Пульс бьётся где-то в висках, отдаётся разрывающей голову болью. Горло сдавливает подступающая истерика, от слёз щиплет глаза. Или во всём виноват удушливый запах водки в сгустившемся, почти лишенном кислорода воздуха? Эдгар терпеть не может семейные торжества, и главная причина стоит сейчас перед ним, покачиваясь то ли от белки, то ли от гнева: мертвецки пьяный краснолицый мужик с залысиной за шестьдесят.
– Да отойди ты... Что я, внука своего обнять не могу? – перемежая с иканием, возмущается он и подступает ближе, опираясь на стену. – Вот воспитала ж бабка твоя неженку, ещё имечко какое дала, батюшки, словно аристократ какой. Тронь не так, уже нос задрал. Отойди, кому говорят.
– Марию Антоновну не трожь, – тяжело выдыхает Эдгар, глядя на родственника, и разводит руки в стороны. Неаккуратно висящая на его плечах шаль, словно имитируя крылья или театральный занавес, прикрывает спрятавшегося за ним ребенка лет четырёх-пяти. – Уж лучше неженкой быть, чем таким, как ты. Не трожь Макса, он боится тебя.
– Да ну тебя! Чего меня бояться? Выпил чуток, и что? Я его дед! – грозит кулаком краснолицый, надеясь припугнуть Адамса.
– Дядя Эдгар... – жалобно зовёт ребёнок, хватаясь за его шаль, как за спасительную соломинку.
Если бы не этот мальчик со светлыми глазами и чистой душой, Эдгар не стал бы испытывать свои истерзанные нервы и судьбу, вступая в спор с вусмерть пьяным человеком, который когда-то эти самые нервы и расшатал, между прочим. Если бы не это доверчивый мальчик, тянущийся к нему одному среди всей родни, ноги бы Адамса тут не было.
– Тшш, всё будет хорошо, малыш, – вздыхает Эдгар, оглядываясь на него через плечо, и мягко улыбается, приободряя мальчика, а про себя радуясь, что его сестра, племянница Адамса, гостит у бабули. Там девочке будет безопаснее чем здесь в десятки раз.
– Ой, какой ты у нас белый и пушистый. Прямо рыцарь в белом пальто, тьфу, – пьяница тянется ударить его, но слегка промахивается. Получается пусть и сильная, но менее неприятная, чем удар кулаком, пощёчина.
Эдгар бы с радостью сейчас же убил этого мужика, переставшего даже отдалённо напоминать человека ещё лет тридцать назад. И дело даже не в том, что от него разит алкоголем, дело не в унизительном ударе. Дело лишь в том, что спустя полные двадцать три года на теле Адамса до сих пор огнём горят те места, где касались его эти руки. Мерзкие, пропахшие спиртом, липкие от какой-то закуски. Прижимают к себе, не давая и шанса избежать прикосновений, заставляют стоять молча в том маленьком темном коридорчике, пока забираются под рубашку и шорты, щупая мальчишеское тело. Убить мало. Но если он так сделает, то навсегда потеряет возможность видеться со своими птенчиками и, самое главное, разобьёт доверие к нему.
– Мало было тебе меня, а? – шипит Адамс, поворачивая голову обратно после пощёчины, и хватает деда за сальный воротник. – Ненасытная ты тварь. Не позволю провернуть то же с Максимкой, ясно тебе? Он боится тебя и твоих мерзких лап, и правильно делает.
Толкает к противоположной стене, прижимает крепко и зло хрипит прямо в лицо, чтобы Максим не услышал: – Только попробуй тронуть любого ребёнка. Убью.
Застеленные слезами глаза Адамса хищно блестят, уголок бледных губ нервно дёргается, ясно сообщая о том, что он на грани.
– Что?! – вскрикивает пьяница, вырываясь и пытаясь то ли отбить Адамсу плечи ударами, то ли колени.
– Что слышал. Тронешь, кастрирую, четвёртую и в реку кину. Покормишь свою любимую воблу, – Не обращая внимания на боль, Эдгар встряхивает его, ударяя лопатками о шершавую стену. – Пока я жив, ты никому из детей семьи не причинишь того же вреда, что и мне.
– Подумаешь, обнял я тебя, какая проблема, – брызжа слюной, визжит мужик и толкает Адамса в плечи.
