«Три раза искушаема была Любовь моя.

И мужественно борется... сама Любовь, не я.

Вставало первым странное и тупо-злое тело.

Оно, слепорождённое, прозрений не хотело.

И яростно противилось, и падало оно,

Но было волей светлою Любви — озарено.

Потом душа бездумная, — опять слепая сила, —

Привычное презрение и холод возрастила.

Но волею горячею растоплен колкий лед:

Пускай в оврагах холодно, — черемуха цветёт!

О, дважды искушённая, дрожит пред третьим разом!

Встаёт мой ярко-огненный, мой беспощадный разум!

Ты разум человеческий, его огонь и тишь,

Своей одною силою, Любовь, — не победишь.

Не победишь, живущая в едином сердце тленном,

Лишь в сердце человеческом, изменном и забвенном.

Но если ты не здешнего — иного сердца дочь, —

Себя борьбою с разумом напрасно не порочь.

Земная ярость разума светла, но не бездонна.

Любовь! Ты власти разума, как смерти, неподклонна.

Но в Третий час к Создавшему, приникнув, воззови, —

И Сам придет Защитником рожденной Им — Любви»

Зинаида Гиппиус

➴

Возрождению Вэй Гуанмина предшествует пепел.

Обвив одной рукой колени, второй он крепко затягивается сигаретой с вишневым привкусом и выдыхает струйку дыма в темнеющее желтыми пятнами небо. Прохладный ветер обвивает плечи, будоражит кожу, заставляя желать спрятаться от этих резких порывов природы, натянув еще ниже рукава черной кожаной куртки.

На самом деле, Тэхен курил всего пару раз в жизни, и не то чтобы ему особо нравился этот процесс. От вишни в приюте он и вовсе нос воротил, а кожаную куртку купил по чистой прихоти, столь несвойственной его обычно мерно бьющемуся сердцу, безразличному к любому ослепительному блеску на витринах.

Времена изменились, и он, наверное, тоже. Не мог не, когда теперь у него целых два имени.

Глубоко вдохнув тяжелый вечерний воздух главного мегаполиса Южной Кореи, он вглядывается в здания, что неровными линиями устилаются вдоль горизонта, прерываясь змейкой течения реки Ханган и вновь устремляясь дальше по холмам. С крыши бара дядюшки Чжао он даже может увидеть гордую, непреклонную, всем известную башню, возвышающуюся над Сеулом.

Тэхен пытается посчитать на пальцах, когда в последний раз разговаривал с кем-то из клана Приходящих во Тьме, и со вздохом признает, что их явно не хватит, даже если он старался регулярно поддерживать связь с главой.

Тэхен ушел знойным августом, в котором всегда очень жарко и слишком влажно. Сегодня на улице поздние деньки сентября, и он все никак не может выбраться из крохотной комнатки небезызвестного в узких кругах бара, хозяин которого при виде него на ежедневной основе едва не плевался кровью, да все равно пускал внутрь такого, как сам говорил, труса.

Тэхен ничего не рассказывал дядюшке Чжао, да вот только старик проницательный, и из пары вытянутых слов да редких разговоров с Каем, - да, Тэхен точно знает, что с Каем, потому что этот голос он узнал бы из тысячи, - успел составить для себя полную картину. Владелец бара никогда не расспрашивал, только всегда наливал да комнату в его распоряжение бесплатно отдавал, пусть и ворчал. Тэхен был за это удивительно сильно благодарен. И неважно, просил ли старика об этом Кай, или он проявлял жест доброй воли сам.

Сердце Тэхена неприятно сжимается в маленький натянутый острыми иголками шарик, каждый раз режущийся при воспоминании о лучшем друге. Он скучал по Каю, но никогда не смел сделать нечто большее, чем просто уточнить у главы, все ли у этого наивного человека-солнца в порядке. Каждый раз Цзян Болин заверял, что друг держится, старается.

Скучает.

Смутными разводами слов меж перебросок информацией об обстановке в энергетическом мире и среди двух пантеонов глава упоминал о том, что загадка с происхождением Кая постепенно перестает быть столь туманной, но рассказывать что-то наотрез отказался, заявив, что, может, хоть так сумеет заставить Тэхена связаться со своей триадой.

Проблема заключалась как раз в том, что у него была именно триада.

И Вэй Гуанмин, живший тысячелетия и умерший столетия назад, и нынешний Тэхен, безупречный убийца, ничего не смыслящий в нормальной жизни, прекрасно понимали, что поведение на крыше тем вечером было самым что ни на есть детским. Но что еще можно сделать, когда ты теряешься в ворохе воспоминаний, не способный отличить ложь от правды, прошлое от настоящего? Что делать, если в лицо сталкиваешься с тем, кого, думал, уже никогда не увидишь?

Что вообще делать, когда восстаешь из мертвых, восстаешь из пепла?

Тэхен не жалеет о том, что сделал. Поверни он время вспять и поступил бы точно так же. Несмотря на облитое кровью сердце-иголку и беспокойство, ворочающееся внутри при мысли о его месячном бездействии, Тэхен действительно сумел найти долю покоя в одиночестве. Возможно, сказывалось влияние родного, пусть и не всегда любимого, как это часто бывает с вещами, которые слишком долго были с тобой и теперь немного пресытили, города, яркого, отвлекающего от всего и бесконечного шумного.

Места здесь все же, к сожалению, все равно маловато. Вздохнув, Тэхен кидает окурок вниз, где развертывается темная подворотня, и сжимает, да вновь разжимает руку, вливая свою энергию, давая серебристым всполохам пробежаться языками пламени и листьев по внутренней части ладони.

Так выглядела его сила стражника. Теперь он сильнее, чем когда-либо, не зависящий от ограничений, наложенных на одаренных, способный повелевать всеми стихиями и целым миром.

И все-таки эта сила тогда не спасла непобедимого тринадцатого стражника от ироничной, жестокой судьбы.

➴

Путь стражников всегда начинается с бренной жизни. Душа подвергается испытанию выдержкой, силой и достаточной смелостью, чтобы совершить подвиг, способный доказать мирозданию и судьбе, что ты достоин своего места под солнцем.

Хранители были созданы для того, чтобы защищать, а не жить, как обычные люди, а потому не справившимся было не место среди посланников мироздания. Не было им места впредь и на этой земле, если миссию не выполнят.

На самом деле, Вэй Гуанмин не знает, существовали ли предполагаемые хранители, которым так и не удавалось выполнить свою миссию в бренной жизни. Так или иначе, он точно помнит о подвиге каждого стражника, совершенном или на поле боя, или прямо во дворце императорского зала. Вэй Гуанмин знает о тех, кто начинал войну и одерживал абсолютный верх над противником, знает тех, кто привнес при бренной жизни множество новшеств и открытий в жизни людей, тех, кто изобрел лекарства от смертельных болезней, знает и тех, кто был достаточно искусен и хитер, чтобы установить полный контроль над племенами одной местности, объединив их в единое сильное государство. Каждый из них гордо расцветал при упоминании подвига, что доказал их способность к контролю над спокойствием в мире и способствованию его процветанию. Они с упоением слушали чужие истории и всегда с особым интересом переводили взгляд на самых старых стражников, пришедших в незапамятные времена.

