— Я же говорил тебе, Ночноглаз... Мое будущее видеть тебе не надо. Посмотрел-таки, да? — хрипло выдыхает Тошинори, тяжело опираясь на стену.
На Мираи он не смотрит, и без того зная, что тот за его спиной. Ночноглаз мгновенно оказывается рядом, подставляя ему плечо:
— Давай поговорим об этом в палате.
Тошинори благодарно опирается на него всем весом и позволяет проводить себя до палаты. Ночноглаз садится на соседнюю койку, так что их глаза оказываются вровень. Молчит, не зная, как сказать об этом. Но Тошинори уже знает. Догадывается:
— Ты ведь видел мою смерть, да?
Ночноглаз против воли болезненно морщится. И Тошинори продолжает:
— Я не боюсь смерти. Все мы рано или поздно умрем. Так или иначе.... Я знаю, что ты мне сейчас скажешь: «Пора на покой». Ты знаешь, что я никогда не уйду на покой. Пока в этом мире есть зло и люди, нуждающиеся в защите и помощи. Я сделал выбор однажды, и это навсегда. Я знаю, что ты скажешь мне, но... Ты знаешь, что я пойду до конца.
Ночноглаз молчит. Долго. А потом как-то устало и совсем не официально роняет:
— Я с тобой.
Он подается вперед и кладет ладонь на плечо напарника и друга:
— Тошинори-кун, мы уже шестой год работаем вместе. И я знаю, как ты упрям. Я не буду тебя переубеждать. Ты как всегда прав. А я как всегда последую за тобой.
Он сжимает плечо Тошинори и криво улыбается одним уголком рта:
— Сделаем это вместе.
Мираи помогает напарнику лечь:
— Ты пока отдохни. А я разберусь с текущими делами и вернусь.
И он уходит.
Тошинори все понимает: Ночноглаз тоже про-герой. К тому же теперь вынужденный писать кучу отчетов. И когда он еще сумеет к нему вырваться... Но все-таки как же не хочется сейчас оставаться одному. Он согласился бы даже на компанию Сорахико. Лишь бы не быть одному. Наедине со своими мыслями. Прикованный к постели, он много думает. Больше всего о том, как глупо повелся на провокацию ВЗО. А еще о том, что возможно больше не сможет быть героем. Он не представляет себе кем будет тогда. Как будет. А по ночам ему снятся кошмары, в которых он умирает снова и снова. Поэтому он предпочитает не спать. Приходит медсестра и ставит ему капельницу с обезболивающим. После нее удается забыться. И кошмары как ни странно отступают. Ему снится наставница. Она улыбается и гладит его по голове. И Тошинори снова чувствует себя маленьким мальчиком, любимым и защищенным. И от этих снов ему еще больнее. Тошинори просыпается, задыхаясь от слез, и долго лежит, глядя в темноту. Да, он сполна отомстил за ее смерть, но... Но это ее не вернет.
— Прости, мама, — шепчет он, — скоро мы будем вместе.
Но смерть почему-то не спешит забирать его. И Тошинори смиряется с тем, что он зачем-то еще нужен на этой земле. Его, конечно, навещают. Учитель, коллеги. Но он не хочет никого видеть. Слишком... страшно предстать перед ними таким слабым, уязвимым. Словно без одежды. Увидеть в их глазах жалость. Он не хочет, чтобы его жалели. Отрезанный от внешнего мира, Тошинори теряет счет времени. Вскоре из-за большого количества лекарств он почти не чувствует своего тела и много спит. Просыпается урывками и видит Ночноглаза: Мираи сидит, скрестив длинные ноги на койке, напротив. Иногда спит на ней, вытянувшись во весь рост. Тошинори чувствует себя спокойнее, оттого что-тот рядом, и улыбаясь, закрывает глаза. Он не один. Хотя скорее всего усталое сознание выдает желаемое за действительное. Но пусть даже так, хотя бы во сне он не один.
