Убивать незнакомцев

Была всё-таки своя прелесть в том, чтобы иметь определенного рода репутацию. Ну или точнее, начинать ее иметь. Хотя и минусов было не избежать. Хочешь прийти незаметно – не можешь приехать на своем очаровательном красном джипе. Не хочешь, чтобы узнали – татуировку придется скрыть. Не разрешают долго в кошки-мышки играть. Из-за последнего было особенно обидно, конечно. Иногда бывает такое хорошее настроение, на редкость веселое, его воля он бы в ту же минуту рванул на острова радоваться жизни и пить дорогие переоцененные коктейли. Но нет. Работа. Работа. Еще раз работа. И куча минусов, потому что начальник строгая козлина с козлиной же бородкой.

Вадик предпочитал гладко бриться.

***

Идея изначально была опасная. Все это понимали, потому что все так или иначе обладали мозгами и, если кто и пил среди них, то недостаточно, чтобы помутился рассудок. То, что Баатар Дагбаев будет рубить головы, когда выяснится вся эта искариотская затея, было ясно с самого начала всем участникам. Он ведь был самым младшим из них. Кичился своим положением, кипел амбициями, хотел все больше, и большего, и больше. Чем больше, тем лучше. Он спешил схватить все, что попадалось на руки, и иногда совсем не понимал, что о некоторые вещи пачкаться не стоило совсем. Сын богатых родителей, получивший выдающееся образование в Оксфорде, столько денег было вбухано с эту несчастную корочку в менеджменте, только чтобы что?

Чтобы он спивался у себя в кабинете, увидев под окном красный джип чироки? Чтобы слышал звуки выстрелов, чьи-то голоса доносящиеся снизу, чтобы одной дрожащей рукой держал бокал виски, а другой грел рукоять пистолета на поясе? От алкоголя адреналин в крови скакал как на гребанных американских горках, раз за разом всплывали слова с того злополучного утра в компании таких же идиотов, как и он сам. Хотя те были старше, опытнее, но кто что сказал? Никто ничего. Конечно ничего. Всем ведь хотелось лакомого кусочка. Всем хотелось сесть на трон его величества, спать в его спальне, есть его еду, быть на его месте. Примерить его корону, которая своим весом сдавит черепную коробку и откроет голову, как открывают острую верхушку яйца. Проглотить содержимое, погладить себя по животу.

Он ощущал себя едой, пока часы тикали ближе к десяти вечера. Тик-так, тик-так, тик-так. Секунда за секундой по иглам на коже, одна секунда равна одной игле, одна игла равна одной капле пролитого пота. Шаги все слышались, чья-то ругань – наверняка охраны – звучала громче. И он вспоминал как та старая сука сказала, что у нее есть идеальный кандидат на устранение царского внучка. Она говорила, он сделает работу быстро и тихо. Она говорила, даже труп не найдут. А тот второй ушлепок с неуемной агрессией, который не умел следить за своим поганым языком, уже представлял себя во главе клана. Ага, сейчас. Истеричный смех пробился наружу, он вытер мокрой ладонью лицо по фамильной привычке, как будто пытаясь вытереть напряжение.

В итоге того расхваленного сукой бугая похоронили люди Баатара, а языкастого выблядка неделю назад поймали. Все началось с него. С выблядка. Все началось с него. Сука вчерашним днем говорила, что он не выходит на связь, что телефон сломан, что его жена не знает, где находится ее дорогой муж. Очкарик-перестраховщик в тот же вечер собрал манатки и свистнул куда-то на юг, схватив своих жену и детей, и ему надо было как он. Надо было тоже свистнуть. Надо было свалить к чертовой бабушке еще когда была возможность.

Надо было вообще в это не ввязываться.

Тик-так, говорили часы. И шумели голоса, и слышался звон стекла. И все замерло.

Он допил одним глотком двадцатилетний виски, который обычно пьянил с двух бокалов, а сейчас, высушив всю бутылку, ему едва начинало бить в голову. Легкими шлепками, медленными шагами, приторным послевкусием. Железом во рту от прикушенного на нервах языка.

Боль отрезвляла, он чертыхнулся, приложил руку ко рту. А, заметив в ней все еще зажатый пистолет, содрогнулся, но решительно схватил рукоять крепче.

Пятый из них. Высокомерный. Он говорил, что сбегать не надо. Он говорил, что этим только смертный приговор себе подписать. Что нужно держать голову до конца поднятой, отрицать свою вину, нельзя показывать страх. Баатар чувствует страх на расстоянии. Он им питается, дьявол бы его забрал. Он пускает своих ищеек, адских псов по запаху страха, находит, и те сжирают сердца своих жертв настолько медленно, что ад наступает еще при жизни. Что кровь стынет в жилах, пока мозг работает и обрабатывает боль, орет во всю силу, бьет тревогу, но руки связаны, грудь вспорота, клыки въедаются в плоть и от царских собак спасения нет. Интересно, где сейчас была голова этого умника? Сидела ли уже на коле вокруг королевского замка, радуя простой люд своим открытым, выразительным, пустым безжизненным взглядом? Ни один из них не выйдет из этого месива в целости.

Ни один не удостоится прощения.

Но он будет драться за свою жизнь.

Да.

Тикали часы.

Он будет сражаться.

Тик.

Он будет биться за свое место под солнцем, он заслужил, он молод, он не позволит какому-то сопляку себя убить, он сын своего отца, он будет жить и прикончит старого черта своими руками!

Шаг, шаг, шаг.

Последние капли падают на землю, когда он бросает бутылку на пол. Звенит стекло оглушающе, он хмурится, хватает двумя руками пистолет.

