Вторая после этой ночь была четвергом и двадцать четвертым декабря. Некоторые экспонаты располагались, чтобы отметить Рождество, остальные иноверцы, агностики или атеисты им помогали в организации праздника. Вообще, вера в бога была самой легкой для забывания вещью у экспонатов, особенно если они были из позднего девятнадцатого-двадцатого веков. И так было ясно, чей пантенон богов победил — египетский, раз уж все тут оживает именно по их магии. 

Кук и Колумб предпочли не принимать участия в общем веселии и уйти в более тихую часть музея — в раздел египтологии. Здесь не царило суматохи, и был приглушен свет, что оба мореплавателя очень ценили.

Пара молчала. Все темы для разговора, казалось, были исчерпаны вчера, на ум Джеймса не лезло ничего дельного, кроме одной мысли, которую он дельной не считал.

Они прошли мимо гробницы Акменра и хотели уж было скрыться в следующем зале, но раздался звук поворачивающегося в замке ключа и кряхтения, и Колумб поспешно обернулся и присел на корточки, спрятавшись за колонну. Кук сделал то же самое.

Решетку открывал седой высокий старик в черном пальто и пестром шарфе. Он торопился и воровато оглядывался по сторонам. Христофор расплылся в нехорошей улыбке, быстро обьяснил другу положение дел жестами (Джеймс еле удержался, чтобы не присвистнуть), схватил его за руку ("Вот тебе и не дельное"), и фигуры в несколько прыжков оказались около преступника. Пришлось побороться, чтобы скрутить мужчину и забрать ключ, но как бы он не пытался сопротивляться, против бронзы с гипсом он попереть не смог.

— Чудно, Сисл, Рождество, добрый светлый праздник, а вы снова за старое? — фыркнул Христофор. — Вы же знаете, что Ларри вас жалеть больше не станет.

— Он хочет сказать, что с вашей стороны идти на преступление в канун Рождества очень подло, и Дэйли второго шанса точно не даст, — поспешно перевел Кук.

— Не хочет, а сказал, — закатил глаза Колумб.

— Я отлично понимаю, что говорит этот бронзовый болван, пятьдесят лет для меня даром не прошли! — Сисл предпринял еще одну безуспешную попытку вырваться.

— Болван? Вот как? А гуннский вы так и не выучили за эти пятьдесят лет. И кто же из нас двоих болван? — вкрадчиво спросил Колумб.

— Не было надобности! — Они медленно, но верно шли на первый этаж. — В Испании и Италии курорты, как тут не выучить, а латынь я еще в школе учил. Здорово потом пригодилось при покупке лекарств, — тут Сисл позволил себе рассмеяться.

— Судя по вашей склонности к рецидиву, Испанию с Италией вам вряд ли удастся увидеть, — заметил Кук, ни на секунду не ослабляя хватки.

— А вы вообще кто, позвольте поинтересоваться? Вашингтон? Еще один?

— Сэр Джеймс Кук. Вам явно стоит подтянуть историю! — улыбнулся он.

— Подтягивай не подтягивай, я парики у всех одинаковые, как на одном заводе штамповали. — Сисл сплюнул куда-то в сторону, явно целясь в Колумба, но промахнулся.

— Вымоете потом за собой, — мгновенно отреагировал Христофор.

Сисл уже начинал не выдерживать столько позора за один присест, и он решил не сопротивляться. Знал бы он еще, что его ждет впереди...

Ларри был в ужасе. Не в бешенстве, натурально в ужасе. Он с одеревеневшим лицом пожимал руки мореплавателям, повторяя, как мантру: "А что, если бы вас там не оказалось, а если бы, а если бы!.."

— Тебя что, Макфи покусал? — Жанна помахала ладонью перед лицом Ларри. — Умерь пыл! Что было, то было. Не воротишь. Теперь придется думать, что делать с этим подлецом.

Ларри отмерз, покивал, повелел гуннам связать Сисела изолентой и приклеить его на стул. "В положении сидя!" — поспешно потом он уточнял приказ. 

