент внутренней разведки Ким Хэ Иль в тот день и вправду исчез со всех радаров. Навсегда.
Он не сразу стал священником. К Богу его привёл отец Ли, вытащивший его, буквально, на себе, из той бездны горя и вины, в которой он тонул, захлебываясь ненавистью к себе. Отцу Ли он тогда и рассказал о том как любил и о том что никогда не вернётся к своей любви. Пусть та лучше думает, что он умер. Отец Ли не осудил его и не стал жалеть, помолчал немного и спросил:
–Ты все ещё любишь её?
Он не задумываясь, ответил:
– Она всегда будет занимать особое место в моем сердце. Но... я не имею права быть с ней рядом. Я убийца...
На последних словах голос его дрогнул. Он зажмурился и мотнул головой, смахивая непрошенные слезы. На плечо легла тёплая сухая ладонь, потрепала легонько:
– Айгу-Айгу... Плакать не стыдно, Хэ Иль. Я вижу как ты страдаешь. Твоё сердце полно боли и гнева. Я хочу помочь тебе.
Терпение отца Ли оказалось безграничным, как и его Любовь. Хэ Иль срывался, злился, кричал и разбивал кулаки в кровь. Он дрался и напивался, пытаясь забыться. Он уходил и снова возвращался, с сожалениями, в надежде на прощение. И отец Ли всегда прощал, принимая его как блудного сына. И в конце концов он остался. Отец Ли сам рукополагал его. Хиротония стала белой страницей его новой жизни в которой больше нет разведчика Кима Хэ Иля. Он умер. И родился заново. С именем Михаил.
Михаил любит только отца Габриэля как наставника, как духовного отца, и Бога.
Михаил все такой же отчаянный и горячий, горящий. Михаилу ночами снится война, но ни разу та, которую он считал невестой. И все же он вспоминает её... Очнувшись от очередного кошмара он вцепается в чётки как в спасательный круг, четки и есть его спасательный круг. Он садится на кровати, скрестив ноги и бусины скользят меж дрожащих пальцев. Михаил молится истово, горячо и слезы капают на сжатый кулак. Он молится о прощении, он молит о забвении... Он успокаивается в молитве. И молится, как и положенно истинному пастырю, о своих прихожанах, об отце Ли и той, что так и не стала его невестой. В своей молитве он просит Бога чтобы Тот даровал ей долгую, счастливую жизнь, чтобы она была здорова и любима.
И не помнила о нем.
Береги её, Боже.