Дверь в малый зал советов отворилась, и в неё влетел, придерживая полы дорогого изумрудно-серого ханьфу, Не Хуайсан. Во второй руке он держал сложенный веер, кисточка на котором, точно маятник, раскачивалась из стороны в сторону. В длинных волосах второго молодого господина Не звенел золотой гуань: со шпилек тонкими струями лилась длинная лента цвета цин. Тонкое переплетение цепочек поверх неё слегка дребезжало, а драгоценные маленькие подвески в виде цветков и лепестков лотоса, стукаясь друг об друга, издавали мелодичный торопливый звон. Словом, приближение опоздавшего было слышно задолго до того, как распахнулась дверь.
Старейшины сидели молча, сложив руки на коленях и посматривая на главу. Их взгляды говорили всё, обходясь без языка и губ. Какой толк всякий раз настаивать на присутствии этой бестолочи при обсуждении любых — даже самых незначительных — вопросов, если Не Хуайсан всегда отмалчивался, а если и говорил, то всегда такую исключительную нелепость, что, право, лучше бы так и продолжал молчать! Однако глава настаивал, и старейшинам приходилось мириться с таким положением дел.
— Прошу прощения, — Не Хуайсан склонился перед старейшинами в глубоком поклоне. Кончики его волос коснулись пола, крошечные цветки лотоса смешались с тёмными прядями. — Дагэ, — Не Хуайсан, повернувшись, поклонился и ему. Весь звеня и переливаясь, выпрямился, с тихим звуком, подобным взмаху птичьего крыла, разложил веер и тут же закрыл им половину лица. Щёки у него горели, на лбу выступила испарина, к вискам ластились тонкие прядки волос. Дышал тяжело. И это — заклинатель клана Не? Второй господин?!
Не Минцзюэ тихо рыкнул:
— Садись. И если ты ещё хоть раз опоздаешь на клановый совет, я клянусь тебе при свидетелях, ты забудешь не только о кистях и туши с холстами, но также о пирожных и сладостях на, по меньшей мере, год. И я лично буду следить за этим!
Не Хуайсан робко прошёл к своему месту рядом с братом и осторожно присел за стол, не отнимая от лица веера. Грудь его ходила ходуном. Не Минцзюэ заметил на длинных пальцах цветные пятна. Брат, словив его взгляд, виновато опустил глаза и спрятал ладони в широких рукавах ханьфу.
— Возвращаясь к теме нашего сегодняшнего собрания, — Не Минцзюэ заговорил спокойно и строго, как обычно. Будто не отчитывал своего нерадивого младшего брата всего несколькими мгновениями назад. — Если верить посланию главы Юньмэн Цзян, кочевые племена подобрались совсем близко к Цинхэ. Дело времени, когда они вторгнуться в наши владения, а их скот пожрёт то, что выращивается тяжёлым трудом и послужит пищей на зиму. Нам нужно решить, как мы поступим.
— Полагаю, их численность превосходит наши ресурсы? — спросил, потирая длинную густую бороду, Не Синьчао.
Не Минцзюэ кивнул:
— Да. Их численность переваливает за три тысячи — точно сказать невозможно. Их может быть и четыре, и все пять. Даже несмотря на то, что, по нашим сведениям, это обычные люди без заклинательского ядра, количество на их стороне. Для того, чтобы дать оборону, нам придётся объединиться, как минимум, с двумя-тремя крупными кланами.
— Откуда они взялись? — тихо спросил Не Хуайсан, продолжая плавно помахивать веером у своего лица.
Старейшины посмотрели на него с жалостью. Не Шэнвэй ответил:
— Из дальних земель. Мы не знаем, что заставило этих людей начать вести кочевой образ жизни: стихийное бедствие, уничтожившее несколько городов сразу, или это изначально были кочевники, которые так размножились, однако для нас истоки этой проблемы не представляют никакого интереса. Важно лишь то, как отвести беду от клана, получив при этом минимальные потери.
Не Минцзюэ согласно кивнул.
— Необходимо расширить диапазон обороны, чтобы, когда эти люди начнут приближаться к нашим границам, мы были готовы и смогли, как минимум, выйти с ними на контакт, тем самым потянув время. Укрепим близлежащие поля талисманами, выстроим караул. Посмотрим, сколько их всего и что у них за скот. Будет возможность оценить обстановку, — предложил Не Цзюньцзе, постукивая сухим морщинистым пальцем по нижней губе.
