В нашей коже нет цвета, пока мы не впустим спектр

Всё началось, как и положено, с открытия тайны, которая распространилась среди населения академии, словно лесной пожар. Энид клялась, что это не она разболтала, и, к удивлению самой Уэнсдей, она ей верила.

      Неожиданное доверие к Энид, тем не менее, не охладило её пыл.

      Однако теперь вся академия была в курсе истинной причины, по которой только у Уэнсдей чёрная форма. И вовсе не потому, что это просто предпочитаемая Аддамс цветовая палитра и дополнительные деньги от родителей, а из-за настоящей, честной, как Бог, цветовой аллергии. Те немногие, кто осмеливался хихикать по этому поводу, быстро получили свой урок запугивания, либо неожиданного появления змей в их постели. Но даже это не мешало избранным воспользоваться возможностью поиздеваться над самым страшным человеком в школе.

      Это произошло в тот момент, когда они с Энид зашли в «Квадрат» на обед.

      Она до сих пор не была уверена, когда они стали, как любят говорить Бьянка и Йоко, «связанными по рукам и ногам», но почему-то её это не смущало.

      (В смысле, она совсем не против).

      Едва они вышли на улицу, как попали в засаду. Не успела Уэнсдей отреагировать, как из ниоткуда появились трое парней и вылили на неё ведра с краской, покрывая с ног до головы. Причем каждая из них была разного яркого цвета: неоново-оранжевого, ярко-зелёного и кислотно-розового.

      Энид тоже досталось, хотя она не так сильно была измазана краской, как Уэнсдей. Зарычав, Синклер тут же начала словесно поносить мальчиков за глупую выходку, но Аддамс неожиданно застыла на месте. Даже когда парни начинали смеяться и радоваться своей глупой выходке, Уэнсдей не могла пошевелиться. К счастью, её форма приняла основной удар, но значительная часть краски попала на руки, кожу головы, лицо и шею. Хуже всего было то, что она уже чувствовала, как краска начала затекать под воротник рубашки.

      Через несколько секунд уже начался нестерпимый зуд.

      — Ух ты, вот тебе и цветовая аллергия, — один из парней фыркнул, показывая на Уэнсдей, и засмеялся ещё громче.

      Уэнсдей смутно заметила, что больше никто в «Квадрате» не смеётся, но непонятно, потому, что они боятся её, или потому, что они всё ещё были полны уважения после того, что случилось с Крэкстоуном. Её это не особо волновало. Краем глаза она заметила, что их постоянная группа (Юджин, Бьянка, Йоко, Ксавьер, Дивина и Кент) вскочили со своих мест, чтобы помочь им.

      Однако недостаточно быстро.

      Зуд перешёл в жжение, и Энид рычала с выпущенными когтями, в двух секундах от того, чтобы броситься на троицу идиотов. Аддамс вцепилась в руку Синклер, чтобы не дать ей расчленить нападавших (как бы ей этого ни хотелось, она не хотела, чтобы оборотня исключили и арестовали. Уэнсдей на данный момент уже была близка к тому, чтобы признать, что Энид действительно её лучшая подруга — даже вслух), но в основном потому, что знала, что ей прямо сейчас нужна помощь блондинки.

      — Энид, — произнесла Уэнсдей. — Я полагаю, что мне нужна твоя помощь.

      Энид обернулась на неё и тут же побледнела.

      — Боже мой, Уэнсдей…

      — Как я и говорила тебе, когда мы только познакомились: у меня начинается крапивница…

      — А потом плоть отслаивается от костей, — Энид, похоже, была близка к гипервентиляции лёгких в этот момент, и действительно вскрикнула, когда опустила взгляд на руку медиума, сжимающую её ладонь.

      Кожа на смуглой руке уже начала шелушиться и сворачиваться, словно бумага, брошенная в камин.

      — Мне срочно требуется медицинская помощь. Проводишь меня в медпункт? — спокойно спросила Уэнсдей, стараясь не обращать внимания на зудящее жжение, постепенно превращающееся в огонь на её коже. Аллергическая реакция на цвет всегда была одним из немногих мучительных ощущений, которые ей не нравились.

      Энид, не колеблясь, обхватила талию Уэнсдей и вывела её из «Квадрата», а остальные члены их группы окружили парней с убийственным намерением в глазах.

      Уэнсдей хорошо их подготовила.

      Как только они скрылись из виду, Уэнсдей позволила себе прижаться к Энид, её колени подгибались от горящих нервов и жара в каждой части её мозга.

      — Боже мой, Уэнсдей! Ничего, если я тебя понесу?

      Синклер едва дождалась слабого кивка от Аддамс, после чего подхватила её на руки и помчалась в кабинет медсестры, хотя Уэнсдей и заметила, что Энид по-прежнему старается не трясти её, чтобы не навредить ненароком ещё больше.

      Отвратительно слабое чувство, за которое Уэнсдей себя ненавидела.

      Вещь в панике бежал за ними, стараясь не отставать, а его хозяйка тайно надеялась, что и на него не попала краска. Она знала, как он любил поворчать, когда на него попадало что-то, что может испортить его идеальную кожу.

      Сначала Вещь, потом Энид, потом Ксавье и Бьянка… Как ей удалось окружить себя таким количеством ненужных, чрезмерно драматизирующих при любом удобном случае личностей?

      Энид в рекордные сроки доставила Уэнсдей в медицинское крыло (больше похожее на миниатюрную больницу), и ни минуты не медлила. С помощью Синклер дежурная медсестра успела смыть краску и нанести на заражённые участки специально заказанный лосьон, который родители Аддамс прислали на случай непредвиденных обстоятельств, прежде чем плоть действительно начинала отслаиваться вместе с уже имеющимися участками кожи.

      Медсестре пришлось сдирать куски верхнего слоя поврежденной кожи, в результате чего лицо, шея, ключицы и руки Уэнсдей стали сырыми и кровоточили, а при каждом её движении на пораженных участках открывались трещины, из которых повсюду выплёскивалась кровь. Врач нанесла ещё один слой лосьона и, убедившись, что он не окажет отрицательного воздействия на странную биологию Аддамс, нанесла на поражённые участки кожи средство с алоэ вера. Уэнсдей почти вздохнула, когда прохлада смягчила жжение.

      Медсестра обматывала Уэнсдей бинтами и сказала, что ей придётся выдержать, по меньшей мере, пять дней постельного режима на одной из кроватей, стоящих в медицинском отделении.

      Уэнсдей могла бы возразить, что в своей комнате она могла бы вылечиться так же легко, как и в медицинском крыле, но у неё не было на это сил. Кроме того, при каждом движении по телу прокатывалась новая волна зудящей муки. Даже мысль о том, чтобы попытаться подняться по лестнице Офелия-холла, заставляла её нервно дёргать головой. Как бы это ни было неприятно, но, похоже, ей действительно придётся остаться в медицинском крыле.

      (Пока что).

      Когда всё было сказано и сделано, а медсестра удалилась в свой кабинет, Энид села в одно из кресел у постели Уэнсдей, и её глаза были полны слёз. Поскольку даже говорить в данный момент слишком больно, Аддамс мигала азбукой Морзе, которую услужливо переводил Вещь.

      — Конечно, это моя вина! — Энид расстроенно фыркнула. — Я должна была почувствовать, что они там, я должна была успеть закрыть тебя до того, как они что-либо сделают… Это всё моя вина.

      Вещь подавал знаки и отстукивал очередную строку азбуки Морзе. Энид фыркнула и вытерла глаза.

      — Ладно, хорошо, в основном виноваты эти мудаки. Но частично виновата и я. Но я всё исправлю! Клянусь.

      Уэнсдей снова начала мигать, но Энид прервала её.

      — Нет, Уэнсдей, это вопрос личной гордости. Я смогла спасти тебя от хайда, но не смогла защитить даже от какой-то жалкой краски? После всего, что ты для меня сделала? Кроме того, ты моя лучшая подруга, и я хочу загладить свою вину перед тобой. Пожалуйста?

      Уэнсдей слегка вздохнула, что ближе всего было к признанию поражения. Но Энид умела читать её слишком хорошо, чтобы это было удобно для Аддамс. А потому Энид сразу же загорелась от радости и возбуждённо покачивалась на своём месте.

      — О, спасибо, спасибо, спасибо! — её лицо приобрело редкое выражение серьёзности. — Я тебя больше не подведу. Обещаю.

      Уэнсдей вновь начала моргать, передавая Вещи очередную серию азбуки Морзе. Он тут же зажестикулировал и даже начал постукивать пальцами.

      — Ты никогда меня не подводила.

      Энид тут же покраснела и отвернулась, в совершенном замешательстве потирая затылок. Затем она тяжело и уныло вздохнула, надувшись на Уэнсдей.

      — Ну, сегодня я это сделала.

      Уэнсдей моргала. Вещь жестикулировал. Энид нахмурилась.

      — Да, это так.

      Уэнсдей снова начала моргать, а Вещь жестикулировал. Энид нахмурилась ещё сильнее и многозначительно скрестила руки на груди.

      — Да, это так.

      Уэнсдей снова настойчиво продолжила моргать, но Энид даже не ждала, пока Вещь переведёт, прежде чем рыкнуть и сказать:

      — Да, я сделала это!

      Уэнсдей продолжала моргать «нет», а Энид отвечать — «да», но, в конце концов, их перепалка (за которой Вещь наблюдал с большим удовольствием, маленькая врединка) прерывалась, когда в палату с шумом ввалились остальные друзья Энид («их», — всегда настаивала Энид).

      Все они копошились возле кровати, переговариваясь друг с другом, спрашивая, всё ли в порядке с Аддамс, а Энид и Вещь работали вместе, чтобы помочь перевести азбуку Морзе Уэнсдей.

      Её глаза начали болеть от частого моргания. Честно говоря, как вообще другие люди могли это выносить? Но тут из своего кабинета появилась медсестра и, нахмурившись, прогнала их всех.

      — Разве вы не видите, что ей нужен отдых? Идите и займитесь уроками или тем, чем должны заниматься. Можете вернуться завтра в обед. К тому времени она должна набраться сил, чтобы поговорить с вами. А теперь — все на выход, — медсестра раздражённо указала на Вещь, когда тот пытался уцепиться за край кровати Уэнсдей. — Особенно ты, маленькая головная боль для науки!

      Вещь отмахнулся от медсестры, после чего его аккуратно стащили с кровати и выгнали вслед за остальными, в буквальном смысле этого слова, метлой. Он активно жестикулировал Уэнсдей, пока убегал, о том, что он попытается пробраться к ней ночью, когда ворчливой медсестры не будет рядом. Все присутствующие «посетители» удалились в разной степени недовольства, но никто так не хандрил, как Энид, которая всё время оглядывалась на Уэнсдей щенячьими глазами.

      Честно говоря, не похоже, что Уэнсдей могла что-то с этим вообще поделать. Кроме того, она не хотела, чтобы кто-то из них, а особенно Энид, находился рядом с ней сейчас. Точно не с постоянной болтовней и изматывающим градусом бесконечной энергии.

