«Знаешь, шиди, я всегда считал тебя лишь заносчивым мальчишкой.
Строил планы, козни на твой счет.
И знал бы ты, как был я счастлив, когда воплотил один из них.
Но по иронии судьбы, именно ты был тем, кто протянул мне руку.
Именно ты даровал мне вторую жизнь, надежду и веру мне подарил.
Именно ты был тем, кто вернул мне утраченное сердце
И с последним братом меня примерил.
И надо быть откровенным, я крайне тебе благодарен.
Ты был для меня не более, чем мальчишкой,
Раздражающим, возомнившим, что имеет право меня поучать.
Высокомерным с обостренным чувством долга, справедливости и чести.
Но ты же стал моим спасением, тем, кем я обязан всем, что у меня есть.
И сказать, по правде, твою ревность я заметил слишком поздно.
Но как мог я оставить Ци-гэ в столь трудный час?
Сейчас всем нутром своим, я чувствую приближающийся конец.
Цыц. Красной нитью связаны мы, ты знал?
В тайне держал я нашу связь порочную,
Но скрыть не сумел я от любопытных глаз
Подробности судьбоносной встречи нашей.
Может таково наказание мое?
Руки запятнаны кровью, а вопреки воле твоей
Совесть моя не чиста, помыслы еще чернее.
Душа и вовсе, словно разлагается и гниет.
Но ты для меня чистого лучика свет.
Знаешь, шиди, Лю Цингэ, лорд пика Байчжань,
Бог Войны, лучший друг и просто мой спаситель,
Я не знаю, что привело тебя тогда ко мне.
Быть может красная нить, связывающая нас.
Но есть кое-что, что я никогда раньше не смел говорить тебе:
Я люблю тебя. Мои сердце, тело и душа – твои. Ты – смысл жизни моей.
И сейчас, когда я на пороге смерти и у меня еще остались силы,
Пишу тебе это письмо и молюсь всем богам на свете.
Разлюби. О Бог Войны мой, разлюби меня, молю.
Ты ведь знаешь и сам, верно? Иначе болезнь тебя убьет.
Я разговаривал с Му Цинфаном – шансов у меня нет.
Но ты, прошу, живи. Большего мне не надо»
Держа в руках свиток и читая последние строки, Лю Цингэ не может сдержать слезы. Руки сами против воли дрожат, а на бумагу падают капли вперемешку с лепестками цветов, постепенно расползаясь по ней и окрашивая бумагу в красный, закрывая собой черные строки. И Лю Цингэ невесело усмехается:
– Ты просишь невозможного, А-Цзю.