Бес Нового Года

Ярослав всегда думал, что люди в Новый Год занимаются вещами абсолютно безобидными: о пресловутом празднике, устроенном в честь очередного оборота Земли вокруг Солнца, доносилось отовсюду так надоедливо и суетливо, что создавалось впечатление всеобщего помешательства. Да, все нормальные люди в канун Нового Года бегали по магазинам, всё время обсуждали количество закупаемых продуктов для бесчисленных салатов и настойчиво игнорировали действительно важные вещи. Это было сформированное долгими годами в преисподней яриково мнение. Он работал здесь (впрочем, «работал» слишком громко сказано) почти с момента собственной смерти, который решительно не помнил. Ад в целом оказался местом достаточно демократичным – всего лишь за две сотни лет Яр продвинулся по карьерной лестнице от обычного грешника до полноценного беса. Беса, выполняющего некрупные злодеяния, гуляющего по родному Петербургу в поисках будущих клиентов (читать: рабов). Беса, сейчас полноценно ахуевающего от того, что кто-то его призвал. Между привычно мрачных мыслей пролез тихий, неуверенно запинающийся и прерывающийся на чисто русские ругательства голос. Он сумел полностью верно выговорить заклинание призыва за рекордно долгое время в три с половиной минуты, за которые бес успел лишние несколько раз провести острыми ноготками по гладким волосам, еле достающим до худых плеч и принять самую пафосную позу для перемещения.

Реальность ожидания не оправдывает абсолютно. Ярослав оказывается в заваленной учебными пособиями комнате с не самым новым ремонтом и сгорбившимся над включенным лэптопом человеком. Нет, он не ожидал кровавое жертвоприношение в свою честь, совершаемое добрым (или не очень) десятком оккультистов в устрашающем замке, но… хотя бы маленькую пентаграммочку кровью? Яру думается, что поверх старых отдельно лежащих страниц багровые рисунки выглядели бы по-особенному хорошо, если бы призывающий хоть немного пёкся о настрое своего демона. Что насчёт «призывающего», он, кажется, так и сидит спиной к искусителю всея Руси, демонстрируя свою сутулость во всей красе. Он продолжает что-то безостановочно шептать. Что за сатанисты пошли, ей богу.

- Не утруждай себя читать-с далее, я уже здесь, – почти шипит демон, наконец наблюдая перед собой лицо горе-оккультиста. Оно не выражает к нему ни капли благоговейного страха, ни даже желания кровожадной мерзкой мести, исполненной изящными руками упыря. Это, кажется, бесит. Парень разворачивается полностью, протирая глаза. Он смотрит раздражающе тупо и долго, Яр вцепляется пальцами в собственное бедро, принимая позу более ожидающую. Человечишко едва хмурится, всматривается во вполне отчетливые черты (да простят грешного автора за тавтологию) черта и отворачивается, бормоча спокойное:

- Бля, ещё восемь столбцов.

Лицо беса кривится в оскорбленной гримасе, и он почти не фигурально воспламеняется.

- Какие ещё восемь-с столбцов? Ты призвал самого приспешника Сатаны!.. – чтобы речь звучала убедительнее, Яр старается слово «приспешник» как-то замять побыстрее, а то с внушением страха оно не совсем вяжется. Правда даже сейчас от человека напротив страхом и не пахнет. Он смотрит отсутствующим взглядом, длинными пальцами подлокотник сжимает и еле различимо сопит (стоит задуматься, не уснул ли?).

Такое отношение к себе терпеть не стал бы никто: Ярослав в число «никого» входит уже давно, хоть и не добровольно, потому, неприятно оскалившись, подступает ближе, и даже более, сокращает расстояние между собой и глупым призывающим до ничтожных дюймов. Чтобы развернуть современный стул на колёсиках, усилий почти не требуется, а чтобы острым ногтем, пахнущим чем-то холодным, упереться в белую-белую яремную впадину, наконец срывая с сухих губ испуганно-восхищенный вздох – ещё легче. Чувствуется превосходство сразу. Человек еле заметно дёргается, как от удара осознанием по затылку, но после с места двигаться себе не позволяет. С раскрытым (Слава Богу, всё-таки не уснул) взглядом смотрит снизу-вверх, обессиленно шевеля губами, рассыпаясь в так и незаданных вопросах. Яр не торопит, даёт время понять, что происходит, пока сам бессовестно – впрочем, откуда у беса совесть – трогает стрелы ключиц. Смотрит, как у человека грудь поднимается во вдохе боли от слишком настойчивого нажатия опасно вдавливающим кожу ногтем, а потом медленно и неравномерно обратно опускается. Через плотную завесу глумящихся над своим хозяином невнятных чувств, которую Ярче, как сущность потусторонняя, практически осязает, прорывается что-то ещё, разбудить будто парня пытается. Он наивно-упорно это что-то игнорирует.

