Акио закашливается, сплевывая кровь и прикрывает глаза. Он не хочет видеть сочувственные лица, тех кто еще вчера травил его как дикого зверя. 

Какая ирония... — он криво усмехается уголком рта своим мыслям — люди запомнят его, как героя. Какая жалость, что он не был им. Прости, Йоко...

Йоко всегда верила в него. Йоко, единственная звала его по имени. Настоящему имени, которое позабыла даже мать. Впрочем можно ли называть матерью женщину, которая продала его за дозу. Йоко была его солнечным лучиком. Была. Однажды его солнце погасло. Нелепая случайность. Он даже не знает кто был за рулем того грузовика. Тот сразу скрылся с места происшествия, а Йоко было уже не помочь... Он не плакал. Акио не умел плакать. Но его безмолвное горе было сильнее всех слов и слез. И никто не осмелился подойти к нему, когда он баюкал мертвое тело своей сестренки, не желая верить, в то что ее больше нет. 

С того дня он возненавидел людей. Лживых, жестоких и равнодушных. Людям плевать на него. Никто не помог, не вызвал медиков, не остановил того водителя. И тринадцатилетний Акио решил стать сильным, самым сильным. Он рано понял, что должен позаботится о себе сам, что у него нет защиты в этом мире. И он поставил себя против целого мира, решив, что ради Йоко выживет и не позволит сломать себя. Выберется со дна. И никто больше не посмеет обидеть его. Йоко всегда плакала, когда мать... Впрочем об этом он предпочитает не вспоминать. Теперь он может постоять за себя. Он стал сильным. Сильным злодеем. Но сила и власть, деньги и возможность ни в чем себе не отказывать не приносят ему ожидаемого удовлетворения. Не потому ли каждый год он приходит на кладбище, в годовщину смерти Йоко. Он приходит в любую погоду и приносит цветы. Приходит вечером и остается до рассвета, разговаривая с ней. И никто не видит и никогда не увидит, как он плачет, обнимая каменную плиту с выбитыми на ней иероглифами. А утром он весело скалится в лицо Судьбе и прожигает свои дни, легко, без сожаления. Он горит ярко-ярко и бесполезно. И ему совсем не больно. Он давно разучился чувствовать боль. Внутри у него холод и пустота. И камень слева в груди не болит и не бьется. Сквозь темные очки, Акио больше не видит вокруг себя людей, только цели или препятствия на своем пути.

Так было пока он не совершил ошибку, похитив ту женщину. Агури. Невесту Героя номер один. Не потому что боялся обессилевшего Всесильного. Нет, тот ему не противник. Он не чувствовал ни малейших угрызений совести, играя с ними в кошки-мышки. Но Агури смотрела новости и в ее глазах он видел такую любовь, какой у него уже нет. И никогда не будет. И тогда он вспомнил Йоко. Где-то глубоко внутри, пустота всколыхнулась болью. Неожиданно. Резко. Вспыхнула под ребрами и камень в груди дрогнул. Агури была.. такая живая. Искренняя и открытая. Если бы Йоко не погибла тогда.... Она была бы такой же. И тогда он впервые подумал, что она не одобрила бы... Акио злился на себя и на эту женщину. Эти чувства, которые она в нем пробудила - непривычны и болезненны. Они занозой засели под ребрами и никуда от них не деться. Не деться от разъедающего чувства вины, чувства невосполнимой потери - оказывается камень все же может болеть. И чувства собственной беспомощности, словно он снова теряет Йоко. И Акио почти ненавидел Агури за это. 

Но тогда он не имел права быть слабым, слишком многое поставлено на кон. И что-то подсказывает ему, что он уже проиграл. Он проиграл. Когда Агури освобождали он был даже рад, надеясь, что без нее станет легче. Легче не стало. С каждым днем он все больше оживал и это было больно. Так больно, что он готов был добровольно сдаться, но знал, что это не поможет... 

Акио не умел молиться. Молитвы не для таких как он... Не умел верить. Однако он впервые в жизни молился, неумело, своими словами, молится. Просил небо прекратить это. И небо сжалилось над ним.