— Действовать придётся быстро, — возразил Не Синьчао. — Едва ли у нас хватит на это времени. Если пустим в ход оружие, боюсь, потери будут неизбежны.
— У границ протекает река, — Не Минцзюэ опёрся локтями на стол и потёр двумя пальцами переносицу.
— Утопленники превратятся в гулей, — Не Шэнвэй понял замысел главы и поспешил его предостеречь. — И тогда нам придётся бороться не с живыми людьми, а с мертвецами. И не понятно, что из этого большее зло.
— Да-да, — покивал Не Хунюнь. — К тому же, нет гарантии, что вода не испортится трупным ядом. Река Лунтань — наш основной источник пресной воды. Окружные озёра не столь богаты и склонны леденеть до самой весны. Лунтань же, из-за своего подводного течения, почти никогда не промерзает до дна.
— Мгм-м-м, — протянул Не Минцзюэ. Он выпрямился, бросая взгляд в окно, будто среди зелени и ясного неба на горизонте уже мог рассмотреть приближающиеся полчища кочевого племени.
— А почему бы нам просто не договориться с ними? — Не Хуайсан сложил веер, прижимая его к груди. — В конце концов, Поднебесная огромна, им наверняка найдётся место в пустых полях и землях, не принадлежащих никому.
— Ах, молодой господин, — тяжело вздохнул Не Синьчао. — Оттого эта земля и не тронута, что на ней ничего не растёт.
— Не обязательно, цяньбэй. Некоторые земли пусты, оттого, что находятся там, куда ещё никто не доходил. Шифу Не Цзясюй рассказывал нам об этом. И я читал в «Долгом походе Ли Гунли», что существует множество необитаемых земель, готовых принять человека.
— Даже если и так, до этих земель слишком долгий путь! Кочевники не могут двигаться каждый день без перерыва. В конце концов, они обычные люди, им необходим отдых и пополнение каких-никаких запасов. Даже если мы предложим им такой исход, едва ли они согласятся. Зачем бы, если есть уже возделанная, вспоенная годами труда, благодарная плодородная земля? В самом деле, второй молодой господин, вы читаете не те книги! — Не Синьчао досадливо стукнул тремя пальцами по столу.
Не Минцзюэ резко повернулся к младшему брату, и бросил на него такой грозный предостерегающий взгляд, что, раскрой Не Хуайсан рот хоть ещё один раз, и оказался бы выброшен за окно.
Не Хуайсан притих. Он облокотился на спинку стула, растёкся в нём, точно усталая перелётная птица. Взгляд его блуждал по потолку и стенам: стеклянные ловцы духов, развешенные над окнами, собирали солнечные лучи и отбрасывали цветные мазки, сливаясь в красивые полупрозрачные пятна.
Его никогда не слушали. Считали, будто он, со своими увлечениями, родился мужчиной лишь по недоразумению. Слышал ни раз, как шептались, будто его нужно не женить, а именно что выдать замуж за какого-нибудь достойного господина, чтобы Не Хуайсан служил ему утехой для глаз и тела. Вышивал бы целыми днями птиц, разрисовывал холсты, учил детей каллиграфии да музицированию — это всё, на что он был способен. Если бы они знали о маленьком секрете Не Хуайсана, вне всяких сомнений, слухов ходило бы ещё больше. Его превратили бы в диковинку, и всякий любопытный господин в самом деле не отказался бы от такой экзотической игрушки.
В страхе Не Хуайсан посмотрел на дагэ. Тот поймал братский взгляд, но тут же отвернулся, продолжая обсуждать пути выхода из сложившейся ситуации. Стало спокойнее. Дагэ ни за что не отдаст его кому попало. Да и вообще — никому не отдаст. Не Минцзюэ не любил делиться своим, и все письма, которые поступали в Нечистую Юдоль с прошением о замужестве от знатных дам, глава клана, не распечатывая, предавал огню.
