В чьей квартире проснуться - уже не важно, лишь бы не гудела голова, но сегодня ко всему удивлению, Сычен проснулся у себя в постели и рядом никого не оказалось. Ни за дверью, ни в ванной, ни за кухонным столом. В комнате пахло только пролитым джинтоником, а на спинке стула висели пиджак и брюки. Сычен с трудом начал вспоминать вчерашний день. Коллеги по работе поздравляли его с повышением в должности, хлопали и желали во всём удачи, но на самом деле шептались за спиной о том как именно его повысили. В тот же вечер на электронную почту пришло письмо, приглашение на какой-то праздник от матери, но Сычен даже не стал его читать. На трезвую голову, конечно. Взяв в ближайшем супермаркете джинтоник, письмо стало казаться заманчивым. Сычен взглянул на пиджак. Видимо, всё-таки согласился. Он вспоминает как доехал до торгового центра, как его звали во всех сторон, потому что его поведение было далеко от общепринятых норм приличия. Вспомнил и разбросанные банковские карты, и вешалки, которые сам же и уронил, и то как перечил таксисту.

Вспомнил и его.

Сычен задумался. Нет, это невозможно. Это всё дурацкие сны, навеянные алкоголем и отсутствием нормального сна, просто глупости. 

Входная дверь открылась, но ключи от неё были всего у двух людей. Сычен не спеша встал с постели, посмотрев на себя в зеркало, чтобы убедиться, что ночью был один и натянул футболку. На кухне свет не горел, но оттуда пахло свежей выпечкой и кофе. Он ни разу не пожалел, что купил кофемашину. Выйдя, Сычена встречает тишина и казалось, что пора было к ней привыкнуть, но каждый раз тянуло её чем-то заполнить - музыкой или чьим-то голосом. Сычен никогда не спрашивал как их зовут, ведь на следующий день перед ним был уже другой. Сколько бы слов не было сказано, сколько признаний в бреду, на утро люди становились другими.

На кухонном столе стояло две кружки - одна с кофе, другая с чаем и тарелка с булочками. Такой завтрак мог организовать только Лукас. У Сычена подогнулись ноги и он сел за стол. Лукас встретил его год назад и с тех пор появлялся каждый день делая подарки, подвозя до работы и забирая с неё, а после приглашая в кафе. Он был молод, порою от того казался глуповатым, но в душе было больше искренности, чем во всех людях вокруг. Лукас мечтал понравиться.

Сычен с горечью понимал, что видит в нём <i>его</i>.

- Я разбудил тебя? - прошмыгивая подобно коту, Лукас занимает место за столом. - Ты не отвечал на звонки. Я волновался. Приехал к тебе, а ты кое-как на ногах стоишь. 

- Меня повысили, - говорит Сычен, хотя знает, что это далеко не оправдание.

- Я поздравляю тебя. Ты это заслужил. 

“Как и пулю в лоб”, додумывает Сычен, но не озвучивает. 

- Спасибо, что приехал. 

Лукас мнётся, кивает и уходит, не допив чай, из квартиры. Порой от него можно ожидать чего угодно, вплоть до звонков в четыре утра, но то как тонко он чувствует, когда пора уходить всегда удивляло. Это ненавязчивость, граничащая с заботой о которой пишут в романах, которую воспевают в песнях. Настоящая любовь отдаёт всё и ничего не просит взамен. 

Сычен прикладывает пальцы к вискам - вчерашний джинтоник даёт о себе знать. Сколько бы времени не проходило, дорожка до баров и клубов будет всегда протоптана. Открыв везде окна, он высовывается на улицу. Шумно, светло и людно, впрочем как всегда. В Нью Йорке Сычен попал из Флориды, где отчаянно искал искупления и покой, но находил только упреки и воспоминания-воспоминания-воспоминания. Все вокруг казалось показывали на него пальцем; голоса шептали ему во сне кто он такой, родственники за столом бросали ядовитые взгляды и только родная мать не прятала лица. Ей не было стыдно, ей было противно и в то же время на упивалась несчастьем сына. Она была его создателем.

