Грифель очерчивает острые углы и перекаты. Нет, не то, совсем чужой материал: ледяные грифельные линии совсем не подходят модели. Чёрный слишком статичен, слишком мёртв, слишком антонимичен всему образу девушки. Ей нужны огненные порывистые линии, лукавый кристалл циркона на месте глаз — прямо так, приклеить к холсту, затемнить дымчатыми тенями и угольными ресницами.
Грифель с хрустом переламывается и протыкает бумагу. Испорченный блокнот со всеми зарисовками отправляется в ближайшее мусорное ведро, до верху наполненное комками бумаги и картона.
Айси задумчиво рассматривает свои перепачканные в чёрно-сером пальцы и кончиком языка касается подушечки указательного пальца. Сквозь отголоски привкуса ментоловых сигарет пробивается что-то пыльно-художественное, набившее оскомину ещё со времён школы. Она не чувствует раздражения из-за неудачных попыток: всё это остаётся для других работ и других образов, в этой комнате есть место только личному.
Художница плавно соскальзывает с пыльного подоконника и пару раз хлопает себя по ягодицам, пытаясь стряхнуть хотя бы часть въевшейся в джинсы грязи. Разумеется, это ни капли не помогает, но жест этот надо было сделать порядка ради. Порядок, к слову, тоже существует где-то за пределами этой комнаты, в мире, где её рабочее место сравнивают с операционными и врачебными кабинетами. Здесь же в ноги впиваются обломки карандашей, мелкие осколки разбитых банок и бутылок, остаточная крошка расходников.
«Ах, как чудесно», — думает Айси, затягиваясь очередной сигаретой и усаживаясь прямо на грязный пол. В бедро впивается канцелярская кнопка, и девушка, вытащив её, задумчиво крутит находку меж пальцев.
Со стен, окна, пола и прочих поверхностей на неё смотрят бесчисленные изображения её помешательства. Сколько было уничтожено краски в попытках смешать нужные оттенки! Огненно-рыжий водопад волос, отливающий золотом и лишь слегка, на самых кончиках, — рубином. Собранные в хвост, заплетённые в косу, но чаще распущенные: никакая форма не способна удержать живой огонь. Лучисто-голубой свет глаз, не льдисто-холодный, как у самой Айси, но дышащий энергией и жаждой. Нежный шёлк кожи, с розоватым на щеках и кончиках ушей. Но губы — почти бесцветные, персиково-кремовые, плавно изогнутые в красивой и правильной улыбке.
Айси пустила кольцо дыма в ближайшее изображение. Ворох бордово-чёрных подушек, складки смятой простыни, и среди них — почти подростковое, трогательно-тонкое тело. Невысокую аккуратную грудь обнимают потоки жидкого огня, яркие глаза широко распахнуты, в них — стыдливый блеск пополам с вызовом, жаждой запретного, неизведанного. Тонкая кисть на животе, острое колено, прикрывающее промежность. А прямо под суставом — свежая ссадина, на разведённых плечах — розовые длинные царапины, уходящие на спину.
Своеобразное послание началу этого маленького безумия. Айси тогда увидела её на каком-то слишком ярком и приторном постере, поморщилась на загубленную композицию и неожиданно зацепилась взглядом за вызывающую улыбку. Не такое выражение лица должно быть у поп-певичек. Они обычно поют о любви, принцах и популярности, а не об убийствах врагов, пленных и побегах из дома.
Тогда группа «Винкс» ещё не набрала громадную аудиторию и армию поклонников и поклонниц всех возрастов и категорий. Пятёрку лучших подруг можно было послушать в ближайшем обшарпанном кафе с живой музыкой, залив их сладкими голосами дрянной горький каппучино. И можно было рассмотреть каждый замазанный тональным кремом подростковый прыщ на их симпатичных личиках, отбить «пять» и попросить спеть какую-нибудь популярную песню. Айси обычно смотрела, спрятавшись в самом тёмном углу: ей не по статусу и не по образу было бродить по выступлениям слащавых девичьих групп.
«Почему», — думала она тогда, — «нельзя просто засунуть пару купюр ей прямо в топ. Это было бы вполне уместно»
Взгляд скользил по огненным волосам, ярким из-за помады губам, потной тонкой шее и останавливался в вырезе откровенного топика. Когда она подпрыгивает, можно даже углядеть чашечку лифчика. Белый в голубую полоску, совсем без кружев. Где-то в завалах найдётся не меньше семи изображений рыжей девчонки в одном только этом лифчике. Уже позже Айси перестала себя ограничивать и стала рисовать без. Без одежды, без макияжа, без стыда. И только для её взгляда и критики.
