°。°。°。°。°。°。

В мире, где люди и оборотни испытывают друг к другу ненависть, метафорически (а иногда нет) перегрызают глотки, метаморфам живётся сложно. К человеческому роду их отнести нельзя, к оборотням тоже — перекидываются, конечно, тоже звери, но на этом список заканчивается. Большинство оборотней волки либо большие кошки, и более мелкие метаморфы периодически попадаются им в лапы, становясь добычей.

Мёрвин, слава богу, ебать какая огромная змея. Пока он был змеёнышем, конечно, кто-то пытался его сожрать, но Натану достаточно было просто укусить засранца, чтобы он сдох в муках. В армии уже никто не подходил к Мёрвину ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Боялись. Лошары. Даже одного взгляда вертикальных зрачков обычно хватало, чтобы от него улепётывали куда подальше. Шушукались исключительно за спиной, в отличие от оборотней, которым в морду говорили всё, что думают. Волки терпеливый народ. Мёрвин бы давно сожрал.

Да нет возможности: от одной строчки в личном деле — «вид: Macrovipera lebetina» вокруг Натана образовывается пустое пространство. Ну, парочка оборотней вроде Джейсона и Ника не ссут подходить, а так даже в рукопашный бой никто не берёт, видимо, боятся, что Мёрвин психанёт и кинется душить. Ага, щас, очень хочется.

Зато когда к ним распределяют Джоуи, все шутники возвращаются, доставая Гомеса всей казармой. Тот огрызается, отшучивается (кто-то даже гогочет над его шуткой), но ныкается в угол, пока Джейсон шукает всех по делам.

— Чё, достали малясь? — Мёрвин подсаживается к Джоуи, игнорируя настороженный взгляд. — Чей будешь?

Гомес мнётся, нервно протирает очки футболкой, напяливает их, обнаруживает, что стёкла стали только грязнее, и протирает снова. Лучше не становится, судя по его взгляду.

— Ты так только изгваздаешь, — хмыкает Натан и протягивает руку. — Давай сюда.

— Эт нахера?

— Моя майка почище будет, — Джоуи бегает взглядом от своей одёжки к Мёрвиновской, отдаёт очки с опаской, — ну, так чей?

— Игуана я, — у Гомеса глаза без очков ещё больше, что парадоксально, и растеряннее. Ещё и ресницы густым веером. Прям мальчик-ангелочек. Мёрвин качает головой: его тут загнобят.

— Что смотришь? Глаза надоели?

А может, и нет.

— Симпатичный ты больно, — скалится Мёрвин и протягивает ладонь. — Натан Мёрвин, гюрза.

Джоуи, вопреки ожиданиям, руку не отдёргивает, на выросшие клыки смотрит скорее с интересом, чем с опаской.

— Настоящая гюрза?

— Нет, блять, ложнорогатая гадюка.

В первую же неделю Мёрвин успевает загреметь из-за Джоуи в карцер. Ну, как «из-за». Это не то «из-за», когда подставил, или проебался, а влетело не тому, или Гомес что-то сделал, а Натан по доброте душевной вышел за него. Это то «из-за», когда Джоуи пытались оторвать хвост какие-то умники — ящерица же, отрастёт! — и держали его в руках вниз башкой, а Мёрвин кинулся молнией и обхватил грудь солдата стальными тисками. Выпусти, или придушу. Достаётся всем: рядовому, который нарушил субординацию, Натану, чуть его не придушившему, и даже чуть было не влетело Джоуи, разгуливающему по базе не в человеческой форме («по уставу не положено!»). Но тут вмешивается Джейсон, мол, какого хера, в уставе есть и правила насчёт обращения с животными на базе: никогда не трогай, пока не будешь уверен, что это не человек. По итогу Гомеса отпустили, рядовому назначили отработку в столовой и чистку унитазов, чтобы думал в следующий раз башкой, а Натана упихали сидеть. Ему, в общем-то, даже прикольно. Тут тихо, темно, прохладно, можно свернуться калачиком и продрыхнуть до выхода.

Когда Мёрвин выходит, возле двери уже ждёт Джоуи, с каким-то

всратым стаканчиком, протягивает ему и объясняет:

— Мамка твоя велела передать, говорит, спасибо, что ебыря

моего спас.

Натан ржёт громко, пугая охрану, забирает стакан и хлопает

Гомеса по плечу.

— Да всегда пожалуйста! — приобнимает за плечи и говорит тише, уводя от карцера, — если тебя кто-то ещё будет обижать, ты мне говори, ладно? Я их херану так, что мало не покажется.