Когда Тошинори впервые по-настоящему просыпается, Мираи рядом. Спит на соседней койке, поджав длинные ноги. На освещенной солнцем скуле темнеет щетина. Он прячет лицо в сгибе локтя и Тошинори невольно подмечает что Мираи в костюме — ну а как же иначе. Порой ему кажется, что напарник даже в душ ходит в костюме. Но сейчас... Пиджак небрежно свернут под головой вместо подушки, галстук отсутствует как таковой, а ворот рубашки сбился. На запрокинутой шее подрагивает кадык, пальцы левой руки беспокойно подергиваются, слабо сжимаются и тут же разжимаются. Обычно аккуратно уложенные волосы растрепались и падают на лицо. Тошинори не сразу узнал в этом незнакомце педантичного напарника, вечно застегнутого на все пуговицы. Однако весь вид напарника говорит о том, что все это время он был здесь, с ним. Что Тошинори не был один. Он осторожно пытается пошевелиться и не может сдержать стона. Тело отзывается неохотно, и первое чувство — боль. Пока еще глухая и далекая, она противно саднит под ребрами. Ночноглаз тотчас вскидывается, еще даже толком не проснувшись. Прошлепав босыми ногами к его койке, присаживается на край, наклоняется и зачем-то щупает его лоб. Озадаченно хмурится:
—Тошинори-кун, скажи: «Аааа».
Тошинори от неожиданности такого предложения послушно открывает рот.
Ночноглаз тотчас сует ему в рот электронный термометр.
— Так температура вроде бы в норме, — через пять минут бормочет себе под нос он, откладывая градусник и обращается к напарнику:
— Тошинори-кун, пить, в туалет, что-то еще?
Тошинори, думающий, что крови в нем для этого уже не осталось, вспыхивает как маков цвет, сползая под одеяло. Ему крайне неловко и потому он торопливо меняет тему:
— Ты же должен быть сейчас в своем агентстве? Почему ты здесь? — сипло спрашивает он напарника.
Тот мягко усмехается, качая головой:
— Ты не должен об этом волноваться, Тошинори-кун. Думаешь я не предусмотрел это? Я препоручил свои дела доверенному человеку. Он позаботится обо всем в мое отсутствие.
И добавил, успокаивающе касаясь его плеча сквозь одеяло:
— Я сейчас позову медсестру.
Медсестра, появляется почти мгновенно, будто из воздуха материализуется. Ей Тошинори позволяет проводить себя до туалета, хотя ему по-прежнему неловко, но сил терпеть больше нет. Тошинори даже ухитряется кое-как умыться одной рукой, машинально трет отросшую щетину и думает, что когда его отсюда выпишут, борода у него будет как у Санта-Клауса — такая же густая и светлая. Помогая ему сесть в каталку — пора на процедуры — медсестра старательно отводит глаза и поджимает губы. Тошинори сглатывает неожиданно горькую слюну, мысленно представляя себе, как же ужасно он выглядит. Жалко. И сам себе признается, что чужое внимание было ему лестно, что он привык к фанатской любви. И так странно, что эта женщина не просит у него автограф, как было бы раньше. Она его жалеет. И это больно ранит его гордость. Ночноглаз встает за спинкой кресла и ободряюще кладет ладонь ему на плечо.
— Не смей меня жалеть, — шепчет ему Тошинори, не разжимая губ. — Понял?
Мираи молча кивает и катит кресло к процедурной. Во время перевязки Тошинори старается не смотреть на свое тело. Ему достаточно сочувствия в глазах медсестры. Боли он почти не чувствует, равнодушно позволяя чужим рукам обрабатывать раны. Использованные бинты с тихим шорохом ложатся на пол. Тошинори смотрит на них. Бинты пронзительно белым росчерком перечеркивают его жизнь на до и после. До: успех, победы, всеобщая любовь и признание. Где сейчас его фанаты, клявшиеся ему в любви только вчера? Впрочем, это к лучшему, что они не видят его таким... Слабым. Пусть по-прежнему считают его Всесильным, способным защитить их от любой опасности. Он бы не вынес всеобщей жалости. Нет уж, для них он останется Всесильным.