Только её малышка Блум. С широко распахнутыми глазами, счастливой улыбкой и ярким румянцем на щеках, видимым даже сквозь слои потёкшего от пота макияжа.
Айси медленно облизала губы, собирая с них грифельную крошку и остатки дымно-ментолового вкуса, и затушила сигарету о ближайшую пластиковую раму. Встала на ноги, потянулась и лениво стряхнула со ступней мусор. Глубоко вдохнула пропитавший комнату запах сигарет и открыла дверь в другой, стерильно-чистый мир «ледяной ведьмы». Некоторые сравнители совсем не изобретательны в прозвищах.
***
Она не могла вспомнить, в какой момент к ней пришла относительная известность. Вся её жизнь художника проходила в перерывах между попытками (неудачными) сохранить хоть какую-то связь с реальным миром и днями помешательства. Поначалу сёстры заставляли её держаться за социум, особенно в этом помогала необходимость завершить образование и получить от родителей собственную квартиру. Но сначала сдалась Дарси, слишком увлечённая своими проблемами с парнями и незапланированной беременностью, а потом и Сторми. У второй не было особых причин оставлять Айси наедине с рецептами психотерапевта и отвратительными попытками в нормальное искусство, но факт был налицо: их последний диалог состоялся на Рождество и заключался в обмене шаблонными фразами.
Айси, наверное, могла бы пожалеть о том, насколько далеки ей стали сёстры, но правда в том, что её всё устраивало. Никто, кроме агента, не заставлял её есть, спать и работать в положенные часы. Она была полностью предоставлена самой себе, могла творить что и когда угодно. Не нужно было прятать откровенные зарисовки в укромные места, чтобы их не увидели сёстры или родители. Не было необходимости чистить историю браузера, пряча запросы с фотографиями и записями интервью, концертов и всего остального. Только одно оставалось неизменным: своё личное она создавала в отдельной, открытой исключительно для неё комнате. Туда даже приходящим работникам не было доступа, ключ хранился только у неё и тщательно охранялся.
Девушка прошла в свою официальную студию, где не было и следа хаоса. Инструменты строго на своих местах, чистые поверхности и окна, аккуратный ряд холстов. Только въедливый запах растворителя и краски намекает на активный творческий процесс и относительную обитаемость комнаты.
Да, собственный дом она смогла себе позволить не так давно. Популярность пришла к ней, наверное, через несколько лет после окончания обучения. Она тогда была почти в отчаянии, увязшая в долгах, но не продавшаяся конвейеру книжных обложек и портретов любимой собачки. Каким-то чудом ей удалось организовать выставку «Кровавый лёд». Она-то и принесла успех.
Айси помнила каждую из этих картин, но не смогла бы назвать примерную стоимость хотя бы одной. Особенно сейчас, когда её популярность набирает обороты, и работы начинают цениться. Выручки от «Кровавого льда» хватило на погашение долгов и новые расходники, но нужные люди её увидели и смогли повести дальше.
«А сейчас я могу позволить себе этот дом. И эту студию», — Айси покрутила в руках кисть, бросила взгляд на незаконченную картину и положила инструмент обратно.
За этот заказ она могла бы и не браться. Весьма скучный и посредственный натюрморт: фрукты, хрустальная статуэтка и вино в стакане для виски. Однако одна деталь меняла всё: это была картина для нового клипа «Винкс». Они, судя по всему, хотели как-то обыграть композицию. Поместить всех в картину или переодеть в костюмы фруктов. Возможно, даже изобразить стеклянные статуэтки, и обязательно с прозрачной одеждой и бельём-паутинкой, которое показывает больше, чем скрывает. Никого не волнует содержание и смысл песни, композиции: ныне в моде обнажённые женские тела, и медийные личности, конечно, не могут просто проигнорировать это.
В прошлом клипе Блум была в голубом купальнике с завязками, а поверх — только кружевная рубашка, через которую отлично просматривалось родимое пятно у левой лопатки и татуировка-бабочка на правом бедре. В зарисовках Айси эта рубашка рвалась, распадалась на ниточки, обнажая стройное тело, а купальника будто и не существовало вовсе. Родимое пятно у левой лопатки, татуировка-бабочка на правом бедре и тонкое предплечье, прикрывающее соски.
Блум и хрустальная статуэтка. Блум как хрустальная статуэтка. А внутри — россыпь красных, оранжевых и жёлтых светодиодов. Только глаза ярко-голубые и вызывающие.
Айси коротко лизнула нижнюю губу и взялась за кисть. В голове был совсем не натюрморт, но на сегодня с неё хватит личного. Она оставит это на потом, когда пальцы скрутит судорогой от жажды, а внизу живота будет тепло и тяжело ныть.