Джоуи фыркает, тушуется, пробует возражать, но в итоге всё равно соглашается. Ещё бы, хрен ли ему не соглашаться, когда Мёрвин вертикальными зрачками смотрит. Натан прекрасно понимает всю силу своего тяжёлого взгляда и бессовестно использует её на не привыкшем к такому Гомесе.

Кофе говённый, но Натан не говорит об этом. Ему всё равно, что хлебать.

Какое-то время Джоуи ещё елозит, мол, давай я тебе по-нормальному как-нибудь отплачу, помогу хоть в чём, но Мёрвин каждый раз отстраняет его уверенно: не надо. От души делал, не корысти ради. Случай подвернётся — тоже выручишь, а пока нет смысла жопу на иголках держать. Гомес подуспокаивается недели две спустя после того случая (надо же, какой тревожный), особенно потому, что его больше и впрямь никто не трогает. Попробуй подойди, когда рядом постоянно Натан клыки ядовитые показывает: тронешь — убью.

— Вы, часом, не ебётесь? — спрашивает однажды в лоб не очень тактичная Кларисса, глядя на то, как Джоуи сидит к Мёрвину совсем вплотную, несмотря на кучу свободного места. По классике, по вечерам зажигают костры, чтобы сжечь лишние бумажки, уже не влезающие в мусорки, и оборотни с метаморфами вперемешку располагаются вокруг, наслаждаясь отсутствием человеческого общества.

Гомес давится бутером, Натан хлопает его по спине и хмыкает:

— Я ебусь только с его мамкой. С чего такие вопросы, дорогуша?

— Да так, подумалось, — жмёт плечами Стоукс и отворачивается к жене.

Разговор затухает, зато разгораются мысли. Странные. Джоуи мужик хороший, совершенно очевидно. И, что непонятно для Мёрвина, не имеющий девушки. Ну, может, задротство по динозаврам и компьютерным штучкам отпугивает противоположный пол, но вообще-то Гомес привлекательный. Не образец настоящего мужчины, однако и не урод уродом. Вон, глазёнки такие огромные, нежные, аж дух захватывает, мордашка милая, круглый, там где надо, приятно ухватиться — Натан его по жопе хлопал, он знает, что говорит. Чувство юмора заебатое, знает дохуя всего. С такими данными у него должен кто-то быть, хер пойми, молчит всегда, когда речь заходит об оставленных на гражданке половинках. Молчит не так, как одиночки, иногда вклиниваясь в разговор, а будто старается даже не отсвечивать, чтобы не спросили лишнего.

Пригревшийся от костра Джоуи валится головой Мёрвину на плечо, тот приобнимает его машинально, чтобы не завалился назад. Думает дальше. Кто-то хихикает беззлобно «смотрите, ящерка согрелась и спит», Натан зыркает — да, уснула, попробуй разбуди и получишь пизды.

— Тихо, Мёрв, не кипишуй, никто его не трогает, — хмыкает Джейсон, ворошащий палкой угли в костре.

— Да я и не кипишую, — ухмыляется гюрза, аккуратно снимая со спящего Джоуи очки, складывая дужки и пряча их в карман накинутой куртки, — галдите вы больно.

— Тю, так разбуди и пусть досыпает нормально, на койке, — советует Ник, стрельнув глазами на освещённое окошко где-то высоко во дворце. Мёрвин ехидно хмыкает про себя: Кею, небось, тоже хочется свою драгоценную Рейчел спать уложить.

— Ладно, щас вернусь, — говорит Мёрвин, бормочет «иди-ка сюда», подставляет руки под спину и колени Гомеса и поднимает, перехватив поудобнее. Джоуи не просыпается, морщится только и сжимается, утыкаясь лбом в плечо. В кругу раздаются завистливые вздохи. На ручки хотят все, только хрен им. Тут армия, детка, а не сопливый ромком.

Натан доносит Гомеса до казармы без затруднений, открывает дверь и встаёт, лениво размышляя. До койки Мёрвина ближе, ему неохота тащиться в самый конец, где Джоуи устроил себе гнездо. В конце концов, одну ночь переживёт чей, не растает. Внезапно даёт о себе знать усталость, накатившая после тяжёлого дня (сегодня их гоняли в хвост и в гриву, мама не горюй), и становится решающим фактором. Тащиться становится вдвое лень, Натан ползёт до своего места, сгружает туда Гомеса и плюхается рядом, зевая. Всё, спать.

Звучный, как труба, голос Джейсона будит Мёрвина где-то в

полшестого:

— Рота, подъём! — волк хмыкает, глядя на то, как ворочается на койке огромный ком, и повторяет, — подъём! Вставай, Мёрв, заебал. Даже Джоуи уже встал.