      Медсестра вымела всех их прочь (в буквальном смысле, в случае с Вещью, когда он пытался стоять на своём. Хотя, по крайней мере, медсестра выгнала его весьма мягко) и решительно закрыла за ними дверь.

      Она повернулась лицом к Аддамс со скрещенными на груди руками и неодобрительным выражением лица. Как будто Уэнсдей имела хоть какой-то контроль над Энид и друзьями оборотня, когда она сама была в таком состоянии и не могла их как следует запугать.

      — Отдыхайте и поправляйтесь. Поговорите со своими друзьями завтра, — проговорила она, прежде чем вернуться в свой кабинет.

      Она должна была восхищаться его прямотой и эффективностью.

      Уэнсдей с внутренним вздохом опустилась обратно на подушку. Наконец, идеальная тишина. Она не будет скучать ни по кому из них, особенно по Энид. Не с её постоянной потребностью почти постоянно прерывать предпочитаемое Уэнсдей уединение.

      Прошло две минуты.

      Уэнсдей краем глаза взглянула на свободное место рядом с ней. Она издала ещё один внутренний вздох и уставилась в потолок.

      Она скучала по Энид.

***

      День прошёл очень медленно. В конце концов, дневную медсестру сменил ночной медбрат, которым оказался мужчиной с соответствующими тёмными кругами под глазами, и с этим день окончательно сменился ночью. Уэнсдей с нетерпением ждала, когда можно будет погрузиться в чёрное небытие сна.

      Она закрыла глаза.

      Через десять минут они снова открылись.

      При таком тонком контроле над своим телом ей никогда не требовалось больше трёх минут, чтобы заснуть. Десять минут — это неслыханно. В явно плохом смысле это не сулило ничего хорошего.

***

      Уэнсдей не могла уснуть всю ночь напролёт, чувствуя себя беспокойно без непрекращающихся звуков K-pop, играющих на заднем плане (тихо, чтобы как можно меньше беспокоить Уэнсдей), постоянного хихиканья от прокрутки различных приложений в телефоне (всегда заглушаемого подушками, чтобы было тихо), и нежного рычания через всю комнату в долгие часы ночи (теперь успокаивающего, а не раздражающего, как раньше).

      Скука была просто невыносимой.

      Даже придумывание различных способов пыток для трёх негодяев, сделавших это с ней, после того как она выздоровеет, смогло развлечь её всего на час. Однако вскоре она услышала знакомый звук стука пальцев Вещи, пробирающегося через вентиляционные отверстия.

      Наконец-то есть чем развеять скуку.

      Когда он выполз из решётки и запрыгнул к ней на кровать, то сразу же устроился на её коленях и начал постукивать и жестикулировать, рассказывая обо всём, что она пропустила за день, особенно о группе, которую Энид упорно называла своими друзьями и которую Уэнсдей нехотя признавала, возможно, чуть более терпимой, чем большинство, где-то глубоко в её собственных мыслях.

      Уэнсдей никогда не призналась бы в этом, но истории с участием Энид — её любимые.

      Она всё ещё не могла уснуть, но рассказ об Энид облегчал её тоску по яркой и несносной девчонке, которая каким-то образом стала первым и единственным другом Аддамс, несмотря на то, что Синклер и остальные члены группы, которым она разрешала находиться рядом с ней, настаивали на этом.

      Одна «подруга» — это уже слишком для Уэнсдей. И одно её отсутствие действует ей на нервы, несмотря на железную клетку, в которой она их держит. Как Синклер удалось выскользнуть из неё — загадка, которую Аддамс до сих пор не разгадала и, как ей казалось, никогда не сможет разгадать.

      Но такова уж была Энид, и почему-то Уэнсдей это не волновало.

      Она терпела компанию Вещи и с интересом слушала рассказы об Энид и остальных, особенно о том, как их обычная группа напугала до смерти трёх кретинов, которые это сделали, хотя, судя по всему, Синклер не вмешивалась в их выходки, хотя по какой-то причине и была самой злой из всех.

      В конце концов, поздно вечером Вещь заснул, и Уэнсдей снова оказалась предоставлена самой себе, даже с учётом допустимого веса придатка на коленях.

      Она ещё раз внутренне вздохнула.

      Она скучала по Энид.

***

      К счастью, ей пришлось расстаться с Энид только на одну ночь.

      На следующее утро после бессонной ночи, почти на рассвете, Энид вбежала в палату прямо по пятам за медсестрой утренней смены, как только та открыла дверь. Новая медсестра, гораздо более дружелюбная, чем та, что была накануне, ухмыльнулась, когда Синклер сразу же торопливо направилась к постели Аддамс.

      — Видимо, ваша подруга прождала в коридоре более получаса, чтобы увидеть вас, как только я приду, — медсестра усмехнулась. — Сейчас мне нужно отпустить ночную смену и забрать кое-какие вещи, так что я скоро вернусь, чтобы проверить вас.

      Она бросила на Энид строгий взгляд, который смягчился тут же очаровательной улыбкой на её лице. Синклер склонна оказывать такое влияние на людей.

      — Постарайся не давить на неё, хорошо, дорогая?

      — Я обещаю, что не буду, Акива, — Энид кивнула.

      Как только Акива исчезла из виду, Синклер бросилась вперёд и обняла ноги Аддамс через одеяла, сжимая их так крепко, что становилось почти больно. Уэнсдей мечтала, чтобы они могли обняться как следует, так, чтобы это были полные, всеобъемлющие объятия, которые она начала порой разрешать по особым случаям.

      Увы, но ей придется подождать, когда она выздоровеет.

      — О боже мой, я так по тебе соскучилась! — Энид почти визжала до такой степени, что это должно было раздражать Уэнсдей до предела, но вызвало у неё лишь желание криво улыбнуться.

      Она тоже по ней скучала.

      Но ничто на свете не заставит её признать это.

      Вещь выполз из своего укрытия рядом с подушкой Уэнсдей и приветственно ударил Энид кулаком в её кулак.

      — Привет, Вещь! Спасибо, что присмотрел за ней для меня.

      Вещь показал ей большой палец вверх, а Уэнсдей мысленно укорила его за шпионаж. Шпионаж допустим только в том случае, если она является его частью, а не тогда, когда он используется против неё. Уэнсдей начала моргать Вещи быстрой строкой азбуки Морзе.

      — Как ты умудрилась найти общий язык с медсестрой утренней смены за ту минуту, которая потребовалась ей, чтобы открыть дверь? Даже ты не должна быть в состоянии сделать это.

      Энид радовалась скрытому комплименту и подмигнула Уэнсдей.

      — Я, возможно, купила ей кофе, приготовленный именно так, как она любит, а возможно, и нет, после того как Джаред, вчерашний дневной медбрат, сказал мне о её любимом кофе в обмен на обещание купить ему один сегодня до обеда.

      Аддамс была поражена, но не удивлена коварством Синклер. Под слоями розового цвета и чрезмерного энтузиазма у Энид скрывалась довольно умная жилка. Характер оборотня позволял большинству с лёгкостью списать все её действия на легкомысленность, но Уэнсдей считала, что это только добавляет ей способности выходить сухой из воды, чего не смогли бы сделать другие. Это давало ей преимущество неожиданности, а ведь почти ничто не могло нравиться Аддамс больше, чем хорошая засада.

      Энид поднялась с ног Уэнсдей (Уэнсдей решительно подавила своё внутреннее разочарование) и устроилась поудобнее в кресле рядом с кроватью медиума. Разочарование Аддамс тут же улеглось, когда Синклер положила руку ей на колено и нежно сжала его в утешительном жесте.

      — Как ты себя чувствуешь? — спросила блондинка.

      Медиум уже готова была солгать, что чувствует себя прекрасно, когда Вещь показал своё истинное лицо. Он постукивал и жестикулировал, привлекая к себе внимание. Энид покраснела и бросила обеспокоенный взгляд на Уэнсдей.

      — Тебе не стало лучше? Но я думала, что лекарство поможет вылечиться в течение пяти дней…

      Уэнсдей укорила Вещь за неповиновение и пообещала, что после полного выздоровления его предательство повлечёт за собой серьёзные последствия — скорее всего, сжигание его любимого набора для ухода за ногтями в небольшом костре. Вещь в ответ сделал круговое движение пальцами, которое, как инстинктивно понимала Уэнсдей, означало, что он закатывает на неё глаза. Она была уверена, что он перенял этот способ невербального общения от Энид.

      Забудьте о костре. Он пойдёт прямо в ящик.

      Прежде чем Вещь успел раскрыть ещё какие-либо скелеты, прячущиеся в шкафу Уэнсдей (а их там много — в основном родственники), Энид положила руку на гиперактивный с утра придаток.

      — Всё в порядке. Мы с Уэнсдей можем поговорить наедине. Тебе, наверное, всё равно нужно пойти отдохнуть.

      Вещь колебался.

      — Не беспокойся, — настаивала Энид. — Я буду следить за Уэнсдей, и если что-то случится, я немедленно дам тебе знать. Обещание на мизинчиках!

      Они обменялись детскими обещаниями на пальцах, после чего Вещь неохотно спрыгнул с кровати и отправился на поиски какого-нибудь подходящего промозглого уголка, чтобы уединиться в нём.

      Уэнсдей выдохнула почти со вздохом.

      Если бы только она могла сделать то же самое.

      — Итак, — снова обратилась к ней Энид, — У тебя есть мысли насчёт причины того, почему тебе не стало хотя бы немного получше? Может быть, лекарство просрочено или что-то ещё?

      Уэнсдей пристально посмотрела на место, где недавно находился Вещь, зная, что Энид ни черта не понимает в азбуке Морзе, несмотря на то, что Аддамс настойчиво просила её выучить её.

            — А, ну да, — Энид произнесла это немного рассеянно.

      Прошло мгновение, и она оживилась.

      — Я знаю! Как насчёт того, чтобы моргнуть один раз для «нет» и два раза для «да»?

      Аддамс закатила глаза вверх (благодарная за то, что у неё хотя бы это ещё есть в арсенале), а затем намеренно моргнула два раза.

      Энид ухмыльнулась, и это было совершенно ослепительно. Уэнсдей хотела бы, чтобы она меньше обожала это зрелище. Оборотень и в обычное время невероятно отвлекала, а это уж точно был не самый лучший случай.

      — Итак, ты, по крайней мере, чувствуешь себя примерно так же?

      Уэнсдей хотела солгать, но Энид, к сожалению, очень хорошо умела определять, когда она говорила неправду. Аддамс до сих пор не знала, как так вышло, но подозревала, что Вещь снова предал её и рассказал Синклер всё о том, что рассказывала ему медиум, грязный маленький предатель.

      Итак, с глубоким внутренним вздохом от предстоящего отчаяния, Уэнсдей моргнула один раз. Улыбка Энид тут же становится тусклой.

      — Чёрт, тебе хуже?

      Уэнсдей неохотно моргнула дважды. Выражение лица оборотня изменилось с грустного на озабоченное, и она крепче сжала колено соседки через одеяло. Её выражение лица настолько легко передаёт заботу и сострадание, что это почти заставляет медиума чувствовать себя неловко. Она не может себе представить, что когда-нибудь сможет носить своё сердце на рукаве (прим.переводчика: Фраза означающая на наш вариант нечто вроде «быть открытым миру» примерно.), как это делала Энид.

