Крутая тропа

Деревня Клисэ-Нонкруа медленно просыпалась. Дымки из труб розовели в лучах рассвета и, словно пушистые шарфы, кутали сырые от росы крыши. 

Кроха-водопадик, еще узенький и чахлый после зимы, клокотал изо всех сил, старался, выталкивал навалившиеся в поток прошлогодние листья. Сквозь его шум Лоретт прислушивалась к бульканью воды в канистре: как только повысится еще на пару тонов — можно вынимать из-под крана и закрывать. Течение гнало по каменному желобу лесной мусор, в котором ярко зеленели обломыши хвойных веток: весенний шквал прошелся по горам безжалостным гребнем, обрушил на едва оттаявшую землю новый слой валежника. Возле поворота на мельницу сломалась старая смоковница и теперь истекала густыми жгучими слезами. Лоретт, впрочем, была уверена: выживет. Это дерево слишком зловредное, чтобы просто взять и засохнуть. Еще не всех шаловливых детишек оно отправило вниз с обрыва, прямо в объятия пособника-терна!

Канистра булькнула как надо, Лоретт перекатила ее на тачку и, крякнув, поставила стоймя. Осталось лишь спуститься с горки, обогнуть церковь — и ощутить по-домашнему уютный аромат зацветающих яблонь.

Зеленый язык луга упирался прямо в каменную стену горы. Почва в ее тени никогда не просыхала до конца: ручей уходил неглубоко под землю и выныривал с другой стороны, убегал в каштановую рощу на склоне. На ступеньку ниже луга располагался яблоневый сад, за ним — дом. После того, как ангел смерти в один прекрасный день наконец сжалился и захватил довеском к прочему урожаю мертвых и проспиртованную душу папаши, Лоретт вела хозяйство сама. Пять лет ушло на то, чтобы облагородить довольно запущенный сад и научиться варить хорошее яблочное варенье. Три улья выросли в два десятка. На месте свалки, в которую папаша превратил луг за домом, теперь цвели клевер и люцерна, а над ними летали главные кормилицы Лоретт: пчелы.

По первости кумушки Клисэ-Нонкруа пытались всучить Лоретт мужа. Подсылали холостых родичей и знакомых, науськивали завоевать форт, потерявший официального "защитника". И форт не без сокровищ — хозяйство Лоретт, вопреки опасениям соседей, не угробила, сводила концы с концами, хоть и поменяла род деятельности. Но ведь нехорошо, когда молодая женщина живет совсем одна!

От слов некоторые особенно нетерпеливые искатели сокровищ переходили к делу. Однако спустя пяток сомнительной пристойности случаев с участием метлы, лопаты и колуна даже самые отчаянные наотрез отказывались и шаг ступить за границу владений "Лоретт-с-жалом". 

Теперь, спустя столько времени, уж нечего было бояться очередного гостя, отважно влезающего в окно с веником пионов наперевес. Лоретт, вероятно, уже исключили из категории молодых, свахи потеряли интерес, а мужчины — охотничий азарт. Большинство жителей Клисэ-Нонкруа привыкли, что Лоретт ведет не вполне женский образ жизни: живет одна, носит брюки, водит отцовский грузовичок... Привыкли и простили. За это спасибо сестре Жоржетте.

Старушка монахиня ухаживала за домом отца Анджело, стирала ему белье, а заодно и рубашонки попадавшихся под руку неприкаянных детишек. Кормила священника в доме, а под навесом на заднем дворике — наскоро рассовывала в голодные рты сироток остатки пирога. Сестра Жоржетта была слишком рассеянной и чудаковатой, чтобы их воспитывать или заменить погибших родителей*, но тем не менее многие ровесники Лоретт относились к монахине именно как к матери. Лоретт тоже ее любила. И ее, и отца Анджело, лысоватого и кругленького, с добрыми, подслеповато сощуренными глазами. Он — несомненно, под влиянием возмущенной сестры — произнес горячую проповедь на тему всеобщего равноправия, делая угрожающие-прямые намеки, чтобы даже самые тупые осознали посыл. После чего показательно закупил партию варенья Лоретт.

Сестра Жоржетта частенько приходила к Лоретт выпить кофе с медовым пирогом и приносила свежие деревенские новости со всей долины и даже с той стороны горы. Косые взгляды и явные нападки на Лоретт давно прекратились, однако кто помешает людям сплетничать? Слушая истории о самой себе, Лоретт порой хотелось закурить, чтобы созданный болтунами образ приобрел последний штрих, но пчелы не любили табачной вони.

В саду было шумно: ласточки-родители кормили молодняк первой утренней добычей. Но зачем так орать? Канистра взгромоздилась на крыльцо; недовольно побулькивая и перекатываясь с боку на бок, проползла на кухню и там заняла привычное место. Нини спрыгнула с подоконника, где дремала, и стала с мурчанием тереться о сапоги, оставляя серые шерстинки. Линяет. Сейчас бы выпить кофе... Лоретт мельком взглянула сквозь занавеску на белеющие цветами деревья, со вздохом сняла с крючка тяжелую ленту, вырезанную из велосипедной камеры, и вышла в розоватую метель лепестков.

Мальчишка заметил ее до того, как расстояние угрожающе сократилось, и издал испуганный вопль.

— Слезай немедля, паршивец! — Лоретт хлопнула резиновой петлей по ладони, — Какого дьявола ты тут забыл?! Яблоки еще даже не завязались!

Мальчишка спрыгнул, хлюпнул носом и выпрямился; отступил, предусмотрительно оставляя ствол дерева меж собой и хозяйкой.

— А правда, что ты деревьям имена дала?

— Да. Отойди от Алджернона!

— Ого! — ухмыльнулся, сверкнув щербатой улыбкой. — Прямо прынц!

— Яблони, в отличие от некоторых, пользу приносят. И достойны носить красивые имена.

— У меня тоже красивое!

Лоретт фыркнула:

— Избавь от лишних подробностей, довольно того, что ты один из стада Лелушей. Житья от вас нет! За каким рожном полез ко мне, а? И не смей мазурничать!

— Цветы понюхать хотел, — он махнул челкой, посмотрел честными-честными глазами.

Лоретт прищурилась, внимательнее взглянула на толстые ветви Алджернона, одна из которых протянулась к крыше, откуда несся — теперь уже ясно, что перепуганный — щебет.

— Ах ты...

— Да я ничего не успел! — возмущенно воскликнул паршивец. — Не убыло бы от одного-то яичка! — и, неожиданно показав язык, припустил в сторону забора.

Заделывай-не заделывай, а все равно найдут, как пролезть... Особенно Лелуши: мал мала меньше и все одинаково чумазые и наглые. Благо, хоть на пасеку не шастают — боятся. Пчелы сами себе сторожа. Лоретт поразмыслила и решила, что вечерком от души намажет ветку дегтем. Яблоне вреда не приключится, а ласточки будут в безопасности. Хотя бы до следующего дождя.

После того, как Лелуш был пойман в саду, Лоретт в очередной раз подумала о собаке, однако мысль пришла и ушла: Нини бы не одобрила. При виде чужих псов на улице кошка дыбила шерсть и выражала всяческое неудовольствие, даже если собаки не подходили близко к ограде.

Лоретт обошла ульи, проверила, хорошо ли идет засев. Одну семью следовало подкормить  и узнать, как настроение у матки. После предстояла монотонная работа по чистке и починке прошлогодних рамок для сот.

Весной дни текли медленно, дела порой приходилось смаковать, растягивая до вечера. Старушка Нини обожала, когда хозяйка занималась чем-нибудь дома или в сарае. Кошка ложилась рядом на полку или верстак и дремала, помаргивая полуприкрытыми зелеными глазами. Внутри крепкой заплетенной плющом ограды был собственный мир Лоретт, спокойный и стабильный. Кошка, три десятка яблонь, ульи с пчелами и сама хозяйка — вполне достаточно обитателей.

***

Вечерело, Лоретт возвращалась из города, куда отвезла последнюю партию прошлогоднего варенья. На Рождественской ярмарке раскупили небывалое количество горшков и банок, теперь предстояло ждать следующего урожая. Грузовичок пыхтел, взбираясь по знакомому серпантину, в окна свистел по-летнему сладкий и пыльный ветер. В ущелье отдавалось глухое и низкое коровье мычание: где-то внизу, у реки, перегоняли стадо. 

Когда грузовичок миновал Марине, дорога выровнялась, можно было пустить машину быстрее, но Лоретт нравилось ехать и смотреть на загорающиеся на другой стороне долины первые огоньки. Елки медленно сливались в единый пласт мрака, на гребне протыкали игольчатыми верхушками ночь, впуская в надгорное небо звездный свет. 

Лоретт взглянула вперед, а потом остановила грузовик и вышла, разглядывая странный камень, краем лежащий на дороге. Кто-нибудь может и наткнуться... Камень пошевелился и заскулил. 

— Батюшки! Откуда ты здесь? 

Собака положила голову на землю, прикрыла глаза. Лоретт принесла из кабины мешок, намотала на руку на всякий случай.

— Ну-ка, давай тебя поднимем... Только не вздумай кусаться, я же хочу помочь.

Собака тоненько повизгивала, пока Лоретт несла ее и устраивала в кузове.

— Нини, тебе это не понравится, знаю, — приговаривала Лоретт, внося в дом скулящий сверток, — Но не могла же я оставить тварь божью умирать на дороге?

Кошка таращилась вниз, сидя на шкафу, хвост метался туда-сюда, однако шипения пока слышно не было.

— Ты же знаешь, я довольно бездарный лекарь, — вздыхал отец Анджело, постукивая какими-то склянками в сумке. — Вот Лионель...

— Не прибедняйтесь, святой отец. Лионель тоже не господь бог, да и в городскую клинику я ее не повезу, — пожала плечами Лоретт, — Весна, откуда у меня деньги? Не вовремя ты, подруга, — вздохнула, осторожно прикоснувшись к белому мягкому уху.

После осмотра стало ясно, что псинка — взрослая сучка и, разумеется, овчарка, других пород тут почти не встречалось. Она была рыже-белой масти, с золотистыми печальными глазами, и умненькая: по крайней мере, не пыталась кусаться, только тихонечко рычала от боли, пока люди смывали с шерсти грязь и кровь и заключали сломанную лапу в лубок.

— Чья она? Есть идеи?

Священник отрицательно покачал головой.

— Но кто бы ни сотворил такое с тварью божией, я буду молиться за его грешную душу.

От еды псинка отказалась, зато вылакала целую миску воды, а потом свернулась под столом. Лоретт накрыла ее старым одеялом: бедняжку трясло даже во сне. Выживет — будет молодец.

Отец Анджело отмахнулся и от благодарности, и от приглашения к ужину, пробурчав, что сестра Жоржетта оскорбится, если он не отведает ее яств. 