– Входи, урод! – кричит, надрывая горло, рычание отдается в горле. От нервов пальцы дрожат, он напряжен, ноги прикованы к полу. – Давай!

Тик, шаги останавливаются прямо напротив двери, он чувствует мокрое в штанах, но не может опустить глаза, и остается стоять, трясясь от натурального животного страха, но на адреналине. Здание окружено, с ужасом думает он, сжимая в пальцах оружие, собственное дыхание глушит уши.

Чикает замочная скважина, тонкие черные брови хмурятся сильнее.

– Спасибо за приглашение, – звучит спокойный голос и, едва показывается человеческое тело, он со слепой яростью выпускает всю обойму в мужчину перед собой.

Колени подгибаются с последней пулей, собственный крик кажется ломает стекла, но так только кажется, зажмурившись он слышит только как кончаются пули, превращая пистолет в игрушку для детей, и падает на тяжелый ковер тело со стуком. И он падает на собственные колени следом, чувствуя расползающееся все дальше тепло в белье. Зато жив, думает он. Жив. Все мертвы, а он жив. Он жив.

Жив!

– Воняет у вас тут.

Он раскрывает глаза только чтобы увидеть труп на полу одного людей его охраны с истерзанным в мясо торсом и отключиться следом от удара в голову сверху.

***

Журчит ручей, звучит музыка, Вадик бормочет что-то в такт, даже близко не попадая в ноты, и проверяет телефон. Ему в этой части леса уже все знакомо, ребята просматривают территорию, на коленях спиной к нему сидят четверо и один полулежит, потому что сидеть в обмороке та еще задачка. Вадик прощает ему это.

Играет Мэрлин Мэнсон, что он находит забавным.

– Зачем весь этот цирк... – раздраженно ворчит женщина в розовом пиджаке, поднимая голову. Вадик не видит ее лица, но даже если бы видел, ничто сейчас не способно помешать его хорошему настроению. – Застрелите вы нас уже, черт вас побери! Весело вам что-ли?!

– На этом холоде смотреть как пятеро августейших придурков медленно тратят кислород на планете? Не особо. – Дракон усмехается, хотя смешного мало.

– Тогда зачем?.. – тихо спрашивает один из сидящих. Поворачивает голову и его заботливо надетые заново разбитые очки сверкают в свете фар. Перед ним в вырытой яме лежат пацан лет шестнадцати и женщина пятидесяти.

Ночь безлунная, октябрь месяц. Пришлось выехать за город, потратить бензин на лишние круги, теперь мёрзнуть, ожидая звонка от босса. И слушать тупые вопросы от тупых людей, которые не могут сложить два и два, и теперь, словно детсадовцы-почемучки, задалбливают его вопросами.

– Да заткнитесь вы, блять... – бурчит кто-то в компании, уголки губ Вадика приподнимаются выше.

– Потому что вы мне не нравитесь, – отвечает он внезапно. Чужое внимание получено, он сидит на капоте своего джипа, ожидая сообщение, и едва ногами не болтает от скуки, пока четыре пары глаз пытаются найти его за своими спинами. – Никогда не понимал этого идиотского рвения поднасрать себе на голову. Что хотя бы в теории может быть настолько заманчиво, что вы рискнете всем ради этого?

– Такому мусору не понять, – рычит поразительно спокойно мужчина с краю. Его проседь на лбу и висках загрязнена кровью, рядом с ним валяется без сознания тело примерно лет на пятнадцать моложе. – Сколько хочешь руки своему хозяину вылизывай, никогда не узнаешь, что такое настоящая честь. Я хотел приумножить достоинство своего рода. Поднять нас еще выше. Но такие как Баатар, такие как ты... Вы умеете только разрушать.

– Сказал тот, кто отправил наемного убийцу на ребенка.

– Ребенок опасен! – и настоящее лицо показывается в момент, когда тот взрывается, пытаясь дернуться. Только нога одного из ребят Вадика пинает его, успокаивает насильно.

И наконец Дракон улыбается, как будто совсем не удивленный.

– Вот и я о том. – говорит он. Вибрирует телефон, Вадим заглядывает на короткое мгновение в экран, хмыкает, прячет мобильный обратно и спрыгивает в машины. – Вы с ума посходили от своей чести и достоинства. Ни того, ни другого не существует. Вместо того, чтобы маяться идиотизмом и пытаться сбежать от ответственности можно было прийти с искренним раскаянием и тогда... – он приставляет пистолет к затылку господина в очках, – хотя нет. Тогда бы тоже не помогло. Вы просто кучка непонятно кем себя возомнивших стариков, которые ослеплены своей несуществующей мощью настолько сильно, что уже не могут трезво соображать. В этом наше отличие. Вы не знаете свое место. Вам везет, что его знаю я.

Звучит выстрел.

А за ним еще четыре, и туши падают в одну кучу, пробуждая желание переплести их друг с другом в Крысиного Короля.

Но у его работы есть минусы и один из них – не играть долго в кошки-мышки.

Дракон возвращается обратно уже под звучание Кровавой Мэри, хотя на нем крови ни капли.

Он качает головой в такт, его ждет теплая ванна, недолгий отчет, возможно премия или еще что-то. Не так важно. Главное – на один геморрой меньше и Его Золотейшество теперь может более-менее спать спокойно. Уж Вадик об этом позаботился, засветившись рядом с ним на всех последних собраниях, убедившись, что и джип, и татуировка были замечены.

В конце-концов, была всё-таки своя прелесть в том, чтобы иметь определенного рода репутацию.

Любопытно только, как смягчалась драконья улыбка, когда он думал о Его Золотейшестве.