Хотя давление трудно выдержать, но только так я могу спастись

Через несколько дней после грандиозного разрушения нелепой бронзовой статуи Крэкстоуна, Уэнсдей спокойно сидела на своём стуле за столом, пока Энид обматывала её верёвками.

      — Почему мы делаем это снова? — спросила Энид, явно всё ещё удивляясь, несмотря на то, что это происходило уже в четвёртый раз.

      — Затяни потуже, сейчас я легко могу освободиться. И мы делаем это потому, что я отказываюсь признавать своей соседкой того, кто не знает, как правильно похитить человека.

      — Точно, потому что я точно собираюсь похитить кого-нибудь в ближайшее время, — пробормотала Энид, явно с сарказмом в голосе. — Или, знаешь, когда-нибудь.

      — Никогда не знаешь, когда тебе понадобится кого-то похитить или связать. Никогда не помешает быть готовым, Энид.

      — Верно, верно, — вздохнула Энид. — Что вообще подтолкнуло тебя к этому? Это что, день «Научи своего соседа, как похитить кого-нибудь» или что-то в этом роде?

      — Как бы я не радовалась такому празднику или его последующим вариациям — нет. Просто недавно я оказалась в подобной ситуации, и мои похитители были крайне некомпетентны в отношении правильности этой процедуры.

      — Подожди, что? — пискнула Энид, прекращая своё занятие, дабы оббежать вокруг и встать на колени перед Уэнсдей.

      Уэнсдей нахмурилась, когда верёвки ослабли. А ведь они наконец-то достигли идеального уровня сжатия. Какая потеря.

      — Когда это произошло? Кто это был? Они не причинили тебе вреда, верно? Верно ведь?

      — Энид, — прервала её Уэнсдей. — Дыши.

      Энид сделала глубокий вдох, как учила её Уэнсдей (ведь никогда не знаешь, когда придётся тонуть на глубину озера с большим камнем, привязанным к ногам), и медленно выдохнула.

      — Мои похитители, хотя я даже не решаюсь присвоить им это звание, были просто группой скучающих студентов, которые решили, что могут похитить печально известную Уэнсдей Аддамс, пытаясь показать своё превосходство. Они были ужасно некомпетентны, до такой степени, что мне даже не понравилось быть похищенной.

      Уэнсдей знала, что рассказывать Энид об Обществе Белладонны не стоит, прежде всего потому, что лучшая подруга оборотня — Йоко — являлась их членом, но так и не удосужилась посвятить блондинку в члены или рассказать ей о так называемом «тайном обществе». Хотя Уэнсдей не могла перестать задаваться вопросом, правильно ли она понимает идею «лучших подруг», поскольку была уверена, что если бы у неё была такая (не то чтобы она хотела её иметь), то она, по крайней мере, рассказала бы ей о таком явлении, как членство в тайном обществе. Большинство тайных обществ, в конце концов, не такие уж и тайные, особенно общество Белладонны. Но по какой-то причине Танака не рассказала об этом Синклер, а значит не расскажет и Аддамс.

      Уэнсдей не хотела иметь дело с неизбежной эмоциональной истерикой, которую закатит Энид, узнав о предательстве со стороны лучшей подруги. У Аддамс не было никаких других мотивов для такого решения, независимо от того, что думает Вещь на этот счёт. У него даже не было мозга, так что все его «мысли» не имели под собой никаких реальных обоснований и, очевидно, должны были быть проигнорированы.

      (Когда Уэнсдей сказала ему об этом, Вещь лишь щёлкнул пальцами, как он это делал, когда смеялся над кем-то. Даже угрозы запереть его в ящике её стола до конца семестра не заставили его остановиться, вероятно потому, что он знал, что Энид услышит его и снова выпустит на волю. Как невыносимо. Ей не следовало позволять им встречаться).

      Энид засмеялась, её голос был слегка истеричен.

      — Правильно, какой смысл быть похищенным, если ты не можешь получить от этого удовольствие?

      — Именно, — кивнула Уэнсдей. — Я не хочу, чтобы ты оказалась в такой ситуации только для того, чтобы опозориться. Это полностью разрушит мою репутацию, если люди узнают, что моя соседка по комнате не может даже нормально похитить кого-то.

      — Ах да, мы же не можем этого допустить.

      Уэнсдей бросила пристальный взгляд на ослабленные верёвки вокруг неё. Энид вздохнула, закатила глаза и вернулась на своё место позади Аддамс. Путы тут же сжались до идеальной тугости, что обнадёживало.

