За окном сгущаются сумерки, но Агури не включает свет. Она старается вовсе не шевелиться. Сегодня Тошинори вернулся с работы поздно. Он не жалуется. Никогда не жаловался, но Агури замечает, что он устал. Он как будто еще больше осунулся. Наверное сегодня был тяжелый день. Тошинори сутулится сильнее обычного, чуть морщится и безотчетным жестом потирает висок. У него опять болит голова. И Агури совсем не удивляется, когда он приходит к ней. Ложится, устраивая голову у нее на коленях и тихонько просит:
— Полечи меня, пожалуйста.
Агури кивает. Ее и не нужно было просить. Она осторожно кладет прохладную ладонь ему на лоб, отводит с глаз отросшую челку. Легко, едва касаясь, гладит виски - в светлых волосах почти незаметно седины и все же в ярком золоте его волос в последнее время все больше серебристых нитей. Разглаживает болезненную морщинку между бровей. Он потихоньку расслабляется, сведенные на переносице брови расходятся к вискам. Агури приглаживает непослушные светлые кудри, пропускает их через пальцы, каждым касанием забирая боль. И негромко напевает:
По лазоревой степи
Ходит месяц молодой,
С белой гривой до копыт,
С позолоченной уздой.
Агури поет и задумчиво перебирает длинные светлые пряди. Волосы у Тошинори сильно отросли и вьются на концах. Ей даже жаль состригать такую красоту. Но Тоши привык коротко стричься, в бою волосы мешают. И хотя бои в его жизни закончились, привычка осталась. Агури поет и видит, как расправляются, разглаживаются морщинки. Тошинори сонно вздыхает, подрагивают длинные пшеничные ресницы. Он засыпает.
Из кувшина через край
Льется в небо молоко.
Спи, мой милый, засыпай,
Завтра ехать далеко.
Она заканчивает петь и улыбается в наступающую темноту. Тьма не страшна Агури, потому что ярче всех звезд, разгоняя ее, горит любящее сердце.