      Многие считали Уэнсдей более храброй из них двоих, в том числе и сама Энид, но Аддамс знала правду. Медиум беспокоилась о своей безопасности меньше, чем обычный человек (да и вообще любой человек за пределами семьи Аддамс), она испытывала страх и адреналин от опасности, у неё была развита сильная фамильная гордость за свою семью и людей, которых она считала своими, и это толкало её на поступки, которые даже члены клана Аддамс сочли бы безумными.

      Но Энид не боялась показывать все свои эмоции, подружиться даже с самыми страшными и враждебными людьми, принять тех, кого она считала своими друзьями, такими, какие они есть, и простить им практически любую ошибку. Сострадание Энид, её сопереживание, её бесстрашие в выражении каждого чувства, страсти и настроения в её теле были теми чертами, которым Уэнсдей почти завидовала.

      Возможно, когда-нибудь Уэнсдей наберется смелости и скажет ей об этом.

      Но этот день наступит точно не сегодня.

      Вместо этого она пыталась найти способ заставить Энид почувствовать себя лучше. Несмотря на то, что сама не могла сделать ничего, кроме как моргать и слегка двигать ногами, дабы избежать ожогов, которые успели дойти до самого живота. В конце концов, она остановилась на том, чтобы смотреть прямо на Энид и моргать снова и снова без всякого смысла или причины.

      Это заставило Энид хихикать, поэтому Уэнсдей остановилась и просто наблюдала за смехом оборотня. От этого звука в её груди вспыхнуло нечто что-то вроде огня, но не болезненного, а согревающего.

      В прошлом Уэнсдей всегда избегала дружить с кем бы то ни было (не то чтобы это было так уж трудно сделать до того, как Энид ворвалась в её жизнь). Она всегда считала, что друзья будут только помехой, обузой, которую нужно тащить за собой, и слабостями, которыми слишком легко воспользоваться врагам.

      Но теперь, когда у неё была Энид, она не могла представить себе жизни без неё.

      Синклер, просто сидящая рядом с ней, помогала Аддамс чувствовать себя лучше, отвлекала её от боли, электризовала её изнутри одним своим прикосновением.

      Уэнсдей задавалась вопросом: не потому ли Энид стремится подружиться практически с каждым встречным, и так ли оборотень относится к каждому человеку, которого называет своим другом. От этой мысли в груди медиума запульсировало что-то неровное и злобное, что она распознала как ревность, хотя это чувство она испытывала нечасто, и уж точно не в такой степени. Она почти нахмурилась, прежде чем это небольшое движение вызвало лавину боли в её измученном лице, напомнив ей о том, что она должна сохранять ещё более пустое выражение лица, чем обычно, чтобы собственные нервы не орали на неё ещё громче, чем уже было.

      К счастью, в этот момент вернулась Акива и не дала ей разгадать загадку собственных тошнотворных эмоций, а Энид — заметить небольшой спазм боли, дёрнувшийся в теле Уэнсдей.

      Энид тут же повернулась к Акиве, но не отпустила колено Уэнсдей. Аддамс чувствовала тепло её руки через своё одеяло и хотела быть ближе. Несомненно, это тепло способно было снять зудящее жжение с любой раны, какой бы серьёзной она ни была.

      — Она сказала, что чувствует себя хуже, чем вчера.

      Акива нахмурилась.

      — Это странно. Лекарство, которое прислали её родители, должно было уже начать облегчать симптомы, а алоэ должно успокаивать боль, которую она может испытывать.

      Медсестра осторожно размотала бинты с левой руки Уэнсдей и побледнела.

      — Дорогая, твоя реакция хуже, чем вчера. На тебе не прибавилось цвета?

      Уэнсдей моргнула один раз.

      — Она сказала «нет», — Энид перевела для неё.

      — Ты уверена? — Акива спросила, глубокомысленно нахмурившись, просматривая что-то в карте пациента.

      Уэнсдей дважды моргнула, раздосадованная тем, что приходится повторяться.

      — Она сказала, что уверена.

      — А вы спали этой ночью?

      Уэнсдей моргнула один раз, с досадой. Конечно, она не выспалась. Да и как она могла уснуть, когда торчала в медицинском крыле, а не в дискомфорте собственной комнаты в общежитии?

      — Она сказала «нет».

      — Хм, это нехорошо, и, вероятно, именно поэтому тебе хуже, чем вчера. Необходим сон, если ты хочешь, чтобы стало лучше. Я выдам снотворное. Возможно, на какое-то время это нарушит график сна, но важнее, чтобы тебе стало лучше. Энид, мне очень жаль, но боюсь, что тебе придётся пока уйти.

      Лицо Энид снова было расстроенным.

      Кипящий гнев моментально нахлынул на Уэнсдей.

      Никому не позволено расстраивать Энид.

      Уэнсдей жалела только о том, что у неё не было сил и возможностей прожечь Акиву взглядом. Энид повернулась к ней с грустной улыбкой и в последний раз сжала её колено.

      — Отдохни немного, Уэнсдей. Я и остальные члены нашей банды вернёмся после занятий и проверим, как ты, хорошо?

      Уэнсдей хотела начать протестовать, но, к сожалению, она знала, что лучший способ уничтожить беспокойство, которое явно мучало Энид, — это поправиться как можно скорее, и если для этого придётся не видеть Синклер и спать большую часть дня, то так тому и быть.

      Она дважды моргнула, глядя на оборотня, и была благодарна, когда улыбка Энид стала чуть более искренней.

      — Хорошо, — Синклер встала со своего места и направилась к двери. Перед самым выходом она повернулась и улыбнулась Аддамс.

      — Увидимся позже, соседка, — а затем, подмигнув напоследок, от чего сердце медиума заколотилось сильнее, она ушла.

      Медиум решительно подавила сердцебиение, когда оно грозилось ускориться ещё сильнее. Даже наличие лучшей подруги — Энид — не изменило абсолютного контроля Уэнсдей над собой и своим телом, несмотря на все попытки вырваться из её железной хватки.

      Превосходно.

      Обычно Уэнсдей могла провести без отдыха не менее трёх ночей, прежде чем потребность во сне начинала одолевать её, и могла продержаться ещё три ночи, прежде чем ей пришлось бы поддаться этому порыву.

      (Спасибо дяде Фестеру).

      Но усталость от ран и бессонной ночи навалилась на неё разом, как будто возбуждение от визита Синклер (теперь уже короткого) высосало из неё все остатки энергии. А может быть, потому, что уход Энид забрал с собой энергию Уэнсдей. Сама Аддамс склонялась ко второму варианту.

      Акива начала снимать повязки с Уэнсдей. Она наносила на её кожу ещё несколько слоев лосьона и алоэ вера и наматывала новые бинты на раны так аккуратно и бережно, как только возможно, хотя это всё ещё жгло нервы огнем до такой степени, что она почти не могла сдержать едва слышных звуков боли.

      Как только это испытание наконец закончилось и Уэнсдей смогла успокоиться, почувствовав, как охлаждающий эффект алоэ вера утихомиривает её пульсирующую кожу, Акива покинула её и через минуту вернулась с маленькой чашкой голубой жидкости и извиняющейся улыбкой.

      — Мне жаль, что пришлось отослать твою подругу, дорогая, но я позаботилась о том, чтобы эта доза помогла тебе проснуться перед самым окончанием занятий, дабы ты могла увидеть её и остальных своих друзей, когда они вернутся.

      Ладно… Уэнсдей, возможно, смирилась бы с тем, что Акива ранее расстроила Энид. Но только в этот раз. Если это повторится, то никакая синяя жидкость или извиняющиеся улыбки не смогут предотвратить быстрого и праведного возмездия Аддамс, как только она сможет его осуществить.

      С осторожной помощью Акивы (и как же медиум не любила быть настолько беспомощной, что не могла самостоятельно выпить даже маленькую чашку того, что, как она надеется, на самом деле является ядом), Уэнсдей умудряется выпить жидкость, едва не захлёбываясь сладким вкусом. Выпив ещё чашку воды, которая, к счастью, смыла ужасно приторный вкус лекарства, Акива пожелала Аддамс спокойного отдыха и закрыла занавески в её маленькой «комнате», чтобы она могла насладиться уединением.

      Нехотя Уэнсдей решила, что Акиве можно дать немного больше свободы действий, чтобы совершить ошибку в будущем (но только одну, и только до тех пор, пока она не будет связана с Энид) на том основании, что она, возможно, была именно такой, какой была бы Синклер, если бы оборотень взялась за подобную работу в будущем.

      Вообще-то, раз уж Уэнсдей об этом задумалась, какая работа могла бы быть у Энид?

      Уэнсдей давно дала всем понять, что у неё были чёткие планы стать писательницей, разгадывающей время от времени интригующие тайны на стороне, вероятно, путешествуя по миру, чтобы раскрыть как можно больше его секретов и добавить несколько собственных перед своей окончательной и, безусловно, великой кончиной, но почему-то в их разговорах никогда не поднимался вопрос о том, что Энид планирует делать со своим собственным будущим.

      Она уже приняла решение?

      Собиралась ли она поступать в колледж или сразу приступить к работе?

      Может быть, она планировала найти кого-нибудь до смешного богатого, чтобы выйти за него замуж, а затем быстро организовать его быструю и совершенно случайную смерть? (Что, по мнению Уэнсдей, она с ненормальной радостью помогла бы сделать, даже по её меркам. Особенно в том, что касается смерти).

      Учитывая то, что Аддамс знала о личных интересах Синклер, длинном списке её внеклассных занятий, а также о её сильных и слабых сторонах в учебе (Энид получала одни пятёрки, но, конечно, в некоторых предметах ей требовалось чуть больше помощи, чем в других), было множество вариантов колледжей, карьер и обязательства на всю жизнь, в которых Энид могла бы преуспеть. (Правда, медиум сомневалась, что Синклер пошла бы на классический сюжетный ход «женитьба и убийство богатого партнера», несмотря на то, что с помощью Аддамс это гарантированно бы удалось). По какой-то причине она испытывала странное облегчение от того, что оборотень не вышла бы замуж за человека ради его денег, даже если бы у неё были планы убить его.

      Возможно, аллергическая реакция Уэнсдей влияла на неё даже больше, чем она думала ранее.

      Аддамс около часа размышляла о возможностях будущего Синклер и о том, как оно переплетётся с будущим самой Уэнсдей (ведь они были лучшими подругами, а лучшие подруги разве не должны держаться вместе всю жизнь?), прежде чем поняла, что ей уже пора спать.

      Акива, видимо, ошиблась с дозировкой или использовала не то лекарство. Уэнсдей в очередной раз внутренне вздохнула.

      Вот вам и целебный, полный кошмаров отдых.

      Через несколько минут её подозрения подтвердились. Медсестра тихонько приоткрыла занавеску, чтобы проверить её, и удивленно моргнула, увидев, что на неё смотрит Уэнсдей.

      — Ты ещё не спишь? — спросила она, нахмурив брови и с беспокойством поджав губы.

