Ты самый неизведанный мой путь,

И в темноте самый загадочный. 

Упустив тебя из виду, потерял маршрут 

И об рифы, о скалы сразу же. 

Но невозможно отмотать ленту -

Она в памяти моей крепко.

Я упустил тебя из своей клетки -

Видимо виновен сам. 

И не могу найти в себе силы.

Меня волнами ты потопил, влюбил. 

Марк судорожно пытается собрать расползающиеся куски своей жизни во что-то цельное. Во что-то, чем она была когда-то. Простая, понятная и самая нормальная из всех, что могла быть. Он очень старается, только не получается почему-то ничерта. Беттина волком смотрит, разговаривает сквозь зубы и лишний раз предпочитает не приближаться, будто Марк прокаженный. Мать ежедневно проводит душеспасительные беседы и он смиренно терпит. Ему всё кажется, что, если он все молча и без возражений примет — все будет хорошо. Нормально. Так, как было до него. Тот факт, что от всего этого жуть как тошнит, Марк предпочитает не замечать. Как и игнорировать нестерпимое желание все бросить и снова приехать к нему. Марк не произносит его имя даже в собственных мыслях. Не хочет. Боится. Знает, что тогда не сдержится, а начинать все заново — ни к чему. У Марка есть совершенно замечательная, нормальная жизнь. Не стоит менять ее на безумие.

Франк с Клаудией пытаются помочь и они семейной компанией снова идут в боулинг, как привыкли. Нормальный выходной нормальной семьи. Все правильно, да? Они с Беттиной цепляются за привычное, в последней попытке вернутся к прошлому, но почему-то не проходит ощущение, что прошлого больше нет. Семейная лодка разбилась о чужие чувства и Марк остался один в глубинах океана. Беттина его спасать вовсе не собирается.

Она сидит рядом, но при этом настолько далека… И Марк совсем не уверен, что ему достанет духу добраться до нее. Что она позволит ему протянуть ей руку… Где-то на краю сознания мелькает мысль, что ему совсем этого и не нужно, но Марк никогда себя не слушает. Он сидит рядом с Беттиной, всей кожей ощущая идущий от нее ледяной холод и делает вид, что все нормально, все так и должно быть. В конце-концов, — это он ей изменял и ей нужно время. Когда-нибудь все снова станет так, как раньше. И Марка снова мутит, но он снова упрямо отмахивается. Думает, что это тоже пройдет. Должно пройти. Должно ведь?

" Ну ты и ублюдок" — говорит Кай где-то в воспоминании и Марк так чертовски сильно с ним согласен.

Клаудия сидит напротив и в отличии от Беттины, прямо горит от злости и пренебрежения. Кажется, едва тронь ее — и она взорвется, пылая своим праведным гневом. Марк и не трогает. Ничего нового Клаудия все равно ему сказать не сможет. И к счастью, она сдерживается, обходясь метанием колких и презрительных взглядов. Чертовски неприятно, но уже привычно-терпимо. Марк в последнее время только и делает, что терпит. Знает, что заслужил. Думает, что это его путь к искуплению.

Даже Франк смотрит с недоумением. Ну конечно! Если бы Марк переспал с Бритт, он бы и слова против не сказал. Напротив, выразил бы свое одобрение и восхищение, разве что пожурил бы за то, что попался. Но спать с Каем? Этого Франк понять совершенно не в состоянии.

Марк знает, что никто не поймет. Ни одному человеку во всей округе он не сможет объяснить, что значит — Кай. Одно его имя — гораздо больше, чем просто слова, которых Марк все равно не может найти. Да и искать он их вовсе не намерен.

Марк собирается похоронить отношения с Каем где-то в прошлом и глубинах памяти, но обсуждать это хоть с кем-то — у него нет желания. Почему-то он знает точно — это стало бы предательством Кая, а Марк, кажется, и так слишком заигрался. Делать ещё хуже тоже не хочется, даже если Кай ничего не узнает. Дело вовсе не в нем. Дело в том, что Марк хочет оставить свои воспоминания только себе, чтобы к ним не прикасался никто другой. Это только его. А ещё он боится, что… Неважно. Он же все сделал правильно, да? Он смог отпустить Кая. То, как ломает грудную клетку от желания хотя бы просто позвонить — не считается. Он удалил номер, доказывая Беттине и самому себе — все и в самом деле кончено. А то, что номер он помнит какого-то черта наизусть и способен набрать его спросонья, не открывая глаз — не считается тем более.

