Капля. Еще одна. И еще.

Даже плавая в луже собственной крови, избиваемый примерно двухсоткилограммовым ному, Шота может думать только о чужой смерти. И у него есть железный принцип, запрещающий ему думать именно о своей.

Даже если не брать во внимание то, как она томно дышит ему в затылок зубастой мордой очередного злодея. Его не первый раз избивают, и закрытый, плотной черной ткани, геройский костюм он выбрал далеко не из соображений одной лишь практичности. Снимая его дома в душе, Айзава не смотрится в зеркало, словно боится, что кто-то чужой увидит это его глазами. Хуже, чем быть избитым, только вечная жалость и сочувствующие взгляды коллег или, не приведи господи, сопливых учеников.

Поэтому он не думает о себе практически вообще, как будто то, чего он не видит, не существует в принципе.

****

Капля. Снова капля.

Айзава смотрит через широкое пуленепробиваемое стекло на того, кто некогда был его лучшим другом. Именно благодаря этому человеку, даже плавая в луже собственной крови, Шота все еще думает о чужих смертях. О том, что именно он не должен их допустить. Потому что еще одной смерти он просто не выдержит. Потому что всего одной смерти хватило, чтобы его карьера героя превратилась в маниакально-тревожное отрицание.

Потому что заставить его плакать может только мысль об одной смерти. Смерти Ширакумо.