Пусть второго молодого господина за глаза все зовут украшением Нечистой Юдоли, пусть считают госпожой, пусть шепчутся за спиной — это всё неважно. При Не Минцзюэ все смолкали и не смели рта раскрыть, потому что уважали своего главу, а что им Не Хуайсан? Не он правит кланом, и ладно. Значит, можно просто подшучивать и распускать за спиной слухи. Зато дети в нём души не чают: смотрят влюблёнными глазами, ловят каждое слово, в рот заглядывают, ходят хвостиком. Для них Не Хуайсан учитель, и, при том, самый что ни на есть обожаемый. В детских глазах истина. Старейшины с задубевшим мозгом пускай и дальше смотрят на него снисходительно, как на недоразумение, в целом никак не мешающее жить.
…голоса постепенно становились тише: пока Не Хуайсан предавался размышлениям, накал беседы постепенно сошёл на нет. Ни к чему толком не придя, Не Минцзюэ предложил возобновить собрание следующим утром, в надежде, что за ночь кому-нибудь придёт достойная мысль, ведь так оно обычно и бывало. Зал советов пустел. Не Хуайсан, дождавшись разрешения дагэ, тоже встал и тихонько вышел, направляясь в свои покои. Не Минцзюэ остался, чтобы обсудить с двумя самыми ближайшими старейшинами прочие, не менее важные, вопросы.
༺🌸༻
Поверх тонких изящных прутьев клетки сидела золотистая канарейка. Она перебирала маленькими лапками и напевала задорную песенку. Не Хуайсан, подойдя к клетке, нежно погладил птицу по холке, и та, не страшась, охотно подставилась под ласкающие хозяйские пальцы. Дверь в покои резко хлопнула, и канарейка, выдав испуганный писк, выпорхнула в окно. Раздосадованный Не Хуайсан медленно повернулся на шум. Не Минцзюэ стоял на пороге его кабинета — комнаты, в которой доводилось прятаться от всех. Где можно было закрыться и остаться наедине с самим собой. В месте, куда имела доступ только одна слуга и сам Не Хуайсан. Не Минцзюэ сюда заходил редко, потому что знал: если диди прячется, значит, ему это необходимо. Значит, он не хочет видеть никого, и это «никого» распространялось в том числе и на главу клана.
— Не Минцзюэ, — Не Хуайсан облокотился о стол и скрестил руки на груди. — Ты снова спугнул мою птицу.
Дагэ задвинул за собой засов — тот вошёл в паз туго и плотно, отрезал их от всех, кто только мог потревожить молодых господ. Окна кабинета выходили на личный маленький сад Не Хуайсана, куда также был ограничен доступ. Они остались одни — в надвигающейся прохладе летнего вечера и густой напряжённой тишине.
Не Минцзюэ опустился на колени — единым литым движением. Его доспехи и наручи зазвенели, сабля в ножнах распласталась вдоль бёдер, Таоте на плечах прищурился, словно шевеля мордой. Не Хуайсан устало отвернулся, прошёл к столу. Присел, рассматривая недописанные записи, над которыми так усердно работал, что в итоге забыл о срочном собрании. Кисть, опущенная на чернильный камень, затвердела от засохшей туши. Не Хуайсан почувствовал укол раздражения: любое орудие искусства заслуживало уважительного отношения к себе. Он взял кисть и ласково огладил древко. Тронул острый кончик, и тот плавно согнулся под напором его мягкой подушечки пальца. Ничего. Он сможет вернуть её к жизни. Всё не так плохо.
— Ты угрожал мне? — Не Хуайсан принялся неспешно наводить порядок на столе. Собрал свитки в единую стопку, поставил поверх них выточенное из нефрита зеленоватое увесистое яблоко с золотой плодоножкой и тонким листком. Убрал в шкатулку набор для каллиграфии, отставил пустые чашки и чайник на бамбуковый поднос. Постепенно стол обнажал тёмную благородную древесину.
Не Минцзюэ сложил руки перед собой и склонился в глубоком поклоне. Раз пришёл сюда — в кабинет — стало быть, чувствовал свою вину. И довольно глубоко: Не Минцзюэ нередко вставал перед ним на колени, но крайне редко кланялся до самого пола.
— Дагэ не нравится моя полнота? — Не Хуайсан плавно встал со стула. Верхнее ханьфу ласково стекло по его бёдрам вниз, опало к ногам. — Моё тело? Выпрямись.