Утром Лоретт обнаружила в кухне неожиданную картину: на холмике из одеяла, из-под которого виднелся кончик рыжего хвоста, дремала Нини. Видимо, сострадание перевесило обычную кошкину нелюбовь к псам. Лоретт почесала в затылке и достала кастрюлю: предстояло сварить в два раза больше каши.

— Как назовем тебя, сестричка?

Словно поняв, что обращаются к ней, собака завозилась, недовольная Нини спрыгнула с насиженного места и отправилась тереться о хозяйские ноги. 

— Нора, как тебе? Нини и Нора, очень неплохо, — приговаривала Лоретт, помешивая кашу. — А может, Бебе? Или Карин? — собака повернулась и высунула нос из-под одеяла, в складках сверкнул янтарный глаз. — Нет, Нора все же лучше.

Нора тявкнула.

— Будем считать это согласием.

Лоретт вздохнула: придется идти в деревню, купить у мясника Гару костей и еще каких-нибудь обрезков: собака ест больше, чем кошка, а ловить себе мышей вряд ли приучена. 

Нора довольно быстро встала на ноги и, прихрамывая, сопровождала новую хозяйку в пределах ее владений. Нини не выказывала ревности, ведь верхний этаж дома, куда собаке не было хода, оставался полностью в распоряжении кошки. А  кто ночью спит в кровати Лоретт, тот и главный. 

Яблони Нору не интересовали, а поймав пчелу, псина быстро поняла ошибку и, проходив пару дней с распухшей мордой, больше на них не охотилась.

Однажды вечером Лоретт услышала из окна треск кустов, потом собачий грозный рык и звонкий вопль вперемешку с ругательствами: очередной Лелуш принесет остальным весть о том, что во владения соседки ход окончательно закрыт. За это Нора получила самую мясную кость, которую Лоретт покупала себе, для супа.

Когда нога окончательно зажила, собака отважилась выбираться за ограду. Вместе с хозяйкой ходила в лавку за молоком и навестить сестру Жоржетту. Нора оказалась на редкость понятливой и, что важнее всего, раскрывала рот только по делу. Лоретт привыкла к теплому присутствию у колена и сама звала собаку с собой на улицу.

***

Всю ночь лил дождь. Наутро тучи разошлись, солнце вызолотило горные пики, но в Клисэ-Нонкруа еще не рассвело. Лоретт проснулась от странных звуков со двора. Поднялась с постели, подошла к окну и, зевая, раскрыла ставни. Треугольник, заменявший ворота, был приоткрыт, но абрис грузовичка — главной ценности — виднелся под навесом. А у крыльца что-то происходило. Слышалось негромкое подлаивание Норы, топотали чьи-то ноги, кто-то шумно возился... Неужто бессовестные мальчишки снова здесь?!

Лоретт торопливо оделась, прихватила волосы лентой и сбежала вниз, намереваясь всыпать незваным гостям по первое число.

На крыльце толпились овцы. Грустно побекивая, шестеро свежестриженных копытных перебирали ногами, косились на Нору, которая прыгала у ступеней и клацала зубами, не позволяя овцам сделать ни шагу прочь.

— Что это еще такое? — ахнула Лоретт. — Нора, откуда ты их взяла?!

Собака, радостно виляя всем телом, подбежала к хозяйке и принялась подпрыгивать, то и дело оборачиваясь к крыльцу. Смотри, мол, какая я умница-охотница!

В рассеивающемся утреннем сумраке стала видна дорожка отпечатков копыт — с улицы сквозь ворота и к дому.

— Нора! Как тебе не стыдно! Это чужое! — Лоретт пыталась сердиться, однако не совладала с голосом и расхохоталась. Потрепала псину по холке. — А я все гадала, проявится ли твоя пастушья натура или нет. Ну, идем искать хозяина.

Нора забеспокоилась, стоило Лоретт отойти к воротам, принялась бегать к крыльцу и назад. Лоретт поняла, что оставлять овец во дворе — плохая идея. Поэтому, поразмыслив, она с помощью овчарки загнала их в сарай. 

— Пока подождут здесь. Идем, воришка!

Усыпанная катышками тропинка вела прочь от главной улицы, в сторону ручья и склону горы, который круто поднимался, исчезая в густом утреннем тумане. Из далекого далека раздался неуверенный звон колокольчика. Стадо где-то там, наверху...

Лоретт услышала незнакомый голос: поначалу слов было не разобрать, но тон казался весьма сердитым.

— ...ты ведь не охотничий пес, а пастуший! Вот возьму и отдам тебя охотникам, раз уж появилась такая страсть к куропаткам! 

Потом из-за мшистого, поросшего орешником валуна выпрыгнул на тропинку человек в потрепанной охотничьей куртке и шляпе. За ним — черная овчарка. Нора издала предупредительное рычание. Но собака оказалась совсем еще щенком: он радостно понесся знакомиться, и Норе не оставалось ничего другого, кроме как сменить гнев на милость и завилять хвостом в ответ.

— Доброе утро, — кивнула Лоретт. — Вы случайно не видали пастуха тут, поблизости?

— Я и есть пастух, — ответил мужчина, — А зачем вам? Неужто вы встретили моих блудных овечек?

— Еще как встретили, — хмыкнула Лоретт.

— Слава деве Марии! Покажете, где? — и кивнул на щенка: — Мы перегоняли стадо, а вот этот олух ломанулся за куропаткой и остальных за собой сманил. Пока наводили порядок, недосчитались нескольких мутонов. Об эту пору волки ходят южнее, но… 

Лоретт улыбнулась и посмотрела на Нору, которая высокими прыжками гоняла по высокой росистой траве щенка.

— Не ругайте своего олуха слишком сильно, и волки тут ни при чем. Это моя псина решила мне подарок сделать.

— О чем вы говорите? — темные брови пастуха удивленно поднялись и исчезли под шляпой.

Лоретт жестом пригласила его следовать за собой и направилась в сторону дома:

— Да представляете — просыпаюсь утром, а на крыльце — шесть овец!

Пастух шагал рядом. Нора, словно поняв, что говорят о ней, подбежала и стала ласкаться.

— Воровская душа, — улыбнулась Лоретт, слегка щипнув за горячий язык, облизывавший ее руку.

— У кого вы брали щенка?

— Я недавно ее нашла. Понятия не имею, откуда у Норы такие таланты.

— Даже так, — мужчина бросил на Лоретт внимательный взгляд. — Тогда это собака из своры Жана де Барана*, не иначе!

Лоретт рассмеялась.

— Нора дьявольски умна, что правда то правда.

— Не знаю, что и сказать, — покачал головой пастух, — разве попросить вас продать собаку мне — такой талант пропадает! Вы ведь не разводите скот?

— Нет, только яблони. Но Нора не продается.

— Ах, вы должно быть дочь старого пропойцы Дидро! Извините, — спохватился он. — Упокой господи его душу…

— Не извиняйтесь, все верно, — Лоретт отвернулась.

Рассвет растворил облака, зажег крест на шпиле церкви.

— Меня зовут Базиль.

— И все?

— Базиль Меро. Меро-дезертир.

Лоретт повернула голову, не скрывая заинтересованности. Это прозвище она слышала. Меро отвел глаза и усмехнулся:

 — Не за что обижаться, это ведь чистая правда.

— Я не знала, что это вы.

— Я тоже не знал, как выглядит дочь Дидро.

Дальше шли молча. Под ногами чавкала грязь.

Овец услышали издалека: им явно не нравилось взаперти. Лоретт сдержала вздох, подумав о предстоящей уборке. С другой стороны, запас удобрений саду не помешает.

Нора кинулась к блеющему сараю с торжествующим лаем.

— Я придержу ее, — кивнула Лоретт. — Забирайте вашу пропажу.

— Благодарю, — очень серьезно ответил Меро.

Про Меро-дезертира Лоретт знала немногое, да никогда и не интересовалась. Однако, живя в долине, невозможно не слышать чужих пересудов. После позорного бегства с линии фронта Меро жил отшельником у себя в имении над Планэ, у ледника. Продолжал, как и до войны, разводить мутонов. Спускался в деревню лишь в случае крайней необходимости, предпочитая вместо этого ездить в город.  И нанимал в работники чужаков, таких же нелюдимых, как он сам. Пастухи Меро пасли скот по всем пастбищам округи, но в Клисэ-Нонкруа Меро видели очень редко. Судачили, он приходит исповедоваться отцу Анджело лишь на Рождество и летнюю ярмарку, страшно подумать!

***

Ласточки вывели первых детишек, верещать под крышей стало некому. Весна выдалась щедрой на грозы и ветра. Водопадик возле родника, где Лоретт брала питьевую воду, вырос и гудел мощным басом; уже не вмещался в русло, расплескивая лесной плавник на траву. Смыл весь цвет с затопленных лютиков и те стали прозрачными, сквозь лепестки виднелись чашелистики. Старики ворчали, что уж пятьдесят лет как не бывало таких дождей. Фермеры ходили на гору, проверять старую деревянную плотину.

Сестра Жоржетта принесла невесомые, тающие во рту печеньица, которые пекла специально для дамских посиделок: отец Анджело не понимал такой "пустопорожней" еды. Лоретта поставила на стол пирог со щавелем, сварила кофе. Сели на крыльце — день наконец-то выдался жарким, пчелы, что летали по саду, радостно гудели.

Старушка восторженно рассказывала о новых книгах, которые они с отцом Анджело прочли. Лоретт никто не приучал к книгам, она и школу-то едва окончила. Но с детства очень любила слушать рассказы сестры Жоржетты — та изображала героев романов в лицах, получался целый спектакль. У отца Анджело и сестры были одни очки на двоих, и они пополняли библиотеку Клисэ-Нонкруа и читали друг другу по очереди, как выражался священник "дабы не оскудеть разумом". Лоретт и теперь порой приходила послушать чтение, пусть и не всегда успевала узнать, чем кончилась история.

— Отец высмотрел в газете новое слово — конформизм. Теперь будем ждать его в воскресной проповеди.

"И считать!" — усмехнулась про себя Лоретт.

Новые заумные слова священник просто обожал, и вворачивал к месту и не к месту. Хотя паства все равно не разбиралась… И развлекалась как могла, ведя им счет. Впрочем, не теряя благоговения к остальной части воспитательных речей.

— Кажется, мне удалось выяснить, чья это собачка, — сестра Жоржетта кивнула на дремлющую на солнышке Нору и, отхлебнув кофе, зажмурилась от удовольствия.

У Лоретт екнуло сердце: если хозяин заявится с претензией… То хрен что получит! Свое право на Нору он потерял.

— Ты нашла ее возле Марине, верно? Сестра Роксана рассказала мне, что старую гостиницу купили какие-то богатеи, и там при сторожке жила собака… Куда девался сторож, я не знаю, но вот собак новые хозяева держать отчего-то не желали. Возможно, это она.

— Возможно.