Все снова станет нормально.

Они с Беттиной наладят отношения и все снова станет так, как должно быть. Ломка однажды пройдет. 

А Кай…

Ну что Кай? Вся их связь была обречена изначально. Марк не любит Кая. Марк не гей. Марк просто… Он смог с этим покончить, всем будет только лучше.

Марк знает толк в самообмане. Вот только никак не может понять, чего ж так тошно-то от мыслей о счастливом и таком кристально-нормальном будущем с Беттиной, где нет ни малейшего места для Кая. Марк не знает куда ему деться из этого дурацкого боулинга от чужих взглядов и собственных мыслей и удирает в итоге в соседний бар, прикрываясь непреодолимым желанием срочно закурить.

Одному теперь спокойнее, а курение — способ угомонить истеричные мысли в голове, что никак не найдут покоя. Очередная попытка сбежать от мира хоть куда-нибудь. Бежать к Каю — кажется лучшим способом. С ним тепло, с ним так спокойно, с ним надежно. Безопасно. С ним — нельзя. Марк уже взрослый мальчик и должен расплачиваться за свои ошибки. И не повторять их, даже если эти ошибки так дьявольски притягательны.

Но и в баре Марка настигает Франк, вытаскивает его из пучины мыслей и конечно, задаёт вопросы, на которые Марк отвечать по-прежнему не намерен. Не Франку. И он вроде как пытается понять, правда пытается, как минимум, потому что сам далеко не свят перед Клаудией, но по-настоящему понять все равно не способен. Бритт, как и любая другая девушка, для Франка — всего лишь способ отвлечься и приятно провести время. А Кай… Неважно. Все в прошлом, все хорошо. Ломка по Каю закончится. Марк сможет выплыть.

Вот только все тот же Франк мимоходом, будто нехотя, внезапно говорит, что Кай написал заявление и ушел. Кажется, он говорит что-то ещё, вроде того, что он рад, потому что от Энгеля одни проблемы и, может быть, ещё что-то, но Марк уже ничерта не слышит.

У Марка в голове сплошной белый шум, сквозь который прорывается только последняя фраза Кая и бесконечно повторяется по кругу:

"А что насчёт нас?"

Что насчёт нас?

Что. Насчёт. Нас???

Марку бы радоваться. Увольнение Кая означает, что Марк правда свободен, что Кай оставил его в покое, как сам Марк и просил. Ну должен ведь радоваться! Это ведь означает, что у него будет та самая нормальная жизнь, как и должна быть! И никакая нестерпимая ломка ему не помешает!

Блядь!

Что же так плохо-то тогда, а?

Марк понятия не имеет, чем закончился вечер и как они вернулись домой. Заметил лишь, насколько Беттина злобно хлопнула дверью в спальню. В голове мелькнула мысль, что вероятно, это окончательный финал и без того давно мертвых отношений... Должно бы стать горько, наверное, но не стало. Родители, что сидели с внуком в этот день, снова решили попытаться спасти пропащую душу сына, но махнули рукой, осознав, что Марк не слышит ни слова из их пламенных речей. Как они ушли, — он тоже не заметил.

Марку нет никакого дела до окружающего мира и его обид на него. Марк отчаянно пытается понять, но нихрена у него не выходит.

Почему Кай ушел? Куда он ушел? Что значит — ушел? Как ушел, мать его?

Марк просил оставить его в покое. Марк вернул ключи. Марк сам все решил, поставил точку и был собой доволен.

Так какого же, блядь, хрена, он так хочет бежать сломя голову неизвестно куда?

Отчего в голове совсем не заботы о Беттине? Беттина… Марк очень хотел бы думать, как исправить сломанные отношения, как объяснить ей все, как вымолить прощение, только ключевая проблема в том, что Марку резко стало все равно.

В голове у Марка безраздельно поселился Кай и уходить он явно никуда не собирается.

Марк абсолютно не может спать. В ушах голос Франка повторяет, что Кай ушел, а перед глазами — взгляд Кая на празднике, когда родители Марка практически послали его нахуй, а сам Марк их охотно поддержал. Кай так посмотрел на него тогда… Словно все наконец понял и беспомощно сдался.