- Призв.. – бес всё-таки убирает ладонь, давая возможность сказать, но с видом таким, будто одолжение великодушное делает. – Я призвал тебя?

- Нет, я доставку принёс.

На несколько секунд в комнате воцаряется прямо-таки траурная тишина. Яр убеждается в очередной раз, что люди в шоковом состоянии шутки не воспринимают. А ещё что люди в шоковом состоянии, кажется, почти не дышат. Но бесу, как вспоминается, торопиться некуда, потому он лениво осматривает помещение, в котором находится. Скользит цепким взглядом по старенькому шкафу-купе, наверняка вмещающему в себя не так много вещей, как хотелось бы (иначе почему из-за приоткрытой дверцы наружу ломится одежда?), немного пыльному полу, многочисленным справочникам и тетрадям на столе, которые говорят о том, что призвавший является студентом, вряд-ли достигшим даже двадцати пяти лет.

Но особое внимание заостренных зрачков Ярослав уделяет человеку, если присмотреться, очень привлекательному, причём не только по меркам дьявола, но и по общепринятым, человеческим. Разве может он смотреть с таким потерянным страхом, пусть и находясь рядом с демоном?

Будто отвечая на незаданный вслух вопрос, напуганный мальчик резко поворачивается, глазами зелёными утыкается в аккуратно выведенные строки на…  латыни? Заглянувший через плечо бес ухмыляется, а после и разражается ехидным смехом.

- Медицинский? - от простоты ответа правда хочется долго и пугающе смеяться. Возможно, Яр ожидал быть призванным для того, чтобы отнести десятки обидчиков своего временного Хозяина к реке Стикс, не жалея собственной изгнившей души для очередного осквернения. А у этого не то чтобы врагов нет, его даже назвать Хозяином, пусть и временным, язык не поворачивается! Этот поднимает голову и как-то странно кивает.

- Медицинский.

Адский выходец молча продолжает жилище чужое рассматривать, но сколько бы ни смотрел, самым будоражащим искушенное тысячи раз сознание объектом оставался горе-сатанист-я-вообще-просто-учил-термины. Как выясняется из обложек многочисленных тетрадей с конспектами, этого зовут Саша. Конечно, на тетрадях аккуратным почерком было выведено «Александр Казьмин» а не Саша, но бес сам для себя решает, что официальность потерянному в пространстве взгляду не подходит абсолютно. Ярослав захочет – и будет называть его Сашкой, и чхать он хотел на то, что фактически перед ним сидит его настоящий господин, что нужно бы соблюдать субординацию и прочее.

Молчание точно уже затянулось.

Тот, кто именуется (интересно кем, не считая тетрадей?) Александром, вдруг отпрянул, очнувшись от оцепенения. Ярослав замечает, как ярко-зелёные глаза мечутся от него куда-то в сторону, на стены внезапно тесной комнаты. Визуально сложно заметить, но он точно знает, что хрупкое человеческое сердце делает кульбит и запускается заново учащёнными ударами. Обычная практика для того, кто впервые видит кого-то оттуда. Ярослав еле держится, чтобы не зевнуть и невесомо опускается на край заправленной кровати, прилегающей к стене.

- Так и будем молчать, а, Сашка? – бес почти шепчет, но Саша слышит до страшного отчетливо и обжигающе, будто голос звучит не с расстояния метра, а над самым его ухом. Студент замирает загнанной в угол добычей – глупый, не понимает ещё, что это он здесь властитель; несмотря на испуг, изучает Ярослава завороженно, обводя острым, совсем живым взглядом каждую клетку кожи, приглаженные смоляные волосы с выбивающимися из общей массы редкими белыми прядями, глазами захватывает и идеально изогнутые кверху рога. Только в глаза заглядывать боится. Бес больше походит для него на искусителя, и это читается в загнанном взгляде легче, чем ранее  – страх. Ярослав реакцией на свою (не)скромную персону явно доволен – усмехается ядовито, будто напомнив Саше, что от него ответа ждут.