И всегда разочарованно кривились и фыркали, стоило услышать историю Вэй Гуанмина.

Она была прозаична и скучна, как день. Никакого предводительства над многотысячной армией, никакой помощи в становлении империи или родовитого королевского рода, никаких изобретений, способных перевернуть ход истории человечества.

Вэй Гуанмин просто спас двух человек и убил одного.

В тот день была отвратительная сильная стужа, пробиравшаяся в каждую свободную рваную дыру некачественной одежды из грубой ткани. Вэй Гуанмин как тогда помнит как, сильнее закутываясь в неприятно пахнущие тряпки, он долго глядел в окно, ожидая смену вьюги на стынущий мороз, заставляющий золотистые искры мерцать на сугробах. Вокруг был один сплошной лес, а их маленькое поселение на самых границах могучего государства было оккупировано вражескими войсками, которым столь сильная конница императора так сильно, безнадежно проиграла. Теперь они были вынуждены мириться с притеснениями один на один: император был с позором отправлен в чужую страну для показательного триумфа, а среди чиновников и родственников правителя воцарился хаос и борьба за власть.

Все это, конечно, никак их не касалось. Вэй Гуанмин слышал эти истории только из едва слышных шепотков редких торговцев, по несчастливой случайности оказавшихся здесь со своим караваном в самое неподходящее время и застрявших в этой маленькой разваливающейся деревушке, кажется, навеки. Именно на их продукты не первой свежести Вэй Гуанмин обменивал все имевшиеся в карманах монеты, что были надежно спрятаны от прозорливых глаз мерзких вражеских воинов и заработаны кровью и потом да редкими подачками столь же обездоленных соседей.

К самому большому несчастью, в день, когда на земли Китая опустилась самая страшная вьюга и стужа за последнюю зиму, у Вэй Гуанмина не осталось абсолютно ничего в карманах. Ни единой монетки. Воины заподозрили уловку и забрали все до единого огрызка, а в наказание отхлестали его плетью. Спина неприятно саднила, попытки ее обработать не принесли результата, а еды дома, как назло, не осталось. У него со смертельно больной матерью не было ничего, за что можно было бы цепляться, и никого, кто мог бы их спасти от участи умереть с голода в ту вьюжную ночь.

- А-нян¹, - тихо говорит он, не отрываясь от созерцания вида, открывающегося из совсем маленького окошка, - мне пора на охоту.

Он отворачивается в сторону, не давая себе и шанса на сомнения, зная, что он либо принесет еду, либо жителей деревни поутру будут ждать два новых трупа.

- Мой а-Мин², не уходи, - жалобно шелестит голос женщины, лежащей на холодном полу и укутанной в десяток тряпок, каждое из которых согреванию совсем не помогает. Он с болью смотрит на истощавшую бледную красавицу, сейчас напоминающую лишь тень прошлой себя, что была бойкой, зоркой, храброй.

- А-нян, я должен.

- Там же метель.

- Знаю. Я постараюсь не попадать в неприятности.

- Обещаешь, что вернешься обратно?

Вэй Гуанмин, семнадцатилетний мальчишка, всю свою жизнь боровшийся за еду и место под солнцем, открывает и закрывает рот, сильно хмурясь, не зная, что сказать. Он не может обещать ей несбыточного, потому что вранье – самый страшный грех в жизни.

- Я обещаю, что сегодня у тебя будет еда, - твердо говорит он, сжав кулаки, и, захватив с собой лук с побитыми стрелами, отворяет дверь, выходя в страшную бурю, никогда не оглядываясь чужому хрипению вслед.

У него есть обязанность.

Он бредет усталой тенью вдоль леса. Следы ног остаются отпечатками на снегу и тут же сминаются порывистым ветром, несущим с собой тонны снега, что погребают под собой свидетельства того, что он тут был.

Если Вэй Гуанмин умрет тут, то его никто и не сможет отыскать по первой.

Тяжело вздохнув, он уворачивается от очередного порыва снега, бьющего в лицо, и заворачивает за еще одно дерево, не помня уже, какое оно по счету, не видя смысла в том, чтобы оставлять хоть какие-то метки по пути. Острое чутье подсказывает, что он уже очень давно идет не в том направлении, но упрямство не дает сдаться, нашептывая, что, может, к чему-то да получится выйти, может, у него еще будет шанс на какое-то спасение для них с матерью.

Вэй Гуанмин мечтает услышать оленя, но слышит девичий крик.

Обмерев, он мечется глазами по опушке леса, пока крик не повторяется вновь: надрывный, гораздо более тихий, он слышится последней отчаянной просьбой о помощи, когда человек отчаянно желает жить, но ему уже не оставляют возможности на надежду. В этом крике Вэй Гуанмин слышит дитя, должно быть, девчушку младше него самого. Он лихорадочно перебирает в уме имена всех знакомых девиц в поселении, с ужасом холодея и срываясь в сторону крика. Деревья лихорадочно мелькают перед глазами, а в груди зудит что-то схожее с раскаленным железом, приложенным к самому сердцу, когда он, едва не поскальзываясь, вылетает к озеру – замерзшему, с тонкими белыми линиями по всей поверхности.

С девочкой, быстро перебирающей ногами по тонкому льду, чтобы отползти подальше от ухмыляющегося молодого солдата, что едва старше Вэй Гуанмина. В односельчанке, чье лицо залито уродливыми слезами, он узнает давнюю знакомую.

- Не трогай ее! – ревет Вэй Гуанмин и бросается наперерез воину, стремясь застать его врасплох.

В глазах жжет ярость, к голове приливает кровь, когда он понимает, чего хотел этот незнакомец.

- Гэгэ³! – ревет девчушка облегченно.

Вэй Гуанмин сносит воина с ног. Охнув от неожиданности, незнакомец ударяется левой стороной лица о поверхность озера. Кое-где на ледяном полотне расцветают капли крови.

- Мерзавец! – шипит он и бросается на Вэй Гуанмина.

- Гэгэ! – слышится пропитанный ужасом крик, пробирающий с ног до головы.

Вэй Гуанмин уворачивается от ударов лишь благодаря мальчишеской ловкости, чувствуя, как силы стремительно таят, будто снежинки в потепление, будто его матушка в ту самую весну, когда ее сразила проклятая болезнь.

- Гэгэ! – почти истерически.

- Сяо-Ин!⁴ – кричит он и кривится от боли, когда кулак попадает ему прямо в челюсть, заставляя терять равновесие. Больно падая на лед и задевая раны на спине, он лишь благодарит высшие силы за то, что тот был достаточно прочным, чтобы удержать его тело, и отбивается от чужих ударов, подставляя руки и нещадно толкаясь ногами, увиваясь змеей то в одну сторону, то в другую, - немедленно уходи отсюда!