Лоретт покосилась на сарай, где в числе прочего хранился и колун. Хорошо, что Марине далеко — на полпути вниз, к городу, и вряд ли тамошние богатеи решат подняться в Клисэ-Нонкруа… А если и так, то лучше бы им не попадаться Лоретт на глаза.

— Ро с товарищами ходили в коммуну насчет верхней плотины, той, то у выпасов. Слыхала? Говорят, подмыло бревна с одной стороны.

— И что мэр?

Сестра Жоржетта пожала плечами и вздохнула:

— Обещал "направить людей на проверку".

— Так люди уже ходили.

— Ты же его знаешь. Сказал, это лишь ручей, и течет он обок Клисэ. Пока гром не грянет…

Лоретт нахмурилась. Сбегающий с отрога водопад снабжал верхнюю часть деревни питьевой водой, а потом стекал под землю по самой границе луга, превращенного в пасеку.

Сестра Жоржетта, оживившись, рассказывала о дочке шорника из Планэ, сбежавшей из дому с братом кузнеца. Лоретт слушала вполуха, мысли все время возвращались к ручью.

— А Анри, пастушок, что учудил! Решил лечь спать на мешках с шерстью, а ночью проснулся и закурил спросонья! Хорошо хоть не сгорел. Примчался благодарить деву Марию за чудесное спасение. И что хозяин простил ему два испорченных тюка… 

— Хозяин? Меро?

— Нет, Меро в Планэ, а я тебе про Олиньи толкую! А что с Меро? — старушка прищурилась и отставила чашку. — Рассказывай, я же вижу! Говорят, вы прогуливались у ручья с утра пораньше.

— Кто это сказал?

Сестра Жоржетта хихикнула и приложила палец к сморщенным обветренным губам. Лоретт вздохнула. Марта Лелуш, кто же еще! Такое ощущение, что эта женщина только и сидит у забора, подглядывая в щель, отрываясь лишь затем, чтобы произвести на свет очередное наказание божие!

— Мы не прогуливались, просто моя Нора украла у него овец.

Жоржетта выслушала рассказ, восторженно цокая и ахая.

— Базиль вовсе не такой страшный, как о нем болтают! — сказала она. — У него были жена и ребенок, но умерли еще до конца войны. Очень большое горе… — старушка подперла круглое лицо кулаком и замерла на миг. — Честный и работящий мужчина, — продолжила с прежним жаром, — отец Анджело не даст соврать. Щедро жертвует сиротам, — она понизила голос, — И никому об этом не говорит…

— Откуда же ты знаешь? — развеселилась Лоретт.

— Знаю! — залихватски грянула чашкой о блюдце. — На прошлую Пасху кое-кто сунул в ящик чистый конверт с франками, а на конверте — выемки! Я провела угольком из камина, оказалось — буквы. Писал, видать, расчеты на листке поверх, оно и отпечаталось. 

— Сестра Жоржетта… — растерянно пролепетала Лоретт.

— Мы с отцом Анджело заказали детективы для библиотеки, — старушка прямо-таки сияла гордостью. — И знаешь как много там полезного!

***

Яблони отцвели, остался только поздний сорт: растущие у самой границы сада Вероника с Генриеттой не спешили сбрасывать душистые нарядные платья. Пришла пора собирать первый урожай меда. Совсем немного — основная страда начнется куда позже, в августе.

Нора с Нини крутились рядом, благо ни та, ни другая мед не ели. Слой воска сползал по лезвию аккуратными ромбиками, словно полоска янтарного браслета. Нини загодя отбежала и запрыгнула на старый, покрытый плетями паутины пресс в углу: не любила скрипа медогонки. Лоретт крутила ручку, порой прерываясь утереть пот со лба, и любовалась, как в сито льется золотой поток.

Папаша заставлял помогать, за упрямство — стегал, чем под руку попадалось. И хорошо, если попадалась камера от велосипеда, а не кусок полена… После яблочного пресса у маленькой Лоретт болело все тело, намного хуже, чем от медогонки. Но больше всего досаждал запах, наполнявший сарай, а за ним и дом: фруктовая сладость обращалась ненавистной кислой гнилью, разъедающим душу смрадом. То, что получалось в итоге, имело власть превращать человека даже не в животное — в демона, о которых рассказывала сестра Жоржетта.

Пчелы тоже не любили запах спиртного, жалили. Поэтому за медом чаще всего отправлялась маленькая Лоретт.

Золотая пирамидка меда оплывала ступеньками, вливалась в яркую, свежую массу. Одна огромная капля в ведре, отражающая солнечный свет, вбирающая его. Теплая. Лоретт сунула в ведро палец, облизнула. Нини спрыгнула на пол, подошла, осторожно принюхиваясь. Боднула хозяйкину руку. Лоретт улыбнулась, погладила между острых ушек. Нини тоже все помнила.

***

Каждый раз, приезжая в город за партией горшочков для варенья, Лоретт надеялась, что в лавке будет только Доминик. На войне он потерял глаз и левую кисть.

— Как живете-можете? — Лоретт открыла дверь и пропустила вперед любопытную Нору.

— Доброго дня, мадемуазель Дидро! — Доминик робко улыбнулся, шрамы на изувеченной щеке сложились в белую "А" на алом.

— Мне как обычно, восемь ящиков. Нет, знаешь, пожалуй девять — завязей в этот раз много, вдруг потом денег не останется докупить?

Доминик кивнул и побежал за заказом. В гончарной лавке пахло хорошо — деревом и чем-то острым. Наверное, химикатами для глазури. На прилавке кособочился кувшинчик: первая проба дочки Доминика. Из овального горлышка торчала бумажная гвоздика.

Лоретт уже понадеялась, что обойдется. Но Пилу вошел как раз, когда она расплачивалась.

— О, какие гости! — Нора, сидевшая в прохладе у прилавка, подняла голову на громкий голос. — Это твое? — кивнул на последний ящик у ног Лоретт. — Я помогу.

— Не надо, я сама. 

Пилу схватил ящик, брякнув горшочками, и вышел к машине. Вернулся, встал у прилавка, положив на него волосатый локоть. 

— Всего девять? Ха, и сколько же ты думаешь выручить на ярмарке? — Лоретт пожала плечами и, свистнув Нору, направилась к двери. — Лучше бы и дальше делала брагу, как старина Дидро! Бутылки стоят дешевле, а дохода куда больше! Сад ваш на то и растет.

— Я скорее вырублю яблони под корень!

— Упрямая, хуже ослицы, — хохотнул Пилу и шагнув ближе, приобнял за талию. — Если бы ты тогда не ерепенилась и вышла за меня, уже были бы богачами. Но еще не поздно…

— Прекрати, Пилу. Соскучился по метле? Это я живо устрою.

— Но даже такой, как ты, нужен хозяин. Хранитель. 

Лоретт сжала кулаки. Если он только посмеет…

Раздался звонкий треск, Нора вскочила, до ног Лоретт докатился бурый черепок. Пилу выругался и отпустил Лоретт, потопал к брату:

— Неуклюжий ты кусок коровьего дерьма! Кто просил тебя трогать эту полку?!

Доминик сгорбился над грудой перебитой посуды. Улучив момент, когда Пилу отвернулся, подмигнул Лоретт. Она покачала головой, беззвучно шепнула "до свидания" и вышла.

Каждый раз Лоретт твердила себе, что больше не придет в лавку. Но больше ни у кого не было таких качественных горшочков для варенья за такую малую цену. Раз в полгода можно и потерпеть. Доминика жаль: ему приходится терпеть каждый день.

Лоретт проехала до зеленщика, взяла немного кардамона. На обратном пути решила сделать крюк до площади — там не так давно построили фонтан. У базилики вечно толпились нищие, Нора гавкнула на чью-то собаку, но в драку не полезла. На ступенях фонтана расположился безногий, который пел какую-то любовную песню. Судя по всему — бретонец. Лоретт прибавила шагу, но скоро спохватилась, что Нора отстала. Собака села напротив певца и внимательно слушала. 

— Нора, ко мне!

Псина и ухом не повела. Закинула морду к небу и отрывисто завыла, словно бы подпевая. Лоретт готова была провалиться сквозь землю. У нее, как назло, не осталось ни одного сантима, чтобы дать калеке.

— Нора! Это что еще такое?!

Люди смеялись и останавливались послушать необычный, комический дуэт. В шапку безногому посыпались монеты. Ну, хоть так… Наконец он замолк, и Нора, встряхнувшись, побежала к хозяйке.

***

Первую летнюю ярмарку обычно проводили в Клисэ-Нонкруа — как-никак самая крупная деревня тут, наверху. Прилавок Лоретт когда-то сделала сама, даже вырезала нехитрый узор по краю, только доску выбрала не очень удачную. Перед каждой ярмаркой нужно было хорошенько пройтись по столешнице песком и шкуркой. Зато свежеотшлифованное дерево вкусно пахло. Горшочки с белыми салфетками на горлышках — смотрелись нарядно.

Площадь шумела и хохотала: люди радовались возможности поболтать с родичами и знакомыми из Планэ, Лавилларон, Авероль… Возле церкви играла музыка: отец Анджело вытащил на улицу граммофон. Вечером будут танцы. За соседним прилавком орали на два голоса — Марта Лелуш пыталась сторговать себе нож за полцены. Самый мелкий Лелуш держал мать за юбку, то и дело утирая ею же сопливый нос, и завороженно разглядывал деревянные фигурки святых, выставленные напротив. Остальных мальчишек видно не было — разлетелись по ярмарке, как стая воробьев.

Лоретт сняла с бочонка ткань, тщательно свернув вместе с плотным комом сидевших на ней ос, и бросила в ведро с водой. Достала новую и прикрыла мед, пока хищников не набилось внутрь.

— Дорогая, принеси-ка еще горшков.

Сестра Жоржетта с довольным видом протирала прилавок от золотистых нитей, на которые снова слетались осы. Лоретт улыбнулась. Некоторые приходили за медом со своей тарой, однако большинство предпочитало уже запечатанные аккуратные горшочки. Удалось продать больше половины, а ведь только пробило полдень.

Солнце гладило площадь тяжелыми жаркими лучами. Лоретт сходила к машине, но пробиралась обратно медленно: толпа спрессовалась между булочной и таверной, дети лопали блинчики прямо на улице, мужчины сверкали зубами над пенными кружками. Пахло пивом и ванилью, горелым тестом. Добравшись до прилавка, Лоретт поставила ящик и убрала выбившиеся волосы с лица.

— Придешь на танцы?

— Не знаю, — пожала плечами Лоретт.

— Приходи, господь велел не только работать, но и радоваться.

— Раньше ты не больно-то меня зазывала, — подняла бровь Лоретт.

Старушка лукаво прищурилась и помотала головой, согнав усевшуюся на белоснежный покров наглую осу.