- Подожди, давай повторим: я призвал демона, пока учил названия частей мозга? И ты теперь типа сделаешь то, что я скажу? – радует, что Казьмин в принципе с голосом собственным может совладать, хоть и до сих пор мнётся, охладевшие пальцы сжимая в кулаки в бессмысленных попытках согреть. Ярослав согласно кивает:

- Ну типа, – видно, как немного пухлые губы Саши дергаются то ли с непривычки к дьявольскому голосу, то ли от резкого желания вымолвить что-то вроде «пиздец». Но сделать он этого не успевает, ибо бес снова с места вскакивает, хрустнув костяшками пальцев. Кажется, ему приносят садистское удовольствие непонимание и странное искушение, блестящее в широко раскрытых глазах. 

– Ты готов сделать заказ, Саш-ка?

Тон явно несколько насмешливый (уже дважды озвученное фамильярное обращение исключает любые сомнения в этом), потому золотой студент отзывается недовольным «не называй меня так» и ещё больше сутулится – чуть-чуть, и свернется в одну маленькую и нервную точку. Мысли в голове предательски путаются, и Ярославу бы посмеяться с неискушенного мальчишки, но он всё-таки сдаётся, нехотя кивает снова и терпеливо ждёт, пока Саша пытается заново отстроить каркас пошатнувшейся реальности.

- Сделай так, чтобы я всё это, -  наконец студент выразительно кивает в сторону расчерченных страниц с несчастными восемью столбцами, - выучил до экзамена.

Паузу, повисшую в комнате, можно оценить в 10 гулких ударов Сашиного сердца из 5.

- Серьёзно? – бес-я-ещё-и-искуситель-ярослав легко подплывает ближе, позволяя рассмотреть каждое из твёрдых колец, составляющих рога (жаль, что Казьмину не до этого совсем – он со своим дыханием до сих пор разобраться пытается). Закостенелое представление о грешном и недалеком земном люде угрожающе трещит по швам, норовит рассыпаться совсем. 

– Ты мог попросить буквально что угодно. Ты мог-

- Да, я мог. Но мне не нужны власть, успех, деньги, и что там ещё у демонов просят. Особенно достигнутые таким путём, – длинные ресницы заметно дрожат, пряча опущенный вниз потемневший взгляд от неуемно пугающих вертикальных зрачков-щелок. Саша сжимается пальцами на ткани спортивных штанов где-то в районе карманов. Своей простотой поражает ярикову пустоту на месте сердца, но нет, и не таких святош уламывали.

- Моя работа – к грехам склонять, Сашенька. – новая форма имени заставляет передернуть плечами, будто пытаясь с себя нежное клеймо сбросить. Бес богатым тембром всё помещение обхватывает, заполняет собой всё, и даже, кажется, Сашину голову – иначе почему так хочется на призывный настойчивый взгляд безвольно ответить? – Ты же знаешь, что свою работу нужно по совести выполнять-с.

Предвкушение против Сашиной воли стягивает затёкшие от долгого сидения за столом мышцы тонкой вязью, что сразу смахивается на очередную странность явившегося беса, но никак не самого студента.

- Ты хочешь склонить меня к греху? – казалось бы, он просто сложил два предложения в одно, но смысл явно изменился – как минимум, такое впечатление создавалось по удивлённо-довольному лицу Ярослава. Саша осекается, и уже хочет перефразировать нормально, но беса формулировка объективно устраивает: он едва сгибается в коленях, хватаясь когтистыми пальцами за спинку чужого стула и лыбится, поворачивая к себе лицом искушаемого.

- Вообще-то, смертных грехов семь, но если ты настаиваешь на конкретном..

- Я не настаиваю. – Саша вжимается в спинку, пытаясь сохранить крохи личного пространства, пока его пульс объявляет время социальным конструктом и повышает свою скорость до, кажется, тысячи ударов в минуту.

- Жаль, ты стал бы хорошеньким инкубом после.