- Я не оставлю тебя! Гэгэ, не надо!

Вэй Гуанмин скалится от раздражения и едва не пропускает очередной удар, способный стать для его головы фатальным.

- Уходи, я сказал, ты бесполезна здесь! – говорит он как можно более беспринципно и жестко, зная, что только так можно заставить девчушку отступить, - найди взрослого мужчину в поселении и приведи сюда!

- Хорошо, я…. Я поняла! – кивает она, как болванчик, утирая сопли и спешно поднимаясь с колен, опираясь руками о ледяную поверхность озера, - я все сделаю, гэгэ!

- Подожди, - запоздало кричит он, и почти скрывшаяся за деревьями девчушка оборачивается к нему, - моя мама… принеси что-нибудь из еды моей маме. Позаботься о ней, сяо-Ин.

- Хорошо, я обещаю! – клятвенно заверяет она, даже не понимая, что слова эти от Вэй Гуанмина были прощальными. В тот же миг, когда она исчезает из виду, ему в бок вонзается кинжал, заставляя выгнуться дугой от боли, сжав губу до крови.

- Чертов мальчишка! Вся деревня поплатится за твое деяние, за то, что смеешь обижать победителей!

- Такая тварь как ты не может быть победителем, - ухмыляясь с кровью на губах, он, наконец, дотягивается до упавшего кочана со стрелами.

В чужое плечо резко вонзается стрела. Воин ревет раненым волком, а Вэй Гуанмин резко толкает его ногой в живот, заставляя незнакомца повалиться на озеро. Перехватив еще не пришедшего в себя солдата, он за руки тянет его в сторону белых линий на поверхности озера и роняет чужое скулящее, злостно бьющееся тело прямо на них.

- Я убью тебя, - хрипит он, а Вэй Гуанмин лишь с удовольствием надавливает рукой на стрелу, застрявшую в чужом теле.

- Лучше бы ты сказал что-то иное, когда тебе дали возможность оставить последние слова, - выдыхает Вэй Гуанмин и делает прыжок. Резкий, точный, своим весом юношеского тела он заставляет поверхность озера опасно треснуть. Солдат испуганно косится на него и изо всех сил вонзает кинжал в чужую ногу. Брызги крови красивыми цветами опадают на белые вкрапления озерца.

Вэй Гуанмин чувствует разрывающую на части боль в ноге и боку, когда он делает повторный прыжок.

Он проваливается под лед.

Захлебнувшись от неожиданности, Вэй Гуанмин резко распахивает глаза и тут же цепляется за чужую руку, виднеющуюся над поверхностью озера. Солдат отчаянно стремится уползти, и тогда Вэй Гуанмин выныривает из-под воды, жмурится и тянет его с еще большей силой. На голову продолжают сыпаться проклятья, снег все падает и падает, вьюга закручивает затейливые узоры в промежутках деревьев и по всему озеру, а Вэй Гуанмин внезапно чувствует больший прилив сил, чем когда-либо еще.

Он сильно ударяется головой о лед, когда что есть мочи тянет воина на себя и заставляет вместе с ним уйти под лед. Там они дерутся, царапаются, будто собака и кошка, размахивают кулаками и кинжалом: один, чтобы спастись, второй, чтобы пойти на дно вместе с ним.

Силы солдата оттаивают первыми. Видя его замершее тело и отсутствие попыток сопротивления, Вэй Гуанмин завороженно вглядывается в навеки пустые, безразличные глаза, что устремились в самое небо, серое-серое, равнодушное и безликое.

Силы Вэй Гуанмина оттаивают последними. Ощущая, как тело медленно оседает вглубь озера, он с улыбкой думает о том, что обещание, данное матери, он все же исполнил.

В день, когда Вэй Гуанмин погиб, он отнял одну жизнь и подарил возможность прожить ее еще двум другим.

В этот же день его тело пронизывал извечный холод ледяного озера его родной деревушки.

Никто не знает об этом, но именно этот холод будет вечным спутником стражника во все последующие тысячелетия.

- Ты исполнил свою миссию, мальчик, - гудит ничто, звучащее ни как мужчина, ни как женщина, ни как добро, ни как зло.

Вэй Гуанмин не понимает того, что с ним происходит, но в силе этого голоса, поднимающегося из самих недр земли, из бесконечно далекого неба, слышится власть такая, что и гадать не надо: с ним связалась сама суть мира.

Само мироздание.

Вэй Гуанмин – пламя, отчаянное и яростное, затушенное хладным адом.

➴

Вначале был ослепительный серебристый свет, а затем резкая вспышка в груди. Из ледяной воды Вэй Гуанмин оказывается в большом просторном зале, залитым кремово-мраморным полом, высокими темно-позолоченными стенами, устремляющимися в большой стеклянный купол, и широкими стеклами, открывающими вид на плывущие вдоль горизонта неба облака.

Спустя столетия Вэй Гуанмин понимает, что все было предначертано, и этот живописный зал, напоминающий скорее архитектуру Европы нового времени, на деле опередил свое время.

Вышагнув из серебристого света, он обескураженно щурится, встречаясь с окружающим пространством глазами, и издает резкий, шипящий свист.

Вэй Гуанмин делает первый выдох.

Сбоку видится вспышка золотистого. Осознав ее присутствие, он тут же поворачивает голову и встречается глазами с человеком, что, судя по всему, вышел из густой прослойки тумана либо одновременно с ним, либо раньше, а, может, и вовсе намного позже. Его кожа отливает бронзой, черты лица резки и слишком неординарны, инородны привычным Вэй Гуанмину, а широкие, вытянутые глаза, напоминающие своим лукавым прищуром лисьи, залиты оттенком меда.

- А ты, значит, еще один стражник? – склонив голову набок, словно любопытная кошка, тянет незнакомец, - еще так молод, - наигранный вздох.

У Тэхена покалывает голова, тонкими искрами молний напоминая о том, кто он и как здесь оказался. Неожиданно всплывает четкое знание: он – стражник, хранитель спокойствия азиатского мира, призванный оберегать человеческий род на протяжении всего его пути.

- Кто ты? – изо всех сил стараясь не кривить лицом от резких уколов боли, интересуется Вэй Гуанмин у незнакомца.

Мужчина широко, ослепительно улыбается, становясь с десяток лет моложе, и Вэй Гуанмин впервые замечает его длинную и широкую белую одежду, да шарф, обернутый вокруг бедер и завязанный спереди так, что концы свисают вниз. Весь его образ кричит об эксцентричности, возвышенности и легкости, а пышущее здоровьем тело трезвонит о том, что оно росло в непозволительно роскошных условиях и отнюдь не видело в последние дни суровых зим. Внутренне Вэй Гуанмин холодеет, осознавая одну страшную вещь: человек этот живет гораздо дальше известных ему земель.