      Нет, Уэнсдей всегда спала с открытыми глазами, и ей было невыносимо скучно от того, что она прикована к кровати. Вместо уместного саркастического замечания она могла лишь бросить на Акиву самый измученный взгляд, на который только способна, учитывая, что большая часть её лица была покрыта бинтами.

      Акива покачала головой, слегка усмехнувшись.

      — Извини, это было глупо с моей стороны, ты явно не спишь. Полагаю, что мне придётся выдать снотворное в большей дозировке, но это означает, что, скорее всего, ты проспишь то время, когда придут друзья. Мне очень жаль, но твоё выздоровление важнее, и я уверена, что они смогут понять и прийти навестить тебя утром.

      Ты ходишь по тонкому льду, Акива.

      Она ушла за снотворным, а Уэнсдей боролась с разочарованием, пытающимся поселиться в её груди. В конце концов, она победила его и засунула в самый тёмный угол сознания, куда она складывала все свои ненужные эмоции.

      Она могла признаться, что скучает по Энид и Вещи (возможно, даже по Юджину), но отказывалась признавать, что может скучать по остальным негодяям, которые неотступно следовали за ней, как стадо потерявшихся щенков. Опасные безжалостные щенки, когда их провоцируют, — это да, но всё же это не её щенки, за которых она должна была нести ответственность.

      Акива вернулась с очередной чашкой лекарства, заметно более тёмно-синего цвета, чем предыдущая, и Уэнсдей внутренне сморщилась, прежде чем позволила себе проглотить эту сладкую жидкость. Медиум выпила ещё одну чашку воды, чтобы поддержать организм и вымыть отвратительный привкус изо рта, а Акива помогла осторожно опуститься обратно на кровать.

      — Ладно, это довольно сильная доза, поэтому она должна вырубить тебя в течение ближайших нескольких минут. Возможно, это даже поможет проспать весь остаток дня и почти всю ночь, так что график сна не будет нарушен слишком сильно. Я буду проверять тебя несколько раз в течение следующего получаса, чтобы убедиться, что препарат действует, но я уверена, что так и будет, поскольку такую дозу я обычно даю только особо выносливым оборотням, — Акива поправила тонкое белое одеяло Уэнсдей, отступая и улыбаясь. — Сладких снов, — проговорила она, исчезая за занавесками.

      Какие ужасные чувства.

      Уэнсдей откинулась на спинку кресла, готовая наконец-то уснуть и избавиться от боли, зудящей в верхней половине тела, да предвкушая кошмары, которые наверняка будут мучить её ещё дольше, чем обычно.

      Шли минуты.

      Акива вернулась и слегка нахмурилась, видя, что глаза Уэнсдей были всё ещё открыты.

      — Не могла бы ты моргнуть для меня, если ещё не спишь? — спросила она, явно интересуясь, спит ли Уэнсдей с открытыми глазами.

      Нелепо.

      В конце концов, Уэнсдей была не её дядей Фестером.

      Медиум моргнула Акиве, намеренно делая это несколько раз, чтобы дать понять, что она не спит и очень расстроена этим. Хмурый взгляд медсестры посуровел ещё сильнее, но вскоре сменился слегка натянутой улыбкой.

      — Ну, я уверена, что это случится в любой момент. Я зайду через десять минут, чтобы проверить тебя ещё раз, — она снова ушла, а Уэнсдей закрыла глаза, готовая к тому, что чёрная пустота кошмаров затянет её под поверхность сознания.

      Этого не произошло.

      Она не чувствовала усталости. Всё, что она чувствовала, — это беспокойство и раздражение. Когда всё закончится, вне зависимости от того выживет она или погибнет, Аддамс либо жестоко отомстит имбецилам, которые так с ней поступили, либо будет преследовать их до тех пор, пока они не покончат с собой, чтобы спастись от её мстительного духа. До возвращения Акивы она провела несколько минут, с наслаждением представляя себе всё более жестокие планы мести.

      Когда медсестра увидела, что Уэнсдей ещё очень бодрствует, она выглядела очень встревоженной.

      — Ладно, я ещё не встречала студента, который был бы невосприимчив к этому снотворному средству. Все люди, оборотни, сирены, вампиры и прочие изгои, которых ты можешь вспомнить, принимавшие это средство, всегда засыпали почти сразу, особенно при той дозе, которую ты только что приняла. Мне придётся позвонить твоим родителям, чтобы узнать, нет ли у них других идей, что может помочь тебе заснуть.

      Когда Акива повернулась и ушла, Уэнсдей слышала, как она пробормотала себе под нос: «Аддамсы — это действительно отдельная порода».

      В Уэнсдей поднялась самодовольная гордость, которая быстро улетучилась, как только она поняла, что это означало, что в ближайшее время она, скорее всего, не будет спать. Медиум почему-то сомневалась, что Акива примет разумную рекомендацию родителей — цианид или мышьяк, смешанный с чаем из белладонны. Ужасная ностальгия поднялась в ней при воспоминании о белладонно-цианистом чае, который мама давала ей в редких случаях, когда она заболевала или испытывала сильную аллергическую реакцию в детстве.

      Она думала, получится ли уговорить Энид сварить немного и тайно передать ей.

      Вероятно, нет, но, может быть, если Вещь сделал бы его и сказал Синклер, что это просто домашнее средство, не упоминая его ингредиентов, Аддамс могла бы получить его таким образом. (Она могла бы попросить Вещь просто приготовить его и принести самому, но тащить термос из комнаты общежития в медицинское крыло, не будучи замеченным и допрошенным, — это слишком большая просьба для него, несмотря на то, насколько он обычно компетентен, учитывая, как внимательно за ней следят медсестры. И даже если бы он справился с этой задачей, она уверена, что они не смогли бы придумать, как ей выпить это без сильной боли и дальнейшего повреждения раненых частей лица и тела). Скорее всего, ей придётся подождать хотя бы до обеда, чтобы убедить или обмануть Энид и Вещь приготовить чай и дать его ей незаметно для медсестёр, а то и вовсе до самого конца занятий.

      Она издала ещё один внутренний вздох.

      Как нелеп был тот факт, что она, Вещь и Энид являлись единственными компетентными людьми во всей округе.

***

      Во время обеда Энид заглянула в дверь медицинского отделения, но как только она увидела, что Уэнсдей всё ещё бодрствовала, как всегда (и чувствовала себя ещё хуже от этого), оборотень тут же бросилась вперёд, а за ней быстро следовали остальные члены разношёрстной команды.

      Уэнсдей едва сдержала возмущённый вздох.

      (Определённо не с презрительной нежностью. Абсолютно нет).

      После нескольких минут расспросов о самочувствии и ответов Уэнсдей о том, что с ней всё в порядке (в которые все не верят, как бы сильно она ни хмурилась), разговор перешёл в ругань по поводу «наказания», которое получили троё хулиганов за свою непродуманную выходку.

      — Я до сих пор не понимаю, почему твои родители не позаботились о том, чтобы их задницы были выкинуты отсюда, — фыркнула Бьянка.

      — Да, Уэнс ведь наследник семьи Аддамсов, верно? — уточнил Кент.

      — И чертовски богатых, ко всему прочему. Школьный совет должен был исключить этих идиотов ещё до того, как родители Уэнсдей узнали о случившемся, — ответила Йоко.

      Уэнсдей моргала, глядя на Вещь. Вещь переводил для Энид, а она для всех остальных.

      — Видимо, её родители твёрдо уверены, что всё, что школьный совет может сделать для их наказания, не идёт ни в какое сравнение с тем, что Уэнсдей собирается сделать с ними, когда ей станет лучше.

      Дивина пожала плечами.

      — Да, я могу это понять. Особенно если вся эта история с пираньями действительно произошла.

      Энид смущённо вздохнула.

      — Да, так и было. Она мне всё рассказала.

      В то время как все присутствующие парни начали активно краснеть и инстинктивно отодвинулись, чтобы защитить свои яички, Бьянка, Йоко и Дивина фыркнули и засмеялись.

      — Да, эти жалкие сукины дети даже не представляют, что их ждёт, — Йоко усмехнулась.

      — Не могу дождаться, когда увижу, что ты с ними сделаешь, — Дивина ухмыльнулась, и, несмотря на то, что у сирен нет такого особого эволюционного преимущества, что-то в ней явно было похоже на акулу.

      — Но это не значит, что мы не можем сначала немного поразвлечься с ними, — задумчиво говорит Бьянка.

      — Не волнуйся, Уэнсдей! — торопливо сказал Юджин, первым пришедший в себя после разоблачения истинности истории с пираньями. — Мы отомстим за тебя! Кодекс улья!

      Все остальные согласились с ним, в той или иной степени выглядя разъярёнными, но ни один из них не выглядит так, как Энид.

      — Я, блядь, вырву им глаза и кастрирую их, прежде чем утоплю в их дурацких банках с краской. Посмотрим, как им это понравится, — Энид рычала, её когти впились в простыни на кровати Уэнсдей, и медиум не могла удержаться от того, чтобы не посмотреть на неё с нежностью, губы чуть подёрнулись в улыбке от её очаровательно жестоких выражений.

      Все, кто стоял за спинами Синклер и Вещи, обменялись целым шквалом весёлых взглядов, на что Аддамс тут же сузила глаза. Никому не было позволено развлекаться за её счет, особенно этой группе нелепых недоумков, которых Уэнсдей терпит только ради Энид.

      — Знаете, мы не хотим мешать вам или что-то в этом роде, — медленно произнёс Аякс.

      Слишком поздно для этих слов.

      — Да, ты прав, укурок. Мы не хотим мешать исцелению Уэнсдей, — Йоко кивнула, а Дивина внезапно зашлась в приступе кашля позади неё.

      Энид тут же расстроенно дулась, медленно кивая в знак согласия. Уэнсдей опасно сощурилась. Возможно, ей придётся в будущем добавить друзей Энид в тот же список, что и Акиву.

      — Но не все, — быстро добавил Кент. Он всегда был наиболее восприимчив ко взглядам Уэнсдей.

      — Мы думаем, что Энид и Вещь должны остаться, чтобы присмотреть за тобой до конца обеда. Ты же не против? — Ксавье сделал неопределённый жест в сторону соседок по комнате и Вещи.

      Все трое утвердительно закивали. Аддамс, как могла, настаивала на своём, лишь моргая и бросая взгляд в сторону двери. Присутствующие вновь весело переглянулись, хотя, Энид выглядела такой же озадаченной, как и Уэнсдей.

      — Надеюсь, ты скоро выспишься, Аддамс, хотя бы для того, чтобы нам не пришлось смотреть на всё это, — произнесла Бьянка, махнув рукой в сторону лица и рук Уэнсдей.

      Брезгливая мелкая рыбёшка.

      Большинство её повреждений были закрыты повязками, и если Энид могла выдержать вид того, что не закрыто, то это мог сделать каждый.

      Удивление у всех вызвал резкий рык Энид.

      — Она ни хрена не может с этим поделать, Барклай. Отвали, — глаза Энид вспыхнули жёлтым светом, она оскалила зубы и угрожающе выпустила когти в сторону Бьянки.