– Ты собирался выебать меня, семилетнего мальчика, потому что очередная твоя подружка послала тебя и твой гнилой корнишон. Если бы не бабушка, ты бы сделал это, ведь я не мог даже пальцем пошевелить, – не дрогнув, возражает Адамс, чувствуя, как по щекам катятся слёзы, а давно уже зажившие шрамы у левого глаза пульсируют от боли. – Зато мне осталось напоминание. И я вижу тебя, как открытую книгу. Ты на пушечный выстрел не подойдешь ни к Максу, ни к Вике, только через мой труп.
– Да ты ж хлипкий, тощий, как щепка! Что ты сможешь мне сделать? – смеются ему в лицо и с большей силой толкают от себя, всё же умудряясь освободиться.
– Дядя Эдгар! – всхлипывает мальчик, видя, как споткнувшийся Адамс неудачно прикладывается боком о небольшую тумбу в прихожей. – Не бейте дядю, пожалуйста!
– Тогда обними деда, будь хорошим мальчиком. - скалит жёлтые зубы, оборачиваясь на ребёнка.
Эдгар тихо шипит, прижав ладонь к месту удара: больно, но ничего серьёзного. Скоро пройдёт. Выпрямившись, он поправляет шаль и в несколько шагов возникает на пути, снова перегораживая деду дорогу:
– Стой, где, блять, стоишь… – выдыхает он и качает головой. – Всё в порядке, Максюш. Отойди подальше и прикрой глазки, пожалуйста, дядя всё решит.
Дед пьяно хохочет, попутно оскорбляя Адамса, и упускает момент. Как только заплаканный мальчик его слушается и отбегает в дальний угол комнаты к комоду, Эдгар резко дёргает за руку и сильно ударяет деда кулаком в живот, а когда тот сгибается, ударяет по голове, хотя и слабее. Этого хватает, чтобы пьяница повалился на пол и потерял сознание после ещё одного удара по лицу. Ногой, пусть и босой, к сожалению. Проверив это наверняка, Адамс связывает его руки своим ремнём за спиной и звонит другу – звонить родне бесполезно, они продолжают пьяные гуляния, этого оставили лишь потому, что до последних пятнадцати минут спора он тоже был в отключке.
Друг оказывается слишком далеко, чтобы приехать и помочь, но говорит Адамсу вытащить пьяное тело ближе к входной двери и позвонить конкретному человеку, а не в участок, чтобы мужика забрали хотя бы за пьяный дебош. Тёплый голос друга - Даниэль всегда чудесно справлялся с тем, чтобы утешать кого-угодно - ослабляет тугой узел тревоги и страха в груди. Выполнив всё посоветованное, Эдгар позволяет себе выдохнуть, вытирает щёки кончиками шали и только собирается вернуться в комнату, как чуть не сталкивается с мальчиком. Поймав отшатнувшегося ребёнка за плечи, он придерживает его и приседает на корточки, ласково гладя по маленьким плечам.
– Всё, малыш, всё хорошо. Тебе больше нечего бояться, – он аккуратно гладит мальчика по голове, ероша мягкие светло-русые волосы. Тот жмурит свои голубые, похожие на Адамса, глазки и шмыгает носом. – Мальчик мой…
– Дядя, – Максим уже успокаивается, особенно в тёплых руках его защитника, но всё ещё нервничает после произошедшего. Протянув небольшие ладошки, он кладёт их Эдгару на щёки и принимается гладить, стирая следы от слёз. – Тебе очень больно? Ты же ударился…
– Совсем немного, птенчик, я буду в порядке, – Адамс подставляется, позволяя мальчику проявлять свою детскую заботу, после подхватывает его на руки, хотя место удара об угол и отдаётся болью сильнее остального. – Давай лучше пойдём в комнату, посмотрим мультики.
– А деда? – Максим испуганно глядит своему дяде за плечо, после чего снова смотрит на него, слегка розовея щёчками. – Ещё я могу погладить, чтобы не болело… Так бабуля делает.
– Деда тебя больше не побеспокоит. Пока я с тобой, никто тебе не навредит, – Эдгар улыбается ему и уносит мальчика в комнату, поглаживая по голове. – Если погладишь, у меня точно всё быстро пройдёт.