- Мое имя – Джахи, юный друг. Я – родственник правителя земель, из которых пришел, погибнув в бренной жизни. По-простому, младший сын фараона. И с этих пор мы с тобой семья и союзники.

Вэй Гуанмин играет желваками, сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони так, что на них наверняка останутся впоследствии небольшие полукруглые следы, да разгорается мыслью изнутри, что от этих лукавых глаз, скрывающих за собой нечто более глубокое внутри, ничего хорошего ожидать в будущем не следует.

Он помнит родную землю, пылающую в огне, и вражеских воинов, ликующих над своим триумфом рядом с чужими трупами и едва живыми девушками, брошенными умирать на земле после совершенного над ними насилия.

Люди, жившие на территории империи, где родился и вырос Вэй Гуанмин, всегда знали одну простую истину: иностранцы никогда не приносили с собой удачу.

Они несли лишь погибель, и Тэхен не ждет иного от этого человека.

➴

Вэй Гуанмин сидел в первых зрительских рядах, когда был создан пантеон. Сначала он был один и имел при себе лишь Вэй Гуанмина да Джахи, но постепенно разделился на два разных ответвления, позже прозвавшихся дневным пантеоном и ночным. Это случилось в ночь прихода Уоти – верного слуги Джахи при бренной жизни мужчины в качестве младшего сына фараона и непобедимого стратега. Вышедший из синеватого свечения, он откинул капюшон, скрывавший лицо, и цепко оглянулся вокруг, особенно задержавшись взглядом на Вэй Гуанмине, и становясь еще более острым при виде Джахи.

- Мой господин, - низко кланяется он мужчине, а тот, беззаботно попивая вино, лишь салютует ему, не спеша подавать знак, что слуга может выпрямиться, наслаждаясь почтением.

- Не сомневался, что это будешь ты, - говорит он так снисходительно и уверенно, как Вэй Гуанмин иногда обращался к их с матушкой некогда живой собаке: будто она должна беспрекословно подчиняться и не имеет права думать иначе, чем хозяин.

- А вы…? – вопросительно тянет мужчина, глядя на него.

- Вэй Гуанмин, - просто говорит хранитель.

И так потекли их серые дни. Время тянулось бесконечной массой, словно река, текущая через все континенты, никогда не находящая своих истоков и концов. Со временем они привыкают друг к другу, затем – пресыщаются столь сильно, что любой повод способен вызвать размолвку, и только одна вещь в их жизнях остается неизменной: они обязаны защищать человечество.

Джахи отвечает за совершенно иную территорию, чем Вэй Гуанмин. Ему же достались родные земли в придачу к множеству мелких царств и племен, каждое из которых в конечном итоге объединится в одну могучую Поднебесную. Поначалу он с интересом наблюдает за разворачивающимися политическими интригами, с головой окунается во всевозможные сведения, которые только могут быть доступны ему как самому могущественному существу на свете, и все не перестает днями и ночами размышлять о смысле всего, что его окружает.

Через множество столетий с такого наивного себя Вэй Гуанмин смеется. Громко, раскатисто и до слез, потому что сколь же в нем было святой простоты. Действительно, не зря Джахи считал его совсем мальчишкой.

Проходят годы, прежде чем в пантеон приходит кто-то новый. Они не ждут, но с интересом следят за малейшими сдвигами энергии в мироздании, и однажды наступает чудо: все из того же неизведанного тумана, вышагивая под руку, выходят два высоких, статных мужчины. Один – широко улыбающийся, с почти полностью выбритой головой и завораживающими глазами-зеленью, напоминающими Вэй Гуанмину солнечный луг, в котором он собирал цветы для матери однажды. Второй – воплощение доблести, олицетворение прославленного воина, красивого, волевого мужчины, вслед повозке которого в стране Вэй Гуанмина бросались бы сотни цветов всех сортов и оттенков.

- Любопытно, - непринужденно произносит короткостриженый незнакомец, оглядывая их незатейливую компанию, в которой Уоти методично точит кинжалы, Джахи сидит, закинув ноги прямо на трон, возделанный им самим для себя любимого, а Вэй Гуанмин изредка отрывает взгляд от книги, из которой жадно пил всю доступную информацию в последние часы.

- Я бы сказал, что это взаимно, - обольстительно улыбается Джахи, заправляя выбившуюся прядь длинных каштановых волос за ухо. Стражник-воин хмурится, косясь на своего спутника и прижимая его ближе к себе, заставляя Уоти и Вэй Гуанмина одновременно фыркнуть, - мое имя – Джахи.

- Приветствую, - кивает ночной стражник, - я Уоти. А вы…?

- Я Адонис, - неспешно произносит стражник-воин, и в речи его Вэй Гуанмин видит струящийся по пальцам сладкий сок, да гладкое озеро с высаженными на нем лотосами, - а это мой возлюбленный – Джозиас.

- Напомни, как у вас называют таких, как они? – кивает на пару Уоти.

- Обрезанные рукава, - пожимает плечами Вэй Гуанмин, - не косись ты так, еще подумают, будто мы яро против подобного рода отношений.

- Мне все равно, - отмахивается Уоти, - я не отличаюсь тем же презрением, с которым Та-Кемет⁵ относится к любви людей одного пола.

- То есть вы не против? – вкрадчиво интересуется Джозиас, глядя исключительно на Вэй Гуанмина, и тому внезапно кажется, будто по нему прокатывается волна хлесткого жара.

От Джозиаса он чувствует тепло костра, смешанного с хвойным ароматом леса. От этого странно уютно, будто матушка вновь укрыла его тем самым любимым одеяльцем, что чуть толще их обычно накидываемых на тело накидок, да развела в доме огонь из наколотых дров.

Такие дни когда-то были сказкой для него.

- Нет, не против, - пребывая в своих мыслях, отвечает Вэй Гуанмин.

- Не против, - эхом вторит ему Джозиас и вдруг ярко улыбается, - а как зовут вас?

- Вэй Гуанмин, - усмехается стражник, - сумеешь запомнить, иностранец?

- Сочту это за вызов, господин, - хищно скалится Джозиас.

Так находится человек в жизни Вэй Гуанмина, что не дает ему совсем зачахнуть с пролетающими тысячелетиями. Джозиас неизменно находится рядом, всегда находчивый в словах, зоркий и острый на язык. С ним никогда не бывает скучно ни пить, ни горевать о бренных жизнях. Не то, чтобы Вэй Гуанмин особо о ней распространялся, конечно.

Он даже может сказать, что Джозиас стал ему другом, если он, обе жизни живший в одиночку, вообще правильно понимал значение этого слова.