Это случилось в очередную годовщину. Он пришел раньше, чем обычно. Словно знал. Чувствовал. И когда на кладбище, среди пришедших помянуть своих родственников людей вдруг появился злодей. Акио не думал. Акио не думал, бросаясь на него. Малышка, на которую злодей замахнулся катаной, в ужасе замерла, когда удар обрушился на него. Но Акио успел. Акио успел, из последних сил, ударить в ответ. На поражение. И умирая, улыбнулся окровавленными губами: 

— Простишь ли ты меня, Йоко? Я так скучал по тебе все эти годы... Скоро... Скоро мы увидимся.

А потом его накрыла темнота.

Первое что он ощущает это дуновение воздуха - легкое прохладное прикосновение к лицу. Акио ловит его губами, жадно, глубоко вдыхает и закашливается. Ребра отзываются глухой болью. Он пробует шевельнуться, но тело словно свинцом налилось. Наверное это от обезболивающих. С третьей попытки Акио ненадолго приподнимает ресницы и скашивает глаза вправо - стерильно-белые стены, он переводит взгляд - на запястье попискивает пульсометр, чуть выше трубка капельницы. И насколько хватает взгляда - то, что неприкрыто больничным одеялом белеет бинтами. Долго держать открытыми глаза сложно. Его клонит в сон и он поддается действию лекарств.

Когда он просыпается в следующий раз солнце светит ему прямо в глаза. В голове пусто и легко, будто бы вместо головы у него воздушный шарик. Акио даже улыбается такому сравнению. Лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок, боковым зрением замечая, что окно открыто и в проеме его голубеет небо. Мысли текут медленно-медленно: Весна. Как долго я здесь? Что со мной? Кто... я? Он прикрывает глаза и силится вспомнить хоть что-то, морщится от вспышки боли в виске. Пустота колышется волнами, захлестывая его с головой. Он тонет в этой вязкой пустоте. Но откуда то снаружи пробивается звонкий девичий голос:

— Ёкатта!* Вы наконец очнулись!

В поле зрения появляется круглое девичье лицо с очаровательными ямочками на щеках. Акио встречается взглядом с шоколадно-карими глазами, такими же круглыми и большими. Незнакомка смотрит тревожно и часто моргает, длинные темные ресницы стрелами слиплись от недавних слез, следы их виднеются на загорелой коже. 

— Что... Что случилось? — едва слышно хрипит Акио.

Девушка всхлипывает, наклоняясь и поправляя его подушку:

— Вы.. Вы... Я думала, что Вы умрете. Так много крови — голос ее опять сорвался на всхлип — было. Но Вы все-таки победили того злодея. 

Она вдруг вскидывается с какой-то отчаянной горячностью:

— Я... Вы-мой герой! Вы спасли Чихару.

— Мою сестренку — уточняет она, видя, что тот не понимает.

Акио облизывает пересохшие губы:

— Я... Ничего не помню... 

— Ой... — девушка растерянно прижимает ладошки к щекам. — Совсем?

В голосе ее слышится неподдельное огорчение.

— Совсем. — вздыхает Акио.

— Я...– он замолкает, прислушиваясь к себе – 

Я даже не помню как меня зовут...

Акио облизывает пересохшие губы – Где..Где это я? И кто.. Вы?

Девушка снова ойкает и торопливо поясняет что это больница и теперь с ним все будет в порядке. Доктор....(имя доктора) буквально вытащил Акио с того света.  

Шоколадно-карие глаза снова наполняются слезами. Акио с трудом приподнимает руку и накрывает ее ладошку:

— Ну-ну, не надо плакать. Улыбнитесь. Вам очень идет улыбка.

Девушка робко кивает и улыбается сквозь слезы.

Акио устало закрывает глаза. Последнее, что он успевает подумать, это, то что ладошка у нее теплая. 

Окончательно он приходит в себя еще через двое суток. У него уже получается потихоньку поворачивать голову. Осторожно, стараясь не потревожить звенящую внутри пустоту. Он пытался ее поднять, но затылок отзывался тупой болью. И каждый раз когда Акио открывал глаза, у его кровати оказывалась та кареглазая незнакомка - его медсестра.