Ярослав хочет коснуться покрытых мурашками бледных рук, взять в свои, абсолютно черные, и рассматривать тщательнее, чем любой исторический экспонат, коих он за свою нежизнь перетрогал целую кучу, причём ещё до того, как они стали считаться историческими. И всё-таки смертник отличается. Бес отстраняется от него так же плавно и быстро, как приблизился, и снова озирается, выявив наконец в чужом жилище один пункт, решительно не вписывающийся в основы его восприятия. Ёлки нет. Гирлянд тоже. Что там – вообще ничего, что указывало бы на сегодняшнюю дату, кроме выделенного пластиковым квадратиком на календаре числа 31. На это место всеобщая суматоха не распространяется, и это, вообще-то, так быть не должно, ибо Саша человек, а все люди бумажно-одинаковые, сухие и бессмысленные. Ведь так?

- Ты не празднуешь? – со стула слышно пофыркивание наконец немного успокоившегося Сашки.

- А ты давно из демона в Деда Мороза переквалифицировался? – земной мальчик не перестаёт удивлять многогранностью своего сарказма. Он до сих пор напряжённо цепляет пальцами то несчастную одежду, то подлокотники, но зато поболтать с ним уже можно. Ярослав безразлично жмёт плечами, прикидывая, что можно сделать с этой сноской из правил (конечно, из правил, выдуманных Яром, а не кем-то более вовлеченным в человеческую жизнь).

- Все люди празднуют. С друзьями, с родственниками. – поверхностность циничного демона выбивает почти неприкрытую насмешку из губ студента. Он кривится, меняя позу, упираясь локтями в колени. – Но я уже понял, что ты, Сашенька, себя как все не ведёшь.

Он в ответ снова молчит, но вряд-ли от удушающего страха, и это напрягает. Ярославу ошибаться не нравится, он хочет получить подтверждение, что знает людей намного лучше, чем они сами. Знает пустые взгляды многочисленных картонок, не осознающие даже, когда грешат и причиняют боль невинным или просто такой боли недостойных. То, как старые шрамы внезапно начинают ныть, бес для себя отрицает – да что там, спина не горит рваными полосами, а просто чешется, наверное. Когда Яр почти полностью погружается в свои рассуждения о том, как бы уличить в неправильности Сашку, тот подаёт голос совсем тихо:

- Так отпразднуй. Со мной.

И Ярослав Казьмина наконец-то видит. Не выстроенную саркастичную фигурку, не убитого усталостью студента, не дрожащего от касаний мальчишку – всё это является гранями личности и состояния, но без самого важного и неуловимого, того, что бес наблюдает сейчас, не собирается в цельный образ. Возможно, в этой абстрактной черте, еле проявляющейся в полутонах голоса, и заключается то, что именуется человечностью, но до такого вывода Яр дойдёт не сейчас, не через час или день. Но это и неважно – главное, мозгу будет за что зацепиться.

Он крутит в воздухе ладонью, в пальцы которой вплетаются собирающиеся из невидимых частиц ножки двух бокалов, сверкающих соблазнительно. Похожим образом выхватывает из необозримой пустоты бутылку шампанского. Сашка внимательно наблюдает, явно пытаясь объяснить себе, как это происходит, хотя лучше не пытаться – в тонкости этого дела даже Яр не вникал.

С особенной звонкостью фужеры бьются друг о друга, оставаясь на только что освобожденном от тетрадей кусочке столешницы. Бес наполняет их молниеносно, будто алкоголь сам стремится попасть в приятно холодящую стеклянную полость, радостно пузырясь.

- Чревоугодие. - вкладывает сосуд в недоверчиво согнутую ладонь, пальцы чужие самостоятельно сгибает вокруг ножки. Своим бокалом чокается и легко тыкает длинными пальцами донце.

 “Пей, Сашенька, пей.”

И Сашенька пьёт. Запрокидывая голову так, чтобы кадык изломал бледную шею, перекатываясь вверх-вниз, в моменте чуть не подавившись, но продолжая смотреть глазами цвета битых бутылок в опасную синеву напротив. Потерянно улыбается, отнимая пустой бокал от губ и слизывая случайно попавшую на них каплю. Яр пьёт следом, тоже залпом и всё сильнее улыбаясь. Каждый из рвано неправильных элементов - осколков мозаики ссыпаются в кучу, причем так, что картина складывается обоих устраивающая. Во взгляде Казьмина совсем явно проступает что-то, давно не ощущаемое, и бес на это улыбается, запоминая.