Хрустальная статуэтка прозрачная, но она состоит из множества преломлений. Лучи света, искажённые бока и переливы фруктов, изломанные складки драпировки. Весь натюрморт создан для этой статуэтки, и вся эта статуэтка создана из натюрморта. Отблески и отражения, следы и преломления. Голубоватый отблеск на месте глаз — особого оттенка и не заметишь сходу, особенно сквозь камеру и видеозапись.
Статуэтка тянет сведённые кисти наверх, изгибаясь и обнажая тонкую длинную шею. У Блум на картинах руки связаны и заведены за голову, чтобы она прогнулась, открылась, подчинилась. В глазах — стальной блеск, непримиримость, борьба и только немного мягкого и уязвимого. А тело гнётся, послушное и распалённое игрой и желанием. Рыжие волосы — в крепком захвате чужого кулака, оттягивают голову назад и вниз, ещё больше открывая бледную шею с голубоватыми следами пальцев. И нежная кожа у ключиц, плечевого сустава и груди — сплошь испещрена укусами и засосами.
Как бы Айси хотела увидеть это в реальности. Но чем плох её собственный мир? В реальном они даже не знакомы. Айси не ходила на концерты «Винкс» после того, как на них навалилась известность, заслужила свою репутацию «ледяной ведьмы» за острые, опасные, холодные и притягательные изображения. Обжигающий холод антиэмоций, который хватает за нутро и промораживает насквозь. Если бы кто мог сопоставить их с Блум, представить в одной вселенной, плоскости, то назвал их антиподами. Но никому даже в голову не могло такое прийти, ведь они были абсолютно параллельны.
Были. Вот до этого неожиданного заказа.
У агента «Винкс» был приятный и располагающий голос, как у уютной бабушки из деревни, которая всегда встречает с пирогами и угощениями. Но было в её тоне что-то жёсткое, стальное, характерное для начальников и директоров. Эта женщина — мадам Фарагонда — была интересна, пусть выглядела безобидно и ординарно.
Не будь её фотографий в личном альбоме Гризельды, бабушки Айси, она бы вообще не зацепилась за её образ. Но Фарагонда там была, молодая, сильная, дерзкая и настолько похожая на Блум, что пройти мимо этого было невозможно.
Блум на удивление органично вписывалась в атмосферу пятидесятых. Ей вообще многое шло, если правильно подобрать цвета и акценты. Как, наверное, и многим людям, но Блум не была в числе многих. Да и людей тоже.
Айси она представлялась какой-нибудь феей из сказки или мультфильма. Огненная защитница мира и вселенной с ясным взором и обезоруживающей харизмой. Этому образу весьма подходило то выражение лица с первого плаката. Здесь есть место и войне, и ожесточённости, и голоду.
Она сама была бы антагонистом этой истории, но не главным, нет. Такой почти второстепенной, но раздражающей и весьма сильной ведьмой, чьи планы всё время рушатся. И ненависть к огненной фее и её соратникам сжигала бы её, сводила с ума, заставляла рисковать всем ради малейшего шанса одержать победу.
Айси, хмыкнув, потянулась к смартфону и набросала в заметках эту идею. Когда-нибудь она к ней вернётся, если её не увлекут очередные секундные образы вроде стеклянной статуэтки.
***
Звонок в дверь застал её в тот миг, когда она выходила из своей личной студии. Руки были перемазаны в сангине и грифеле: идею о фее и ведьме удалось воплотить на удивление легко. Времени на приведение себя в порядок не было, так что Айси спустилась вниз прямо так, с растрёпанным хвостом, грязными джинсами и запахом ментоловых сигарет.
Заказ должна была забрать Фарагонда. Айси принципиально не брала с собой смартфон, не желая отвлекаться на мелочи во время работы. И теперь она остро об этом жалела.
Потому что за картиной приехала вовсе не Фарагонда.
— Привет! — солнечно улыбнулась ожившая обитательница её личной галереи. — Ты Айси, да? Я Блум. Приехала за заказом, знаешь, тот натюрморт со статуэткой…
Её голос почти не изменился с поры юношества, только приобрёл глубину и лёгкую хрипотцу. Лишь один этот голос, такой близкий и живой, заставил Айси вздрогнуть и вцепиться пальцами в бедро. Нестерпимо захотелось схватиться за сангину и рисовать, рисовать, рисовать.
— Привет, — художница мазнула взглядом по её лицу, стараясь не останавливаться ни на миг, и не увидела за ней больше никого. — Мне казалось, за заказом должна была приехать Фарагонда?