— О-о, у нас такой сюрприз! — перегнулась через прилавок и прошептала: — Нам привезли радиоприемник! Только тс-с-с! — Лоретт уважительно поцокала языком, обрадовав сестру: — Теперь наш приход будет узнавать новости вовремя! И музыку там тоже передают… Правда, придется научиться — ведь машина сложная, страшно коснуться, чтоб не сломать чего… Но учиться никогда не поздно! — бодро закончила сестра Жоржетта, и добавила: — Смотри-ка, кто приехал!

Лоретт обернулась. Лицо мужчины казалось знакомым, но разве у кого-то из знакомых были такие глаза? Ах да, в прошлый раз они прятали свою синеву в тени потрепанной шляпы… Теперь у него в руках другая, искрящаяся на солнце соломенным плетением.

— Сестра, мадемуазель Лоретт, — кивнул Меро-дезертир. — Чудесный денек сегодня.

— Добрый день, мсье Базиль, — широко улыбнулась сестра Жоржетта. — Выглядите наряднее самого мэра! И  за что такая честь нашему скромному базарчику? Неужто тут можно заработать больше, чем в городе?

Меро усмехнулся, махнул шляпой. 

— Не все на свете измеряют в деньгах. Тогда я был не в духе и ляпнул, не подумав. Простите ли, сестра?

— Господь простит, — старушка выпорхнула на улицу и вцепилась в широкие плечи мужчины, вынудив наклониться; чмокнула в лоб. — Я рада видеть тебя.

— Чем торгуете, мсье Меро? — спросила Лоретт, занимая место за прилавком.

— Привез овечий сыр ну и еще по мелочи, — он махнул рукой куда-то в сторону дороги. — Хотите пару головок? Мы почти все продали, но… 

— Вот уж нет, — скривилась Лоретт. — Предпочитаю не такие вонючие сорта. 

Меро расхохотался.

— Жоржетта, куда ты поставила морс? Умираю от жары, — Лоретт промокнула лицо медовой тряпицей.

— Кажется, мы распили его на пару с малышом Рувеном, он потерялся и притопал ко мне. Вы Марту Лелуш нигде не видели, мсье Меро? — тот покачал головой. — Дети мои, а сходите-ка выпить по стаканчику чего-нибудь холодного, надо же отметить успех, — некстати предложила сестра, побренчав кошелем, куда складывали выручку.

Лоретту душил смех, и она видела, что Меро тоже едва сдерживает смущенное хмыканье, но как было не уважить старушку?

Толпа редела — семьи разошлись по домам кормить детей, старики — на дневной сон. Ветерок поднимал пыльные буранчики на мостовой, играл обрывками зелени в опустевших овощных ящиках. 

Лоретт держалась на расстоянии от шедшего рядом Меро, и скорее всего со стороны это выглядело неловко. Он — весь такой чистенький, а у нее юбка мятая и наверняка где-то волосы слиплись от меда, но поправить — значит привлечь внимание… Да и черт бы и с волосами, и с Меро — Лоретт делает это исключительно ради приличия. Она совершенно не умела обращаться с мужчинами и учиться желания не было. Умильно щебетать, вися на локте кавалера, как городские мамзели? Гадость похлеще овечьего сыра… А мужики умеют пользоваться чужими слабостями. С ними надо держать ухо востро.

Лоретт отмахнулась от осы, Меро улыбнулся:

— Вы разводите пчел, но именно осы следуют за вами по пятам.

— Да, — пожала плечами Лоретт — как и волки за вашим стадом.

В трактире было еще жарче, чем на улице, но под навесом не осталось ни одного свободного стола. Лоретт взяла себе воды с ягодным сиропом, заранее предвкушая, как будет сидеть за столом, морщась от вони из пивной кружки, но Меро вернулся от стойки со стаканом такой же воды — только без ярких вихрей сладости.

— Воды можно было взять и в колодце, — фыркнула Лоретт.

— Не угадали, я попросил обычного сиропа. За успешный день? — он поднял стакан.

Лоретт молча кивнула, чокаясь краем.

— И о чем мы будем говорить? — спросила она, поерзав.

У окна уже шушукались кумушки, поглядывая на Меро.

— А разве обязательно о чем-то говорить? Можем помолчать, если вам так больше нравится.

Он смеялся одними глазами. Лоретт отвернулась было, но таращиться на сплетниц — еще хуже.

— Расскажите мне про того пастуха… Ну, от которого у меня появилась Нора.

— Сказка о Жане де Баране? — казалось, он удивился.

— Сестра Жоржетта не читала ее мне, я слыхала легенду, но никогда от начала до конца.

— Я тоже не знаю подробностей, — Меро отпил глоток. — Знаю лишь, что история там довольно грустная.

— Тогда не стоит. 

— Расскажите о Норе. Как вы ее нашли?

— На дороге. Кто-то избил ее и выбросил умирать, а я подобрала. — Лицо Меро потемнело, брови сошлись в грозовую кудлатую тучу. — Хотя собак я раньше не очень-то любила… Но теперь она живет у меня, и даже дружит с моей старой кошкой, — улыбнулась Лоретт. — Все давно зажило, и ребро, и лапа, псинка счастлива. Да и мне радостно от этого.

— Вы… — в синем взгляде что-то изменилось, словно сквозь набухшее громом небо прорвались солнечные лучи.

— Да?

Чтобы не смотреть на Меро, Лоретт уставилась в стакан с сиропными вихрями.

— Вы добрая… христианка, — наконец сказал он. — Я рад, что собака попала в ваши руки. — он глянул на часы на стене: — Пожалуй, мне пора возвращаться к работе.

Сестра Жоржетта ничего не спросила, но прямо-таки прожигала спину Лоретт взглядом до самого конца ярмарки. Это и смешило, и злило — уж от монахини Лоретт не ждала такого предательства! Сваха ей совершенно не нужна.

Солнце склонилось к другому краю долины, лопнуло, наколовшись на пик Шеваль, и стекло последним остывающим жаром по каменным гребням. Укладывая поклажу в кузов грузовичка, Лоретт сказала:

— На танцы я не приду. А радио в другой раз послушаю.

Сестра Жоржетта тяжело вздохнула, но благоразумно не стала возражать.

***

Дождь хлестал по брезентовому кузову, дворники едва справлялись. Вода мутными потоками переливалась через край дороги. Лоретт вела машину на самой малой скорости, щурясь, вглядывалась в сверкающие штрихи в лучах фар. Будет большой удачей, если под колеса не вымоет какой-нибудь булыжник.

Жутковатый силуэт — высокий куль с четырьмя копытами — вырос за поворотом впереди. Лоретт догнала всадника, пустив грузовичок шустрее: лошадь шла рысью.

Заслышав шум мотора, всадник натянул поводья и обернулся. 

— Добрый вечер! — Лоретт крикнула сквозь ветровое стекло. — Куда это вы несетесь сломя голову в такую погоду?

Человек наклонился и оказался Базилем Меро. 

— И вам вечера, мадемуазель! Мне надо в город. Наш ветеринар, мсье Шак, велел купить кое-каких лекарств. 

— Кто-то заболел?

— Да, дурень-Кристиан не уследил за стадом, десяток мутонов наелся люцерны.

— Что-то подобное я от вас уже слышала, мсье Меро! — хихикнула Лоретт. 

Тот развел руками:

— Такой год — сплошная возня со щенками.

— Но почему вы не на машине?

— Некстати спустило колесо. Прощайте, мадемуазель! — он перехватил поводья.

— Постойте! — крикнула Лоретт. — Я тоже еду вниз, и я еду быстрее. Скажите, что надо, я куплю и привезу в Клисэ.

— Не хотелось бы затруднять вас… — он явно колебался, но тут дождь припустил сильнее, конь под Меро нервно затряс головой. — Хорошо! Вот листок и деньги, обратитесь в аптеку на рю Розье!

Седой аптекарь, кривя длинное лицо, изучал расплывшиеся чернила, потом вскинул на лоб очки и сказал:

— Передайте привет мсье Шаку. Сейчас все приготовлю.

— Я выполняю работу посыльного. Не знала, что люцерна ядовита для овец.

— Не ядовита, — аптекарь скрипел порошками в ступке, — Но от нее может возникнуть тимпания рубца. Проще говоря, газы раздувают овцу изнутри, и… 

— Она лопается? — Лоретт с ужасом прикрыла рот.

— Нет, — фыркнул аптекарь. — Просто дохнет. Но можно дать лекарство или сделать прокол, как в воздушном шаре.

— Экая гадость. Хорошо, что с моими пчелами такого не происходит.

— У вас пасека? — заинтересованно глянул аптекарь. — Я бы не отказался от пары-тройки кругов хорошего воска.

Когда Лоретт вернулась, ливень выдохся, но всю дорогу усеивали ветки, пучки травы и оплывающие глиной камни, еще недавно бывшие частью склона. Лоретт предполагала, что Меро будет ждать в трактире, однако лошадь оказалась привязана у дома отца Анджело. 

— Благодарю вас, — Меро схватил сверток, сунул в сумку и вихрем вскочил в седло. — Возможно, вы вернули мне больше овец, чем украли.

Лоретт посмотрела ему вслед и усмехнулась. Сестра Жоржетта появилась в проеме двери, сухонькая ладошка прикрывала улыбку.

— Разве ты собиралась ехать в город сегодня?

— Нет, — вздохнула Лоретт, — только в Марине, мне мсье Вальдес обещал кусты голубики. Но Меро ничего не говори, — спохватилась она.

— О, конечно, милая, если он не спросит сам.

Лоретт досадливо цокнула языком.

— Сестра, это просто смешно. Посмотрите на меня! На нас обоих! Зачем?!

Старушка с неожиданным проворством прянула к ней и, схватив за щеки, заставила заглянуть себе в глаза.

— Господь видит больше, чем ты думаешь.

Лоретт поджала губы, покачала головой и направилась к машине. Если уж сестра что-то вобьет себе в голову… 

***

Воск топился в третьей воде, когда со двора раздался лай Норы. Лоретт погасила огонь и вышла из сарая. За забором маячила высокая фигура в знакомой потертой шляпе. Пришлось глубоко вдохнуть, чтобы изобразить подобающую случаю вежливую безразличность.

— Добрый день, мсье, — сдержанно поздоровалась Лоретт, отпирая калитку. — Что вам угодно? Ваши овцы уже сдулись?

Меро удивленно приподнял бровь и фыркнул.

— Да, разумеется. Потерь нет, и все благодаря вам. Я собственно, пришел сказать спасибо. В тот вечер… получилось несколько скомканно.

— Проходите, — обреченно вздохнула Лоретт.

— Я ненадолго, не стану отрывать вас от дел.

Лоретт отступила на шаг, но Меро все равно прошел слишком близко, оставив в воздухе запах томленого на солнце разнотравья и чего-то очень сладкого. Она не сразу заметила заплечную корзинку. Меро прошагал к крыльцу и поставил ее на ступени.

— Вот, набрал для вас, — он смущенно потупился.