Стражников становится все больше и больше, и у Вэй Гуанмина уже начинает рябить в глазах от количества цветастых нарядов, выражающих чужую самобытную культуру, да языков, каждый из которых он, обретя всю силу стражника, теперь знает в совершенстве, но все равно воспринимает будто под водой, к ним непривычный. Вслед за Джозиасом в жизнь Вэй Гуанмина врывается летнее солнце, безразличие листьев и много иных вещей. Иных божеств. И все равно он видит, как стражники потихоньку начинают сходить с ума. Скука одолевает их, становясь проклятьем и карой за вечную жизнь, а самые яркие желания, скрывавшиеся в душе стражников еще со времен бренной жизни, начинают проявляться с новой силой. Вэй Гуанмин своими глазами наблюдает за тем, как Джахи превращается из взбалмошного, изнеженного, но все же безмерно талантливого сына фараона во что-то более темное, опасное и хитрое, и чувствует, как постепенно меж ними натягиваются струны так никогда и не разрешившегося вопроса, который почему-то мучал всех вокруг, но только не стражника Поднебесной.

Кто же на самом деле стал первым хранителем мироздания?

Со столетиями память стирает ненужные детали, воспоминания расплываются, а они тогда с Джахи, прежде чем осознать постороннего в зале, в первую очередь осматривали себя, вернувшихся к жизни после смерти, и так и не поняли, кто выступил вперед первым. И если Вэй Гуанмина это тревожило так же, как императора голодающий старик на краю страны, то Джахи едва ногти себе не грыз, каждый раз потягивая за неведомые нити, заставляющие Вэй Гуанмина скалиться, выпрямляться во весь рост, защищаясь и ненавидя то, что с бессмертными делает скука, долголетие и власть. Он мог смело признаться вслух, что мироздание допустило ошибку, позволив своим посланникам на Земле существовать вечно. Даже ему было уже отвратительно серо и нудно так, что до тошноты. Жизнь Вэй Гуанмина – один сплошной повторяющийся круг с редкими проблесками чего-то пятнистого.

Так было до его появления.

➴

Энергия дрожит и трепещет: она в каждом дуновении ветра, в каждом вдохе листвы, в далеких облаках, молочной пене и зелени, укрывшей высокие и далекие горы. Она живет под землей, в корнях деревьев и человеке. Вэй Гуанмин, заложив руки за спину, вбирает ее в себя, вдыхает, будто дивный аромат цветов, и останавливается у ворот с искусно изогнутыми краями крыши, вбирающей в себя величество самого мира. Массивные двери широко распахиваются, и стоящие у них стражники тут же глубоко склоняются:

- Господин, - он безразлично окидывает их одним единственным взглядом, отмечая глубокий синий цвет одежды и серьезные, сосредоточенные лица.

Репутация делает свое дело.

- Мне не нужна помощь в сопровождении. Свободны, - отчеканивает он, и молодые юноши, прислонив правый кулак к ладони, медленно отходят обратно к стенам ворот, не поворачиваясь к хранителю спиной, скрываясь за ними и вновь замирая в неподвижности.

Вэй Гуанмин кривит губами в знак одобрения их дисциплинированности. Четко и выверено вышагивая по дороге, он вслушивается в треск камней, попавших ему под ноги, да осматривает горизонты, пока не показываются очертания небольших домиков с изогнутыми крышами из черной черепицы. Вокруг домов выстроены возвышения и мостики, скрывающие под собой небольшие ручейки водицы, что шуршит по земле в своем веселом мотиве. Люди вокруг замирают при виде Вэй Гуанмина и уважительно кланяются едва не до земли, на что он только морщит нос и машет рукой, призывая их как можно скорее отставить приличия. Он не Джахи, ему нет дела до всех этих церемоний, и не находит он никакого почтения в бесконечном стоянии перед чужим существом, пока тому не надоест такой расклад.

Уважение надо проявлять поступками, это стражник знает как верующие – молитвы.

Вэй Гуанмин проходит через все поселение, строго кивает на проходящие тренировки молодых девиц и юношей на тренировочной площадке и заворачивает в сторону, где дорожки все меньше походят на часто используемые, а лес становится гуще и таинственнее, скрывая в себе с сотню различных источников энергии. Вдоль тропки плетется тонкая лента ручейка, прокладывающая путь к самому подножию горы, вливающаяся в небольшой источник, что получает воду, тянущуюся с водопадов на вершине. Почувствовав энергию сильного и знакомого стражника, кристаллы, прикрепленные к высеченным из вод источника трем пьедесталам, приветственно мигают, озаряясь ленивым золотистым цветом. Вэй Гуанмин впервые за весь день слабо улыбается и заворачивает на узкую линию дорожки, открывающую путь в самую темную часть леса. Отсюда тропа поднимается в гору, где энергия становится все гуще и гуще, пока не являет собой просторный, отделанный темным деревом дом с мелкими вплетениями узоров и символов драконов в каждый штрих – они светятся каждый раз, когда на них падает хотя бы крошка света. Вэй Гуанмин поднимается на второй этаж и проходит на широко протяженную мансарду, откуда открывается вид на все поселение, словно то может поместиться в одну единственную ладонь человека. Отсюда слышатся крики рассекающих небо и зелень гор птиц, а молочный туман плывет прямо рядом, невидимый спутник, ласковая кошка до чужого внимания. Вокруг тихо, словно мир замер в этом мгновении, и лишь разговоры, несущиеся из поселения, нарушают тишину поместья.

Вэй Гуанмин встряхивает рукавами изысканного черного ханьфу да усаживается за низкий столик, прикладывая пальцы к фарфоровому чайнику и вливая туда часть своей энергии, совсем немного, чтобы подогреть его, залив стенки приятным теплом. Тихо хмыкнув, он тянется к чашам и ставит одну подле себя, а другие две – на противоположном краю столика, а затем неторопливо разливает чай, придерживая рукав и будто невзначай интересуясь:

- Долго еще маскирующимися гуями⁶ стоять там будете?

Тут же слышится шорох взлетающих краев одежд и звенящий радостью голос Юки:

- Ну, наконец-то, а мы-то уж думали, ты совсем хватку потерял.

Вэй Гуанмин только закатывает глаза, внутренне посмеиваясь привычке ночного стражника вечно говорить свое мнение за двоих, будто у второго хранителя рта нет.

- Усаживайся, Тэкео, - спокойно указывает он на низкий стул напротив себя, - не переживай, твое недовольство я и за несколько ли⁷ способен уловить.

- Мы сегодня все не в духе, - щебечет Юки, доливая еще чая дневному стражнику страны восходящего солнца.

- Только не ты, как я погляжу, - окидывает его тяжелым взглядом Тэкео, но чашу принимает и залпом чай выпивает.

- Джахи умеет сыграть на нервах не хуже, чем девицы из весенних домов⁸ на гуцине, - хмыкает Вэй Гуанмин.

- Ты ему не уступаешь в этом, особенно, когда вы что-то опять не можете поделить, и всем двум пантеонам приходится часами выслушивать в зале хранителей ваши перебранки, где каждый пытается от бока другого побольше оторвать, - подмечает Тэкео, - но он, в отличие от тебя, хотя бы не живет затворником в своем поселении, отгородившись от всех.