Винить его за это было бы глупостью. Марк и не винит. Марк просто… На часах четыре утра и он совершенно не может спать. В голове — тысяча разрозненных воспоминаний и от них становится паршивее с каждой новой секундой. Какого-то черта Марк вспоминает каким Кай был в академии. Он так смеялся, был таким ярким, таким живым, в его глазах пылали такие искры, такой неукротимый огонь! Казалось: будешь смотреть слишком долго — обожжешься, а то и совсем сгоришь. А как он смотрел на Марка, когда они начали встречаться? У Марка сердце каждый раз грозилось остановиться от такой нежности, и огонь оказался совсем не страшным, напротив — таким согревающим, таким ласкучим… Беттина никогда не смотрела на него так. Никто, кроме него не смотрел. И чем все закончилось? Об этом Марк вспоминать не хочет, но собственная память не спрашивает. В памяти тот самый взгляд, в их последнюю встречу — как нож в сердце. Кай смотрел так равнодушно-смиренно, так не хотел, чтобы Марк к нему прикасался… И в глазах ни одной искорки не осталось, потухло все, словно выгорело до тла.

От мысли о том, что Марк был далеко не последним, кто приложил руку к затуханию этого огня — ему хочется с разбега разбить голову о каменную стену, лишь бы забыть наконец эту неправильную покорность в его глазах.

Марк не знает, как ему дожить до утра. Где-то мельком снова пробегает мысль о Беттине, но исчезает, даже не успев сформироваться. Он чувствует отголоски новой вины, но это кажется таким неважным! Все можно решить позже.

Прямо сейчас ему хочется к Каю, чтобы голова наконец перестала взрываться. Чтобы Кай внутри этой самой головы перестал смотреть так, будто он пёс бродячий, который только-только рискнул робко поверить, что нашел наконец хозяина, а хозяин бросил его одного в глухом лесу, накрепко привязав к дереву. Лишь бы Франк уже наконец заткнулся и перестал повторять, что Кай ушел.

Как, блядь, он мог уйти?

Марк понятия не имеет, что ему делать. Во всем доме нет ни одного гребанного места, куда бы он мог прибиться и не дёргаться каждую минуту. Ну зачем Франк ему сказал? Какого черта он не мог сказать раньше?

Что, блядь, Марку теперь делать?

Он так и не засыпает. А утром, привычно вытерпев холодное приветствие Беттины и попрощавшись с крошкой-сыном, он беспокойно несётся к дому Кая. Чувствует, что безнадежно опоздал, что, даже если Кай ещё там — он не станет слушать ни слова из того, что может сказать Марк, но… он не может не попытаться. У него нет никакого представления, что он собирается делать, но ему жизненно необходимо увидеть Кая. Убедиться, что он в порядке. Увидеть, что огонь во взгляде вернулся. Он же не мог не вернуться, это так неправильно!

На звонок никто не отвечает, но Марк наотрез отказывается понимать, что это могло бы значить. Не мог Кай уехать. Не мог! Так нечестно.

Марк снова отказывается думать о том, что все это время чувствовал Кай. Вместо этого Марк ломает дверь, в отчаянной попытке не соглашаться со своим приговором. Квартира пуста, но он все равно не хочет знать, что это значит.

Марк устало сползает по стенке и растерянно трясет головой. Даже теперь он не может поверить, что это — все. Кая больше никогда не будет в его жизни. Никаких признаний в любви, полных отчаяния, никаких восхищённых взглядов, никаких жарких ночей и никаких безумств. Больше никакого Кая. Марк много раз просил оставить его в покое, но почему-то ни разу не подумал, что именно это означает. Он не хочет этого понимать сейчас.

Вроде бы, по какому-то старому, дурацкому плану — он должен окончательно вернуться к Беттине, уверить, что больше ни с кем и никогда, растить сына и забыть все, как страшный сон. Взять пример с Франка и тоже порадоваться, что все закончилось. Да, пожалуй.

Не выходит вот только нихуя.

Марк уходит из опустевшей квартиры и в голове его кавардак ещё больший, чем был ночью. Ему кажется, — он тонет и помощи ждать неоткуда, а вокруг нескончаемый шторм и ужасные волны. Марк не знает, как ему выплыть. Зато знает, что ему нужно найти Кая. Они даже не попрощались! Ему нужно просто… Просто увидеть. Ещё раз. Последний.

Зато Кай находиться явно не собирается. Из отдела ушел, из академии ушел, из квартиры выехал, нигде не оставил ни следа. Номер, заученный наизусть — бесполезен. Абонент не зарегистрирован. Адрес никому не известен.

