Быть может, он был слишком наблюдателен, что и под стать всем молчаливым и спокойным людям – подмечать чаще и раньше других что-то особо мелкое или же имеющее превосходный подтекст в своём существовании. А также маленькие совпадения, что кажутся весьма забавными.
Свет от кухонной гарнитуры обрамляет фигуру Джинн в полутьме кухни, выставляя готовящую как будто нечто спасительное в этом тёмном царстве. Ну а если без шуток, готовить что-то на кухне с минимумом света, – главное чётко видеть, что режешь или наливаешь, – это более комфортно и уютно, особенно в тёмное время суток, когда ночь или раннее утро, не доходящее даже до рассвета, и тихую тёплую атмосферу не хочется резать колючим ярким освещением.
Дилюк сидит, подперев кулаком щёку. Он где-то позади, за обеденным столом, – его как-то не звали на готовку, хотя знают, что он с радостью поможет, – лишь наблюдает, утыкаясь в чужую спину, пока девушка готовит им домашний коктейль.
Ленточки её жилета, свисающие в районе талии, качаются из стороны в сторону при малейшем движении, при подъёме рук или тому, как Гуннхильдр тянется за чем-то в полку, что немного выше её головы. Этот белый жилет Дилюк подмечает только что, будто он за пару часов их встречи впервые открыл глаза на рабочую одежду Джинн. В контраст молочному белому идёт ночной чёрный её рубахи: из под жилета смело выглядывают чёрные рукава, натягивая ткань при движениях рук, пока девушка занята, а манжеты держат всё на себе, аккуратно подогнутые к локтям, но всё же оставаясь не так далеко от запястий. Главное, не запачкать.
Всё, что остаётся взору – это аккуратные кисти рук, которые видны, если Гуннхильдр трясёт что-то в воздухе, подбирая со столешницы, да золотистая макушка с высоко собранными волосами, – только в пучок, а не в хвост, как делал Люк, – и в малом освещении они лишь отливают теплом и золотом, как много тонких блистающих ниточек.
Рагнвиндр признается, что за Джинн всегда наблюдать интереснее, чем за тёмными углами её квартиры или же огоньками с крыши соседнего дома – боги, последний этаж, крыша рядом, рядом тёмное небо, лишённое звёзд серостью мегаполиса. Интереснее, потому что она сейчас старается и занимается тем, что сам Дилюк может сделать лучшее её, но не даёт этому случиться, потому что всю их жизнь от того момента, когда они подростками химичили в одну из ночей и нашли этот рецепт, до сегодняшнего дня, когда оба уставшие решили встретиться после работы, готовила это именно Джинн.
Дилюк, бармен, уступающий приготовление напитка.
Дилюк, любитель чёрных рубашек и белых жилетов, признающий, что такой костюм больше идёт его любимой женщине.
За её смехом, за какими-то короткими историями про всё на свете – с ними не спешит, говорит редко, а Рагнвиндр лишь благодарен, – что они оба видели в свои чуть за двадцать. Она стоит на кухне и даже не понимает, как на неё смотрят. Возможно, знает, кто именно, но не знает, как сильно она всегда ошибается на счёт мыслей Рагнвиндра.
Он одёргивает рукой край жилета, распрямляя на себе одежду. Смотрит в темноту ночи, в отражение окна, что вместе с силуэтом облаков и зданий сливает силуэты кухонной мебели да его самого, устало и очень терпеливо ждущего, на тонком стекле, будто сливая два разных мира. Внешний, а ещё Джинн. Возможно, она тоже мир, как целый малый мир, когда появляется рядом. И её статный вид, так задевающий подсознательным сходством.
Будто такое чувство, что у него уходит вся сознательность на то, чтобы передать ей всё то, что копится в закромах сознания. А она принимает это неосознанно, но так счастливо давая повод искать между ними всё больше совпадений, повторять то, что ему хочется в ней видеть.
Да. Хорошее совпадение.
— Давно хотел сказать, что мне очень нравится твой жилет. — Смягчается на лицо, когда на него смотрят голубые глаза. — И спасибо.
Гуннхильдр передаёт ему бокал, благодаря за первую реплику.
— Сегодня я – бармен, прямо как ты. — Смеётся она с добротой.
— Всё как я.
А у неё есть такой же трепет и терпение для него? Чувствует ли она столько же, чтобы хотеть всё, как он?
Когда говорят, что противоположности притягиваются, Дилюк не хочет верить этому, потому что его всю жизнь притягивало лишь то, что невербально было похоже на него хоть на каплю. На самого неоднозначного человека, в жизни которого только появился луч.
Ещё один взгляд в окно. На стол. Прикрывает глаза, довольствуясь атмосферой.
Самая приятная смена обстановки. Уже очень родная; всё, как у него самого где-то далеко за молочно-белым жилетом, запрятанное глубоко от того рыжего мальчишки, кто так и не научился выражать эмоции. Но... хочет выражать их как она. Всё, как у неё.