      От этого зрелища в животе Уэнсдей начало ползать что-то вроде пауков.

      Вместо того, чтобы выглядеть испуганной, как должны были бы выглядеть разумные люди (но никто из их друзей Энид никогда не был настолько разумным), Бьянка только криво усмехнулась, поднимая руки в знак капитуляции.

      — Спокойно, девочка, я только подтрунивала. В тот день, когда Уэнсдей Аддамс не сможет справиться с моей язвительностью, наступит день, когда ад замерзнет.

      Правильно.

      Энид отступила, убирая когти, и сдерживая рычание. Уэнсдей почти разочарована тем, что это произошло. Напоминание о том, что под жизнерадостностью Синклер скрывалось нечто чудовищное и могущественное, — это то, чего так не хватало Аддамс. Как тогда, когда они жили в одной комнате общежития, где регулярно устраивали шуточные бои для того, чтобы Уэнсдей была начеку, и чтобы помочь Энид научиться рукопашному бою на случай, если она попадёт в засаду в человеческом обличье.

      — Хорошо, тогда пойдёмте, — произнесла Дивина, беря Йоко за руку и практически таща её из комнаты. Остальные пошли следом за ними.

      Юджин ушёл последним. Он остановился у двери и с нерешительной ухмылкой оглянулся на Уэнсдей.

      — Надеюсь, тебе скоро станет лучше. И не волнуйся, пока ты не сможешь сделать это сама, мы с моими пчелками отомстим за тебя, — затем он ушёл, закрыв за собой дверь.

      Энид повернулась к Уэнсдей и пожала плечами.

      — Ну что ж, думаю, остаток обеда у нас в полном распоряжении. Хочешь, я расскажу тебе последние сплетни?

      Уэнсдей было плевать на бессмысленную драму, пронизанную гормонами подростков их сверстников. Но она всё равно моргнула в знак согласия.

***

      Так прошло ещё два дня — Уэнсдей не могла уснуть, сколько бы снотворного ей ни вливали в глотку (Вещь не смог пронести ей чай), её состояние ухудшалось с каждым днём, пока в конце концов медсестрам не пришлось менять ей бинты чуть ли не ежечасно.

      Звук голоса Энид не давал скучать в медицинском отделении, и она знала, что нет ничего, что Синклер любила бы больше, чем говорить.

      Энид начала разговор достаточно радостно, но уже через несколько минут зевнула, а ещё через несколько минут сделала это снова. Уэнсдей несколько раз моргнула Вещи, который перевёл, прерывая монолог оборотня о «скандальном» расставании очередных подростков во время занятия фехтованием.

      — Почему ты так устала?

      — Ох, — Энид одарила её мягкой улыбкой. — Ну, наверное, я привыкла к стуку твоей печатной машинки и полуночным виолончельным выступлениям. Без них было трудно заснуть.

      Сердце медиума не делало ничего столь обыденного и слащавого, как трепетало при мысли о том, что Синклер так же трудно засыпать без присутствия Аддамс в их комнате, как самой Уэнсдей было трудно без неё.

      Ещё одна строка азбуки Морзе.

      — Остаток обеда тебе лучше вздремнуть.

      Энид покачала головой и одарила их обоих яркой улыбкой.

      — Нет, правда, я в порядке. Так вот, вернёмся к моей истории. Итак, она ударила его кулаком в лицо, и учителю и нескольким другим ученикам пришлось разнимать их, пока они не начали драться на полном серьёзе…

      Через несколько минут Энид зевнула так сильно, что Уэнсдей слышала, как трещит её челюсть. Аддамс пристально посмотрела на Вещь, и тот похлопал Синклер по колену, пока она не посмотрела на него.

      — Иди, поспи, пока обед не кончился.

      — Ни за что! — Энид нахмурилась, упрямо скрещивая руки на груди. — Я не оставлю Уэнсдей, пока она так больна! Я её лучшая подруга, и я знаю, что она хочет, чтобы я была здесь, даже если она никогда в этом не признается. Я ей нужна, так что я точно не уйду.

      В глубине сознания Уэнсдей что-то улыбалось.

      Позволив себе закатить глаза (она не могла пошевелить ни одной частью лица без того, чтобы сильная боль не охватила огнем каждый нерв в её теле, поэтому она позволяла себе иногда ослаблять жёсткий контроль над Энид и Вещью), она моргнула, быстро отвечая Вещи азбукой Морзе.

      — Отлично. Тогда просто поспи здесь.

      Энид потрясённо моргнула в ответ. Она нерешительно повернулась к Уэнсдей.

      — Ты уверена в этом? Я не хочу тебя беспокоить или что-то в этом роде.

      Уэнсдей просто смотрела на неё.

      Энид усмехнулась.

      — Ну да, извини. Ты бы так не говорила, если бы не имела в виду именно это. Ладно, ладно, я немного вздремну, но разбуди меня, как только захочешь, чтобы я ушла, когда тебе станет слишком скучно, или когда закончится обед, хорошо?

      Аддамс моргнула дважды, соглашаясь, а Синклер кивнула и попыталась свернуться калачиком в кресле. Не успела Уэнсдей взглянуть на Вещь, как тот уже начал отстукивать пальцами и активно жестикулировать Энид. Она снова повернулась к Уэнсдей, на этот раз с дразнящей ухмылкой на губах.

      — Ты уверена? Это значит, что я могу случайно дотронуться до тебя.

      Она начала моргать, а Вещь тут же перевёл.

      — Я разрешаю. Но только один раз, и ты никому об этом не скажешь.

      Энид фыркнула.

      Они обе прекрасно осознавали, что медиум никогда не обращала внимания на прикосновения оборотня или что кто-то в школе ещё не осознал этого факта. В конце концов, Энид была единственной, кому Уэнсдей позволяла брать её за локоть или за руку, чтобы тащить в то или иное место, трясти за плечи, когда волчица чем-то особенно была взволнована, и даже обнимать её иногда. Случайное прикосновение руки Энид к ноге Уэнсдей — капля в море по сравнению с их обычным взаимодействием.

      — Не волнуйся, я унесу это с собой в могилу, — Энид скрестила руки на груди, явно стараясь не хихикать.

      Уэнсдей устремила свой взгляд на кровать, желая сказать Энид, чтобы она не ограничивалась взглядом. К счастью, Синклер свободно владела пониманием Аддамс, как никто другой из её семьи. Поэтому оборотень пододвинула стул поближе к кровати, наклонилась и положила голову на скрещенные руки.

      — Я посплю только немного, потом ты должна разбудить меня, когда тебе станет скучно, и мы сможем пообщаться, хорошо?

      — Да, — Уэнсдей солгала, не подав виду.

      Энид закрыла глаза и заснула уже через несколько секунд. Её дыхание было глубоким и ровным, а тело инстинктивно придвинулось ближе к ногам Уэнсдей, пока они не соприкоснулись. Даже находясь в состоянии мёртвого сна, Энид искала физического контакта. Это зрелище вызывало в Уэнсдей большее умиление даже больше, чем что-либо столь же тошнотворно сладкое.

      Она смотрела на это дольше, чем следовало бы, даже для такого опытного сталкера, как она. Подсознательно её дыхание совпало с дыханием Энид, тяжёлым и медленным, а веки медленно закрылись.

      Последнее, что она помнила, — это ощущение, как Вещь осторожно слез с кровати, и слышала лёгкий шум закрывающихся штор, загораживающих свет, а затем потеряла сознание.

***

      Проснувшись, Уэнсдей увидела, что день выдался на редкость солнечным. Она нахмурилась. Её глаза слегка расширились, когда она поняла, что может сделать это, не посылая по телу разряды боли. Оглянувшись по сторонам, она с разочарованием обнаружила отсутствие Энид, но уже через несколько секунд после этого занавеска слегка приоткрылась, и Акива просунула голову внутрь, слегка вздохнув, когда увидела, что Уэнсдей проснулась.

      — О, Боже, я надеялась, что ты сможешь хорошо отдохнуть после того, как наконец-то заснёшь, но, полагаю, хотя бы небольшой сон лучше, чем никакого. Энид ушла несколько минут назад, чтобы вернуться к учебе, но она обещала, что вернётся с остальными твоими друзьями после окончания занятий. Попробуй заснуть, это точно пойдёт тебе на пользу. Я всё равно оставлю для тебя занавеску открытой, если ты не справишься, — Акива ушла, не успев увидеть, как Уэнсдей закатила глаза.

      Как досадно.

      Когда Вещь не появился в течение нескольких минут после ухода Акивы, Уэнсдей предположила, что он либо отсыпался, (так как взял за правило проводить бессонные ночи Уэнсдей, бодрствуя вместе с ней, чтобы ей было чем себя занять), либо был занят каким-то удивительно гнусным делом.

      Она бросила взгляд на настенные часы и слегка вздохнула.

      Почему время должно было быть такой скучной формой пытки?

***

      Энид продолжала приходить каждое утро, обед и вечер в течение следующих нескольких дней, чтобы составить компанию Уэнсдей, хотя все остальные появлялись только после занятий и подозрительно, один за другим, перестали появляться вообще.

      Что касается Синклер, то, хотя она старалась быть бодрой и энергичной, как всегда во время своих визитов, было заметно, что она спала так же мало, как и сама Аддамс. Каждый день, начиная с того самого первого обеденного сна, она неизменно засыпала после обеда, а медиум не отставала от неё.

      Очень быстро стало ясно, что по какой-то причине присутствие Энид рядом и сон — это единственное время, когда Уэнсдей могла выспаться. Это заставило оборотня пытаться дремать каждый раз, когда она приходит (а это час утром, весь обед и с момента окончания занятий и почти до комендантского часа, когда Ли, медсестре ночной смены, ничего не оставалось, кроме как снова отправлять оборотня обратно в их комнату в общежитии).

      Однако по настоянию самой Аддамс, Синклер спала с ней только во время обеда, поскольку утром она была слишком вялой, чтобы нормально учиться в классе после этого, а вечером у неё не оставалось времени на выполнение домашнего задания, и она неизбежно начала отставать в учебной программе. Хотя это и означало, что Уэнсдей по-прежнему не высыпалась, она, по крайней мере, имела возможность проводить время с Энид, хотя этого было досадно мало по сравнению с тем, как они обычно проводили вместе почти весь день.

      С каждым днём и с каждым, к сожалению, коротким сном Уэнсдей начинала чувствовать себя лучше, боль уходила, и постепенно увеличивался диапазон движений.

      В тот день, когда Уэнсдей вновь обрела способность говорить, Энид перестала обсуждать бессмысленные обычные сплетни, ходящие по школе, и, наконец, рассказала ей о том, почему именно остальные члены группы исчезли.

      «Планы мести» (по словам Энид), которые все применяли к напавшим на Уэнсдей, видимо, и стали причиной того, что в последнее время никто из них не мог прийти в гости, поскольку каждый новый акт самосуда наказывал каждого члена «их» (Энид) группы друзей, в том числе и тем, что им не разрешали видеться с Уэнсдей, пока она выздоравливала.