Акио лежит, глядя в открытое окно. За окном цветет сакура и лепестки ее с ветром залетают в палату. Один из них падает ему на лицо. Акио морщится и фыркает, пытаясь его сдуть. Изуми - так зовут медсестру тихонько смеется и убирает его. Акио улыбается. Он много улыбается в последнее время. Ему отчего-то легко и спокойно, несмотря на ноющую боль в ребрах.

Изуми говорит с ним. Рассказывает последние новости. Потом рассказывает о весне. О том, как мир оживает и расцветает с каждым днем. Акио закрывает глаза и представляет, как наяву высокое синее небо и первую нежную зелень, цветы в траве, голубые словно кусочки неба. И маленькую девочку со счастливым смехом бегающую по поляне. А над ней парит воздушный змей.

— И ты тоже вскоре станешь на ноги. — слышит он, возвращаясь в реальность. 

— Изуми-чан... — Окликает Акио — Я кажется... кое-что вспомнил. Маленькую девочку. С воздушным змеем. У нее были золотые косы с синими лентами. Он косится на медсестру — почти как у тебя.

Та смущенно краснеет, поправляя белокурый завиток и отводит глаза. Преувеличенно бодро восклицает:

— Я знала, что у вас получится. Вы только не перенапрягайтесь. Все сразу вспомнить невозможно. 

Она так забавно беспокоится, но смеяться еще больно. Акио тихонько хмыкает и уверяет ее, что все будет в порядке. Он и сам в это верит.  

На следующий день Изуми приводит малышку Чихару. Акио сидит в кровати, когда они заходят. Девочка церемонно кланяется ему и благодарит, а потом неофициально подбегает и забравшись с ногами на кровать, крепко обнимает его за шею. Акио замирает, когда она прижимается своей щечкой к его давно небритой щеке, что теплое растёт и ширится внутри. Он часто-часто смаргивает и тихонько окликает, проводя ладонью по золотистым кудряшкам:

— Ну, будет тебе, Йоко.

<i>Йоко?</i> — он резко бледнеет, выдыхая. Лучше бы никогда этого не вспоминать. Память прошивает болью и никакие обезболивающие не заглушат ее. Он сползает вниз и отворачивается к стенке. Может это невежливо, но сейчас ему все равно. Под крепко сжатыми веками мелькают картинки его детства: <i>Пьяная мать, замахивающаяся на него. Плачущая Йоко. Йоко, лежащая на асфальте изломанной куклой и не откликающаяся на его зов.</i> Он крупно и часто вздрагивает, без слез. Чья-то ладонь сжимает его плечо. 

— Расскажите мне. — негромко просит Изуми.

Он оборачивается, глядя мимо нее красными сухими глазами. Изуми крепко обнимает сгорбленные плечи, притягивает к себе и успокаивающе гладит по спине. И тогда наконец находятся слова. И вместе со словами назревшее, наболевшее прорывается и выходит слезами. 

Ночью ему приснилась Йоко. Не такой, какой он ее запомнил. Живой. 

Она смеется, запрокидывая голову, золотые косы взлетают, мелькают в них синие ленты - его подарок. Йоко крутится на босой пятке, пальчиками придерживая подол любимого голубого платья, хитро косится на него из-под пушистой челки. Акио протягивает руку и ловит ее, притягивая к себе. Ощущая под пальцами бьющуюся жилку у ключицы, хрупкие, будто птичьи косточки, живое тепло. 

— Прости меня... — шепчет он. 

Малышка мягко отстраняется, обеими ладошками обнимает его лицо и заглядывает в глаза:

— Я люблю тебя, братик. 

Акио кивает, не в силах протолкнуть, сквозь сдавленное горло ни звука.

— Я скучаю... — наконец сипит он.

Малышка качает головой и кладет ему ладошку на сердце:

— Не плачь братик. Я с тобой. Я всегда с тобой. Все будет хорошо.

Она отходит, улыбаясь. Свет становится все ярче, накрывает его ослепительной солнечной волной и Акио просыпается.</i> Прислушивается к себе и понимает, что боли больше нет. Пустота в груди потихоньку заполняется чужим теплом, заботой Изуми и искренностью малышки Чихару. Жизнь продолжается.