В холле собрались все, кроме морских обитателей. Начался суд, весьма неофицальный, имевший только четко обозначенных судью в виде Ларри Дэйли и общего обвиняемого:

— Сисл Фредерикс! — Ларри постучал ложечкой о чашку династии Минь, чтобы в зале воцарилась тишина, и продолжил: — Вы обвиняетесь в незаконном проникновении на частную собственность, причем двойном: в музей и гробницу Акменра. Что вы можете добавить или опровергнуть?

— Поиграем в судебное заседание? Как мило. Что же, мне нечего сказать, так все и было, — улыбнулся Сисл.

— Прелестно! — Ларри сел на стойку ресепшена и раздраженно хлопнул ладонями по коленям. — Позвольте поинтересоваться, каков мотив был у ваших действий? 

— Табличка, — лаконично ответил Сисл.

— Табличка. Ага, табличка, - Ларри вздохнул и покачал головой. — Снова туда же. 

Атилла что-то начал громко говорить, тараща глаза и делая нехорошие жесты в сторону Сесила. Последний похолодел.

— Он говорит, что пора уже перейти к наказанию, — перевел Акменра, склонившись к Ларри. — Что думаешь?

Ларри почесал нос, подтащил к себе ноги и шумно выдохнул.

— Я думаю, что здорово вас всех подвел, оставив табличку внутри и не оставив охраны, — громко сказал Ларри, опустив голову.

Зал загудел; все утешали Ларри и говорили, что в этом нет его вины. Тем более что даже если бы Сисл проник внутрь, то непременно был бы остановлен воинами Анубиса. Колумб и Кук, опершись на стойку ресепшена и служа прослойкой между Атиллой и Октавиусом с Джедидайей, молча наблюдали за развитием событий.

— Поглядите только, — тут все замолкли, желая вслышать каждое слово злодея, — как драгоценный Ларри совершает ошибку, так все готовы его мигом простить. Что за...

Его последние слова утонули в возмущенном галдеже; Ларри снова постучал в чашку, Моайи крикнул, и все успокоились.

— Меня прощают, потому что если бы не было тебя, моя ошибка не привела бы ни к чему плохому. Виновен в первую очередь ты, что решил второй раз попытаться украсть табличку.

— То есть я виновен в том, что воспользовался твоей беспечностью? — Сисл фыркнул и мелко покачал головой.

— Да, Сисл, виновен. Виновен всегда преступник, который решает воспользоваться слабостью жертвы. А не жертва, позволившая себе эту слабость. Ларри устал за этот год, он каждую ночь вынужден оббегать этот музей вдоль и поперек и следить за каждым экспонатом; разумеется, что сейчас, когда он пытается организовать праздник, он наделает ошибок по забывчивости, — сказала Ребекка.

— Спасибо, Ребекка, — поблагодарил ее Ларри и обернулся к Сиселу. — Ребекка права. И Атилла, думаю, тоже. Первый раз мы тебя со скрипом, но простили. Больше шансов мы тебе дать уже никак не можем.

— А, уже наказание выбирают?! — Разлегшийся Джедидайя вскочил, поправил шляпу и заорал что есть мочи: — На виселицу вздернуть этого шакала!!! Жаль, не черномазого сцапали, а то бы...

— Джед, черт тебя подери, говорят же тебе, без расизма! Вся эта троица одинаково мерзка, — прикрикнул на него Ларри и щелкнул перед ним пальцами; с ковбоя слетела шляпа, самого его отбросило в сторону. Ларри поспешно поставил парня стоймя и обратился ко всем под звонкие ругательства миниатюры: — Господа и дамы, мы не имеем возможности вздернуть Сесила на виселице или рее, ни практически, ни теоретически, предлагайте что-то послабей смертной казни, отсекания частей тела и пыток! 

Видно было, как сдулись Атилла с Октавиусом, и как оживились некоторые другие; со всех стороны полетели варианты: китайская пытка холодной водой, заставить слушать самую скучную музыку на свете, высечь розгами, сунуть в сугроб и не выпускать двадцать минут кряду...

— А может, его просто полиции сдать? — предложила Ребекка.