Не Минцзюэ послушно выпрямился, но остался сидеть, сложа руки на коленях и смотря вниз. Он считал диди совершенством. Его нежные черты лица, матовая кожа, небольшой животик, который прятался в запа́хах ханьфу и почти не выделялся. Мягкие руки и бёдра — с такой тонкой кожей, что любая случайная грубость могла оставить на ней синяки. Не Хуайсан обладал слабым золотым ядром, и его тело не знало тяжёлой физической нагрузки, а потому любой бег вызывал в нём лёгкую отдышку и бисеринки пота на лице. Но ему ни к чему было утруждать себя таким тяжёлым трудом: Не Минцзюэ поклялся себе, что всегда будет рядом с диди, и тому никогда не придётся защищать себя самому. В конце концов, он подарил брату тешань, с которым тот никогда не расставался, и Не Хуайсан довольно быстро научился ловко справляться с ним. Этого достаточно. Для более серьёзных проблем Не Минцзюэ всегда будет рядом.
Не Хуайсан не ждал ответа — он знал его и сам. Знал, как Не Минцзюэ обожествляет его, как наслаждается их близостью. Так не любят тех, кто неприятен. Однако дагэ посмел высказать вслух то, что так часто ходило за Не Хуайсаном попятам: его любовь к гедонизму и сладостям часто ставили второму молодому господину в укор. За глаза, разумеется, но ни одни сплетни не могли миновать уши Не Хуайсана и его разум.
Не Минцзюэ, не вставая, переместился к ногам Не Хуайсана. Тот благосклонно положил прохладную ладонь на разгорячённый лоб, огладил липковатую от пота кожу, завёл руку назад и принялся бережно расплетать тугую причёску.
— Так затянул. Наверняка голова болит.
Не Минцзюэ повернулся и поцеловал синеватое от просвечивающих пересечений вен запястье.
— Не надо извиняться передо мной, дагэ. Ты знаешь: я всегда тебя прощаю. Но я хочу, чтобы у меня не было повода обижаться на тебя. Ты должен лучше думать, прежде чем разбрасываться угрозами перед посторонними. Ты глава, и никто не сомневается в этом. И не посмеют усомниться, даже если ты станешь проявлять больше благосклонности к своему бездарному диди.
Тяжёлые волосы растеклись по плечам, гуань, сдерживающий их, отправился на край стола. Не Хуайсан перебирал усталые пряди меж пальцев, всё ещё продолжая опираться на стол позади себя. Не Минцзюэ уткнулся лицом в его ханьфу — туда, где под тканью пряталась мягкость живота. Просил ласки самым доступным для него способом, и, к счастью, диди понимал этот язык. Не Хуайсан присел обратно на стул, уложил тяжёлую голову дагэ себе на колени, и принялся ласково поглаживать лицо и волосы. Заговорил тихо:
— Не Шэнвэй сказал, что истоки не важны. Я так не считаю. Если кочевники — это люди, оставшиеся без крова, это значит, что обстоятельства заставили их вести такой образ жизни. Кому бы он понравился? Их можно разделить и предложить присоединиться к кланам. Если не глупы — примут помощь. От этого выиграют сразу обе стороны: им кров и пища, новый дом, кланам — дополнительные люди.
— Если нет? — спросил Не Минцзюэ, прикрыв глаза.
— Если нет… — руки Не Хуайсана на секунду замерли в волосах, и тут же возобновили ласки. — Если нет, нам вовсе не обязательно сражаться с ними самостоятельно. Поскольку они простые люди, на передовую можно легко выпустить живых мертвецов, гулей и всех тех, кого кланы держат в своих подвалах для изучения. К тому моменту, если кто и выживет, они уже будут достаточно слабы…
Не Минцзюэ поднял голову. Всмотрелся в глаза диди — тот говорил серьёзно.
— Это бойня.
— Это чужие люди, — возразил Не Хуайсан. — Если мы отправимся сами, и, разумеется, ты в первую очередь, погибнут уже наши люди. Выбор сложен, но и ситуация не простая. Конечно, для начала попробуем договориться с ними и предложим вступить в кланы. Сегодня же напишем письма всем главам с этим предложением. Ответ нам необходим как можно быстрее.