Блум смущённо улыбнулась и отвела взгляд. Кончики ушей, открытые благодаря заплетённым в косу волосам, порозовели. Как бы запомнить оттенок и фактуру? И слегка просвечивающие венки, и эту маленькую серёжку с сапфиром. И веснушки на коже, которых не было в юности, и вот эту ямочку на щеках, и…
— Эм-м, да, у неё просто дела появились срочные, и поэтому поехала я, — виновато пробормотала Блум, слегка опустив голову. Кончики ушей заалели отчётливее. — Ничего страшного?
— Нет, — Айси отлипла от косяка и жестом пригласила певицу внутрь. — Но надеюсь, что ты знаешь, что именно должно быть изображено и как.
Блум вспыхнула и возмущённо вздёрнула подбородок.
— Конечно, я знаю! — воскликнула она. — Вся идея мне принадлежит, вообще-то.
Ну, ничего себе. Айси только приподняла брови и усмехнулась, разворачиваясь и указывая дорогу к официальной студии. Какие интересные реакции, больше подростковые, чем подходящие практически замужней женщине.
— И в чём же особый смысл песни? — спросила художница, из вежливости поддерживая беседу. — В тексте я не увидела ничего глубокого.
Конечно же, ей предоставили текст и общую концепцию по просьбе, пусть и пришлось подписать кучу бумажек о неразглашении. Знала бы она заранее, что всё это создала Блум, то не стала избавляться при первой же возможности. Как жаль.
— Весь смысл заключается не только в тексте, — с недовольством ответила певица, ускоряя шаг и идя с ней практически вровень. — Он собирается из музыки, ритма, композиции, видеоряда, актёрского мастерства. Ты и не смогла бы увидеть глубину по двум показателям, и это если включать в их число натюрморт.
Айси насмешливо хмыкнула. Очаровательно. Похоже, она не сильно ошиблась, изображая её именно такой на своих рисунках. Подвижной, яркой, живой и юной. Руки сводило от желания достать камеру и сделать тысячи снимков со всех ракурсов, но вряд ли Блум поймёт. Реальная Блум, а не та, которая живёт в её изображениях и вымышленном мире.
— Но, впрочем, о чём я. Не похоже, чтобы ты была способна понимать чьи-то эмоции, раз твои работы абсолютно этого лишены, — зло бросила певица, явно уязвлённая её реакцией.
Художница остановилась на пороге студии и медленно повернулась к собеседнице.
— Что? — голос прозвучал ровно, но промораживал до самых костей.
Блум это только раззадорило.
— Я видела несколько твоих работ. Они красивы и выполнены мастерски, но в них нет жизни. Поэтому я не думаю, что ты способна понять… — она осеклась, увидев, как заострились черты лица Айси.
— И многое ли ты понимаешь в изобразительном искусстве, малышка? — почти пропела художница, резко приблизившись вплотную к Блум и схватив её за щёки.
Певица помычала что-то возмущённое, но пока не спешила вырываться из хватки. Айси же запоминала ощущения, оттенки, отголоски этого контакта, уже мысленно перенося их на бумагу. Мягкость и податливость кожи, твёрдость костей и зубов. Горячее прерывистое дыхание на кисти. Слегка подёргивающийся уголок левого глаза.
— Я не буду доказывать тебе то, что ты не способна увидеть и понять. Но впредь будь осторожна со словами и выражениями, — прошипела Айси, с наслаждением подаваясь ещё ближе, так, чтобы рассмотреть синеватые лучики и крупинки в ярко-голубой радужке. — И просто напоминаю, что именно ко мне ты обратилась за воплощением части твоего замысла. В чём смысл, если ты столь нелестного мнения о моём искусстве?
И отпустила мягкие щёки из пальцев, лишь слегка задерживая на них невесомое прикосновение.
— Прости, — смущённо выдавила Блум, отвернувшись и потерев пальцами вмиг покрасневшую кожу. — Но не нужно было реагировать… так.
Айси только хмыкнула, отвернувшись и проходя в студию. На её коже и впрямь так легко оставались даже малейшие следы. Удивительно, насколько выдуманный образ оказался близким к реальному. Но границу меж ними стирать всё же не стоит. Реальная Блум вряд ли оценит связанные руки и укусы.
Певица с любопытством осматривалась в студии.
— И впрямь стерильная чистота… — пробормотала она удивлённо. — Сколько времени ты тратишь на уборку?
— Не так много, — повела плечом Айси, останавливаясь у картины. — Я не разбрасываюсь вещами, так что уборка не представляет особого труда.