Высунувшийся из-за Натана Джоуи щурится, зевает:

— Нихуя я не встал, чё ты брешешь.

Лицо Джейсона медленно вытягивается (Натан даже смотрит

через плечо, чтобы проверить), где-то неподалёку давится кашлем Ник. Все

смотрят на них в ахуе, Джоуи ойкает и прячется обратно за Натана, который

хмыкает гулко:

— Ладно, встаём.

— Вы чё… Это самое?

Мёрвин фыркает, потягиваясь, чувствуя, как возится Гомес,

отодвигаясь:

— Ну да, мы спали. А вы что, не спите? Если ваш организм способен такое выдержать, я вам завидую. Я вот вчера отрубился на раз-два.

Кто-то кричит ехидно:

— Чё, вместе спали?

Мёрвин пожимает плечами:

— Ну да, а чо? Мне вас жаль, ребятки, вы походу и с друзьями в детстве никогда не ночевали, — Натан приподнимает одеяло, под которым лежит алый до ушей Гомес, и легонько тормошит его, — чего разлёгся, пойдём, труба зовёт.

Мёрвин треплет воздух языком и хмурится: Джоуи пахнет стыдом. Сильным, почти до отчаяния. Надо будет с ним поговорить.

Поговорить-то надо, только Гомеса хрен поймаешь, даром, что он крупная ящерка, не мелкая, прячется будь здоров по базе, то его видели здесь, то там, то Рейчел с приказом отправит, то Эрик жмёт плечами: не знаю, только что был здесь. Натан опытный хищник, он преследует добычу весь день и наконец отлавливает Джоуи неподалёку от базы, когда тот возвращается, попялившись на ночное небо.

— Блять, Мёрв! — Гомес подпрыгивает от неожиданности, пугаясь появившегося перед ним Натана, и быстро цепляет очки на нос. Мёрвин снова высовывает кончик языка (плакал?) и заступает ему дорогу, не давая никуда пройти:

— Стоямба, говорить будем.

— Нам не о чем, — Джоуи жмётся, голову опускает, пытается проскользнуть, но гюрза не даёт ему этого сделать, ловит руками за талию, смотрит змеиным взглядом. Гомес застывает. Нечестный приём, а по-другому нельзя.

— Как это не о чем? Ты меня избегаешь весь день, пропадаешь где попало, — Мёрвин смотрит обеспокоенно, наблюдая за тем, как пальцы Джоуи теребят крестик, путаясь в цепочке. От Гомеса тянет нервозностью, тут даже нюхать не надо, чтобы проверить: топчется на месте, глаза прячет за своими этими ресницами веером, не отталкивает, от прикосновений не уходит, но сжимается весь, будто вот-вот хвост отбросит. Или коньки. Или и то, и другое.

— Хос-с-се, — шипит Натан успокаивающе, заглядывает в глаза уже нормальным взглядом, — ну чё такое? Я тебя обидел?

— Нет.

— Тогда что? Не нужно было тебя спать укладывать?

— Нет.

— А что? Почему от тебя так стыдом несёт, будто ты старушку захуячил, а не выспался, как следует?

— Потому что мне стыдно, разве не очевидно?! — взрывается Джоуи, зато хоть смотрит в упор, упрямо; взмахивает руками в сторону базы. — Они и так каждый мой чих обсуждают, потому что я… я, блять, ящерица!

— И? — искренне недоумевает Мёрвин. Он не догоняет. Гомес клокочет нервным смешком, видя в глазах Натана непонимание, бормочет «да какой же ты, сука…», но не продолжает, шипя раздражённо:

— Что значит «и»? Ящерица это не волк, не пантера, не пума, не– не, блять, змея, — Гомес задирает голову к небу, задыхаясь, — это маленькая хрень на ножках, которую весело подержать за хвост и кормить кузнечиками! А я даже не ем кузнечиков!

— Хосе…

— Что «Хосе»?! Ты гюрза, ёбаный шашлык, тебе впиздячить кому-нибудь раз плюнуть! Я своим ядом даже человека не могу отравить! Я не комодский, мать его ети, варан, я игуана, а их даже держат как питомцев! Меня никто на этой ёбаной базе не воспринимает всерьёз! И-и, блять, как будто этого мало, я ещё и…

Гомес осекается, сжимает губы, не давая выскользнуть признанию. Они молчат. Мёрвин ждёт, что Джоуи продолжит, но тот упрямо держит тишину, отколупывая от рук проступившие чешуйки.