Не Минцзюэ согласно кивнул. Они напишут письма, и отправят их почтовыми голубями. В этом был смысл, пусть и хотелось надеяться на лучший и менее кровопролитный исход событий. Но это подождёт, хотя бы чуть-чуть, но он желал побыть с диди наедине. Снова опустив голову, Не Минцзюэ чуть подобрался повыше и уткнулся носом меж бёдер — туда, где всегда сладко и горячо. Не Хуайсан позволил дагэ раздвинуть его ноги, и полы нижнего ханьфу разошлись в стороны, обнажая тонкие светлые штаны.
— Дагэ хочет это несовершенное тело? — с тихой насмешкой спросил Не Хуайсан. — Быть может, для начала мне следует год не есть пирожных и сладостей?
О, теперь диди будет припоминать это очень долго… Каждую промашку дагэ, обидевшую его, тронувшую за живое, он хранил в себе и полировал до зеркальной остроты, чтобы вернуть её обратно. Любовно всадить в горло и заставить пожалеть о необдуманно произнесённых словах. Не Хуайсан воистину научил Не Минцзюэ думать, прежде чем открывать рот, однако в пылу гнева глава Не по-прежнему оставался подвластен эмоциям, и лишь совсем немного — разуму.
Не Минцзюэ тронул пояс штанов, взглядом спрашивая разрешения. Не Хуайсан приподнял бёдра, и дагэ, осторожно потянув за завязки, стянул с него штаны. Под ними не оказалось нижнего белья, и Не Минцзюэ почти не удивился этому. Диди порой позволял себе слишком много вольностей.
Тонкие штаны скользили вниз по ногам, пока не упали в подставленные руки. Не Минцзюэ разул брата, отставляя искусные кожаные ботиночки в сторону, снял обе штанины и припал ртом к босым щиколоткам, жарко и жадно, сжимая в пальцах маленькую стопу. Не Хуайсан развязал тонкий вышитый собственноручно пояс, держащий нательные одежды, потянул за один конец и полностью освободил себя от него.
— Дагэ, — тихо позвал Не Хуайсан, и, когда Не Минцзюэ поднял голову, протянул ему в подставленную ладонь длинный лоскут.
Не Минцзюэ всё понял. У них бывали разные моменты близости. Порой Не Хуайсан отдавал предпочтение своему янскому корню, порой — хризантеме. А порой, как сейчас, — нежному лотосу, что прятался прямо под мужской силой, аккуратной и не такой большой, как у Не Минцзюэ, но не менее чувствительной. Взяв в руки ленту, Не Минцзюэ не спешил применять её. Он распахнул нательные одежды и прижался ртом к бархатному животу с милой сердцу складочкой посередине и крохотной родинкой чуть слева от пупка. Не Хуайсан откинулся на спинку, и нижнее ханьфу спало с его плеч до локтей — тонкое и невесомое, полупрозрачное — обрисовало два затвердевших алых бутона. Не Минцзюэ тут же потянул к одному из них руки, получив по пальцам тяжёлый удар веером.
— Сегодня только низ, дагэ, — выдохнул Не Хуайсан. Он не дал Не Минцзюэ как следует насладиться своим животом, вплёл руки в его волосы и грубо опустил его голову меж разведённых бёдер. Напомнил о ленте, которую дагэ продолжал сжимать в ладони, совсем позабыв о ней. — И только лотос.
Маленькая месть от младшего брата.
Не Минцзюэ не смел ослушаться дважды: он расправил ленту, деликатно прихватил янский корень вместе с двумя наливающимися локвами и протянул ленту за пояс, фиксируя мужскую часть диди плотно, но не туго, к его животу. Вывел концы и перевязал их в прочный узел. Просунул ладонь, чтобы убедиться: ничто не давит и не натирает.