И даже будучи здесь, в Нью Йорке, она могла достать его. Сычен рос в обеспеченной семье, в которой не нужно выбирать что есть на завтрак, в чем пойти в школу, в какой кружок записаться, в чем практиковаться до совершенства - это всё определенно за долго до рождения. Мечтая уйти от устоев семьи, он погружался с головой в пучину грязи, в бездну раскрепощенности из который так просто не вылезти. Сычен начинал с малого - с крепкого алкоголя, что не приветствовала мать,, ду и пусть, только в беспамятстве он был собой. С каждым разом желание росло с негодованием параллельно и вот она, точка невозврата накрывает с головой. Иной свою жизнь уже трудно представить. 

Закрывая окна, Сычен отвлекается на звук телефона.

Неизвестный номер:

"выйди, поговорить надо"

Выходить он, конечно, не хочет, но если не пойдёт на контакт сам, то скорее придут к нему. Отставив все дела Сычен выходит из квартиры, а затем вовсе из подъезда, то и дело озираясь.Он прекрасно понимал кто и что от него хочет. На лавочке, у всех на виду сидел простой паренёк, подкармливая голубей. Кто бы мог его хоть в чём-то уличить? Сычен неспешно подошёл, стараясь не распугать птиц и сел рядом.

- Ты вчера так позорно выглядел, - смеётся паренёк. - Я думал, что ничего комичнее заговоров о плоской Земле не найду.

- Вряд ли ты пришёл астрологию обсудить. Что хотел? 

- Зануда, - усмехается он, продолжая кормить голубей. - Через пару дней у Хуана юбилей. Будут гости, будет праздник, будет его сын. Твоя мать же сказала тебе об этом?

- Какое удачное совпадение.

- Чушь собачья, мы просто знали, что такие как она до последнего играют роль правильной семьи. Твоя мать такая не одна, поверь. Там будут дети многих влиятельных людей, но кто они, если не мажоры? Нет, это слишком скучно. Мы нацелены только на одного человека, другие пострадать не должны. 

- Что я должен делать?

- Ничего. Наблюдай, анализируй, держись трезвым. - парень улыбается. - Это самое сложное, да?

- Прикуси язык, Юнцинь.

- Придержи свой гонор, мальчик. Есть вещи которые ты не понимаешь, а есть я, готовый тебе всё рассказать. Не показывай мне свои зубки, если не хочешь остаться без них. 

Вздохнув, парень перестаёт кормить голубей и встаёт с улыбкой, уходя в неизвестном направление. Сычен сидит с полминуты и идёт обратно домой. За то время, что к нему наведывается Юнцинь, сердце перестаёт бешено колотиться в груди от переполняющего адреналина. Остались только мысли - реалистичные и ужасающие. Он начал понимать во что ввязался только потом, когда при вое полицейской сирены тело само дёргалось от испуга. Его окутал страх, впервые вместо веселья он ощутил желание со всем покончить, но было уже слишком поздно. Поздно себя менять и не для кого. Лукас видел много, знал о нём практически всё, но так и не смог стать тем самым человеком. Если бы он только перестал всё прощать и открыл глаза.

Сычен садится на постель. Напротив всё так же висят пиджак и брюки, которые скоро придётся примерить на себя. Как защитная броня. В костюме значит важный, важный, значит богатый. На Сычена роскошь давила. В подростковые годы, ещё задолго до приезда во Флориду, он переодевался прямо на улице меняя рубашки на футболки, а брюки на джинсы. Только вот одно всегда оставалось при нём - чувство собственной значимости. Грешил им, но с каким удовольствием. Пусть и завышенное, но всё же его родное, привитое с детства, граничащуе с нарциссизмом.

На телефон вновь сыплются сообщения. Мать узнаёт о самочувствие; на деле просто хочет, чтобы сын не выставил её в дурном свете. Сычен не может перестать спрашивать себя зачем. Надо ли оставаться у всех на виду, надо ли держать рядом с собой кого-то, ради того, чтобы заполнить давно затянувшуюся рану? Он далеко не свят, он это знает, но кто может похвастаться незапятнанной душой? Во всём мире был всего один человек, чьё сердце не имело границ и не стало черствым с годами, но Сычену это было не нужно. Он не хотел любви, не хотел ласки, не хотел “жили долго и счастливо”. Он хотел эмоций, связей, хотел жить так, чтобы не было стыдно умирать. 

Он же хотел будущего - спокойного и умеренного. Хотел свернуть горы, да и переплыть океан ему бы ничего не стоило. Он хотел как в кино, чтобы своё сердце в чужие руки и до талого вместе.

Только себе он выбрал не того человека. Сычен привык отталкивать людей и в конце концов, его оттолкнул тоже.