Марк захлёбывается в своем океане.

"А чего ты хотел, мальчик? Ты же сам этого добивался. Наслаждайся, киска", — говорит Марку чертовски знакомый голос в голове.

А Марк в панических попытках не утонуть, пытается доказать сам себе, что дело вовсе не в Кае. Проводит ночь в клубе, танцует до изнеможения, принимает таблетки, находит какого-то парня… Все ведь правильно? Неважно же с кем, да? Лимпински, пока планомерно и сосредоточенно пытался травить Кая, не забывал регулярно повторять, что для гея важен только член побольше. Вот только Лимпински — редкое уебище, а Марку совсем не все равно. Он чисто физически не способен прикоснуться к этому несчастному парню. Позволить парню все сделать самому — не может позволить тем более. Марку кажется, что даже самой этой попыткой он предает Кая. Снова. Ещё больше, чем уже успел.

Он выскакивает из клуба как ошпаренный и уезжает прочь. Он рыдает, словно ребенок, точно так же, как и в тот день, когда умирал от удушающей ревности, думая, что Кай мог быть с кем-то ещё. В тот день, когда Кай признался ему в любви. Марк тогда целовал его и думал, что в этом нет никакого смысла и никакого будущего.

Идиот!

Только теперь он осознал, насколько же глуп и труслив он был. Ни Беттина, ни любая другая девушка, ни какой другой парень ему не помогут. Он не хочет приближаться ни к кому из них. Только Кай. Его всегда невероятно сильно хотелось целовать. Кая хотелось касаться. До зуда на кончиках пальцев. На него хотелось любоваться. И от него совсем не хотелось уходить. По утрам, перед тем, как снова убегать к Беттине, он тихонько любовался Каем, пока тот дремал. Марк взгляда отвести не мог.

Боги, до чего же Кай красивый!

До чего же Марк придурок!

Ему снова хочется разбить голову хотя бы об руль в собственной машине. Может хоть так стало бы легче. Марк рыдает, потому что наивный Кай по глупости доверил свое хрупкое сердце не тому человеку, а когда до Марка дошло в конце-то концов, что сердце это живое, а не кусок мяса на ужин, оказалось слишком поздно. Теперь, в знак раскаяния можно только свое искромсать. Только едва ли это чем-то поможет.

Марк не знает, что ему делать. В приступе гнева и самоуничтожения он сцепляется с Лимпински, охотно его раззадоривает и, конечно, получает наконец-то по роже, испытывая от этого особое мазохистское удовольствие. Словно побывать хоть немного в шкуре Кая — кармический способ попросить у него прощения. Словно, если они будут побиты одним человеком — это хоть какая-то связь с ним. 

Дурацкая мысль, но Марк совсем в отчаянии. Кай явно не хочет, чтобы его нашли, а Марку необходимо это сделать. Он уверен, Кай — единственное, что поможет не утонуть окончательно.

Франк продолжает смотреть с недоумением, но Марку становится совершенно похуй на любое чужое одобрение. Не нужна ему эта отвратительная нормальная жизнь. Поговорить с Беттиной оказывается просто, ей все это тоже уже давно осточертело. Они окончательно расходятся и становится легче. Хотя бы перестает так омерзительно тошнить. Зато родители, узнав об их разрыве — с удвоенной силой призывают его к совести и разуму, а осознав, что все бесполезно — ставят на нем крест и перестают разговаривать. Марк выдыхает с облегчением, рассказами о морали он сыт уже по горло.

Но Марк по-прежнему чувствует, как тонет. Захлёбывается своим бесконечным океаном чувств и спасать — некому. Кай — путеводный маяк.

Добраться до него невероятно сложно, но Марк ничуть не менее упрям. Его бестолковое упрямство их сгубило, оно же все и исправит.

Марку все равно, сколько потребуется времени, чтобы найти Кая и вымолить у него прощение. Кай не сдавался, пока у него оставались силы, Марк собирается бороться тоже. 

Если Кай позволит ему хотя бы один шанс — он ни за что его больше не отпустит.

 Будет больно, но тебя нет тут.

Бури разлетятся по ветру.

В памяти осколки нашей любви. 

Пробираясь сквозь все оттенки 

Уловил их тонкий подтекст. 

Нить приведёт меня к истокам пути.