Не Хуайсан удовлетворённо вздохнул, немного расслабился, но пальцы его по-прежнему жёстко сжимали корни волос Не Минцзюэ, контролируя каждый его жест, не давая приблизиться к самому заветному, лишь позволяя смотреть. И Не Минцзюэ смотрел. Он видел два плотно прижатых друг к другу бледных лепестка, меж которых едва выглядывал самый кончик ярко-алой влажноватой тычинки. Бёдра Не Хуайсана чуть дрогнули, разошлись ещё шире, лепестки раскрылись, обнажая продолговатый бутон и нижние чашелистики — розовые, тонкостенные, нежные. Во рту осел знакомый вкус, и возбуждение Не Минцзюэ на мягких лапах пробралось ему прямиком в собственный янский корень. Жар окатил его целиком, от щёк до кончиков пальцев на ногах, нос уловил запах диди — тонкий аромат тела, смешанный с парфюмированным цветочным маслом. Пальцы, лежащие поверх бёдер Не Хуайсана, невольно дрогнули; двинулся, совершая короткий глоток, кадык.
Не Хуайсан выжидал. Он позволял дагэ рассматривать себя: матовую, лишённую волос, кожу, крохотную каплю влаги меж двух чашелистиков — ещё пока не показавшуюся полностью, но уже увлажнившую всё нутро, тонкие складочки и неровности. Смотреть на лотос диди было почти также приятно, как ласкать его.
Не Минцзюэ мог без устали часами наслаждаться братским телом, и ему отвечали взаимностью — всепоглощающей и безоговорочной. Раболепно глава Не желал провести на коленях меж этих восхитительных бёдер всю жизнь, и всякий раз жалел, что отведённое им время для близости подходило к концу. Насытиться друг другом они не могли вот уже больше десяти лет — с тех самых пор, как Не Хуайсан первым перешагнул порог цзинши старшего брата и разрешил их многолетние пляски вокруг друг друга уверенным жарким поцелуем. Следующим утром, в тайне от всех, они совершили три поклона в храме предков, и считали друг друга не только братьями, но и супругами. Это не приносило никому вреда, а, значит, и никого, кроме них самих, не касалось.
— Можно, — наконец выдохнул Не Хуайсан, ослабляя болезненную хватку в волосах дагэ, позволяя ему коснуться себя так, как по-настоящему хотелось.
Не Минцзюэ припал к лотосу в жаждущем поцелуе, распахнул губы и накрыл цветок полностью своим ртом, языком проводя от влажного лона до самого верха двух сочных лепестков. Бёдра в его руках дрогнули, и Не Минцзюэ, не прикладывая практически никаких усилий, легко закинул обе голых ноги диди себе на плечи, чтобы полностью сосредоточиться на сокровище его возлюбленного. Ему одинаково нравилось уделять внимание как янскому корню, так и лотосовому бутону, и сегодня он ничуть не жалел о том, что А-Сан запретил ему касаться своей мужской части, отдав предпочтение женскому откровению его тела.
Не Минцзюэ бросил мимолётный взгляд на диди. Тот, закусив губу, хмурился и смотрел вниз: туда, где губы брата целовали одно из самых его чувствительных и неизвестных более никому, кроме них двоих, мест. Он положил обе руки на голову Не Минцзюэ и вжал её себе меж ног, его паховое пространство дребезжало от желания, но вместе с тем, строгого контроля. О, Не Минцзюэ собирался испепелить этот контроль — довести диди до того состояния, когда единственное, что он сможет делать, — это поверхностно дышать.
Не Минцзюэ вжался носом в лобок, обошёл перевязанный лентой янский корень, дотронулся самым кончиком до начала расселины и, приоткрыв рот, лизнул обнажённый бутон: сначала легонько, дразняще, но каждое следующее движение отличалось от предыдущего. Язык его превратился в кисть, что выводила иероглифы на гладкой и скользкой от сока и слюны тычинке лотоса, мягким упругим ребром проникала меж бутоном и лепестком, набирала обороты, желая немедленно довести до пика, и тут же останавливалась, отстраняясь на несколько цуней. Не Минцзюэ согревал дыханием рта истекающий сладким соком цветок, лизал самым кончиком, лишь поверхностно касаясь тычинки.
Не Хуайсан тяжело дышал, прикрыв глаза. Он сжимал пальцы в волосах Не Минцзюэ, но уже непроизвольно, и на особо чувствительных движениях хватка его становилась прекрасно болезненной. Но он по-прежнему молчал, хотя в этом кабинете (они оба знали) им можно было вести себя так громко, как того хотелось.