Тошинори горько усмехается своим мыслям. Улыбка выходит кривой. Однако... Он улыбается. Он улыбается, превозмогая боль и страх. Всесильный вернется. Просто не может не вернуться, когда он нужен. Когда за его плечом молчаливой тенью застыл Мираи. Его самый преданный фанат, верящий в него даже сейчас. Тошинори выздоравливает медленно. С трудом. Но со временем раны заживают, затягиваются и он может вставать. Ненадолго. И все-таки... Он наконец встает. В полный рост. Встает и делает свой первый шаг к прежнему Всесильному. Тело его не слушается, но ему не страшно упасть. Рядом встает Мираи и подставляет плечо.
Через неделю Тошинори начинает потихоньку разрабатывать расслабившиеся мышцы. Тело отзывается болью на каждое неосторожное движение, но Тошинори, сцепив зубы, старается, как никогда в жизни. Мираи активно ему мешает. С точки зрения самого Тошинори. Он неотступной тенью всюду следует за ним и наиболее пристально следит за процессом реабилитации заживающих мышц. Стоит Тошинори поработать чуть дольше нужного, как Ночноглаз безжалостно отключает все тренажеры и, нависнув над ним, тыча длинным пальцем во врачебный план, выговаривает:
— Бака. Совсем не бережешь себя. Рано тебе еще такие нагрузки. Я понимаю, как тебе хочется скорее восстановиться. Но нельзя так резко. Наберись терпения.
— Не смей. Меня. Жалеть. — шипит на него Тошинори.
— Когда ты восстановишься, я лично надеру тебе задницу, — нехорошо щурится Ночноглаз.
— Это мы еще посмотрим кто кого, — ухмыляется Тошинори, но все-таки сбавляет нагрузки.
Мираи подходит к делу как всегда ответственно и с блеском выполняет работу нянечки-сиделки. Врачи целиком и полностью одобряют его инициативу, разумеется согласованную с ними. По его мнению, Тошинори должен в основном есть, пить и спать. Конечно он признает необходимость лечебной гимнастики, но в сильно ограниченном виде. Тошинори, однако, рад и этому. Выполняя нехитрые упражнения, он с удовольствием ощущает, как тело отзывается, вспоминает. С каждым днем он все увереннее стоит на ногах. Тело требует движения, действий, и Тошинори все труднее сдерживаться. Мираи же все сложнее сдерживать его деятельную натуру, но с другой стороны он так рад, что друг становится похож на себя прежнего, что готов простить ему все. Однако контроль не ослабляет. Пусть сейчас Тошинори злится, потом он поймет.
Вскоре от якобы скуки он присоединяется к Всесильному. Чтобы держать себя в форме. На самом деле, чтобы поддержать напарника. Но чем дальше, тем все меньше идет по плану. Впрочем, когда это рядом с Тошинори было иначе. Его великолепный напарник обожает импровизировать, и Ночноглаз не успевает опомниться, как план летит в тартарары, а Тошинори все больше игнорирует предписания врачей и глас разума в лице Ночноглаза. Он хочет побыстрее восстановиться и вернуться к прежней жизни. Мираи видит. Он не слепой. Тошинори не жалуется, нет. Он никогда не жалуется, но по нему видно, как ему осточертели больничные стены. И как он хочет поскорее вырваться из них, вернуться на свое место в этом мире. Так и сегодня. Тошинори разминается чисто механически, мыслями пребывая далеко отсюда. Мираи старается на него не смотреть, чтобы не обнаружить свое сочувствие этому сильному человеку. Вряд ли тому станет легче оттого, что Мираи за него переживает. Не как за напарника. Как за друга. Мираи бросает взгляд на часы и осторожно окликает его, задумавшегося:
— Тошинори-кун, на сегодня закончим.
Тошинори кивает и чуть заметно морщится — он все-таки перестарался. Мышцы стонут от боли. И скрыть это от Мираи не получается.
Глядя на его страдания Мираи закатывает глаза и думает, какой же удивительный человек — Всесильный: упрямый, невозможный, отчаянный, такой по-человечески слабый и вопреки-сильный. Он восхищается им. Уважает его. Любит Тошинори Яги.
Но сейчас Ночноглазу хочется его прибить. Он ругается долго и со вкусом, таща его на себе до палаты. Сгружает на кровать и притаскивает лед. Целую кучу пакетов со льдом откуда-то. На немой вопрос в глазах напарника усмехается:
— Ты плохо на меня влияешь, Тошинори-кун. Я ограбил кухню.