- Будто бы ты сам – образец общительного человека, - выгнув бровь, парирует Вэй Гуанмин, - что ни посмотрю, вечно ходишь с лицом, что более хмуро, чем туча.

- Я ведь не про это, и ты прекрасно знаешь, о чем я, а-Мин, - чуть мягче говорит друг, чувствуя чужой накаляющийся норов и покачивая в пальцах чашу, - ты значительно проигрываешь ему в союзниках.

- Я не нуждаюсь в них, мне достаточно нескольких стражников, стоящих на моей стороне.

- Вот именно, что нескольких, - давит словом Тэкео, - на стороне Джахи стоит большинство. Ты проиграешь, а-Мин.

- Ты действительно думаешь, что я вообще веду с ним какую-то борьбу? – неверяще интересуется он, - мне не интересна та мутная вода, что он мутит столетиями, я лишь отстаиваю свое мнение.

- Но все считают иначе, - встревает Юки, - даже Джахи считает иначе.

- Да плевать мне, что у него там на уме, - раздраженно отзывается он, - даром не сдалось мне это влияние, я просто хочу спокойствия для своих земель и встреваю только там, где он переходит черту.

- Ты встреваешь везде, дагэ⁹, - с ласковым укором говорит ему Юки, - просто не замечаешь. Чувство справедливости у тебя, что надо.

Вэй Гуанмин уже было хочет поспорить, только согласный взгляд Тэкео прожигает его с головы до ног, потому тринадцатый стражник предпочитает попросту захлопнуть рот и прикрыть глаза, медленно вдохнув и выдохнув.

Неожиданно в энергии земли и дома, выстроенного из его собственной внутренней силы, чувствуются колебания. Приоткрыв глаза, он тянется ниточками к нарушителю и узнает в нем одаренного.

- Господин, - слышится голос внизу, и он торопливо проходит к краю мансарды, вцепляясь пальцами в ограждение, всматриваясь в раскрасневшееся лицо запыхавшегося главы клана Приходящих во Тьме.

- Что случилось? – тон холодный и хлесткий.

- Срочное донесение с поля боя. Говорят о чрезмерных разрушениях, дисбалансе жизни и смерти. Очень много зла.

- Как будто это не обычное дело на войне, - усмехается Вэй Гуанмин.

- На этот раз масштабы… ужасны. Наш народ погубил слишком много жизней иноземцев. Вам стоит взглянуть, господин.

- Хорошо, если ты уж так настаиваешь, - сжав губы, он оборачивается к двум стражникам и видит одновременные кивки с обеих сторон.

Взмахнув рукавом ханьфу, Вэй Гуанмин расплетает бусины серебристой энергии, заставляя их рассыпаться по полу и слиться в одну сплошную арку, свечение внутри которой ведет в место с ощутимо иной энергетикой.

Он делает первый шаг, в портал входя.

➴

Вэй Гуанмин не помнит, когда в последний раз был на поле боя. Ему казалось, что прошел всего день или, может, целое тысячелетие: правильное ощущение времени, ровно как и половина воспоминаний, почти полностью стерлись с долгими годами порой откровенно утомительного существования. Однако глядя на открывшуюся глазам картину он понимает: ни одна из его жалоб не стоит в одном ряду с людскими страданиями.

Некогда красивый город с широкими улочками, обычно усыпанными караванами и лавками с косметикой, фруктами и аксессуарами на любой вкус, теперь залит кровью, а вокруг не виднеется ни одного уцелевшего здания: все уничтожили враги и безжалостный пожар, последствия которого еще отчаянно сопротивляются новому дню, стремящемуся унести страдания людей в прошлое. Вокруг – ни единого звука, и даже энергия столь приглушена, будто само мироздание боится того, на какую жестокость способны люди.

В погоне за своими амбициями и разукрашиванием однотонного бытия стражники ведь совсем позабыли, в чем заключается главный смысл их существования. Сегодня он понимает, что его невмешательство в дела, которые творят люди подконтрольных ему территорий, просто неприемлемы. Человеческий прогресс постепенно достигает точки невозврата, и ему страшно представить, что будет происходить, если из каждой малейшей причины станет разгораться новая вспышка кровопролитий.

Вэй Гуанмин не помнит, когда в последний раз ступал стражником на поле боя, но прекрасно ощущает на коже послевоенные последствия тех самых дней, когда он был еще простым семнадцатилетним юнцом рода человеческого.

- Это зашло слишком далеко, - слышится бормотание Юки.

На плечо Вэй Гуанмина ложится бледная рука с длинными пальцами искусного музыканта и воина.

- Иногда мне кажется, что все мы, стражники, глупы, а мироздание ошиблось, избрав нас в свои посланники, - говорит он Тэкео, - мы ведь позволяем подобному случиться. И даже я не думал вмешиваться, забыв о том, какое это горе.

- Войны неизбежны, - просто отвечает ему друг, - неважно, исторический ли подтекст, земли или личные амбиции правителей, конфликты всегда будут возгораться, а простые люди – страдать. Будь то от последствий чужих решений, будь то от заблуждений, в которые они вводятся ради выгоды и манипулирования.

- Люди – печальные и жалкие существа.

Тэкео задумчиво хмыкает, соглашаясь с ним, и ровно когда Вэй Гуанмин ведет взглядом по улицам, что будто покрылись кровавой гуашью художника, меж осколков порушенного здания мелькает ослепительно-рыжий хвост. Он торопливо цепляется за нити энергии и ощущает чужую силу.

Энергетическое существо. Ёкай. Кицунэ. Очень сильная особь.

- Осмотрите здесь все, - говорит он Юки и Тэкео, - я пойду дальше.

И, не дожидаясь ответа, он уходит вглубь разрухи, цепляясь слухом за малейший шорох. Солнце опаляет жаром с небес, безразличное к чужим проблемам, ветер шелестит в детском ребяческом порыве, играясь с редкими ветками на дорогах и чужой утварью. Вокруг – обгорелые куски древесины, свесившиеся балки, обвалившиеся в сплошные груды и, вполне возможно, навсегда похоронившие кого-то под собой. Он весь обращается в слух и зрение, надеясь уловить проблеск чужого хрипа или простое движение, но тишина пустынна.

Пока до его ушей не доносится всхлип.

Он почти неслышен, но так отчаян в порыве своего горя и утраты, что у Вэй Гуанмина невольно сжимается сердце. Вспоминаются женщины, рыдающие над телами своих мужей и сыновей, совсем юные девицы, подвергшиеся насилию, и пытавшиеся защитить их друзья и братья, забитые до смерти, навсегда залегшие на землю, что приняла их, как родных детей, помогая обрести покой. Родная деревня, разрушенная вдребезги, стоит перед глазами, будто ее уничтожили лишь вчера, а он уставшим и разбитым комком голых нервов прятался в самой темной конуре дома и зажимал рот рыдающей матери, трясущейся в страхе и очередном припадке болезни.