Лоретт невольно улыбнулась, заглянув в корзинку, ахнула:

— Земляника! Где вы достали? Ведь еще рано.

— Знаю местечко, там мы… Там созревает первее всего. Может, сварите из нее варенье.

— Обязательно. Хотите пирога? Медовый, я с утра испекла.

— Нет, я только сейчас из таверны. Но спасибо. 

— Возьмите с собой, — Лоретт решительно прошла в кухню, отрезала сочащийся сладким золотом кусок и, завернув в пергаментную бумагу, стянула шнурком. Потом взяла ведро для ягоды и вернулась на крыльцо.

Базиль Меро стоял на ступенях, заложив руки за спину, и смотрел куда-то вдаль, сквозь зеленеющие ветви Алджернона. Лоретт невольно замешкалась, разглядывая гостя. Темные кудри с серебряными нитями, явно давно не стриженые, сползали ниже воротника сорочки. Дезертир, а выправка все равно военная…

Он резко обернулся, Лоретт ощутила, что вот-вот покраснеет. Нахмурила брови и вышла на крыльцо. Сунула в руки Меро сверток, грохнула ведро о пол и взялась за корзину.

— Говорят, сегодня снова будет гроза. Хорошо бы вам, мсье, успеть вернуться до ее начала.

— Как ваши пчелы переносят бури?

— Прячутся, как и все мы, — пожала плечом Лоретт. — Надеюсь, плотину наверху не прорвет.

— Я слышал, мэр нанимает рабочих.

— К концу лета соберется, — раздраженно буркнула Лоретт. — Вот ваша корзинка, спасибо за землянику. Хоть и прибавили вы мне работы сегодня…

— Прошу прощения, — он широко улыбнулся, но тут же, словно спохватившись, поджал губы.

Лоретт снова поймала себя на том, что смотрит. Провались оно все к чертям! Скорей бы он ушел…

— Нора! — она свистнула. — Куда ты там запропастилась? Опять землероек гоняешь?

Собака прискакала и немедленно сунулась в ведро.

— Жадная твоя пасть, стой, погоди, я отсыплю горсточку…

— Вы правда никогда не держали собак?

— Правда. Терпеть их не могла. Но Нора — особый случай.

Лоретт гладила Нору, скармливая ей ягоды, ощущала в каком-то напряженном молчании изучающий чужой взгляд, и молилась, чтобы не покраснеть, как глупая девчонка.

— Анастаси тоже боялась. Моя жена, — пояснил Меро. — Но потом полюбила и Клода, и Пу. Ведь животные умеют любить безусловно, любить, даже если им ломают ребра.

Лоретт уткнулась Норе между ушей. Рука, гладившая собачий бок, столкнулась с чужими пальцами. Оба отдернулись, как от разряда. Нора заерепенилась, выдираясь из объятий, порывалась облизать то одного, то другого.

— Мне пора, — он поднялся, подхватил корзину.

Лоретт вытерла заслезившиеся глаза и взглянула снизу вверх:

— Сестра Жоржетта решила нас сосватать.

— Что? — ошарашенно переспросил Меро.

— Не знаю, как и быть, — Лоретт торопливо пригладила растрепавшиеся волосы и прочистила горло: — Она мне, можно сказать, мать, и обижать я ее не хочу. Не знаю уж, какими доводами она вас сюда заманивает… Но я же прекрасно понимаю, что ни одному из нас все это не надо.

Меро откашлялся, пригладил волосы, все еще обалделым взглядом шаря по яблоневым стволам.

— Да-да… Я понял… Кхм, это очень… честно. Не предполагал… Вы меня удивили! Чтобы сестра Жоржетта! Ай-яй-яй! — он рассмеялся, и Лоретт неожиданно для себя рассмеялась тоже.

— Вы уж не обижайте ее, мсье, но в следующий раз откажитесь, что бы она ни говорила. Уже грохочет, слышите? Бегите, пока не вымокли!

Нора проводила гостя до калитки. Лоретт осталась сидеть на крыльце, подпирая голову пахнущими земляникой ладонями. Сад тревожно шумел под порывами сырого грозного ветра.

Она всегда считала, что любить не умеет. И учиться незачем — только себе вредить.

Нини пришла и, зевая, стала тереться о спину, потом запрыгнула на колени. Нора прибежала и ревниво толкнула носом кошачий зад. Вот они — два сгустка чистой любви. По крайней мере, любви к мясным костям… 

— Идем, дармоеды. Нам надо сварить земляничное варенье.

Перебирая ягоды, Лоретт никак не могла избавиться от мысли, что несколько часов назад их собирали, бережно укладывая каждую в корзину. От ощущения, словно ее руки снова вот-вот коснутся пальцы Базиля Меро. 

— Ну и что, — хмуро бубнила Лоретт, — Мало ли красивых мужчин. С синими глазами. Я же только смотрю, ничего такого.

Нора подошла к столу, вскинула морду. Пришлось дать ягодку.

— Что ты думаешь, а?

Нора молча облизнулась.

— Это же просто… Скажем, часть природы. У нас растут Алджернон, Реувен, Виктор, хоть он уже и старенький. Очень красивые, особенно весной, в цвету. И мне нравится на них смотреть. Совершенно ничего такого.

Нора свесила голову набок, ухо завернулось.

— Что ты улыбаешься? — вздохнула Лоретт. — Знаю, самой тошно.

***

Из-под каменной скамьи, на которой устроилась с вязанием сестра Жоржетта, торчал куст мяты. Лоретт села рядом со старушкой, мятой запахло резче. Лоретт пальцем сбросила со стены церкви заблудившегося муравья. 

— Я все ему рассказала. Знаю, ты хотела как лучше, но не нужно пожалуйста, ничего больше делать. Мсье занятой человек. Незачем ему мотаться сюда так часто, и люди уже болтают… — Лоретт набрала побольше воздуха. — Злые языки… Ему и так достается. Эта земляника — право, совершенно лишнее.

Сестра Жоржетта перестала стучать спицами, внимательно посмотрела на Лоретт. После долгого молчания негромко сказала:

— Не знаю, что за земляника. Я не говорила о тебе с Базилем. Ни разочка, дорогая.

— Но…

— Лишь однажды предложила вам выпить вместе. Разве могу я лгать? — теплой ладонью цепко ухватила Лоретт за руку. — А знаешь, что еще не лжет? Твое сердце. В отличие от твоих уст.

Лоретта неверяще покачала головой, сорвала веточку мяты, скатала в пальцах.

— Я старая дева, Жоржетта. С не слишком хорошей репутацией. У меня и товар берут только потому, что вы мне покровительствуете. Какая из меня… возлюбленная? Даже звучит смешно.

— Да, звучит смешно, — нахмурилась сестра. — Ах, если бы ты могла услышать со стороны свои глупые слова! Ты видишь себя не так, как вижу я. И не так, как он. 

— Но то, что вы видите — неправда! — всплеснула руками Лоретт. И вскочила со скамейки.

Сестра Жоржетта опустила взгляд и снова застучала спицами.

— Правда у каждого своя, а истина лишь в вере в господа Иисуса. Только Он знает нас настоящих, до самого донышка. И если он вложил в сердце чувство… 

— Я не хочу никаких чувств! — рявкнула Лоретт, отбросив веточку.

— Ты их страшишься, — острие безошибочно находило белую петельку, вонзалось, расширяло и вытягивало, вплетая в следующую. — И он тоже страшится, однажды потеряв тех, кого больше всего любил. Но надежда всегда сильнее смерти.

— Говорят, любовь делает счастливой, а какое счастье в этих тревогах и… запутанностях!

— Это потому что ты пытаешься задушить росток, идешь против собственного сердца. Хоть раз разреши себе чувствовать.

У Лоретт перехватило горло, вот бы не расплакаться тут, на улице!

— Я не могу. Не могу.

***

Вечер спустился раньше обычного. Робкие, еще не прижившиеся кустики голубики терзал ветер. Надвигалась новая буря, Лоретт то и дело с беспокойством поглядывала на небо, на котором облака темнели, рвались на лоскуты и свивались в жутковатые спирали. 

— Вот так, малыш, — очередной куст замер, крепко подвязанный к столбику, только листочки трепетали. 

Лоретт склонилась над следующим. Нужно успеть до того, как на землю обрушится ливень. Нора бегала по саду, тревожно поскуливала, звала в дом.

— Ну что ты воешь, это же обычная гроза, не первая и не последняя!

Молнии одна за другой опрокидывали с неба ведра известки. Первые капли ливня застучали по земле, вспугнутый кузнечик скакнул к стволу Марии в поисках более надежного укрытия. Последний кустик Лоретт привязывала уже под дождем.

Как обычно в дождь электричество отключили, в кухне горела керосинка. Ливень на улице шел просто ледяной, совсем не по-летнему жестокий, и Лоретт затопила печку, хотя не столько ради тепла, сколько для уюта. Нини и Нора сразу прибежали и устроились рядом — кошка на полке у трубы, собака на коврике перед заслонкой. Лоретт поставила греться чайник. За окнами шумело как-то особенно громко, словно с неба тек не дождь, а целый сплошной водопад. Водопад!

Лоретт накинула брезентовую куртку, сунула ноги в сапоги и вышла на крыльцо. Сквозь серую пелену струй ничего не было видно, но шум доносился со стороны горы. Со стороны пасеки.

Треть луга обратилась грязно-бурым потоком, светлые бурунчики вскипали у стоек ульев. Два крайних лежали на боку.

Лоретт безмолвно всплеснула руками и побежала, оскальзываясь на мокрых цветах.

За грохотом ливня не слышно было, гудят ли пчелы внутри. Лоретт подцепила угол и изо всех сил потянула наверх.

— Сейчас, мои хорошие…

Только бы матка не утонула. Только бы… Весь мед пропал, конечно, а пергу и воск еще можно будет спасти. Но главное — пчелы.

Улей показался непомерно тяжелым, Лоретт старалась не представлять, что это все налившаяся вовнутрь вода. Пальцы норовили соскользнуть с края, удалось приподнять пчелиный дом всего на ладонь. Хотя бы леток оставить выше уровня воды! Ветер распотрошил узел волос и теперь швырял пряди в глаза, хлестал по щекам.

Поток будто немного ослаб, но, может, это только кажется? Среди кучи коричневых прошлогодних листьев что-то белело. Неужто спасение?

Лоретт плюхнулась в воду коленями, подсунула одно под бок улья, и тот больно впился в бедро. Лоретт потянулась, почти легла лицом в воду, но нащупала круглый бок светлого камня. Пальцы жег холод, они быстро потеряли чувствительность, но Лоретт упрямо цеплялась за камень, подкатывая ближе. Наконец, удалось подсунуть его вместо занемевшего колена.

Лоретт поднялась на ноги, оглядывая луг. Потоки дождя сбивали в поток клубящуюся над пасекой массу. Какой-то рой не выдержал тревоги и вылетел, и теперь погибнет… Надо заткнуть все летки, укрепить опоры… но прежде — поднять второй улей. Он лежал чуть выше, и возможно, остался не затопленным.