И любуется обалдевшим выражением лица напарника.
При этом он заботливо обкладывает льдом слабо сопротивляющегося Тошинори. Впрочем, вскоре Тошинори перестает судорожно подергиваться, удовлетворенно вздыхает и вытягивается во весь рост, прикрывая глаза.
— Не спи — замерзнешь, — склоняется над ним друг и фанатично сверкнув левым глазом обещает: — Это еще не все.
— Оставь меня, мне хорошо, — бормочет Тошинори, снова закрывая глаза.
— Сейчас будет еще лучше. — Мираи стряхивает лед. — Сейчас я сделаю тебе массаж.
— А может все-таки позовем медсестру? — предлагает Тошинори.
— О, узнаю тебя! — воодушевляется Ночноглаз — Ты всегда был неравнодушен к миленьким брюнеткам.
— Ты. Идиот. — Тошинори делает усилие и приподнимается на локтях, явно желая подтвердить слово делом. Мираи мгновенно протягивает руку и надавливает ему на плечо, заставляя лечь:
— Тише ты, бака. Не шевелись. Пошутил, я пошутил.
Пальцы у него теплые и сухие. Он бесцеремонно и в тоже время удивительно легко, без усилий, разминает каждую мышцу, даже те, о которых Тошинори не знал. Под неожиданно мягкими касаниями боль отступает. Тошинори расслабляется окончательно и совсем не возмущается, когда закончив, Мираи укрывает его одеялом по подбородок. И прежде чем заснуть, Тошинори все-таки задает этот вопрос:
— Ты где так ругаться научился, а?
— Жизнь научила, Тошинори-кун, — Мираи с тихим смешком поправляет ему подушку. — Спи уже давай.
И Тошинори послушно засыпает.
Ночью ему снова снится тот бой. И он умирает, победив. А вокруг сгущается темнота. Темнота смеется голосом ВЗО.
— Ты один. Один. Никому ты не нужен, Бессильный. Все про тебя забыли, — глумится голос.
И Тошинори понимает, что он прав.
Щеку обжигает резкая боль. Он открывает глаза на своей койке в больнице. Живой. Нависающий над ним Мираи выдыхает:
— Наконец-то... Кошмар приснился?
Он не спрашивает, а скорее утверждает. Тошинори силится что-то сказать враз пересохшим ртом, и Мираи наливает ему воды, протягивает стакан. Тошинори стучит зубами по его краю, расплескивая воду на себя. Мираи отбирает у него стакан и отставляет на тумбочку. А потом подается вперед и обнимает. Крепко, но в то же время осторожно:
— Ты не один. Просто помни об этом. И если хочешь поговорить...
Тошинори заторможенно кивает, мазнув подбородком ему по макушке. Ночноглаз отстраняется и всматривается в его лицо, качает головой. Протягивает руку и стаскивает соседней койки подушку, после чего бесцеремонно пододвигает Тошинори и ложится поверх одеяла рядом. Зевает, обнимая подушку:
— Спкночи.
Остаток ночи Тошинори спит спокойно. Ну если не считать того, что Мираи во сне то и дело складывает на него свои конечности, обнимает как любимого плюшевого мишку — столь же бесцеремонно и удушающе крепко. И музыкально храпит на ухо. Но несмотря на это Тошинори снится что-то хорошее со вкусом беззаботного детства, солнца, трав и высокого синего неба.
День, когда ему наконец разрешает принять геройскую форму пусть и ненадолго становится его вторым — неофициальным — днем рождения. В этот день ярко светит солнце. Тошинори просыпается, не спеша и со вкусом потягивается, чувствуя, как ничто больше не стягивает ребра, только чуть саднят швы. Он чувствует себя здоровым. Сила играет в крови, сила требует выхода, и Тошинори принимает геройскую форму спонтанно. Кровать жалобно скрипнув, с грохотом ломается. Ночноглаз с соседней койки обалдело таращится на то, как Тошинори возится в обломках, пытаясь встать. Хлопает припорошенными древесной пылью ресницами и вдруг заходится смехом. Хохочет в голос, заливисто, запрокидывая голову. Смеется так заразительно, что Тошинори не может удержаться от улыбки. Тошинори ловит себя на мысли, что впервые видит, как тот смеется.