Будь повреждение в другом месте, он бы ни за что не согласился, но сейчас это было всего лишь немного ниже рёбер, так что забота племянника лишь умиляет Адамса. Особенно потому, что Максим так нежно смущается проявлять её по отношению к старшему, который всегда защищает его. Наверняка мальчику кажется, что этого слишком мало. Когда они садятся на кровати в комнате, Эдгар включает телевизор и переключает сразу на флешку, запуская любимый мультик племянника, который тут же устраивается у него под боком, прячась под тёплой шалью как под одеялом, и принимаясь маленькой ладошкой гладить место удара.
Обняв Максима, Адамс невесомо целует его в макушку. Мужчина тоже потихоньку перестаёт нервничать и чувствует себя лучше, спокойно сидя с невредимым племянником под боком и в пол уха слушая детскую песенку про верных друзей, хотя воздух вокруг всё такой же спёртый и пахнет спиртом.
Вскоре приезжает человек, посоветованный другом мужчины, Адамс передаёт ему все ещё не очнувшегося деда и сразу возвращается к ребенку, не забыв запереть на все замки квартиру. Можно быть уверенными, что до утра в квартиру никто не придет: родня будет гулять, матери Максима, единственной адекватной среди них всех, не будет ещё несколько дней, потому Эдгар тут и находится.
Расслабившийся в спокойной обстановке мальчик тут же подползает к своему дяде, стоит тому снова сесть, и просит полежать вместе. Эдгар не отказывает, только тихо хихикает и легонько тыкает мальца по носу:
– Давай тогда сразу переоденешься в пижамку, и ляжем с тобой.
Максим кивает и, когда Адамс достаёт из ящика комода его пижаму и отдаёт ему, прикрыв глаза мол «не смотрю» и отвернувшись, переодевается, после чего тянет плед, которым застелена кровать. Чуть-чуть спотыкается, падает на попу, накрывшись одеялом, и смеётся.
– Эдгар, помоги, – зовёт он, выглядывая из-под ткани и видя смеющегося вместе с ним дядю.
Адамс сразу поднимает его, практически пеленая в плед, и слегка кружит, крепко держа и прижимая к себе. После чего распутывает смеющийся комочек, укладывает на постель и ложится рядом.
– Мультик оставим?
Максим кивает и подползает к дяде под бок, практически пряячась у него под рукой, носом в ребра. Маленькой ручкой он сжимает домашнюю футболку Адамса, не собираясь отпускать дядю, например, убираться на кухне.
– Эдгар… А откуда у тебя вот тут? – мальчик поднимает голову и смотрит на Адамса, указывая себе на внешний уголок левого глаза.
– А… Это я об тумбочку в детстве ударился. Тоже из-за деда, – Эдгар тяжело вздыхает и поворачивается на бок, обнимая Максима. – Я тоже не любил обниматься с ним, особенно когда он пьяный. А он как-то раз стал настаивать, держал меня, а я так дернулся, что моя кофта порвалась, и упал прямо на угол тумбы. Кстати, той же, об которую сегодня ударился, – он глухо хмыкает и подтягивает к ним одеяло, укрывая им племянника и себя. Тело снова начинает жечь в районе ног и груди. Мерзко.
– Деда плохой… – нахмурившись и сморщив носик, бурчит мальчик и тычется дяде в грудь, от чего всё за секунду пропадает. – А ты хороший…
– Спасибо, птенчик, – глаза Адамса снова на мокром месте, но уже от счастья. – Ты у нас тоже хороший малыш.
Максим только сильнее прижимается к Адамсу, пряча личико в его груди, и скрываясь под одеялом, как в домике. «Не смущай!» Если бы не этот малыш, так доверительно к нему жмущийся и заметно старающийся не задеть место удара, ноги бы Эдгара в этом месте не было. У него нет своих детей, возможно и не будет никого, кроме кота; он не любит свою семью, за исключение всего нескольких людей, которых по пальцам пересчитать можно; его нервы слишком расшатаны даже для многой рутины. Но несмотря на это всё, он готов до последнего вздоха защищать своих птенцов: племянников. Он мало что может им дать, но много чему может не дать случиться с ними. Сегодняшний день это доказал.