Не Минцзюэ осторожно опустил ноги диди на пол, вклинился меж ними, обхватил ладонями под мягкими ягодицами, большими пальцами развёл в стороны увлажнённые чашелистики. Лоно открылось ему — блестящее и мокрое, манящее прикоснуться, и едва только Не Минцзюэ подумал о том, как было бы приятно сейчас войти внутрь этих врат, как Не Хуайсан сверху дрогнувшим, но строгим голосом сказал:
— Дагэ. Сегодня только рот. И даже пальцами не смей касаться больше, чем ты касаешься сейчас.
Не Минцзюэ коротко кивнул. Этого достаточно. Он вновь склонился над диди, и прижался губами к шёлковому нутру. Языком проник в самое лоно, огладил неровные стеночки, кончиком нащупал крошечную дырочку, и обвёл её по кругу несколько раз, затем сжал на ней губы — совсем слегка — и втянул в себя. Вместе с тихим первым стоном из Не Хуайсана вытекла тягучая солоноватая жидкость. Она окропила ярким вкусом рот Не Минцзюэ. Бутон затрепетал, откликнулся на эту интимную ласку, и Не Минцзюэ, решив оставить это на самое сладкое, вновь вошёл языком в гостеприимное пространство меж двух чашелистиков, так туго обхватывающее его щедрый и гибкий язык.
Не Хуайсан мелко дрожал. Он постанывал, как того и желал Не Минцзюэ, одна из его рук слабо, лениво потирала оголившиеся в разрезе нижнего ханьфу розовые жемчужины, а сливочный живот сокращался при каждом вдохе, и родинка у пупка всякий раз то подпрыгивала вверх, то резко опускалась вниз.
Не Минцзюэ вернулся к плотному бутону. Ощутимо сжал его меж губ, втянул в рот, посасывая, и причмокивая. Стыдные звуки наполнили комнату, им двоим они приносили лишь одно удовольствие. Пока губы плотно сжимали лотосовую тычинку, язык неистово ласкал его внутри горячности, обводя по кругу, вверх и вниз, справа налево, не Хуайсан вздыхал и стонал всё громче. Он тёк так обильно, что сок непрерывной струёй спускался ему меж ягодиц. Не Минцзюэ был уверен: переверни он сейчас диди и обнажи его хризантему, как она тоже окажется влажной и покрытой тем же нектаром, что и лотос. Рот, губы, щёки и даже нос Не Минцзюэ тоже полностью покрылись тонкой прозрачной плёночкой, пахучей и скользкой.
— Да-гэ… да… а-а… ах… гэ…
Не Хуайсан полностью откинулся на спинку стула, запрокинул голову назад. Он продолжал сжимать в пальцах волосы, но уже едва-едва, зато вторая рука так неистово сжимала жемчужину, что покраснела не только она, но и ореол вокруг неё, а чувствительная кожа на всём теле сплошь покрылась мурашками.
Не Хуайсан весь подобрался, точно хищник. Мышцы напряжены, на лбу и над верхней закушенной губой капли пота, дыхание сбито, и выдохи покидают рот вперемешку со стонами — уже громкими и настойчивыми.
— Ещё-ещё-ещё, — сбивчиво читал свою молитву, обращённую к дагэ, Не Хуайсан.
Бутон отзывался на каждое касание, и Не Минцзюэ возвратился к лону. Вновь оттягивая большими пальцами чашелистики, быстро лизал обнажённый уязвимый бутон, не сбавляя оборота. Он мог бы растянуть эту муку, заставить диди умолять его и просить о разрешении, но сегодня он не в праве этого делать, ему оставалось лишь повиноваться указаниям и потакать прихотям его младшего возлюбленного брата.
Не Минцзюэ перемежал скорость и узоры, лизал то самым кончиком напряжённого языка, то задействовал его полностью, менял темп, не давая привыкнуть, приближая к сладостному моменту. Не Хуайсан тяжело дышал, весь трепетал, и когда, наконец, замер всего на долю мгновений, Не Минцзюэ настойчиво потёрся языком о крошечную дырочку, и та благодарно одарила его струёй жидкого ароматного нектара, брызги которого долетели до лица, но большую часть Не Минцзюэ постарался испить, продолжая, при этом, нежно-нежно ласкать пульсирующий раскрывшийся бутон, ставший очень чувствительным — теперь с ним стоило обходиться очень бережно, чтобы ненароком не доставить излишней боли.