      — Так что же именно эти неразумные дети сочли подходящим для «планов мести»? — спросила Уэнсдей, вызывая у Энид довольное закатывание глаз, прежде чем она ответила.

      — Ну, я думаю, что планы у всех были замечательные, но план Юджина был, безусловно, самым крутым, хотя он и начал свой план после всех остальных, — Энид произнесла это с довольной улыбкой. — Он натравил своих пчёл на тех придурков в «Квадрате» сразу после окончания занятий, и… ну, ты можешь себе представить, что из этого вышло. Единственная причина, по которой их не привели сюда, заключается в том, что им больше не разрешается приближаться к тебе ближе, чем на десять футов. Я слышала, что их подлатали в одном из кабинетов естественных наук. Их лица были похожи на чёртовы воздушные шары!

      — Юджина поймали?

      — К сожалению, да. Трудновато создать достойное алиби, когда ты единственный человек в школе, который может управлять роями пчёл, поэтому он просто пошёл напролом. Перед нападением он забрался на один из столов и крикнул: «Не связывайтесь с Пчеловодами Невермора! Это за Уэнсдей, безмозглые придурки!», после чего с неба спустился огромный пчелиный рой. Честно говоря, это было нечто эпическое. На ближайшие три недели его посадили под домашний арест, и ему запрещено появляться в медицинском крыле, пока тебе не станет лучше… Вообще-то всем стало лучше, поэтому они давно не заходили, но Юджин сказал, что оно того стоило. Кстати, он просил передать тебе привет.

      — Хм… — Уэнсдей старательно не обращала внимания на раздувающуюся в ней гордость. — Достойно, хотя нам придётся поработать над его техникой скрытности и обмана, когда всё закончится.

      — Да, конечно. В общем, Дивина и Кент работали вместе, используя свою песню сирены, чтобы обмануть трёх придурков и заставить их раздеться во время занятия по ботанике. К сожалению, Дивину и Кента остановили несколько преподавателей, прежде чем эти придурки успели снять рубашки и наполовину снять штаны.

      — Как по-детски… — вздохнула медиум.

      Энид снова закатила глаза, но её улыбка была такой откровенно ласковой, что у Уэнсдей защемило сердце.

      — Аяксу удалось превратить в камень всех троих в раздевалках.

      — Не творчески.

      Энид фыркнула, но продолжила.

      — Тогда Бьянка «случайно» принесла на урок фехтования заточенную саблю и вызвала троих на дуэль. Правда, ей удалось поквитаться только с одним из них, и то лишь несколькими царапинами, а не «правильными порезами» — это её слова, а не слова учителя, — после чего учитель поставил точку в этом вопросе и запретил ей заниматься фехтованием до конца месяца.

      — Она должна была напасть на них, когда они были одни и уязвимы, и рядом не было свидетелей, которые могли бы вмешаться.

      — О да, конечно, все это знают, — Энид хмыкнула, в её тоне было столько сарказма, что холодное чёрное сердце Уэнсдей чуть ли не раздувалось от чего-то, что она не смогла определить. — В общем, Йоко и Ксавье работали вместе, чтобы отомстить им. Во время обеда несколько дней назад, прямо перед тем, как я ушла к тебе, Ксавье нарисовал этих огромных пауков — размером с моё лицо — оживил их и выпустил на их стол, а пока они отвлеклись, Йоко подменила их напитки кровью. Ты бы видела их лица! Это было уморительно.

      Уэнсдей усмехнулась.

      — В лучшем случае дилетантство.

      А она-то думала, что хорошо их выдрессировала.

      Разочарование.

      Энид и Юджин, разумеется, были исключение, даже если Оттингер попался, а сама Синклер ничего не сделала обидчикам. Вероятно, она была слишком занята тем, что тратила время на общение с Аддамс и пыталась нагнать домашние задания в классе, чтобы делать это. (Уэнсдей решительно игнорирует странные противоречивые эмоции, которые вызывает у неё эта мысль).

      Энид фыркнула от смеха.

      — Конечно, Уэнсдей. Как скажешь.

      Действительно.

      На самом деле, ей было что сказать, и даже если группа, которую Уэнсдей допускает в непосредственную близость к своей персоне, не может присутствовать, чтобы услышать то, что она хотела сказать напрямую, у Аддамс был удобный способ сделать так, чтобы они услышали её сообщение независимо от этого.

      — Всем вам, олухи, если вы даже не можете отомстить за того, кого считаете «другом», не попавшись, нельзя позволять вам кружить рядом, как мухам. Я не позволю вашей неумелости запятнать мою репутацию, поэтому, как только я полностью исцелюсь, я заставлю вас научиться тому, как удовлетворительно мучить других, не будучи пойманным властями, и при этом доносить свою мысль до людей. Ваша работа в этом направлении была, мягко говоря, жалкой, и я намерена начать исправлять ваши убогие навыки, демонстрируя, как правильно стоит заниматься тонким искусством мести хулиганам, которые думали, что им удастся укрыть меня, — Уэнсдей сделала паузу, чтобы слегка вздрогнуть, — не пострадав от цвета.

      — Это действительно необходимо? — спросила Энид, держа ручку над блокнотом, в котором она записывала сообщение Уэнсдей, поскольку сама Аддамс не могла оставить без внимания их плачевное выступление. Таким образом, диктуя им записку, Энид записала её и передала ей.

      — Конечно, — спокойно ответила Уэнсдей. — Если мне придётся иметь дело с этими простаками во время нашего пребывания в Неверморе, то я собираюсь хотя бы сделать их грамотными простаками.

      — Ах да… Правильно, — произнесла оборотень с ухмылкой, от которой в груди медиума тут же стало тепло, как будто там устроился маленький коварный поджигатель, приятно дополняющий пауков, которые, кажется, никогда не перестанут плести свою паутину, покуда Энид была рядом.

      Это ощущение было уютной пыткой, вызывающей невероятное привыкание.

      Она размышляла о том, сможет ли найти способ изменить их с Энид расписание, чтобы они могли вместе посещать те немногие занятия, которые они ещё не посещали до сих пор. И, возможно, вступить в один из многочисленных клубов Синклер уже не так немыслимо, как это было для Аддамс, когда она только приехала в Невермор. Возможно, ей даже удалось бы убедить Энид присоединиться к Неверморским Пчеловодам.

      Тем не менее, она была уверена, что сможет найти способ проводить больше времени рядом с Энид, ведь они наверняка проведут вместе всю оставшуюся жизнь.

      Лучшие друзья всегда так поступают, верно?

***

      На следующее утро, сразу после рассвета, дверь в медицинское крыло открылась, но, к разочарованию Уэнсдей, она слышала только шаги одного человека, который зашёл внутрь после того, как за ним закрылась дверь.

      Она снова опустилась на матрас, стараясь не обращать внимания на разочарование, зарождающееся в груди, когда медсестра утренней смены (вероятно, Акива) зашла в медпункт, и вслед за ней донёсся аромат горячего свежего кофе.

      Через минуту или около того кто-то (предположительно Ли, медсестра ночной смены) вышла из кабинета, но вместо того, чтобы направиться к двери, она направилась прямо к ней. Не успела Уэнсдей слегка нахмуриться, как занавеска вокруг её кровати распахнулась, и перед ней возник восхитительный образ Энид, с радостно подпрыгивающим Вещью на её плече.

      — Доброе утро, подружка! — прощебетала Энид, перескакивая на свой обычный стул, а Вещь спрыгнул с её плеча на кровать, как только она села. — Извини, мне нужно было сообщить Ли, что Акива сегодня немного задержится, но теперь мы можем пообщаться.

      Энид протянула Уэнсдей одну из своих любимых книг и улыбнулась.

      — Почитаешь мне? — спросила она.

      Губы Уэнсдей слегка дёрнулись вверх, и она открыла книгу на первой странице — пауки снова принялись за работу, оплетая её кишки.

***

      Через час — слишком короткий, по мнению Уэнсдей, промежуток времени — Энид остановила её, когда она дочитала третью главу, и слегка грустно улыбнулась.

      — Извини, подруга, мне нужно готовиться к занятиям, но я приду к тебе во время обеда и ещё раз позже, как только закончатся последние занятия. Обещаю.

      — То, что ты решила делать со своим временем, как бы неразумно это ни было, не имеет ко мне никакого отношения, — ответила Уэнсдей, делая вид, что читает первую страницу следующей главы, дабы скрыть, как на самом деле расстроена тем, что Энид должна уйти.

      Аддамс думала, что Синклер наконец-то разрешат пропустить день занятий, учитывая те положительные результаты, которые её присутствие оказало на выздоровление медиума, но, видимо, в этой идее было слишком много здравого смысла, чтобы администрация могла её допустить.

      Улыбнувшись напоследок и помахав рукой, Энид ушла. Уэнсдей вздохнула и закрыла книгу, которую она делала вид, что читала. Она полагала, что нужно было снова следить за временем. Вещь утешительно похлопал её по колену.

***

      Примерно через час после начала занятий и за три часа до начала обеда (два часа, сорок две минуты и шестнадцать секунд, но Уэнсдей за этим не следит) Энид неожиданно вернулась. Оборотень лучезарно улыбнулась ей и. вбежав в комнату, опустилась на свой обычный стул и поставила сумку (две сумки, странно) на пол.

      — Привет, соседка! — она почти пела.

      — Энид, — Уэнсдей произнесла это как можно более бесстрастно, чтобы не выдать своей благодарности за возвращение блондинки. — Обед будет только через три часа. Ты решила отказаться от строгого расписания, которое я составила для тебя, чтобы у тебя было время на уроки, домашние задания, внеклассные мероприятия и время на отдых, чтобы избежать нескольких эмоциональных срывов в течение этого семестра? Они ужасно отвлекают меня от личных занятий и написания романа.

      Энид радостно улыбнулась ей.

      — Ты не поверишь! Я была на середине «Сиренологии», когда меня вытащил один из членов администрации. Очевидно, у меня остаток дня свободен от занятий, чтобы помочь тебе восстановиться, и всё такое.

      — Что ж, очевидно, у администрации больше здравого смысла, чем я думала, — затем Уэнсдей обеспокоенно приподняла бровь. — Но я думала, что именно в это время начинаются уроки фехтования?

      Энид моргнула и, усмехнувшись, показала на две сумки, стоявшие на полу: одна из них, по мнению медиума, была самой большой сумкой оборотня, а другая — её обычным рюкзаком, который был более пухлым, чем обычно.

      — Ну, когда я сказала «середина» Сиренологии, я, наверное, имела в виду «ближе к концу» Сиренологии. Я подумала, что надо взять кое-что из нашей комнаты, чтобы нам было чем заняться и чтобы сделать твоё пребывание в медицинском крыле более комфортным, поскольку теперь ты можешь двигаться, и это не причинит тебе вреда. Это заняло немного больше времени, чем я предполагала. Извини за это.

      — Всё, что угодно, лишь бы не скучать, прикованной к кровати, которая даже не комковата, и не на что смотреть, кроме отвратительно ярких белых стен. Обычно я приветствую пытки, но это слишком обыденно, чтобы быть приятным. По крайней мере, то, что ты предоставишь, наверняка будет чуть более терпимой формой пытки.

