Когда лица Тигнари и Сайно перестают казаться четкими, Каве понимает, что на сегодня ему хватит вина. Заливать проблемы алкоголем – отвратительная привычка, он прекрасно это знает, но никак не может ее бросить. Сегодня вот подвернулась компания, не откажешь же им? Особенно, когда с проектом никак не заладится…
На столе осталось немного самосы, мясных шариков и пахлавы. Каве решает забрать все с собой. Кое-кто дома будет этому рад, хотя абсолютно никак этого не покажет, разве что заносчиво фыркнет.
Опять он о нем думает, черт подери. Кажется, за вечер он успел упомянуть его в разговоре раз десять минимум, чем вдохновил Сайно на очередной раздражающий каламбур.
Голова болит, и путь домой кажется вечностью, тяжелые ноги отказываются идти в гору. Наконец добравшись до дома, Каве шарит по карманам, в надежде, что снова не забыл ключ. Сегодня ему хоть в чем-то везёт: пальцы нащупывают брелок в форме львёнка в кармане. Дверь поддаётся не сразу.
В гостиной горит мягкий свет, на одном из диванов лежит аль-Хайтам, естественно, опять что-то читая. Каве хочется проскользнуть в свою комнату без лишних разговоров и просто уснуть, однако сосед подаёт голос:
– Куда ты засунул книги, которые лежали здесь?
Раздражение резко пробивается сквозь пелену усталости.
– Убрал их, чего ты никогда не делаешь, после того, как все разбросаешь.
Аль-Хайтам хмыкает, по-прежнему не отрывая глаз от текста. Каве вспоминает, что у него заняты руки, подходит к столику и ставит на него пакет.
– Тебе, – небрежно бросает он и ловит, наконец, на себе чужой взгляд.
– Так вот почему ты так поздно. Опять напился, – констатирует аль-Хайтам, вызывая в Каве новую волну раздражения своим безэмоциональным голосом. Голова по ощущениям набита ватой.
– Просто посидели с ребятами, – отвечает он и разворачивается, чтобы уйти.
– Очередной проект, который не принимают без правок?
Каве давно понял, что взрослая жизнь – постоянный стресс. Жизнь с этим человеком в одном доме – тоже. Случаи, когда из этого рта выходило что-то положительное можно по пальцам пересчитать. Одной руки. И ведь все эти колкости он каждый раз говорит нарочно, делая вид, что просто весь из себя рациональный и прямолинейный. Иногда не помешало бы и промолчать. Да Каве бы и самому пригодилось такое умение. Однако сколько бы они не грызли друг друга, он не мог отрицать очевидного – аль-Хайтам видит его насквозь. И пока Каве продолжает сомневаться в себе и окружающем, этот человек улавливает и понимает все. От этих мыслей становится неловко и как-то не по себе.
Пока он думает, аль-Хайтам поднимается с дивана и оказывается у него за спиной. Без уличной обуви они одного роста.
– Может, стоит меньше суетиться по пустякам? Проявить доброту к самому себе, хоть раз? – говорит он совсем рядом, обжигая и без того горячее ухо дыханием. Каве слышит свой собственный, отдающийся эхом, пульс.
– Чтоб ты использовал слово «доброта»? Наверное, скоро в город придёт песчаная буря, – отвечает он, развернувшись к нему лицом. Аль-Хайтам смотрит ему в глаза, затем его взгляд медленно опускается ниже, на губы. Песчаная буря же начинается у Каве внутри, поднимая из недр типичное пьяное желание наговорить дерзостей и глупостей. И ему не удаётся его победить.
– О, ты так сильно хочешь меня поцеловать? – вырывается вместе с глупой ухмылкой.
– Ну да, и?
Каве думает, что ему послышалось, учитывая, что из-за опьянения он в принципе соображает не лучшим образом.
– Что?
– Ну да, и? – просто повторяет аль-Хайтам, не меняясь в лице. – Что ты сделаешь с этой информацией? Сбежишь?
Аль-Хайтам не даёт ответить и, схватив Каве за локоть, делает шаг назад, дергая его за собой. Они приземляются на диван. Вернее, аль-Хайтам приземляется на диван, а вот Каве оказывается у него на коленях, лицом к лицу.
– Ты что творишь?
Он пытается подняться, но чужие руки крепко обхватывают его под коленями, не выпуская.
– Твоя полоса сомнений затянулась.
– Это мои слова.