— Хосе, — Натан нихуя не хорош в разговорах и тактичности, но раз Гомес не уходит, значит, из него это просто нужно вытащить, откровенностью на откровенность. — То, что ты игуана, не делает тебя хуже. Они просто слепые дебилы, которые не видят, на что ты способен. А я вижу, я ж с тобой тусуюсь почти двадцать четыре на семь. Пума или волк не пролезут там, где сможешь ты, да и их легче засечь, в конце концов. Я ёбаная гюрза, совершенно верно, но и жизнь у меня ёбаная. Ну, стала чуть более пиздатая, когда мы с тобой закорешились, — у Джоуи алеют щёки, — иногда, знаешь, хочется, чтобы меня не воспринимали, как машину для убийств. Нет, я могу убивать, — Мёрвин хмыкает и крутит на руке браслеты из змеиной кожи. Из тех, кто пытался когда-то его сожрать, — но я не делаю этого без надобности. У хищников очень одинокая жизнь, Хосе. Особенно если их не обожают до дрожи книжки и не расписывают в любовных романах в качестве героев. Не надо тебе такого счастья. Дебилы будут находиться всегда, малыш, ими не определяется твоё существование.

— Красиво завернул, — усмехается Гомес, бросая на Натана благодарный взгляд, только ты же не будешь душить каждого дебила, который откроет рот?

— Ну, душить не буду, но шипеть буду, — Мёрвин гладит Джоуи по бокам, отвязывает браслет и берёт Гомеса за запястье, чтобы надеть на него, — мою ящерицу никто не смеет обижать.

Джоуи издаёт сдавленный вздох, снова взгляд прячет. Да что ж

такое-то.

— Хосе?

— Я гей, Мёрв. Лучше не надо говорить подобное.

Может, Мёрвин не тупее паровоза, но он опять не понимает логику мыслей Гомеса. Зачем он сложный такой, э?

— Как это связано?

— Это я тебя предупреждаю, — бормочет, снова путается пальцами в цепочке, — чтобы сразу избежать недоразумений, и тебе бы не пришлось мучительно догадываться, как меня отшить и стоит ли отшивать, потому что вдруг кажется, а на самом деле я нормальный пацан.

— Пидорасов на нашей базе больше, чем геев, поверь, я бы предпочёл второе.

Джоуи хмурится, морщится, брови заламывает, поправляет очки

нервно, пытается выскользнуть из объятий:

— Тебе сейчас так кажется.

— Ну здрасьте, — злится Натан, переставая понимать окончательно. Он что, не на английском говорит? — Я взрослый мужик, и я говорю то, что думаю. Какого хера ты пытаешься мне доказать, что я думаю неправильно? Хосе, не неси хуйню. Да, я в курсе, что кроме натуралов существуют ещё и геи, и мне насрать, кто кого в какую жопу долбит.

— Пока тебя это не касается, легко оставаться безраз…

— Джоуи, сука! Ну, коснётся это меня, предположим, и что? Думаешь, перестану тебя уважать? Нет. Прекрати себе придумывать хероту.

Гомес сопит, выстреливает тихое «блять» и прижимается обратно; Мёрвин обхватывает его ладонями за плечи, растирая. Дрожь Джоуи чувствуется всем телом, и непонятно, то ли из-за холода, то ли из-за всплеска эмоций, то ли из-за того и другого.

— Пойдём, — мягко произносит Натан, зарываясь носом в кудри Гомеса. Жёсткие, пахнущие прохладой. — Пора спать.

— Как вчера? — хмыкает Джоуи ему в шею, с нотками надежды.

— Ещё бы, — говорит Мёрвин, — с тобой намного теплее спать.

Два месяца спустя оборотни начинают жаловаться Рейчел, что они не могут нормально заснуть из-за непрекращающихся «Ната-ан» и «Хос-с-се», не то что заснуть, даже в карауле стоять не получается, в ушах одно шипение. Кинг только руками разводит: давайте, попробуйте оторвать Мёрвина от его любимой игуаны, а я потом ваши трупы в мешках закопаю, так уж и быть.

К Джоуи сразу выстраивается очередь из жалобщиков, мол, уйми

своего ёбыря Христа ради, жить невозможно, вы же рептилии, а не кролики!

Гомес соглашается стыдливо поначалу, пытается Натана утихомирить — безуспешно, потому что Мёрвин на него смотрит неописуемым взглядом, так, что коленки подкашиваются, да языком телепает, вызывая у Джоуи неприличные мысли.

Потом Гомес забивает на всё это.