      — Ну что ж, я рада тебе это предоставить, — радостно ответила Энид. — Я покажу тебе, что я принесла, через минуту — мне нужно кое-что обсудить с Ли. Сейчас вернусь! — произнесла Энид и исчезла за занавеской.

      Через несколько минут она вернулась и с улыбкой опустилась на своё место, тут же нагибаясь, чтобы достать вещи из сумок.

      — И вот пытка начинается.

      Энид закатила глаза, продолжая копаться в сумке, но при этом ухмыльнулась ещё чуть-чуть. Уэнсдей непроизвольно расслабилась при виде этого.

      — Ну, я надеюсь, что эта «пытка» будет для тебя приятной. Кроме того, завтра у меня тоже может быть выходной, в зависимости от твоего самочувствия, и я не хочу провести остаток сегодняшнего и завтрашнего дня просто болтая, пока ты будешь смотреть на меня, планируя моё убийство.

      — Раньше тебя это никогда не останавливало, — Уэнсдей пробормотала, с усилием не давая себе сказать, что она перестала планировать её убийство в середине последнего семестра их совместной учебы. Даже мысль о том, что Энид узнала бы об этом, приводила в ужас, не говоря уже о том, как невыносимо весела будет Синклер, узнав обо всём. В голове Уэнсдей мелькнула мысль, что, возможно, она была бы не против увидеть, как энтузиазм Энид поднимается на ступеньку выше из-за Аддамс, прежде чем она безжалостно подавила её.

      — Итак, что же ты сочла нужным принести? — Уэнсдей спросила, уже внутренне смирившись с реальностью. Она уже предвкушала и боялась новых мучений, которые приготовила для неё Энид.

      Скорее всего, ничего цветного (не после инцидента, из-за которого медиум попала в медицинское крыло, даже несмотря на то, что Уэнсдей уверяла оборотня в том, что аллергическую реакцию может вызвать только прямой контакт с цветами, способными проникать через поры сквозь защитный слой кожи — например, красками, — Энид с тех пор так и не надела даже свой самый бледно-розовый свитер), а, скорее всего, ноутбук для просмотра бесчисленных серий любимых Энид мультфильмов («Большинство из них называется аниме, Уэнсдей, а кроме того, в настоящих мультфильмах очень глубокие сюжетные линии и потрясающе прописанные персонажи, спасибо тебе большое!»), видеоигры, полные ярких красок и мало содержательные (хотя иногда в них неожиданно и интригующе было много крови), и мобильный телефон, на котором она слушала бесконечное количество K-pop, листала бессмысленный блог и её различные приложения в социальных сетях, где Энид постоянно говорила и хихикала над всем этим.

      Но Синклер, как это часто бывает, как никто другой, удивляла Аддамс. Первым делом она достала чёрно-серое лоскутное одеяло Уэнсдей и расстелила его на коленях и ногах медиума.

      Следующим предметом стала любимая чёрная толстовка, которую Аддамс никогда не признает пропавшей. Как бы ни нравилось ей дремать в холодных камерах морга, ночью всегда становилось некомфортно, до такой степени, что это отвлекало, поэтому она предпочитала надевать толстовку с капюшоном поверх пижамы, когда спала.

      После этого была одна из любимых книг Уэнсдей — «Сборник дневников самых известных серийных убийц в истории», Энид обещала, что когда у неё будет больше времени, она принесёт и другие книги из их комнаты.

      Следующими пунктами были несколько более необычные вещи, что заставило Уэнсдей насторожиться больше, чем предыдущие.

      Во-первых, это мобильный телефон Аддамс (несмотря на все старания Энид и Ксавье, использовался он крайне редко) и пара чёрных наушников в упаковке. Синклер приподняла руку, чтобы остановить медиума, прежде чем она успеет что-то сказать, и бросила на неё умоляющий взгляд.

      — Просто выслушай меня, прежде чем что-то сказать, ладно?

      Уэнсдей нехотя откинулась обратно на подушки, а Энид оживилась в своём кресле.

      — Итак, это наушники с шумоподавлением. Они блокируют практически все окружающие шумы во время использования, так что ты остаёшься в своём собственном мире, и у них есть настройка, позволяющая пропускать окружающий шум на задний план, если ты хочешь. Кроме того, они работают по технологии блютуз, то есть подключаются к телефону без необходимости вставлять провод в надлежащее отверстие телефона, таким образом, шнур не будет мешать даже во время прогулок, а радиус действия довольно большой.

      — Хорошо, а для чего именно я буду их использовать? Как бы мне ни нравилась идея отгородиться от бессмысленной болтовни наших сверстников, я не вижу в них другого смысла.

      — Ну, они позволяют слушать музыку, не отвлекаясь на другие вещи, — Энид с надеждой наклонилась вперёд. — Дашь мне возможность тебе это продемонстрировать?

      Уэнсдей притворно вздохнула, закатив глаза, чтобы Энид не увидела в них настоящего покорного умиления.

      — Хорошо. Но я напомню тебе, что я как не люблю современную технику, так и имею при себе несколько ножей, в том числе серебряных.

      Энид покачала головой, похожая на растерянного щенка.

      — Даже прямо сейчас?

      Уэнсдей бросила хмурый взгляд на Энид.

      — Особенно сейчас.

      Энид закатила глаза и открыла упаковку, подключая наушники к телефону Уэнсдей. Через несколько минут (при этом внутри медиума росло отвратительное любопытство) блондинка радостно кивнула сама себе и снова посмотрела на Уэнсдей.

      — Так, всё готово, — Энид протянула ей чёрные наушники. — Ничего, если я вставлю их тебе в уши?

      — Неужели это скрытые бритвенные лезвия? Потому что если это так, то конечно.

      Энид бросила на неё раздражённый взгляд. Уэнсдей выдохнула чуть громче, чем обычно, и посмотрела в потолок.

      — Если ты этого хочешь.

      Энид усмехнулась и села на кровать рядом с Уэнсдей, стараясь не задеть её раны.

      — Хорошо, дай мне знать, если я сделаю тебе больно, хорошо?

      Уэнсдей ответила утвердительно, и тогда Энид наклонилась ближе, чтобы медленно и осторожно вставить наушники в уши соседки. Аддамс была удивлена волной тоскливого успокоения, которое нахлынуло на неё при запахе духов Синклер с такого расстояния. Не успела она как следует задуматься об этом, как оборотень снова отступила назад с возбуждённой ухмылкой на лице.

      Наушники были на удивление удобными, особенно если учесть, что Уэнсдей с ними не знакома, но Энид оказалась права: они сразу же блокировали почти все звуки, оставляя медиума словно в полупустоте. Ощущения оказались достаточно приятными, но Аддамс не была в восторге от того, что Синклер собиралась включить ей K-pop. Может быть, если это было бы достаточно громко, это будет достаточно мучительно, чтобы быть терпимым. Уэнсдей приготовилась, но тут Энид озорно улыбнулась ей.

      Прежде чем Аддамс успела подозрительно приподнять бровь, Синклер уже нажала кнопку на телефоне. Уэнсдей замерла, когда до её слуха донеслись знакомые звуки песни Чавелы Варгас «Ла Йорона».

      Песня не обладала тем богатством звучания, которое она имела при воспроизведении на граммофоне, но то, как она заполняла голову всеохватывающей реверберацией, по общему признанию, являлось новым возвышенным способом её восприятия.

      Но на «Ла Йороне» всё не заканчивается. После этого зазвучала особенно зажигательная версия «Бури» Вивальди, затем жуткая кавер-версия «Сезона ведьм», и так до тех пор, пока Уэнсдей не выдернула один из наушников и не посмотрела на Энид, потеряв дар речи.

      Энид пожала плечами.

      — Я знаю, что тебе не очень нравится моя музыка, поэтому мы с Вещью составили плейлист из твоих любимых песен, и песен, которые, как нам показалось, могли бы тебе понравиться.

      Тоскливый уют в груди Уэнсдей перешёл в нечто более тёплое: пауки снова принялись за работу в животе медиума, и неуклонно карабкаясь вверх по её груди, сплетая паутину в тоннелях её грудной клетки. Прежде чем она успела ответить (прежде чем она успела собрать слова в последовательном и точном порядке), Энид в последний раз нагнулась к своей сумке.

      — Вот этот блокнот, и я думаю, что он тебе очень понравится.

      Энид достала из сумки толстую чёрную книгу. На лицевой стороне книги было выгравировано искажённое лицо бьющейся в агонии души в изысканных деталях, с рельефными деталями и покрытыми частично потускневшей бронзовой и тёмно-красной краской. Закрывали книгу три замка из разных металлов и разных стилей, ключи от которых Энид преподнесла на потускневшей золотой цепочке. Каждый ключ был старомоден, что, хотя и соответствовало стилю Уэнсдей, это несколько разочаровывает, поскольку такие ключи хоть и красивы на вид, но их легко было обойти. Такие обычно были в паре с очень простыми замками.

      Затем Энид усмехнулась ей.

      — Смотри, тебе это понравится, — она достала заколку, слегка поморщилась, готовясь к этому, и вставила её в один из объемных изгибов на обложке блокнота. Через секунду лицо, изображённое на обложке, изменилось до неестественного выражения ужаса и начало издавать высокий мучительный крик. Энид тут же убирала заколку, и крик прекратился, а лицо снова исказилось в гримасе муки.

      — Таким образом, никто не сможет взломать замок и заглянуть внутрь без твоего разрешения, и ты сразу же узнаешь, если кто-то попытается это сделать, — затем она протянула простую чёрную авторучку с потускневшими золотыми украшениями. — И у меня есть это, чтобы сочеталось в блокнотом! Довольно круто, правда?

      Этот блокнот являлся абсолютным произведением искусства.

      Уэнсдей смотрела на Энид, углубляясь в её непостижимую загадку души, пытаясь разгадать головоломку, завёрнутую в розовый цвет и ослепительные улыбки.

      Синклер пожала плечами и смущённо отвела взгляд в сторону, покачивая одной ногой взад-вперёд, что Аддамс раньше презирала.

      — Я увидела его в «Куче Урии» (прим.пер.:«Uriah's Heap» — магазинчик странных вещей в сериале. Если кто забыл.). И сразу подумала о тебе. Я планировала оставить его на твой день рождения, но, в общем, решила, что это особые обстоятельства, — Энид положила блокнот на колени Уэнсдей, но медиум всё ещё не могла оторвать глаз от оборотня.

      — Зачем отдавать его мне сейчас?

      Энид подняла глаза и встретилась взглядом с Уэнсдей.

      — Ну, я знаю, что, вероятно, это сводит тебя с ума. То, что ты не можешь выделить час времени для письма в день, и поскольку ты, очевидно, не можешь сейчас использовать свою пишущую машинку, я решила, что это будет хорошей заменой.

      Уэнсдей снова потеряла дар речи, но в ней поднималось чувство, которое было не знакомым. Это ощущение вызывало у Аддамс желание сделать выпад вперёд, схватить Синклер и… и…

      — Здравствуйте, вы двое! — с улыбкой на губах в палату вошла Акива.

