Дэвид никогда не считал себя романтиком. Первая любовь прошла мимо него, слишком увлеченного наукой, чтобы замечать мир вокруг себя. А сейчас он будто проснулся, может виной тому особая атмосфера Санкт-Петербурга, который считается у русских вроде Парижа. И в самом деле у северного города есть своя особая романтика. Он не сразу ее замечает, однако Ники бесцеремонно отрывает его от работы и тащит гулять прямо в белую ночь. Ночью Город неуловимо меняется-оживают крылатые львы на мосту, щурятся вслед янтарными глазами и брусчатка хранит эхо шагов живших здесь до них. От Невы тянет прохладой, Город огнями отражается в ней. Мосты здесь чуть ли ни на каждом шагу и так хорошо стоять, опираясь спиной на перила, перекатывая во рту холодное пиво, щекотно пузырящееся на языке. Город как будто ждал его и теперь красуется своими дворцами и площадями, ложится под ноги улицами и мостами. Совсем не похожий на шумную жаркую Калифорнию, Город очаровывает его своим строгим сдержанным изяществом. Ники же, портя всю романтику, весело трещит рядом, тыкает локтем в бок и хохочет. И сердиться на него невозможно, как сердиться на жизнерадостного щенка. Он напоминает Дэвиду Тоши. Дэвид скучает по своему лучшему другу и старается заполнить фотоаппарат воспоминаниями. Когда они встретятся, он расскажет ему о белых ночах, мостах и эхе истории гуляющем в улицах и переулках этого Города. А еще он расскажет о гостеприимстве русских- познакомить бы его с Ники - и об удивительной девушке, с глазами цвета северного неба. Когда вернется... Почему-то от мысли об этом становится как-то не по себе. Ему кажется, что он упускает что-то важное и что если он уедет, то потеряет это навсегда.

Ники понимающе улыбается. Он видит, что именно держит Дэвида здесь. Он ждет.

Романтика Петербурга наконец достигает сердца Дэвида и пробуждает его. Во время очередных дружеских посиделок, он вдруг ловит себя на мысли что скоро им придется расстаться. И осознание того, что он не увидит больше Катеньку неприятно царапает изнутри. А Катенька улыбается беззаботно и Дэвид почти злится на себя и на нее (и на подозрительно ухмыляющегося Ники.) за это странное непонятное чувство. Нет, сердце его не замирает при взгляде на нее и не искрит, соприкасаясь с ней, но... Отзывается на ее улыбку. Сама того не замечая, он тянется к ней, как тянутся к теплу и свету. Катеньку нельзя назвать сексуальной, рядом с ней одно это слово звучит кощунственно. Катенька женственна, от неё исходит особый уют. У нее это получается так легко, незаметно, окружать своим теплом и дарить ощущение дома. И поэтому Дэвид раз за разом приходит к ней. Он и не знал, как хорошо может быть с теми, кто считает тебя своим. Как спокойно.

Катенька совсем не похожа на его знакомых девушек - ярких, уверенных в себе. Нет, ее нельзя назвать слабой, однако... Дэвиду она кажется нежным и хрупким цветком, который хочется оберегать. В своей искренности и чистоте она похожа на ребенка, а мир вокруг так жесток. А Дэвид в конце концов мужчина и это его долг.

***

Влюбленный Дэвид оказывается в разы эксцентричнее Дэвида в режиме изобретателя. Когда он впервые приглашает ее на свидание Катенька теряется. Не то чтобы она против, о нет, но... Но он находит ее в толпе, спешащих по своим делам людей. И прямо в толпе, не обращая внимания на идущих мимо, обтекающий их людской поток, приглашает на свидание. Катенька моргает. И даже дождь на мгновение прекращается - его улыбка разгоняет тучи. Серое небо над головой сменяется солнечно-голубой изнанкой чужого зонта. Катенька опускает глаза, на длинные музыкальные пальцы, небрежно сжимающие шипастый тонкий стебель полураспустившейся белой розы. Скользит взглядом по синей рубашке распахнутой у ворота, вверх до подбородка и улыбки затаившейся в уголках губ, машинально отмечает легкую золотистую щетину и встречается с ним глазами. Синие глаза - океан. Теплый живой, солнечный. Он сбивает ее с ног, захлестывает с головой, неумолимо-ласково. И Катенька охотно падает в его волны. Она робко кивает, вкладывая свою ладонь в его. И дождь прекращается как по волшебству. Через каких то минут пятнадцать они любуются закатом с крыши типичного питерского дома. Дэвид, конечно не может удержаться и пафосно провозглашает, указывая на город внизу:

– Я бросаю весь это мир к твоим ногам, моя королевна.

И сам же прыскает смехом. Катенька не может не улыбнуться такой ребячливости.

А когда солнце садится они спускаются в город. Белая ночь ласково обнимает за плечи, запах сирени кружит голову и Катеньке снова семнадцать беззаботных лет. Она танцует, смеется, ловя на себе взгляды васильково-синих глаз и уже сама тащит парня гулять по городу. Вокруг кипит жизнь–город не спит, гуляют влюбленные пары, туристы фотографируются у достопримечательностей, мерцают неоново вывески, яркими пятнами бросаются в глаза афиши. Кто-то идёт на поздний сеанс кино, а кто-то на ночь музеев, Дэвид же утаскивает ее нанабережную Невы, где, укрыв своей курткой, читает стихи, то и дело переходя немецкого на русский.

Когда они прощаются у Катенькиного подъезда Дэвид по-старомодному целует ей руку и уходит, пожелав спокойной ночи. Катенька зевает, глядя на светлеющее небо и зябко кутается в кожаную, не по размеру, куртку. А дома ее ждёт Ники. И довольно лыбится, заметив Дэйвову куртку и мечтательно затуманенные глаза сестры. Очевидно, все прошло хорошо.