Прибежавшие на шум врачи возмущаются, наперебой ругают его и заставляют вернуться к истинной форме. Потом ему приносят другую кровать и требуют дать слово, что отныне он будет обращаться в геройскую форму только и только под присмотром врачей. Тошинори так рад, что вернулся, что даже забывает извиниться. Ночноглаз же хлопает его по плечу и жизнерадостно обещает:
— Теперь тебя точно выпишут как можно скорее. Пока больница еще цела.
Тошинори со всей своей вернувшейся силой хлопает его по плечу. И только многолетняя сноровка героя спасает Ночноглаза от перелома — он попросту уворачивается и ладонь напарника проходит по касательной.
***
В первый же день после выписки Тошинори совершает с десяток геройских поступков различной степени сложности. Покупает перекусить по дороге в офис и собирается уж было честно заняться давно дожидавшимися его отчетами. Но в офисе он натыкается на хмурого Ночноглаза в обнимку с внушительной стопкой бумаги. Напарник резко обрывает все его возражения и чуть ли не силой выпроваживает из офиса. Тошинори, растерявшись от такого напора послушно двигается к выходу. Мираи догоняет его в дверях и кладет руку на плечо:
— Тошинори-кун, возвращайся к себе и отдохни. А бумажную работу оставь мне. Я справлюсь. Все будет хорошо.
Он чуть сжимает его плечо и просит:
— Пожалуйста, Тошинори. Ты еще не до конца восстановился, и тебе нужно отдыхать.
И Тошинори внимает его совету, но по дороге до дома он успевает спасти трех котят и перевести через дорогу старушку. Привычка. Дома он с удовольствием заваливается на диван, в обнимку с ведром куриных крылышек и парой банок пива. И жизнь кажется ему прекрасной.
Жизнь входит в свою колею. Вот только... Раньше Ночноглаз не был таким заботливым. Раньше они не общались так уж близко. Однако после больницы Ночноглаз становится частым гостем в его доме. Не то чтобы Тошинори был против, но, когда он, к примеру, возвращается за полночь, собираясь наскоро перекусить кофе и гамбургерами, и завалиться спать, он не явно ожидает увидеть там своего друга. А тот, нимало не смущаясь, отнимает у него гамбургеры и кофе — он мне сегодня самому пригодится. И пока Тошинори растерянно хлопает глазами, Ночноглаз сообщает, что ужин на столе, а он пошел писать очередной отчет, и сваливает через окно.
В основном он предпочитает наносить визиты днем. В холодильнике появляется диетическая здоровая еда, в квартире — порядок. От этого Тошинори даже не узнает ее в первое время, думая, что ошибся дверью. То есть окном. Привычка заходить через окна не только сохранилась, но и укрепилась, более того оказалась заразна. Поэтому Тошинори совсем не удивляется, по утрам обнаруживая у себя на кухне Ночноглаза. Тот с шипением матерится сквозь зубы, туша горящий на плите завтрак, а потом, плюнув заказывает еду из ближайшего ресторана на вынос. Диетическую. И следит, чтобы Тошинори съел все до крошки. Тошинори, у которого никогда не было бабушки, впервые в жизни ощущает себя внуком. Хорошо хоть на улице лето и шапку его одевать не заставляют. Зато заставляют носить браслет здоровья, контролирующий пульс, давление и другие показатели. Данные с него идут на айфон Мираи и Тошинори задолб... устал отвечать на его смс-ки, что мол все в порядке: небольшая пробежка и т.д. Это ника не мешает Мираи врываться в его офис посередь дня и бесцеремонно отрывая от работы, тащить обедать. Мираи напоминает ему выпить таблетки через смс и лично. Даже когда они на задании: Мираи не забывает, сокрушая очередного злодея хорошим хуком мимоходом шепнуть на ухо Тошинори про таблетки. Тошинори морщится и трет ухо, одними губами артикулируя напарнику:
— Иди на фиг.
Злодей обалдело переводит взгляд с одного героя на другого и, сделав какие-то свои выводы, паскудно ржет. За что получает с двух сторон сразу и, сведя в кучку глаза, оседает на асфальт. Последнее что он слышит - ругань напарников.