      Необъяснимый всплеск ярости поднялся в груди медиума, но оборотень просто повернулась к ней с улыбкой и приветствием.

      — Привет, Акива! Я принесла тебе чашку кофе, но он, наверное, уже остыл. Извини за это.

      — О, не беспокойся об этом, Энид. Очень мило с твоей стороны, что ты вообще его принесла.

      Пока они вели свою светскую беседу, Уэнсдей не спеша каталогизировала гнев, который она испытывала, и отложила его на потом, зная, что в глубине своего чёрного сердца она столкнётся с некоторыми истинами, с которыми ещё не готова была разобраться, если копнёт глубже.

      Хотя Аддамс задавалась вопросом, когда Синклер принесла Акиве чашку кофе? Даже если Уэнсдей каким-то образом не заметила этого, когда Энид пришла совсем незадолго до Акивы, разве он не должен быть, по крайней мере, тёплым, если не ещё горячим? Не успела она об этом как следует подумать, как Акива вышла из кабинета, и Энид обернулась к ней с широкой ухмылкой.

      — Так, я ещё принесла колоду карт, и на этот раз я собираюсь полностью разгромить тебя в покер.

      Уэнсдей едва сдержала презрительное фырканье.

      — Посмотрим.

      На половине третьей игры и к третьей победе Уэнсдей, Энид начала нервно возиться с волосами и прикусывать губу, что не характерно для её (многих) рассказов.

      По крайней мере, не в покере.

      — Что случилось? — спросила Уэнсдей.

      Энид задумчиво посмотрела на неё в ответ.

      — Уэнсдей, — она говорила медленно, слегка нахмурившись, пока продолжала беспокойно играть со своими волосами. — Я хотела спросить тебя кое о чём.

      Уэнсдей приподняла бровь.

      — Тогда спрашивай.

      Энид оглянулась на Акиву, которая полностью погрузилась в бумажную работу в своём кабинете. Ещё раз окинув взглядом пустое медицинское крыло, она наклонилась поближе.

      — Если бы мне понадобилось алиби, ты бы мне его предоставила? Без вопросов?

      — Конечно. Я сделаю всё, чтобы помочь преступнику, — это то, чему моя семья не только обучила меня, но и дала мне многолетний опыт. Кроме того, ты самый терпимый человек в этой академии, и мне будет неприятно оказаться с новым несносным соседом по комнате, если тебя исключат или арестуют.

      Энид откинулась на спинку кресла и улыбнулась с явным озорством, вновь изучая свои карты.

      — Круто.

      Уэнсдей рассматривала свой набор карт уже не так сосредоточенно, как обычно.

      — Почему ты спросила об этом?

      Энид пожала плечами, продолжая улыбаться так, что в груди Уэнсдей начал закипать жар, медленно распространяясь вниз, пока пауки не стали от него корчиться, голова стала легкой, а дыхание — поверхностным.

      — Просто так.

***

      Ближе к концу дня, когда Энид и Уэнсдей вели жаркий спор о том, что можно считать жульничеством в игре Go Fish, их прервали прозвучавшие из-за полуоткрытого занавеса голоса. Мужчина и женщина, которых Уэнсдей смутно опознала, как сотрудников администрации, ждали их внимания.

      — Да? — раздражённо спросила Уэнсдей, огорчённая, что их прервали.

      — Извините за беспокойство, но мы должны задать вам обеим несколько вопросов о том, что произошло в определённый момент между началом занятий и началом обеда.

      Уэнсдей приподняла бровь, намеренно не глядя на Энид.

      — И?

      — Ну, в определённый момент этого времени кто-то обчистил комнаты мальчиков, которые разыграли вас, — проговорил мужчина.

      Розыгрыш?

      Кровь Уэнсдей бурлила, учитывая, в каком состоянии она оказалась после их «розыгрыша». Но прежде чем она успела сказать что-то настолько язвительное, что превратило бы его в заикающуюся лужу, Энид успела опередить её.

      — Розыгрыш? — она зарычала, даже обнажив резко обострившиеся зубы. Оборотень жестом указала на Уэнсдей, которая сейчас выглядела на порядок лучше, чем была совсем недавно, но всё ещё была обмотана бинтами. — Вы называете это розыгрышем? Уэнсдей могла умереть, если бы мы не доставили её в медицинское крыло как можно скорее! В каком мире это розыгрыш?!

      — Ну, не похоже, что мальчики знали, насколько тяжелыми будут последствия…

      — Это не должно иметь значения! Все знали, что Уэнсдей не просто не любит цвета, а что у неё настоящая аллергия на них. Даже если бы её реакция не была такой сильной, это ничем не отличается от того, как если бы вампира накормили чесноком или оборотня аконитом! Вы серьёзно относитесь к этому так, будто это чёртов розыгрыш?!

      — Этого вполне достаточно, мисс Синклер, — строго сказала женщина. — Мы не хотим сказать, что это несерьёзное дело или что виновные молодые люди не заслуживают наказания. Если отбросить всё это, мы собрались здесь, чтобы обсудить, кто несёт ответственность за разрушение их комнат.

      — Почему вы нас спрашиваете? — раздраженно осведомилась Энид, собирая карты на столе и перетасовывая их. — Мы здесь всё утро. Кроме того, не похоже, чтобы Уэнсдей могла даже встать с постели, чтобы сделать это.

      — Мы пришли допросить вас, мисс Синклер, поскольку остальные друзья мисс Аддамс были на занятиях и имеют надёжное алиби.

      Алиби, а?

      — Ну, тогда вы зря тратите время, — холодно сказала Уэнсдей. — Энид беспокоит меня всё утро, с самого начала занятий, и она ни разу не покидала мою постель, разве что иногда отлучалась в туалет, хотя я сомневаюсь, что она смогла бы разрушить три отдельные спальни за несколько минут.

      — Боюсь, что вашего слова будет недостаточно, мисс Аддамс, — мужчина ответил, явно ничуть не расстроенный этим. — Учитывая, что вы двое — хорошие друзья, было бы вполне естественно, если бы вы обеспечили себе фальшивое алиби…

      — Обвинять Уэнсдей во лжи — пустая трата времени. Две медсестры, работающие здесь — Ли из ночной смены и Акива из утренней — смогут сказать вам, что я не отходила от Уэнсдей ни на минуту, достаточно долго, чтобы разрушить комнаты этих придурков.

      — Да, — Уэнсдей спокойно ответила, несмотря на то, что её сердце забилось быстрее, а дыхание слегка участилось, поскольку в её голове быстро начало формироваться замечательное подозрение. — Если вы закончили беспокоить нас, я предлагаю вам вместо этого побеспокоить Акиву и Ли, чтобы мы с Энид могли продолжить игру в карты.

      Мужчина вздохнул и ушёл, предположительно, чтобы позвонить Ли и расспросить Акиву о местонахождении Энид, но женщина осталась на месте.

            — Если вы говорите правду и если Акива и Ли смогут подтвердить ваши утверждения, то, возможно, вы двое сможете помочь выяснить, кто виноват.

      — Каким образом? — хмуро спросила Уэнсдей.

      Женщина полезла в свою сумку и достала оттуда небольшую пачку бумаг, протянув их Аддамс и показывая, что это фотографии разрушенных комнат. При взгляде на них брови Уэнсдей начали слегка приподниматься.

      Комнаты не просто разграблены — они были полностью уничтожены.

      Все предметы мебели были перевернуты, сломаны или согнуты в непригодные для использования формы, одежда и матрасы разорваны в клочья, на полу бессистемно разбросаны кипы сгоревших и разорванных бумаг, книг и одеял, и, что самое поразительное, почти всё это забрызгано и залито краской трёх совершенно определённых цветов: неоново-оранжевого, ярко-зелёного и кислотно-розового.

      Но то, от чего Уэнсдей не могла отвести взгляд, то, что заставило поджигателя в её сердце агрессивно начать чиркать спичками и лить бензин галлонами, то, что заставило пауков в её животе плести паутину, такую сложную и огромную, что она начинает забираться через грудь в горло, — это послание, выцарапанное глубокими угловатыми бороздами на каждой из их стен, словно жесткими, заточенными когтями.

Уважаемые мудаки,

Это мой особый подарок для Уэнсдей.

Искренне Тот, кто поступит гораздо хуже, если вы ещё раз попытаетесь сделать что-то подобное :)

(P.S. Сладких снов <3)

      Мысли Уэнсдей крутились в голове на ошеломляющей скорости, а частички головоломки складывались в аккуратную и манящую картину:

      • Энид принесла на себе аромат свежего кофе рано утром, когда Ли его не пила.

      • Извинения Энид перед Акивой по поводу того, что её кофе был холодным.

      • Энид знала, что Ли обычно спала последний час или два своей смены.

      • Энид разбудила её, чтобы сообщить, что Акива задержится, и ушла только через некоторое время после этого.

      • Энид вернулась через час со странной историей о том, что её выдернули из класса, а не предупредили заранее о том, что у неё выходной.

      • Энид снова разбудила Ли, чтобы сообщить ей, что Акива прибудет через несколько минут, всего через минуту или две после того, как она сама вернулась…

      • Почти целую неделю Энид обхаживала всех сотрудников медицинского отделения, подкупая их кофе или сладкими словами.

      • Энид спросила, даст ли Уэнсдей ей алиби…

      Пауки в грудной клетке Уэнсдей начали вгрызаться во все органы, которые только могли достать, чем больше крови, тем лучше, и она не стала бы пытаться их вырвать, даже если бы могла.

      Кажется, насекомые здесь надолго.

      У Уэнсдей просто не было бы другого пути.

      Когда мужчина вернулся и сообщил, что Акива и Ли могут подтвердить тот факт, что Энид всё утро была с Уэнсдей и не могла нести ответственность, члены администрации спросили, знают ли Синклер и Аддамс что-нибудь о том, кто мог стоять за этим, поскольку все остальные (прекрасные) их друзья были на своих занятиях, и у них нет других явных подозреваемых.

      Энид и Уэнсдей сделали вид, что внимательно изучают фотографии и улики, после чего оборотень, наконец, пожала плечами.

      — Не знаю. Я бы подумала, что это могла бы быть Бьянка или, может быть, Ксавье, но, как вы и сказали, они были в классе.

      — Я вынуждена согласиться. Я бы расследовала этот вопрос сама, но я явно не в состоянии это сделать, — спокойно произнесла Уэнсдей.

      Мужчина и женщина обменялись недовольными взглядами и потратили ещё несколько минут девушек, после чего скупо их поблагодарили и ушли, ничуть не поумнев.

      В груди Аддамс поселилось самодовольное удовлетворение и нечто гораздо более опасное, что она проклинала себя за то, что не распознала раньше.

      Уэнсдей всегда говорила, что почти ничего на свете она не любит больше, чем хорошую засаду.

      Ничего, кроме, пожалуй, оборотня, которая так прекрасно справилась с этой задачей.

      Подмигивание, которое Энид подарила ей, когда их дознаватели полностью покинули медицинское крыло, стало гнилой вишенкой на вершине.

      Уэнсдей слегка улыбнулась в ответ, и они вернулись к своей карточной игре.