      — Хорошо. Теперь оберни её вокруг меня ещё несколько раз, а затем завяжи, как я тебе показывала. Затем мы займёмся моими руками.

      Энид сделала то, что ей сказали: крепко обвязала верёвкой и проверила её жёстким рывком, от которого у Уэнсдей перехватило дыхание. (Только из-за физического давления, других причин не было).

      — Ладно, как тебе это? — спросила Энид.

      Уэнсдей проверила свои путы, крепко связавшие верхние части рук с её туловищем. Как она и учила Энид, верёвки только сильнее сжимались, чем больше она двигалась.

      Идеально.

      — Приемлемо. Теперь мои руки.

      Энид вздохнула, но молчаливо согласилась. В конце концов она закончила, толстая бичева была затянута достаточно туго, чтобы перекрыть кровообращение (как раз так, как ей нравилось), и когда Уэнсдей пыталась освободиться от верёвок, она с удовлетворением обнаружила, что Энид завязала их идеально, чтобы узлы были надёжно спрятаны подальше от её пальцев и чтобы у неё не было шансов высунуть из рукавов спрятанные лезвия, чтобы освободиться.

      Превосходно.

      — Достаточно. Теперь мои ноги.

      Энид вздохнула ещё громче, но всё же сделала то, что потребовала (попросила) Уэнсдей.

      — Боже, ты такая странная.

      — Взаимно. То, что я вообще должна учить тебя этому — прискорбно.

      — Ну да, я уверена, что ты знаешь, как это делать, с трёх лет.

      — Вообще-то, с четырёх, — Энид разразилась смехом и покачала головой, а Уэнсдей ничего не чувствовала по этому поводу.

      — Мои ноги, — напомнила ей Уэнсдей.

      — Я помню, помню, я уже связываю, — Энид действительно занималась этим, завязывая последние верёвки вокруг лодыжек Уэнсдей и ножек стульев. Она завязала их с идеальной тугостью и с максимальной скоростью, научившись на удивление быстро после всего трёх тренировок.

      — Ладно, — сказала Энид, с блеском завязывая последний узел. Она отступила назад, положив руки на бёдра, и на её лице появилась несносная (и в то же время очаровательная) ухмылка. Уэнсдей потянула ногами верёвку, пока та не скрипнула от напряжения, а её волокна не впились в кожу её ноги. Она посмотрела на Энид, выглядящую такой довольной собой в этот момент.

      Восхитительно.

      — Достаточно.

      — Готово, — радостно произнесла Энид.

      — Ещё нет. Не забудь…

      — Повторяю в последний раз: я не заткну тебе рот, Уэнсдей.

      — Но любая потенциальная жертва похищения…

      — Кричит о помощи, я знаю, но не похоже, что ты будешь кричать о помощи, независимо от того, похищают тебя на самом деле или нет. Кроме того, повторюсь, как ты сможешь рассказать мне о моих ошибках, если ты не сможешь говорить?

      — Как будто я не смогу легко освободиться от этого.

      — Тогда какой смысл это делать? Я не буду затыкать тебе рот, и это моё окончательное решение. А теперь продолжай свой грандиозный побег, — Энид сделала нетерпеливый жест рукой с покорным выражением лица. — Посмотрим, как быстро ты выберешься на этот раз.

      Уэнсдей приложила усилия, пробуя несколько обычных и несколько не совсем обычных способов освободиться. Через десять минут она остановилась и кивнула.

      — Хорошо, теперь ты можешь начать меня развязывать.

      Энид взволнованно вскочила.

      — Не может быть! Я действительно это сделала? — Уэнсдей практически видела, как за её спиной возбуждённо вилял белый хвост.

      — На данный момент достаточно. Большинство людей не смогут освободиться от пут по крайней мере несколько часов, а мне понадобится ещё минут десять или около того. Потом ещё потренируемся.

      Энид откинула голову назад и простонала. Уэнсдей не улыбнулась.

      — Но зачем? — прохныкала она.

      — Развяжи меня сейчас, все вопросы потом.

      — Отлично, — Энид наклонилась, чтобы развязать лодыжки Уэнсдей, затем поколебалась.

      — Скажи, тебе сильно дороги эти верёвки?

      — Нет. Их достаточно легко заменить. А что?

      — Хорошо, — затем Энид начала разрывать верёвки, стараясь не причинить вреда Уэнсдей.