Вэй Гуанмин спешит вперед молнией, пока не натыкается на улицу, порушенную больше всего. Здесь стен нет совсем – один лишь жалкий фантом. И дороги с обломками залиты не столько кровью, сколько трупами всех возрастов, начиная от морщинистых и седовласых стариков и заканчивая едва повзрослевшей молодежью.

В середине улицы стоит девчушка. Одетая в простое традиционное платье, - напрягши память, Вэй Гуанмин вспоминает, что его зовут ханбоком, - она дрожит всем телом так, что плечи ходят ходуном, и утирает загорелое личико, обмазанное грязью и хлопьями крови, размазывая слезы по раскрасневшимся от раздражения щекам. В руках она сжимает простую мягкую игрушку – тигр выглядит совсем дешевым, и у него уже нет одного глаза, но хватается она за него так, будто он – последний оплот на этой земле, единственная лодка на весь открывшийся морской простор, последнее близкое существо, оставшееся в жизни.

Вэй Гуанмина пронзает вспышка мучительной головной боли.

- Эй, девочка, - зовет он ее, и та резко вздрагивает, будто только сейчас обнаружила присутствие еще кого-то рядом, - ты в порядке?

- Кто вы? – опасливо говорит она, сильнее прижимая игрушку к груди и делая осторожный шаг назад, - я вас не знаю.

- Все в порядке, я не причиню вреда, - мягко увещевает он, в доказательство поднимая руки над головой.

- Вы – местный? Но я вас никогда не видела, - склонив голову набок, девочка шмыгает ночи, смотря на него сквозь выбившиеся пряди смоляных волос, - мама говорила мне не заговаривать с незнакомыми людьми.

- У меня нет оружия в руках, и я не подойду к тебе ближе, чем сейчас, - обещает он.

- Все равно, - машет она головой, - я должна слушаться наказов мамы, она… Она плохого не скажет… Моя мама…, - голос ее начинает заметно дрожать, слезы вновь скапливаются в глазах, а Вэй Гуанмин чувствует, что начинает паниковать, - вы не знаете, где моя мама? Нет, она же говорила…. Но я не могу не спросить, вдруг вы что-то знаете?

- Ты потеряла ее?

- Когда плохие люди пришли сюда, мы гуляли по рынку, и началась суматоха. Все бежали кто куда, лавочницы не переставали кричать, повозки переворачивались, и мы… мы разомкнули руки. Я отпустила ее руку и потеряла, - слезы хрустальными цветами спадают на ее щеки, - я виновата, она говорила ни за что не отпускать ее руку. Я пыталась найти маму, но совсем не вижу ее, а никто вокруг не может помочь, потому что все умерли…. Почему все умерли?

Она вдруг вглядывается в него слишком серьезным для малышки ее лет взглядом, звуча совсем по-взрослому.

- Почему все они умерли? Разве… разве мы сделали что-то плохое? Почему большие дяди убивали всех? Разве так можно? Но людей ведь всегда учили быть добрыми друг к другу.

Тринадцатый стражник впервые за тысячелетия не находит слов для ответа.

- Или их не учили этому?

Самая главная проблема как раз и заключается в том, что все знают эту простую истину: не убивай и не вреди. Так почему люди раз из раза забывают про нее, цепляясь за иллюзорные убеждения, греховные чувства или обиды?

- Некоторые люди забывают об этом. Поэтому очень важно, чтобы об этом всегда помнила ты, - опустившись на корточки, но все еще оставаясь на приличном расстоянии, говорит он.

- А вы помните? – шмыгнув вновь, вопрошает она.

- Признаюсь тебе честно, иногда и я забываю, но очень стараюсь.

Кивнув, девочка смотрит на него с надеждой, разливающейся в ее мягко-коричневых глазах.

- Так вы знаете, где моя мама?

Вэй Гуанмин гулко сглатывает и переводит взгляд туда, куда не осмеливался смотреть все прошедшие минуты.

Из-под завалов виднеется загорелая женская рука и половина лица, залитого ярко-алой кровью. Безжизненный глаз мягко-коричневого оттенка с ужасом и отчаянием смотрит в никуда, не смирившись со скоропостижной смертью.

Он знает, где мать этой девочки.

Проносится еще одна вспышка ярко-рыжего, и лиса забегает за обваленные стены и балки в сторону узких жилых улочек простолюдинов.

- А-Мин? – окликают его позади. Видя, как напряглась девочка при виде двух подоспевших мужчин, Вэй Гуанмин тепло улыбается ей и выпрямляется во весь рост.

- Это мои друзья. Обещаю, они точно не причинят тебе вреда, как и я, - обернувшись к стражникам, он кивает на малышку, - позаботьтесь о ней. Нужно увести ее в другое поселение, на которое точно не нападут в ближайшее время, и пристроить в семью.

- А-Мин, - с укором от Тэкео.

- Это будет на моей ответственности. Пожалуйста, Юки, Тэкео, - смотрит он на них и впервые звучит так, будто умоляет о чем-то.

Юки, подумав, присаживается на корточки и тепло машет ей с яркой улыбкой на лице:

- Привет, я – хороший дядя! Надеюсь, мы с тобой поладим. Пусть мы и большие, но точно не причиним тебе вреда. Мы такие, только чтобы защитить тебя! Не пугайся этого буку с хмурым лицом – он из нас самый надежный.

- Я и не боюсь, - пожимает плечами девочка, - он напоминает мне папу.

Тэкео обмирает, неверяще глядя на нее, застыв, будто ледяная глыба. Вэй Гуанмин тихо усмехается.

- Вот такого сравнения ему еще точно не давали, - с хитринкой глядя на друга, подмигивает ему Юки. У Тэкео дергается глаз, но он молча сжимает кулаки, вдруг глядя на девочку с непонятной решимостью.

- Мне нужно пройти дальше, осталось немного до конца, - кивнув, Вэй Гуанмин устремляется в сторону, куда завернула лисица.

Отчего-то его энергия трепещет в странном чувстве.

Кицунэ уже ждет его, усевшись возле стены и лениво вылизывая лапу. Вэй Гуанмин подмечает, что она вся израненная.

- Зачем ты показала мне это? – спрашивает он прямо.

Подняв на него осознанный, человеческий взгляд темных, словно сама ночь, глаз, лисица неторопливо встает все четыре лапы и уважительно склоняет голову.

- Многоуважаемый стражник, - раздается в его голове голос, слышный будто под водой, и Вэй Гуанмин спешит скорее снять энергетические защитные блоки, чтобы услышать ее, - это ничтожное существо посмело предположить, что та девочка не оставит вас равнодушной. Это недостойная желает лишь одного: чтобы вы остановили эту войну.

- На свете случается множество войн. Почему я должен останавливать именно эту? – спрашивает он ее.

А может, самого себя.

- Иногда войны – отвратительная, но вынужденная вещь. Зачастую же это пустое кровопролитие, когда люди не смогли справиться со своими обидами и желаниями. Стражники не обязаны вмешиваться до тех пор, пока войны дают скачок людям в своем развитии и все еще оставляют достаточно людей для продолжения человеческого рода, однако эта война искусственна. Ее создал ваш знакомый стражник, Джахи.