— И раскрыть тайну пластины? И попасть всем музеем к военным ученым? Получить Ларри штраф за нахождение посторонних, — тут Сисл кивнул на Ребекку, — в музее в ночное время? А еще за лапанье экспонатов, — тут Сисл рассмеялся. — Как бы вы тут мной не крутили, но точно ясно, что вы не хотите, чтобы общественность знала о происходящем тут по ночам.

— Пятьдесят лет, Сисл. Ты мог в любое время украсть пластину и умчаться куда угодно — с напарниками или без — но ты теперь тут? Жалкий вор, упустивший свой шанс и теперь пытающийся давить из себя гордость. На твоем месте я бы давно рыдал от бессилия. Так скажи, почему же ты терпел магию моей пластины столь долго? — Акменра наклонился к Сиселу и заглянул в его глаза.

— Ох-х, Санта-Мария, это же так очевидно, — раздался чей-то голос, и многие подскочили от неожиданности. Сам автор реплики тоже удивился и прикрыл рот рукой; но слово не воробей, вылетит — не воротишь, и Христофор Колумб со вздохом сложил руки на груди. Воцарилась полная тишина, все в холле глядели на него; еще никто, кроме Джеймса Кука, не слышал и не слышала, чтобы Колумб говорил на английском. Христофор немного побарабанил пальцами по стойке и подошел к Акменра.

— Пожалуй, я тебе могу обьяснить, почему Сисл пробыл тут так долго. — Затем путешественник лихо забрался на стойку ресепшена и выпрямился. — Это не он терпел нас, а мы его. Разумеется, первую ночь Сисл еле пережил, но дальше пошло как по накатанной: все у него было продумано до малейших деталей. Запирал все залы с животными в первую очередь, стравливал южан и северян, издевался над каждой исторической личностью. У него была власть, ключи и фонарик в его руках были скипетром и державой, горохом, на который он ставил нас коленями, и кнут, которым он нас сек. Как ты там говорил, Ларри — пули и ножи нам нипочем, но слова все так же больно ранят? Так этот подонок пользовался этим вовсю. Для каждого и каждой у него было припасено оскорбление, причем всякую ночь разное. Нас было больше, но мы не были едины, потому что ничего общего в нас не было: мы были из разных материалов, из разных стран, веков, разных возрастов и профессий, разного пола. Единственное, что нас объединяло, это ненависть к Сиселу Фредериксу, которую мы и выразить-то боялись. Конечно, наш тиран не обходился одним моральным уничижением, он частенько портил одежду и вещи слабых, и сильные за них не заступались. Затыкал рот болтливым и развязывал язык молчунам, выводил из себя самых добрых и спокойных экспонатов и веселился с этого так, как беспризорный мальчишка хохочет над мучениями умирающей твари. Естественно, что эта безнаказанность не могла не вскружить упырю голову и напрочь забыть обо всем остальном. Потом, когда пришло еще два охранника, легче не стало. Они только усилили его двоевластие и добрались до всех уголков музея, искоренили понятие личного пространства, свободы и отсутствия страха. Гораздо позже они наконец сообразили, что стареют, и что именно табличка придает им сил, а бросить и обвинить товарищей в краже пластины Сисл уже не мог, поэтому троица терпеливо дожидалась такого, как Ларри: смиренного простака, отчаянного ищущего работу. Дальше уже, думаю, все и так знают, что было...

Холл взорвался аплодисментами, свистами, одобрительными возгласами, рычанием, визжанием и топотом. Колумб зажмурился, закрыл уши руками и прошипел сквозь зубы: "Ей-богу, как на позорище выступил...". Кук дотронулся до его руки; Колумб убрал руки от ушей и недоуменно поглядел на друга.

— Мало бы кто так смог сказать, Крис, — сказал Джеймс. — Ты молодец.

— Не льсти мне, — еле слышно ответил Колумб, поведя плечами. С них сползла шуба. Кук взобрался на стойку рядом с Колумбом, выпрямился, мягко развернул Христофора к себе лицом и поправил ему одежду.