Лоретт побежала к сараю, схватила лопату и лом, чтобы использовать как рычаг. 

Улей поддался легче, но тут у него треснула одна из опор, и он стал переваливаться через лом. Лоретт поймала, кряхтя от натуги.

— Мадемуазель Дидро! Мадемуазель! — голос доносился словно бы от скалы. — Лоретт!

Она обернулась, щурясь. Ливень спрессовался в плотный высокий силуэт.

— Ах, боже мой, давайте помогу.

Руки Базиля Меро уперлись по обе стороны от ее ладоней, улей стал выравниваться.

— У него ноги нет! — крикнула Лоретт.

В рот тут же попала вода.

— Я подержу! 

Лоретт кинулась к сараю за палкой и инструментами. Кое-как приколотив временную опору, выпрямилась:

— Что вы здесь делаете?

Но Меро уже поднимал первый улей. Потом обернулся:

— Давайте лопату, я попробую отвести воду!

Лоретт беспомощно посмотрела на залитый луг. 

— Это бесполезно… 

Он молча схватил лопату и побежал к горе. 

— Лоретт, эй, Лоретт!

Внезапно вокруг оказалось очень шумно и тесно. Скрипел брезент, сквозь дождь белели улыбки — беззубые и клыкастые, и одна — усатая — поверх всех.

— Лелуши! — выдохнула Лоретт.

— А у нас в коровнике озеро!

— Мы принесли лопаты!

— Мы прокопаем траншею, как на войне!

— Завтра будем пускать кораблики!

— Мы пришли помогать с потопом!

— От потопа, дурень!

— Сам дурень!

— Бойцы, на позиции! — взревел старший Лелуш. — За мной!

Лоретт бегала от одного улья к другому, затыкая летки, проверяя, не подмыло ли опоры. В темноте почти ничего не было видно — оставалось искать на ощупь. Дождь внезапно ослаб, а потом и вовсе перестал. Трава под ногами хлюпала, но уже не затягивала ноги болотом. Лоретт опустила глаза и поняла, что правая рука вся измазана в чем-то темном, последние капли плюхались на ладонь, смывая краску. Сразу стало больно: где-то сорвала ноготь… Может, пока тащила камень?

В прореху туч внезапно выглянула луна. Со стороны горы доносились голоса. Лоретт вышла на пригорок и посмотрела на уродливые холмики свежевскопанной земли, пересекающие мокроцветочное море. Но мерцающий бликами поток теперь шел обок луга, бурля и пузырясь, возвращался в русло. Самый мелкий Лелуш, босой, с фонарем в руках прыгал по камням и толкал шестом плавник, чтобы не скапливался на повороте. 

— Ну и вечерок, — бодро пожаловался Лелуш-отец, опираясь на лопату. Обернулся к подошедшему Меро и хлопнул того по плечу: — Отлично машешь лопатой, друг! Ну, бегом домой! — гаркнул он на мальчишек. — Кто последний, тот пойдет на суп остальным!

— Спасибо! — запоздало крикнула Лоретт.

Лелуш махнул рукой и отсалютовал. Меро откашлялся и сказал:

— Чертова плотина. Так и знал, что это плохо кончится.

— Давайте зайдем в дом, — распорядилась Лоретт. — Нора там с ума сходит, слышите? Нужно подсушиться и выпить чего-нибудь горячего.

— Пожалуй.

У Лоретт вымокли только штаны. С Меро вода текла в три ручья, в сапогах звучно хлюпало при каждом шаге. В доме было тепло, в кухне — так просто жарко. Электричество еще не включили, Лоретт зажгла вторую лампу и поставила на стол.

— Уже поздно для кофе… может, чаю? У меня есть мята. Положить вам меду?

— Нет, меду не надо.

У него зуб на зуб не попадал, хотя Меро не очень умело пытался это скрыть. Лоретт покачала головой:

— Разувайтесь, мсье, вам бы погреть ноги в горячей воде после такой ледяной ванны*.

— Обойдусь, — нахмурился он, однако сел и протянул руки к печи. 

Нора сразу полезла целоваться. Вот кто всегда рад каким угодно гостям!

— Спасибо, что помогли спасти пасеку.

— Пожалуйста, — Меро улыбнулся усталой улыбкой.

У Лоретт отчего-то зажглись щеки, она отвернулась, сняла с печи наполовину выкипевший чайник, разлила воду в чашки. Запахло мятой и чабрецом.

— Но как вы оказались здесь, мсье?

— Животные уж очень волновались, — он откинулся на стену, прикрыл глаза. — Говорили, будет сильная буря…

— Животные? — хихикнула Лоретт.

— Старики. У меня там соседи, два километра на восток. Жан умеет предсказывать погоду лучше всех, кого я знаю. — он вздохнул, не открывая глаз, провел языком по губам. — И я подумал про плотину… Сердце было не на месте.

— Сердце? — прошептала Лоретт и поспешно глотнула кипяток. 

Они помолчали. Керосинка потрескивала, и Лоретт прикрутила фитиль. Нини вскочила на стол, боднула в плечо. Лоретт согнала кошку шлепком. Потом перевела взгляд на мсье Меро и поняла… что он спит. Лоретт прикрыла рот руками, чтобы не рассмеяться в голос. Меро так и не выпил ни глотка, чашка остывала, взъерошенные кудри отбрасывали на стену кружевную тень, огонь из печи играл на расслабленном замке пальцев. Рот чуть приоткрыт, и такие длинные ресницы… 

Будить или пусть поспит? На дворе уже ночь. Так и не приняв никакого решения, Лоретт сидела на кухне, рассеянно поглаживая примостившуюся Нору. Запрещала и снова разрешала себе рассматривать лицо с резкими, даже суровыми чертами. Родинку у самого уголка губ. Морщинки у глаз и на лбу. Часы прокуковали десять раз, Лоретт вздрогнула, а Меро не проснулся.

— Эй… — Лоретт решилась тронуть за плечо, обтянутое все еще мокрой тканью сорочки. — Мсье Меро!

Он открыл глаза и сел, потряс головой.

— Что же вы мне позволили?.. Простите. Который час?

— Поздно. Оставайтесь, у меня внизу пустая комната, я перестелю кровать. 

— Ну что вы, я поеду.

— По ночной дороге, да еще после бури? Вдруг там дерево свалило? Ну нет, я не отпущу вас.

— Но…

— Давайте не будем препираться, как малые дети! У меня остались отцовские вещи, чистые и главное, сухие. Ступайте, — сурово велела она, указывая на проем в конце коридорчика. — Я принесу таз и мыло.

Лоретт проснулась от жалобного мява и царапанья в дверь. Спросонья не могла понять, почему та закрыта — ведь Нини всю ночь гуляет по дому туда и сюда. А проснувшись окончательно, вскочила, подбежала к окну. 

Пасеку заливал утренний розовый свет. Лоретт торопливо поплескала в лицо водой, наскоро заплела косу. Спустилась вниз, потом на улицу. Два обрушенных улья гудели как ни в чем не бывало. Лоретт накинула сетку, разожгла в сарае дымарь и вернулась. С замиранием сердца открыла крышку, отложила в сторону тюфяк и достала первую рамку. 

Пчелы жужжали чуть более нервно, чем обычно, однако улей выглядел чистым, не видно было ни лишнего подмора, ни потеков воды. 

— Умницы мои, — шепнула Лоретт.

Осталось поймать вылетевший ночью рой, который, к счастью, клубился недалеко — под крышей сарая.

Закончив работу, Лоретт взглянула на высоко стоявшее солнце. За круговертью хлопот она совсем забыла о ночном госте. Уехал он или еще спит? Не может быть, чтобы спал: пастухи тоже встают ни свет, ни заря…

Дверь в комнату была открыта, Нора воспользовалась этим на всю катушку: развалилась в ногах постели. При виде хозяйки весело замела хвостом по одеялу. Базиль Меро спал. 

Лоретт на цыпочках прокралась в кухню, согрела себе воды, потом озаботилась обедом. Когда гость не проснулся и после полудня, забеспокоилась.

Торопливо оправила волосы и ворот блузки, подойдя вплотную к кровати, села на корточки. Хотела потрясти за плечо, но вместо этого коснулась щеки. И отдернула руку, едва не обжегшись. Базиль Меро открыл глаза, спустя миг они прояснились. Гость охнул и резко вскочил, тут же схватившись за лоб.

— Который час? Простите, ради бога… Мне надо ехать…

— Тихо, тихо, — Лоретт смело отвела его ладонь и заменила своей. — У вас жар. Искупались вчера в ледяной воде, вот и простыли. 

— Ничего, — он завозился, Нора недовольно зарычала, когда ее грелка вздумала сбежать, спустив ноги с кровати. — Господь и дева Мария, уже день?! Я прошу прощения. Надо было уезжать вчера.

— Глупости. — Лоретт решительно встала, одернула фартук. — Есть кому о вас позаботиться там, наверху? С кем вы живете?

Базиль растерянно смотрел на нее.

— Я сам прекрасно о себе забочусь, мадемуазель.

— О, хватит этого официоза, просто Лоретт. Так. Значит, останетесь тут. В конце концов, из-за меня вы захворали, я вам должна…

— Ничего вы не должны. — Он поднялся, схватился за спинку кровати, удерживая равновесие.

— Вот. Не хватало еще чтобы вы свалились где-нибудь на улице!

— Это совершенно неудобно, ма… Лоретт. 

— Не глупите. Ложитесь обратно, я знаю травы, медом и отварами я вас на ноги поставлю. Спадет жар — вернетесь к своим овечкам, уж пару дней они без вас переживут.

— Пару дней?! — его глаза расширились. — Нет, ни в коем случае. Кристиан и Зози увидят, что я не приехал с объездом, и…

— И справятся, — твердо сказала Лоретт. — Вас же знобит, вы еле стоите, Базиль. Я-то думала, вы поумнее будете, не разочаровывайте меня.

Он рассмеялся, потом закашлялся, но послушно сел, накинул на плечи одеяло. 

— Вы берете меня в плен. Разочаровать вас! Страшно и подумать о таком грехе, — эти слова прозвучали слишком уж серьезно.

Лоретт смущенно фыркнула.

— Просто я уже видала, чем такое заканчивается, — осеклась, мотнула головой и упрямо уставилась на Меро.

— Чем же?

Лоретт помолчала.

— Смертью. Мать простыла, когда я была ребенком.

— О, это… Простите.

— Не извиняйтесь. Но ложитесь в постель, пока она еще теплая.

— Отпустите хотя бы в уборную? Или только под конвоем?

Это балагурство отняло у Меро больше сил, чем он желал бы показать: выпив чашку мятного отвара, он проспал до позднего вечера. Нора охраняла его сон или просто пользовалась редкой возможностью поваляться на кровати.