- Как тебя зовут?

- Яхоэль. – Вылетает автоматически. Вспомнить, кто и когда именовал его так, в моменте не получается, но тянет от этого слова чем-то, сердце щемящим. Бес задумчиво проводит ногтями по своей спине, чешет.

Сашка пытается повторить, но изрядно поломанный накануне о латинские термины язык перестает слушаться, и демон перебивает, махнув ладонью:

- Зови Яриком. – В ответ ему коротко кивают.

До полуночи остаётся несколько жалких, не имеющих никакого влияния на мир, но зато на Сашку – точно, часов. До прощания с бесом остаются несколько неоднократно разлитых по бокалам бутылок, проявленные на стене гирлянды, долгие смущенные рассказы про тяжёлое детство и такое же долгое молчание в ответ, прерываемое только сухим хлопком по плечу, а также десятки песен из разного времени, с трудом пьяного слуха настроенная гитара и многочисленные казьминские вздрагивания от случайных или намеренных касаний; Яр точно успеет соблазнить студента (не особо сопротивляющегося, честно говоря) на совершение ещё нескольких грехов, в том числе и тот, на котором Сашка «совсем не настаивал», хотя в итоге ластится к леденящим молочную кожу пальцам и жмётся губами к острым плечам абсолютно противоречиво. До прощания остаётся обретенное мутное спокойствие.

Казьмин просыпается в собственной кровати и подрывается сразу, осматривая территорию на предмет хоть чего-то из перечисленного, но увы. На столе лежит раскрытая тетрадь, на страницах которой до сих пор маячат, издеваясь над Сашей, невыученные восемь столбцов на латыни. Поверить в то, что отпечатавшиеся на обратной стороне век, обжигающие холодом глаза просто приснились ему, оказалось больно – Саша не фигурально хватается за волосы, застонав. Голова болит, кажется, не только из-за с силой оттянутых волос, и это тоже странно. Мысли едут, не давая выделить из себя ни одну, сквозь пальцы и пряди осыпаются звонким песком. Казьмин выдыхает, опускаясь на стул обреченно – наверное, с такими фантазиями стоит обратиться в клинику или ещё куда, пока он совсем с катушек не съехал.

В руках оказывается телефон почти рефлекторно. На главном экране 04:26 и добросовестно проспанный вместе с боем курантов пропущенный звонок от Влада. Саша вообще-то обещал приехать к нему в общагу ещё несколько дней назад, потому перезванивает (конечно, от чувства вины, а не нереального осадка в лёгких, отдающего внутрь чем-то по-тяжёлому холодным). Идут долгие гудки ожидания.

Смартфон с треском приземляется на пол экраном вверх – там Влад своим пьяным, но до сих пор сознательным голосом Казьмина зовёт, пытается достучаться, но тот не слышит совсем. Смотрит в тетрадь, куда заглянул изначально, просто прикидывая, осталось ли в памяти хоть что-то из выученного вчера. Перед глазами исправленная чужой рукой строчка, почерк резкий и торопливый явно, но достаточно разборчивый, чтобы до недалекого человека дошло: именно так он оговорился в попытках заучить.

На полях красуется короткое: «С Новым Годом, Сашенька.»

Вдаваться в подробности ожидаемой бурной реакции было бы преступлением против внутреннего мира Саши Казьмина, но, когда непосредственно сам Саша сумел справиться с собой и сбросить вызов, полностью игнорируя однокурсника, мысль о том, что всё это – не извращённая фантазия, начала мягко согревать слишком живое сердце. Он безуспешно пытается вытянуть из обрывчатых воспоминаний то, которое хранило в себе настоящее имя призванного (как же странно даже думать это слово) беса. В интернете находится только чушь про ангелов-покровителей, и идею узнать о загадочном госте побольше приходится отложить.   

Саша откидывается на спинку стула, прикрывая глаза. Почти отчётливо перед собой видит образ ироничного и рогатого Ярика. Набирает в лёгкие побольше воздуха и вслух шепчет, наивно надеясь, что услышат:

- И тебя.