— Хотелось бы, но боюсь, я слишком для этого влюблен в тебя, — улыбнулся Джеймс, заложив руки за спину. Их взгляды встретились, и Христофор с глубоким вздохом закрыл рот рукой. — Можно тебя обнять?

Колумб качнул головой в знак согласия, и они обнялись.

— Влюблен?.. — шепотом переспросил Христофор.

— Я не очень хорош в обозначении чувств, — ответил Джеймс. — Но я думаю, что это слово точнее иных описывает мое отношение к тебе.

— Не имею фантазии, так что считай, что я испытываю к тебе тоже самое.

В ответ ему был лишь тихий счастливый вздох.

Моайи крикнул еще раз, и все замолчали. Мореплаватели отпустили друг друга и наклонились к готовившемуся продолжить суд Ларри.

— На вас тошно смотреть, — поморщился Сисл. — Давно у вас в музее правило "каждой твари — по паре"? Странновато, вы под началом у разведенного.

— А у тебя давно заела пластинка токсичности, Фредерикс, помалкивай, — отрезал Джеймс. — В курсе, что за одни твои пятьдесят лет издевательств можно и в тюрьму сесть? — Колумб посмотрел на Кука с благодарностью.

— Кто дает экспонатам читать законодательство Америки?.. — простонал Сисл, откинув голову на спинку стула.

— Я даю, — наконец ввинтился в разговор Ларри. — Полно, Сисл! По кусочкам мне приходилось узнавать прошлое экспонатов, и лишь сейчас я получил полную картину. До какой степени ты мог запугать их всех, чтобы они продолжали молчать об произошедшем еще целый год? Давайте так, — Ларри выпрямился и повысил голос. — Меня не страшит перспектива штрафа. Меня уже ничего, черт возьми, не пугает. Есть записи с камер, — он наклонился к Сиселу и заглянул в его глаза, — это неоспоримые доказательства. Я сделаю что угодно, лишь бы ты и твои друзья держались как можно дальше от этого музея. Пусть даже ценой всемирной огласки, штрафа, но я добьюсь того, чтобы твоей ноги в радиусе пяти миль не находилось.

— Даже если все тут готовы отчаянно пожертвовать собой, - усмехнулся Сисл, — то что на все это скажет твой обожаемый сын?

Весь мир замер.

Ларри, не спуская взгляда с Сисела, достал из кармана джинс мобильник, нажал на кнопку быстрого вызова, затем громкой связи. Раздались долгие гудки. Казалось, они отражались от всех стен музея и вибрировали. Кончились шепотки и шуршания, остались только немигающие холодные глаза Дэйли, телефон в его потной ладони и долгие отвратительные гудки.

— Але, папа, привет! С Рождеством тебя! Как ты? Отмечаешь?

Ларри был близок к обмороку. Рождество. Сегодня. Его маленький Никки отмечает его дома, с мамой и отчимом, ест вкусные вещи, смотрит телевизор.

А его отец сейчас звонит ему для принятия такого решения, какое надо принимать явно не маленькому ребенку, не дома в кругу семьи, с не от сладостей румяными щеками.

— Никки, послушай... Я... Все не очень клеится сегодня, и я бы хотел... хотел узнать от тебя... - Ларри набрал полную грудь воздуха и выдавил скороговоркой: — ТыбыменяпростилеслибымнепришлосьввидуобстоятельствраскрытьтайнумузеярадиегообитателейтебяменяРебеккиимамы?

Вновь повисло молчание. Ларри молил о сбивчивых недоуменных вопросах, слезах, лишь бы не о...

— Па, вы в большой беде?

— В некотором роде, — против воли вырвалось у Дэйли.

— Я приеду к вам, — быстро ответил Ник и бросил трубку; Ларри ошеломленно перевел взгляд на мобильник и медленно сполз на пол по стойке. В его голове не было ни единой мысли. Настоящий Ларри Дэйли ответил бы, что никакой беды нет, в истерике бы крикнул "Постой, Никки, не приезжай, не надо, я все улажу!".

Куда делся старый Ларри Дэйли?