Когда в окно заглянула луна, Лоретт с подносом, полным "боеприпасов", вошла в лазаретную комнату. Приложила ладонь ко лбу больного, нахмурилась.

— Может, мне теперь и печь не топить? Вас вполне хватит, дом у меня небольшой.

Смех Меро перешел в нездоровый сип.

— Вот, берите. Это горячее молоко с медом и пергой.

— Не нужно так хлопотать, прошу вас, все пройдет само, — прохрипел упрямец. — Мне просто надо отлежаться. 

— Пейте.

Базиль откашлялся, потом, скривившись, посмотрел на плавающие в молоке ломтики пыльцы.

— Заключенного подвергают пытке пчелиным пометом… Сжальтесь!

— Перга — не помет, пчелы не испражняются в улье. Они очень чистоплотны и делают свои дела, пока летают над лугами. Пейте, ну же.

— Не могу, — кустистые брови жалобно приподнялись. — Простите, но я правда не могу. С детства не ем мед — сразу темно в глазах и дыхание перехватывает. Организм его просто не принимает.

— Что ж вы раньше молчали?

— Мне было неловко говорить такое пасечнице.

Лоретт хотела спросить, куда же он девал тот медовый пирог, и поехидничать, но вспомнила, как сама безо всякой неловкости ругала овечий сыр, и решила промолчать.

— А варенье?

Базиль улыбнулся. 

— Яблочное, с корицей — мое любимое. Я покупал у вас, и не раз.

— Правда? Я этого не помню.

Меро сконфуженно отвел взгляд:

— Подгадал момент, когда у прилавка оставалась только сестра Жоржетта.

— Опять было неловко? — подняла бровь Лоретт. — Почему?

— Страшился попасть под горячую руку Лоретт-с-жалом, — улыбнулся он. — Не хотел показаться навязчивым.

Лоретт не придумала, что ответить, и отправилась готовить другое лекарство. 

Терпкая горечь чабреца и шалфея смягчилась ноткой лакричной сладости. Лоретт попробовала отвар сама, и теперь смотрела, как Базиль пьет маленькими осторожными глотками. Округлое озерцо земляничного варенья очень быстро исчезло с блюдечка. Лоретт могла бы поспорить: не останься она в комнате, блюдце было бы вылизано дочиста. Сейчас же на нем остались разводы — следы ложечки. А воздух наполнил аромат леса, туманного рассвета со вкусом свежей ягодной сладости.

Палец сам собой касается чужой щеки. Снова.

— Простите, тут просто капелька… Я принесу салфетку.

— Не надо, — ладонь держит за запястье. Не угрожающе. Не страшно. Бережно и горячо. Все еще слишком горячо.

— Ложитесь, мсье Базиль, вам надо поспать. 

Рука пахла земляникой даже после того, как Лоретт помыла ее с мылом. Всю ночь не удавалось заснуть. И вовсе не потому, что с первого этажа то и дело слышался кашель.

Утром Нора негромким тактичным гавком возвестила появление гостя.

На пороге мял выцветшую кепи в руках совсем молодой паренек — лет четырнадцати, не больше. 

— Добрый д-день, мадам… Я эт-то… Я К-кристиан, п-па-п-а-астух… Мы… м-мне…

— Ты ищешь мсье Меро? — прекратила мучения Лоретт.

— Я… э… да, м-мадам.

— Мадемуазель, — привычно поправила Лоретт.

Кристиан зарделся, попытался еще что-то выдавить, но Лоретт прервала:

 — Твой хозяин сильно простудился, когда помогал мне во время потопа. Проходи, думаю, он скоро проснется, а тебе я пока могу налить кофе.

— Спасибо, м-мадам… уазель. Мы жд-дали его на о-объезд, а его все нет и н-нет, и м-ма-машины нет, и мы ис-ис-спугались, а п-потом у-узнали, что он в Клисэ, а о-отец Анджело…

— Возьми коврижку, — Лоретт поставила перед мальчишкой тарелку и стакан молока.

Нини недоверчиво обнюхала стоптанные сандалии пришельца, чихнула.

— Это т-тимьян, — пробормотал Кристиан с набитым ртом, — Он у-у нас повсюду, — и, кашлянув, засыпал полстола крошками.

Лоретт закатила глаза.

Пока Базиль разговаривал с пастушком, она снимала развешанное белье у сарая.

— С-спасибо, м-мадемуазель Лоретт, — кивнул Кристиан на прощание. — У в-вас так хорошо, я…

— Я поняла, спасибо, можешь идти! Хотя стой… Кто сказал тебе, что мсье… у меня?

— Т-так все эт-то знают, — махнул кепи Кристиан. — На п-площади услышал.

Проклятая Марта Лелуш! Ну и черт бы с ней. С ними со всеми. В конце концов, пора подновить коллекцию сплетен о Лоретт-с-жалом!

— Не надо, я все скажу, — обреченно прохрипел Меро, увидев Лоретт в дверях комнаты с горшочком в руках.

— Компресс из воска на грудь спасает от кашля. Даже Марта берет у меня излишки — лечить свой выводок в зимние месяцы. Снимайте рубашку.

Он замешкался, глядя на Лоретт, и она нетерпеливо топнула:

— Давайте же, воск стынет!

Главное — не касаться голой кожи, накладывать слой ровно, от ключиц и ниже, от плеча до другого. Тяжелые золотистые капли скатываются в ложбинку, как лавина, накрывающая лес на склоне горы, на это не нужно смотреть, и думать стоит только о том, что компресс высосет из тела болезнь. Вот так. Слой за слоем, мягкость с запахом цветов и меда. Накрыть плотной тканью, а сверху — одеялом.

— Полежите так.

И бежать, бежать подальше.

— И как же вы будете это снимать?

Лоретт кусала губы от досады, глядя на застывший компресс с тонкой сеточкой отпечатавшегося полотенца. Глаза Меро смеялись.

— Я не подумала, что… у меня там нет… меха! Можно сорвать. Но это больно. Вы сами виноваты — все шутили про пытки! Придется отколупать кусочками. 

— Нет уж, срывайте. А после возместите мне ущерб блюдцем вашего варенья-а-а-а! 

Базиль зашипел, на груди осталась алая полоса, Лоретт осторожно подула на нее.

Его лицо слишком близко. Пахнет воском и потом, от этого голова кружится. Синева, темная, как середина горного озера, и такая же глубокая — не выплыть.

— Я… принесу вам варенья.

Лоретт не осмеливалась войти в его комнату до следующего утра.

Меро в собственной одежде сидел на кухне за столом, из-под которого слышалась дружеская грызня и шипение. Пахло свежесваренным кофе.

— Простите, что позволил себе… Я все вымыл и поставил, как было.

— Вам лучше?

— Намного. Спасибо.

Тикали ходики на стене, в окно стучалась оса.

— Теперь вы свободны, мсье.

— Неужели вы отпускаете меня просто так, без контрибуции? Правда, сыр вы не любите, и от овец уже отказывались…  

И он уйдет, дом снова будет безраздельно принадлежать одной Лоретт, и дверь в спальню можно снова оставить открытой для Нини. Никакой лишней стирки, никаких беспокойств. Никаких разговоров. Шуток. Ритм чужого дыхания не потревожит в паузах между фраз. Чужой солоноватый запах выветрится из постели, и в пироги снова можно будет лить мед — сколько хочешь! Все станет как было. Потому что было хорошо и спокойно. Пусть он уйдет поскорее… И не смотрит, не смотрит так!

Смотрел этим же взглядом на свою жену? Или видит ее — в Лоретт?

— Ваша жена была из Планэ? — как можно небрежнее спросила Лоретт, потянувшись к банке с кардамоном —надо же сварить и себе кофе.

— Моя жена… — казалось, он растерялся. — Она выросла в Лионе. И совсем не хотела переезжать на ферму в горах.

— А почему же вы не захотели жить в городе, с ней? — Лоретт бросила пару зерен в мельницу и сложила руки на груди.

— Она болела легкими, как и ее сестра, Анастаси необходимо было уехать. Так велели доктора. И правда, здесь ей стало лучше, я помню… — он осекся, опустил голову. — У нас родился Флориан… им было хорошо. Наш дом, земляника… овцы. Травяные моря. Эта жизнь — она прекрасна, если уметь любить ее. Тогда мы это умели. И я умел.

Лоретт усилием воли сглотнула комок в горле. Не меньшим — остановила собственную руку, потянувшуюся к чужой.

— Наверняка вы делали для них все, что могли.

Он горько усмехнулся.

— Меня зовут дезертиром. Дезертиры — это трусы. Но я был трусом, когда ушел. Когда не нашел в себе силы сказать "нет", сказать "это не моя война". Сказать, что у меня есть жена и сын, которым я нужен здесь и сейчас. Умирать, чтобы наживу получили те, кто не видел поля боя даже издали… Я понял все слишком поздно. И вернулся слишком поздно.

— Сколько лет прошло… — Лоретт сама не знала, вопрос это или утверждение.

— Много. Много лет. — Он поднял голову и посмотрел на Лоретт, прямо в глаза, смотрел, смотрел, и она поняла: вот сейчас он скажет что-нибудь, на что она не сумеет ответить.

Лоретт вскочила и стала собирать тарелки со стола.

— Может, у вас есть какой-нибудь знакомый умелец, Базиль? После этого потопа на доме с северной стороны осыпалась штукатурка и подмыло камни фундамента. Смогу расплатиться после августовской ярмарки.

— Я с удовольствием помогу вам, если позволите. Наш дом в горах я выстроил своими руками.

Лоретт в отчаянии сжала в кулаке ложку, чтобы та как следует въелась в ладонь.

— Сначала обиходьте своих осиротевших овечек, а то сюда сбегутся все ваши работники, медовых коврижек не напасешься!

***

В огороде у сестры все растения, словно на параде, росли ровными рядами. Нарушителей порядка ждала безжалостная лопата. Жоржетта, заметив Лоретт, отложила грабли и сняла рукавицы. 

— Будь осторожнее, Лоретт. На каждый роток не накинешь платок.

— Сестра, ты же не подозреваешь… — Лоретт всплеснула руками. — Да для меня это все равно, что Нору лечить! 

 Жоржетта строго нахмурила брови, а после обняла Лоретт, шепнула в ухо:

— Я рада. Он хороший человек. И ты замечательная девочка.

Лоретт отмахнулась, раздосадованная и потерянная. 

— Глупости, сестра. Ничего не было да и не могло бы! В своем доме я сама ношу штаны, вторых не требуется!

— Тут главное — родная душа.

— Мужчины… они в любой момент готовы выкинуть какую-нибудь дичь. 

— И даже наш отец Анджело? — рассмеялась старушка.

— Нет, конечно. Но… 

— Я знаю, тебе тяжело довериться. Тем более — мужчине. Но прожить всю жизнь внутри восковой ячейки, ни разу не познав радость полета?

