Агури хлопочет у плиты, жаря яичницу с беконом. По кухне плывет запах свежесваренного кофе. Солнце, несмело заглядывая в окно, щекочет своими лучами сомкнутые веки дремлющего над кружкой с надписью "Мы тебя любим, лучший папа и муж." Тошинори. Он смешно морщит нос и отворачивается в сторону. Агури оглядывается на него и замечает, что Тошинори спит, облокотившись на левую руку и чуть приоткрыв рот. Длинные ресницы его подрагивают, разлохматившаяся со сна челка упала на глаза, острые скулы чуть заметно розовеют, а в уголке губ притаилась улыбка. Вот такой расслабленный, в расстегнутой у ворота пижамной куртке, он выглядит таким... своим. Родным. И Агури кажется, что она знает его всю жизнь и всю жизнь любит. Она опускает взгляд, реагируя на шорох и замечает маячущую над краем стола лохматую светлую макушку. Хиро, пойманный на месте "преступления", отдергивает лапку от тарелки с вафлями и делает большие честные глаза. Агури тихонько смеется, треплет его по голове и убирает вафли в буфет. Мордашка Хиро огорченно вытягивается и он вздыхает так душераздирающе, глядя вслед уплывающим из-под носа вкусняшкам. Агури легонько щелкает его по носу и обещает, что если он съест всю кашу, то на сладкое получит пару вафель. Со взбитыми сливками и клубникой. Загоревшиеся глазенки сына подтверждают ее теорию, что главное - правильная мотивация. Тошинори просыпается сам, когда Агури ставит перед ним тарелку с завтраком и с улыбкой желает:

— Доброе утро, Аи моя.