Вот если бы ты поднялась в студию на втором этаже, которая прямо сейчас не заперта на ключ… Как бы отреагировала? На весь мусор, хаос, задымленный воздух и тысячи себя.
— А у меня гримёрка всегда в беспорядке, — улыбнулась Блум, с опаской косясь на идеальный градиент цветных карандашей и красок.
«Зачем ты нас сравниваешь?» — могла бы спросить Айси, но не стала. Должно быть, это просто манера общения. Когда сравниваешь человека с собой, он в чём-то становится ближе. Вот, например, Айси бы никогда в жизни не смогла надеть откровенный наряд и выйти в нём за пределы собственной спальни. А Блум в кружевной рубашке и синем купальнике не испытывала видимых неудобств. Даже сейчас на ней был короткий сине-белый топ, пышная мини-юбка в оборках и яркие туфли на огромной платформе. Взгляд так и скользил по изгибам стройного тела, мысленно дорисовывая скрытые одеждой линии и переходы.
— И ты не теряешься в беспорядке? — хмыкнула художница, поддерживая беседу. — Даже удивительно.
Блум смущённо улыбнулась, не зная, принимать сказанное за комплимент или очередное оскорбление. А на хрупких запястьях браслеты, множество тонких браслетов разных оттенков синего с резкими вкраплениями розового. Галстук и крепкая верёвка подошли бы куда лучше.
— Я привыкла к нему, — ответила певица, и на её лице отпечаталось что-то ностальгически-грустное. — Но раньше и впрямь не могла себе представить жизни в хаосе. С девочками многое поменялось.
Айси скривилась. С девочками, как же. На самом деле, всё изменилось с популярностью, когда перестало хватать времени даже не полноценный сон. Концерты, съёмки, записи, интервью, встречи с фанатами, курирование собственного зоомагазина и салона для питомцев — всё это заменяло ей нормальную жизнь. Она даже до сих пор не вышла замуж за своего Ская, хотя их помолвка длилась лет семь, как минимум.
— Может, всё же взглянешь на картину? — резковато сказала Айси, кивая на полотно.
Блум тут же вздрогнула и закивала, бросаясь к работе. Её глаза широко распахнулись, в них вспыхнул огонь восхищения и радости. Лицо слегка вытянулось, губы сжались и разомкнулись, приоткрывая кромку белых зубов и влажный блеск языка.
— Ну, как? — самодовольно усмехнулась художница, не дождавшись никакой другой реакции. — Подходит твоим требованиям?
Певица повернулась к ней и радостно хлопнула в ладоши, слегка подпрыгнув.
— Это просто потрясающе!
«Какое упущение», — подумала Айси слегка оглушённо. — «Вот именно такой я её никогда не изображала»
***
Цвет ложился на изгибы ровно и красиво. На округлых бёдрах — прозрачная голубоватая ткань, воздушными складками собирающаяся под мягкой подушкой. Тонкий палец с аккуратным маникюром обводит контуры татуировки, и вокруг крыльев бабочки остаётся красноватый след от ногтей. Бледная россыпь веснушек на лице и плечах собирается в созвездия. Огненные волосы завязаны слабым узлом под нижним ухом и удерживаются только слегка выставленным вперёд плечом. Изящная кисть прикрывает грудь, но сквозь пальцы просматриваются розовые ореолы сосков. Мягкая складка на животе слегка искажает форму пупка и собирает плавную тень.
Глаза — не драгоценные камни. Они томно прикрыты и чуть насмешливо сверкают из-под пушистых рыжих ресниц. Ни капли макияжа, и губы бледные и почти невыразительные. Только кончики ушей алеют, выдавая смущение. Но девушке на холсте давно уже нечего стесняться.
Протянуть бы руку и коснуться мягкой кожи, очертить рёберную дугу под смешливое фырканье и слабые просьбы перестать щекотаться. И бёдра её слегка сожмутся, колени дёрнутся и стукнутся друг о друга, ступни соберут голубоватую ткань и разрушат изящество складок. И голубые глаза сверкнут смехом и укором: «А как же твоя картина?»
«Моя картина», — мысленно ответила Айси, заправляя кистью выбившуюся из хвоста прядь, — «это вся наша жизнь».
Рыжеволосая девушка наверняка закатит на это глаза и назовёт её глупой, но уши заалеют ещё сильнее. И цвета придётся менять, и позу, и на рисование, в итоге, не останется никакого настроения. Только на щекотку, шутливую борьбу и попытки спрятать снятую одежду куда подальше.
Художница мягко улыбнулась и нанесла последний мазок. Последняя из тысяч картин была, наконец, завершена.