— Сестра Жоржетта, — укоризненно покачала головой Лоретт. — Неужто вы со святым отцом перешли с детективов на любовные романы?

Священник появился на улице, словно услышав, что о нем говорили.

— Сестра Жоржетта! Вот вы где. Уже прохладно, — он заботливо накинул шаль ей на плечи.

Старушка улыбнулась и хитро подмигнула Лоретт.

— При желании можно извлечь пользу и из романов!

***

Аптекарь придирчиво рассматривал круги воска, отрезав тонкую пластину, посмотрел на свет, понюхал. 

— Чудесно, мадам. 

— Мадемуазель.

— Прошу прощения. Вот деньги. Не хотите ли попробовать крем? Бесплатно, конечно. Мой собственный новый рецепт, — добавил он с гордостью.

— Спасибо, мсье, но мне как-то недосуг торчать у зеркала.

— Ну хоть попробуйте! Улучшает цвет лица. Я, знаете, против всяких искусственных красок. Коже не нужно никаких белил и румян — лишь грамотно подобранные масла и экстракты! Конечно, вы, мадемуазель, и так прекрасны, но нет предела совершенству.

Лоретт с сомнением смотрела на красивую баночку с золотистым ободком.

— Понюхайте, приятно пахнет вербеной! Или могу дать лавандовый… 

Интересно, пробует ли он свои рецепты на себе, как настоящий медик? Лоретт прикусила губы, чтобы не рассмеяться, вообразив сухопарого аптекаря, жеманными движениями похлопывающего себя по напомаженным щекам.

— Но только, — Лоретт отдернула руку от баночки, — пообещайте вернуться, чтобы я увидел эффект!

Поколебавшись, она все же спрятала крем в сумку. Аптекарь сиял от удовольствия, провожая ее к двери.

Лоретт решила пройтись немного по главному бульвару, поглазеть на витрины. Низкие облака цеплялись за острия городских башенок, мостовая блестела, словно натертый паркет. Было пасмурно, но тепло. Мимо проскрипело ландо с красными лаковыми колесами, сверкнули начищенные ручки. Усы возницы торчали в стороны, как два кукурузных початка. Люди с корзинками шли с рынка. Улицу перебежала стайка монашек, тщетно старающихся сдержать смех. Чему они смеялись? Какая разница? Люди радовались, и душа радовалась за них.

За клетчатыми стеклами кондитерской лавки возвышались снежные горы безе; по острым пикам стекали тонкие сиропные струйки. Рядом хвастал вафельными башенками торт в виде замка. Лоретт остановилась, рассматривая его. Что-то заставило задержать взгляд на посетителях внутри, под светом круглых розовых ламп. Лоретт прищурилась, угадывая за наплывами стекла знакомый профиль. 

Базиль Меро смеялся чему-то, на шее был повязан щегольский платок. Напротив стояла девушка, молодая и красивая. Она протянула руку, стряхнув со щеки мужчины приставшую белую крошку.

Лоретт резко развернулась и пошла обратно по улице. Нащупав в сумке коробочку с кремом, яростно швырнула в сточную канаву. Пройдя еще несколько шагов, остановилась. Вспомнились сияющие глаза аптекаря. Лоретт вернулась и подобрала баночку, обтерла краем юбки. Позже отдаст сестре Жоржетте, она точно обрадуется.

***

Он явился субботним вечером, в рабочей одежде и с ведром, из которого торчал мастерок. Долго стучал в дверь, ходил вокруг дома, заглядывая в окна. Даже решился позвать. Вот бесплатное представление для Лелушей, облепивших забор! Кто-то громко советовал кинуть камешек в окно.

Лоретт сидела на полу кухни и делала вид, что никого нет дома. Так стыдно, хотя стыдно здесь должно быть вовсе не ей! Он наверняка слышал лай Норы. Плевать, пусть думает, что хочет.

Августовская ярмарка снова собрала в Клисэ-Нонкруа пеструю толпу со всей долины. Из гущи колышущихся шляп и чепцов вырастали двое акробатов на ходулях. Лица у них были вымазаны белым, но солнце заставило нарисованные улыбки опуститься вниз.

— Добрый день, мадемуазель.

Лоретт надеялась, что не услышит этого голоса.

— Добрый день, мсье Базиль! — радостно откликнулась сестра. — Давненько вас было не видать!

Лоретт, не оборачиваясь, яростно мешала мед в бочке, прихлопнула не в меру наглую осу.

— Что вам угодно? — спросила Жоржетта.

— Яблочного варенья, если позволите.

— Кончилось! — рявкнула Лоретт и повернулась к прилавку.

— А как же это? — Меро указал на горшочки.

— Все забронировано, — процедила Лоретт.

— Ясно, — он явно опешил и не знал, как ответить. Вот пусть и катится к чертям собачьим, даром, что у собак нет ни святых, ни чертей. — Что ж, не смею отнимать ваше время, — надел шляпу и исчез среди галдящей толпы.

— Что это ты удумала? — сестра потащила Лоретт за руку в темный угол, за медовую бочку. — Обидела просто так! Лоретт и Базиль — дева Мария свела вас, а вы… — она потрясла сухонькими ручками в безмолвном возмущении. — Вы оба — растения! Которые поговорить друг с другом не в силах! О, за что мне это, господи?!

— Лавр* ядовит, — усмехнулась Лоретт.

— Все на свете — яд, если обращаться неумело!

Лоретт рассмеялась. Но потом опять рассердилась. Сестра ведь не знала, что ее драгоценный Базиль уже нашел Лоретт замену, да и было ли что менять? Может, это две глупые женщины напридумывали себе непонятно чего. А Меро и думать забыл про Лоретт, он теперь в Клисэ и не появляется… И овцы счастливы, что главный баран — с ними.

— Сестра Жоржетта, прошу, больше не упоминай при мне об этом… этом… иначе мы поссоримся. А ты для меня — самый дорогой человек на белом свете.

Старушка, причитая, обняла Лоретт, пригнув, чмокнула в макушку.

***

— Сошел оползень!

— Над Планэ.

— Где? Что?

— Такого пятьдесят лет не бывало…

— У вас все что ни скажешь — "пятьдесят лет не бывало"!

— …ледник. Ну они и поехали туда. Дом разворотило… 

— Мэр велел…

— Нет, нет, точно помер! У меня кузен там живет, он сказал, клянусь кровью Христовой!

— Вот не слышит отец Анджело тебя, богохульницу.

— Не услышит, поехал отпевать.

— Кто помер-то?

— Кто?!

— А я знаю, кто? Поезжай да спроси!

Дорога до Планэ извивалась бешеной гадюкой, Лоретт гнала машину, на поворотах из-под колес летел гравий. Нора подпрыгивала на ухабах, но спустя миг уже снова безмятежно высовывала морду в окно. Бросив грузовичок у каменного распятия на главной площади, Лоретт выскочила и оглянулась. Ни души. Она пошла быстрым шагом туда, где за устланными камнем крышами высился пик горы. 

Пастбища покрывала яркая зелень с вкраплениями желтых и розовых цветочных точек, ручьи текли прямо по траве. Увидев на тропе россыпь овечьих катышков, Лоретт прибавила шагу. Сердце билось — то ли от резкого подъема в гору, то ли от страха. Нора то отставала, то неслась вперед, только уши развевались.

Лоретт не знала, куда идет, но остановиться и тем более вернуться не могла.

За рощей внезапно раскрылся распадок, на дне которого голубело озерцо. На берегу сидели с удочками двое парней. 

— Эй, мадам! — помахал шляпой один, — Не хотите парочку гольцов на обед?

— Где дом Базиля Меро? — выдохнула Лоретт, подойдя к рыбакам.

Парень указал на север:

— Обойдите по берегу, за лугом косая сосна, и сразу…

Лоретт не дослушала до конца, побежала, поскальзываясь на прибрежной гальке.

Нора, убежавшая далеко вперед, залаяла — весело, звонко. Лоретт забралась на очередной отрог и оттуда увидела, что навстречу собаке несутся два других пса. На фоне снежного пика темнели очертания большого дома, окруженного деревьями.

Послышался свист.

— Клод! Назад! Горец!

Нора и подросший щенок явно узнали друг друга и уже бегали наперегонки.

Лоретт шла по короткой, скошенной траве, задыхаясь. Остановилась в двух шагах. Всмотрелась в глаза, синие, темные, куда темнее яркого летнего неба.

— Ты… ты жив?

Глаза расширились.

— Конечно. 

— А как же… оползень? — Лоретт никак не могла набрать достаточно воздуха.

— Ах, это. Ледник раскололся, попортило домик охотников, вон там — он указал рукой. Внимательно посмотрел на Лоретт, и лицо его внезапно словно осветилось изнутри.

— Ты испугалась? За меня?

Врать уже не было смысла.

— Да. — она всхлипнула неожиданно даже для себя. — В Клисэ сказали, кто-то погиб… 

Базиль покачал головой, хлопнул ладонью по бедру и рассмеялся.

— Вот же болтуны… Старая Тати утром преставилась, но ей давно уж вымощен путь в рай. Не беспокойся за меня, я эти горы знаю наизусть.

 — Я и не собиралась! — она задрала подбородок, сложила руки на груди. — Только… хотела…

Он шагнул ближе и взял ее за запястье. 

— Лоретт...

— Что? — взорвалась она. — Думал, я глупая овца, которую можно загнать к стаду таких же?! Я видела! Видела тебя с женщиной! Оно и понятно — молодая, красивая, глупенькая, со мной-то эти фокусы не пройдут!

— Лоретт. Милая…

— Милая?! — она рванулась в сторону, но он мягко удержал за плечи.

— Теперь я понял. Ты видела нас в городе, да? Это моя племянница из Лиона. Софи. Она болеет легкими, к сожалению, это у них семейное. Софи приехала подышать горным воздухом, и сейчас возится с ягнятами. Пойдем, я вас познакомлю. — Он вгляделся в лицо Лоретт, и враз понизившимся голосом проговорил: — Или отложим на потом… 

Ельник на гребне укрыл их от солнца. 

Хвойный запах, влажные камни, бусины росы на иглах. Мотылек трепещет своим длинным хоботком, погружая его в жаждущие устья скромных горных цветков. 

Он касается ее виска кончиками пальцев. Брови то хмурятся, то расходятся, словно он сам не уверен в себе — и впервые уязвим. Она целует первой. Для нее лес пахнет мхом, облаками, сеном и овцами. Для него — деревом, влажным хлопком, корицей и медом. Первый в жизни поцелуй. Стоил, чтобы ждать так долго.

Мокрый нос с размаху ткнулся в бедро, в руку. 

— Нора, — пробормотала Лоретт, — Иди куда-нибудь… к овцам!

Базиль со смехом отбивался от двух псов, норовивших облизать лицо. 

Может, Лоретт не умеет любить. Но учиться ведь никогда не поздно, верно?