Не Хуайсан тяжело дышал. Руки его дрожали, грудь быстро вздымалась, губы приоткрыты. Всё тело расслабленно после напряжённого мгновения. Он продолжал выдыхать с тихими полустонами. Расслабился, сидя на стуле. Позволил дагэ потираться щекой о внутреннюю сторону бёдер, вылизывать межбедренные складки, целовать низ живота, любовно прикусывая складочки. Не Минцзюэ сам раскалён, точно уголь в жаровне у кузнеца, но не думал о себе, даже не смел касаться изнывающего янского корня, который больно упирался в тесные одежды. Он нежил своё сокровище долго-долго, ничего не прося для себя. Покорно ждал, когда диди отойдёт от небесных чертог и вернётся на землю. Он провёл бы так остаток жизни, и все следующие, которые уготованы ему после этой. В этой комнате. В месте, где он мог позволить себе не быть сильной главой клана, смелым человеком, от которого все ждут правильных решений. Здесь он мог быть только любовником, во всём потакающим своему возлюбленному. Снять со своих плеч ответственность за большое количество людей и заменить её бледными длинными ногами, которые так приятно целовать.
Не Минцзюэ даже не заметил, когда диди начал ласково поглаживать его по голове. Лишь когда поднял голову, увидел сытое очаровательное лицо с растрёпанными волосами, покрасневшими скулами и подёрнутыми поволокой тёмными глазами.
Диди встал и осторожно развязал ленту на поясе. Придерживая свой янский корень, освободил его от тканного плена. Кожа на животе в том месте, куда он прижимался, и сама лента оказались мокрыми, в белых потёках. Не Минцзюэ непроизвольно подался вперёд, чтобы убрать ртом весь беспорядок, но Не Хуайсан положил руку ему на плечо и строго сказал:
— Нет, дагэ. Сегодня только лотос.
Не Минцзюэ досадливо сглотнул. Опустил взгляд, чтобы не тревожить себя, сжал руки в кулаки на коленях. Его маленький обидчивый цветок. Прекрасный и цветущий лишь для него одного.
Не Хуайсан потоптался на одном месте, разминая затёкшие мышцы (гуань в его волосах отозвался тонким звоном.) Диди был ещё расслаблен и ленив, когда его маленькая босая ножка раздвинула колени Не Минцзюэ и ощутимо надавила на то место, где находился, под двумя слоями ткани, янский корень дагэ. Не Хуайсан чувствовал пальчиками твёрдость и жар, и надавил ещё сильнее, перенося вес тела на эту ногу. Не Минцзюэ тяжело выдохнул — это было приятно и больно. И этого было недостаточно для того, чтобы истечь и достичь небесных чертогов.
— Поднимайся, — убирая ногу обратно на деревянный пол, приказал Не Хуайсан.
Не Минцзюэ поднялся. Длинные, всё ещё измазанные тушью и красками пальцы притянули его за ворот ханьфу чуть ниже. Губы нежно коснулись влажных губ, ещё хранящих вкус и запах. Диди не брезговал. Он целовал долго и упоительно, опьянял своей близостью, дурманил измученное возбуждением сознание. Мягко гладил кожу на шее ровно там, где начиналась линия роста волос. Подушечки пальцев вызывали мурашки. Янский корень продолжал ныть, моля о внимании…
…а Не Хуайсан сказал тихо:
— Не смей касаться себя сегодня, дагэ.
И выпроводил старшего брата из своего кабинета.
Ему надлежало привести себя в порядок и закончить работу, чтобы не переносить её на следующий день.
༺🌸༻
Не Хуайсан и Не Минцзюэ вновь встретилась только поздним вечером. Омытые в купели и покончившие со всеми делами, они сошлись в одной на двоих спальне, в постели, которая служила им супружеским ложем вот уже больше десяти лет.
Когда Не Хуайсан опустил руку под тонкое одеяло, забираясь ею под нательные штаны Не Минцзюэ, и когда Не Минцзюэ приподнял одну ногу, позволяя братской ладони сделать желаемое, они, наконец, оказались друг другу равны.