– Все ещё думаешь, что люди не властны над своими чувствами? – спрашивает аль-Хайтам, и Каве перестаёт понимать, что к чему. Происходящее напоминает сон, в котором стремительно сбываются самые смелые подсознательные желания. Он старается смотреть куда угодно, только не в бирюзовые глаза напротив. Замечает, что аль-Хайтам без наушников, и неосознанно тянется к его порозовевшим ушам. От легкого прикосновения парень под ним вздрагивает и вдруг перемещает свои руки ему на талию, притягивая ещё ближе. Каве упирается ладонями в крепкие плечи. Голова кружится. В горле сухо.
– Что с тобой такое? – спутанно спрашивает он.
Вместо ответа аль-Хайтам утыкается ему носом в шею. От частоты сердцебиения в этот момент у Каве начинает щемить в груди, жар разливается по всему телу, а щеки ощутимо вспыхивают. Время замедляется, пока не вполне размеренное дыхание аль-Хайтама щекочет чувствительную нежную кожу. А потом Каве ощущает мягкий поцелуй. Трепетный, почти невесомый. О, черт.
Возможно, он все-таки дошёл до своей комнаты и уснул, и всё это ему снится в пьяном бреду. Признавать, что аль-Хайтам находится в его мыслях практически восемьдесят процентов времени, Каве не хочется, однако это факт. Но он не знает, что испытывает такое не один. По крайней мере, до этого самого момента он и подумать не мог, что этот раздражающий, отрицающий эмоции человек будет вести себя подобным образом. И что сам он будет вот так вот таять от чужих прикосновений…
Наверное, то, что Каве давно влюблён в аль-Хайтама знает и Тигнари, и Сайно, и Коллеи. Скорее всего об этом догадывается даже путешественник и его компаньон. А Каве будто осознаёт это только сейчас. Сейчас, когда шеи касается ещё один поцелуй, уже более смелый, и каждый следующий становится более жадным, чем предыдущий. И ведь, если аль-Хайтам абсолютно трезв, то…
Каве мягко отталкивает его и заглядывает в затуманенные бирюзовые глаза. Аль-Хайтам часто дышит и совсем не походит на себя привычного. Он будто сам удивлён тому, что делает, а румянец на щеках заставляет его выглядеть… милым. Каве невольно улыбается. Впрочем, думает он, аль-Хайтаму совсем не обязательно произносить этих слов, по его виду и поведению и так все ясно. Ясно, что эти странные чувства взаимны. Он наклоняется чуть ближе к лицу напротив и тихо, поражаясь сам себе, говорит:
– Если так сильно хочешь поцеловать меня, то целуй. Вот что я сделаю с этой информацией.
В отличие от Каве, аль-Хайтам всегда предпочитал словам действия. Недолго думая, он подаётся вперёд, и их губы соприкасаются. Сначала легко и робко, осторожно, словно шагая по льду. Каве едва дышит, будто боится, что вот-вот проснётся, и все закончится. Но поцелуй становится более напористым, и, в конце концов, Каве отвечает на него. В голове каша, тело превращается в желе. Воздух словно раскалённый, а сердце настойчиво пробивает путь наружу сквозь рёбра. Обе ладони аль-Хайтама нежно обхватывают его лицо. Руки Каве путаются в мягких серых волосах.
Обоим становится трудно дышать, и со звонким смущающим звуком, они отстраняются друг от друга. Каве облизывает губы и замечает, что они распухли и горят, как после острой еды.
Не отнимая ладоней от лица парня, аль-Хайтам вдруг говорит полушепотом:
– Ты постоянно утверждаешь, что я ничего не понимаю в красоте. Твои суждения обоснованы, и всё же, Каве, ты такой красивый.
Его большой палец мягко оглаживает щёку, и мысли Каве уносит к тому дню, когда аль-Хайтам помог ему. Неужели, он уже тогда?..
– Просто немыслимый, – роняет Каве и, в спонтанном порыве, крадет у своего соседа ещё один поцелуй, быстрый, но полный эмоции, что щекотно расцветает в груди, пуская корни во все стороны.
Аль-Хайтам ловко опрокидывает их обоих, чтобы лечь, крепко обвивает Каве руками и удобно устраивается, снова уткнувшись ему лицом в шею. Каве трется щекой о мягкие волосы, ерзает и ворчит:
– Свет бы хоть выключил.
– Пусть будет, – звучит приглушённый ответ, и кожи снова касается невесомый поцелуй.