      Мозг Уэнсдей на мгновение отключился, пока она обрабатывала эту информацию, и когда странное ощущение, наполнявшее её череп с шипением, рассеялось, Энид уже перешла к последним путам на руках Уэнсдей. Остальные верёвки с другой лодыжки Аддамс, связывавшие её тело, уже лежали лохмотьями вокруг ног медиума.

      Уэнсдей агрессивно ничего не чувствовала по этому поводу.

      Ничего. Вообще. Не чувствовала.

      Когда Энид закончила с руками, Уэнсдей встала со стула и стряхнула с себя последние клочья и волокна. Она потёрла запястья, но не из-за знакомого ощущения прилива крови к рукам, которое ей всегда нравилось, а из-за незнакомого тепла, которое исходило от пальцев Энид. После того, как она выбралась, ей пришла в голову идея спастись от чего-то ещё.

      — Энид, как ты постоянно говорила последние несколько недель — в эту субботу состоится Вороний Балл.

      — Ага! — взволнованно воскликнула Энид. — Я не могу дождаться! Вообще-то, я уже скоро пойду за платьем, хотя меня ещё никто не пригласил. А что? Ты хочешь пойти по магазинам вместе?

      — Нет, я так не думаю. Я говорю об этом потому, что только за последний день меня трижды пригласили пойти Ксавье, Тайлер и Юджин. Мы с Юджином решили, что вместо этого займёмся расследованием дела, но поскольку его мама прислала ему улей с очень редким видом пчёл, который он должен правильно разместить, эти планы были отложены, — Энид смотрела на неё с откровенным щенячьим недоумением, поэтому Уэнсдей вздохнула и продолжила. — Дело в том, что это становится закономерностью, а до танцев ещё несколько дней, и у меня нет времени отбиваться от многочисленных ухажёров во время расследования, — Уэнсдей внезапно не смогла выдержать взгляда Энид, неопределённо оглядываясь через плечо.

      Ей пришлось спрятать руки за спину. По какой-то непостижимой причине они начали дрожать так, как не дрожали с тех пор, когда она впервые взяла в руки скальпель, да и то от волнения. Она понятия не имела, почему они дрожали именно сейчас.

      — В связи с этим, предполагая, что у тебя нет никого, кого ты планируешь пригласить или надеешься пригласить на танец… — Уэнсдей пришлось сделать глубокий вдох, почувствовав эхо того, как верёвки стянули ребра, но она не знала, что делать дальше.

      К счастью, Энид прервала молчание.

      — Нет, я действительно не планирую идти с кем-либо. Но если кто-то попросит…

      Глаза Уэнсдей снова обратились к Энид. Что-то блеснуло в этих хрустально-голубых глазах, что-то, что подозрительно (Уэнсдей надеялась) было похоже на предвкушение. Это самое «что-то» заставило в груди медиума отступить и возвратить ей способность говорить.

      — Тогда, поскольку я хочу, чтобы никто больше не приглашал меня на танцы, а ты не собираешься идти с кем-то конкретным, я хотела спросить, не согласишься ли ты пойти со мной?

      — Типа, на свидание? — спросила Энид всё с тем же блеском в глазах.

      — Нет, — Уэнсдей сказала инстинктивно, немного поторопившись, но вместо того, чтобы приглушить блеск в глазах Энид, это только заставило её очи сиять ещё больше.

      — Ну, хорошо, тогда давай пойдём вместе на наше не-свидание на танцы, — произнесла Энид с озорным выражением лица, как будто она знала что-то, чего не знала Уэнсдей.

      В кои-то веки Уэнсдей не чувствовала непреодолимой потребности выяснить, в чём именно дело. Как будто это была одна из загадок, которую она могла оставить в тайне. Глядя на Энид, на её счастливую улыбку и на то, как она подпрыгивала на ногах, Аддамс чувствовала себя… странно.

      Её желудок наполнился жужжанием комаров, сердце начало колотиться так сильно, что оставило след на внутренней стороне груди, дыхание стало опасно глубоким, а голова — лёгкой и звенящей, как перед удушьем. Она не знала, что это за ощущение, но оно ей нравилось. Уэнсдей постоянно ощущала себя умирающей, хотя никогда ещё не чувствовала себя такой болезненно живой. Она легко могла увидеть, как становилась зависимой от этого, и единственный человек, который вызывал у неё такую реакцию — это Энид.

      Уэнсдей улыбнулась (очень, очень слабо) и задалась вопросом: возможно ли, чтобы она когда-нибудь стала зависимой от человека?

      Что ж, есть только один способ узнать это, полагала она в этот момент.