Тошинори по умолчанию считает Мираи своим лучшим другом и доверяет ему как себе. Ради него он готов и в огонь и в воду, как и Мираи ради него. Что впрочем не мешает им упоенно ругаться по пятнадцать раз на дню. Драться с Мираи Тошинори не позволяет совесть. Сам Мираи периодически пытается ему накостылять, когда аргументы заканчиваются, но Тошинори ловко уворачивается и не отвечает. И Мираи быстро остывает, потому бить безоружных считает нечестным.
Тошинори замечает, что в последнее время Мираи в его жизни становится слишком много: он отнимает у него такую вкусную вредную еду, настаивая на соблюдении диеты, маниакально тщательно следит за его нагрузками. Таскается за ним и зудит, что Тошинори бы поберечь себя, а не все вот это. Но в то же время именно Мираи не дает ему погрузиться в пучины уныния и самокопания. Отвлекает его в своей неповторимой занудной манере. И за это Тошинори благодарен ему.
И ничто не предвещало беды: Тошинори геройствовал, радуясь своему возвращению на пьедестал, а Ночноглаз ворчал, но обеспечивал необходимую поддержку.
Это случилось, когда Мираи заполнял очередной отчет, безотчетным жестом массируя висок. Бумажная волокита вывела бы из себя даже святого, и Мираи злится, чертыхается себе под нос и запивает свою злость крепким черным кофе. Тошинори вваливается как всегда через окно. Не влетает, как обычно, а именно вваливается. Неуклюже, неловко, кулем с мукой. Чуть не уронив стол, Мираи кидается к лежащему на полу другу. А тот кашляет, содрогаясь всем телом, и вдруг тело его окутывается дымкой и резко уменьшается в размерах. Мгновение, и перед Мираи тощий сгорбленный незнакомец. Он все еще кашляет, зажимая рот ладонью и между пальцев выступает кровь. Мираи сгребает его в охапку и доносит до дивана. Но прежде чем он успевает вызвать медиков, незнакомец хватает его за руку и хрипит:
— Не надо в больницу, отлежусь... пройдет... Мне... просто задели шрам.
Незнакомец смотрит на него глазами Тошинори из-под спутанной светлой челки виновато и с вызовом. И Ночноглаз, устраивая его поудобнее, матерится так, что тот по уши заливается краской. Потом изводит на него пол-аптечки. Исчерпав запас нецензурного японского, бинтов и антисептика, Ночноглаз лично сопровождает напарника до дома, настаивая на том чтобы от остаток дня и еще пару дней сверху пил таблетки отдыхал. После чего запирает дверь и уходит с ключами. Он забывает от том, что есть еще и окна...
Это повторяется и Ночноглаз привыкает к тому, что Тошинори как минимум раз в неделю вваливается к нему в офис через окно, кашляет кровью и красноречиво помирает. Ночноглаз, уже молча, реанимирует его, реанимирует себя и настойчиво провожает напарника домой отдыхать, жалея что сам не может себе позволить лишний выходной. И пополняя аптечку, вздыхает:
— Ками-сама, за какие грехи?
Рядом в термосе стынет ромашковый чай. Ночноглаз прижимает пальцем подергивающийся глаз и предусмотрительно готовится к следующему "визиту" "любимого" напарника.
— Скажи мне, почему я все еще не добил тебя из милосердия? — спрашивает он Тошинори, в очередной раз, обрабатывая его шрам — или не сдал врачам?
Тошинори дергается — щекотно! — и предполагает:
— Потому что я твой друг?
— И ты не можешь со мной так поступить, Мираи, нет. — показательно пугается он. Голос у него сиплый и прерывистый.
Вскидывает на напарника огромные влажные глаза несправедливо обиженного щеночка:
Мираи вздыхает и сдается, осторожно завязывая кончики бинта:
— Заткнись, пожалуйста. Тебе сейчас нельзя говорить.
Тошинори фыркает и все же закашливается. Мираи, поддерживая его под голову, поит холодным мятным чаем и гладит по напряженной спине:
— Бака.
И улыбается одними глазами:
— Лучший друг.