Вэй Гуанмин вздрагивает, будто от хлесткого удара.

- Невозможно.

- Может быть, вам стоит поразмыслить о том, друзья ли для вас некоторые близкие или же враги, - расплывчато говорит она, - поэтому, если людские страдания для вас – пустота, подумайте хотя бы над своим собственным влиянием.

Вэй Гуанмин понимает: Джахи приближается опасно близко. Он манипулировал его же собственными людьми, наверняка подобравшись к самому императору. Вэй Гуанмин же правителя совсем не знал. Он отошел от дел и забот, изредка напрямую вмешиваясь, не видя в этом особой необходимости до сегодняшнего дня.

- Я понял тебя. Спасибо за информацию, - кивает он кицунэ.

Повторно склонив в почтении голову, она разворачивается и ускользает в развалины, перепрыгивая через почерневшие балки и обрушенные стены так легко, словно воздушный змей, несущийся по небу, да скрывается среди зеленых деревьев, очерчивающих невидимую границу между простотой и чистотой природы и грязью, нечестивостью людей, не ценящих свою и чужие жизни.

Вэй Гуанмин оборачивается. Прислонившись к стене, Тэкео наблюдает за ним понимающими, всезнающими глазами.

- Джахи был тем, кто спровоцировал эти военные действия. Он забрался на мою территорию, посчитав, что я буду не в курсе.

- Понимаешь теперь, о чем я тебе говорил?

- Как жаль, что я так редко слушаю тебя, - усмехнувшись, встряхивает головой Вэй Гуанмин, - иногда ты не просто ворчишь, как старик.

- А-Мин! – нахмурившись, осудительно смотрит на него Тэкео, - нашел, когда шутить!

- Хорошо-хорошо, прости, - фыркнув, поднимает руки в знак поражения Вэй Гуанмин.

- Что ты планируешь делать?

- Останавливать это все, конечно. Джахи, может, и изворотливая змея, но я уж точно не хуже упертого барана. Как говорится, лучше чинить загон, когда овцы разбежались.¹⁰

Вэй Гуанмин ненавидит людей, что прячут нож внутри улыбки.¹¹

➴

В день, когда Вэй Гуанмин заявляется на порог дворца правителя корейских земель, на улице льет беспросветный ливень. Вымокнув с нитки и став похожим на мокрую крысу, он широко распахивает двери в просторный зал, безразличный к причитаниям евнухов о необходимости дозволения об аудиенции. Собравшиеся за протяженным дубовым столом уважаемые генералы и сама императорская династия тут же поднимается, будто стая кошек на дыбы, враждебно глядя на незнакомца. Стража обнажила клинки.

Вэй Гуанмин сбрасывает капюшон с головы и глядит на короля. Мужчина средних лет с небольшой бородкой, в коей уже начинает прорезаться седина, усталым взглядом бывалого воина рассматривает молодого юношу, столь нахально заявившегося к самым высоким чинам страны без должного на то позволения. Губы его искривляются в усмешке, пока взгляд не доходит до чужих глаз.

В них плескается энергия самого мироздания, заставляя волны иллюзорного океана, пропитанного ярким серебристым светом, разбиваться о грани зрачка.

Король бледнеет, тут же осознавая бедственность положения.

- Кто этот чудак, отец? – пренебрежительно указав на него кивком головы, вопрошает юноша в ярко-золотом ханбоке.

Вэй Гуанмин позволяет себе намеренно громкий и издевательский хмык.

- Неужели наследника трона не обучают даже таким элементарным вещам, как именам и приметным чертам тех, кто является посланниками мироздания?

- Уж ты-то точно на такого не походишь, - фыркает принц, - да и что толку от ваших стражников, что позволяют себе отпускать свои народы грабить и окунать в кровь другие страны? Думаешь, от такого вранья будет тебе какая польза?

- Заткнись! – рявкает на него король, побагровев от злости, - всмотрись в его глаза, неуч! Разве ты не видишь, кто перед тобой?

Принц поджимает губы, недовольный открытым замечанием прямо перед предводителями нации, но сощурившись, всматривается в Вэй Гуанмина с откровенным пренебрежением. Неожиданно в его глазах мелькает вспышка страха. Вэй Гуанмин с весельем наблюдает за тем, как принц хватается за первый попавшийся под руку стул, будто ноги его уже попросту не держат.

- Хранитель конца и начала, - мертвенно бледными губами он выдыхает чужой титул, будто самую заветную молитву, - Вэй Гуанмин.

- Рад, что все не так потеряно, - кивает стражник и решительно поворачивается к королю, не обращая внимания на согнувшиеся в поклоне до земли высокопоставленные чины, - долгое время я не вмешивался в распри своих детей с другими народами и самими собой. Это мое упущение, за которое я оправдываться не буду, - отрезает жестко и непримиримо, ровно в его привычке, - вы, уважаемый король, и без меня знаете, что Чосон и все предыдущие государства корейской нации оставались без контроля какого-либо из стражников, исконно считаясь нейтральной территорией. Однако времена изменились. Вы неумолимо проигрываете, и дело не столько в мощи враждующей с вами империи, сколько в том, кто ей помогает. Его присутствие, дышащее в шею, мне невыгодно, а потому я предлагаю вам сотрудничество. Позвольте мне взять ваши территории под контроль.

Вэй Гуанмин мог и вовсе не приходить сюда. Согласие правящих династий, что лишь для простого люда казались едва ли не богами, не требовалось для того, кто олицетворял волю мироздания, однако он заявился во дворец и честно выдвинул все свои намерения. Король Чосона не мог этого не заметить. Нахмурившись, отчего брови его свелись к самой переносице, правитель корейского народа окидывает его повторным взглядом с головы до ног, уважающий, но не боящийся до дрожи, как все остальные, кто присутствуют здесь сегодня, и Вэй Гуанмину это знание приятно до легкой усмешки.

Сильный человек, сильные обстоятельства, во времена которых без должной, действительно надежной поддержки ему не обойтись.

Вэй Гуанмин мог не приходить, но он сделал это, заодно привязав дополнительными узами обязательств не только себя, но и правящую здесь элиту.

Негоже ведь не извлекать выгоду, когда она прямо рядом.

- А вы взамен поможете нам выиграть войну? – наконец, вкрадчиво интересуется король.

- Выигрыш обещать не могу, но то, что все это прекратится, а волнения не уйдут в народ, заставляя ставить под сомнение вашу власть, я гарантировать могу, - плотоядно ухмыляется Вэй Гуанмин, зная, что добыча попалась в ловушку, - у меня есть свои рычаги давления на императора, а потому мы можем создать лишь видимость того, что вы попали под чужой контроль. Так никому из нас ненужный стражник, невесть что забывший здесь, подумает, что победил, а я помогу вам восстановиться за счет народа, за который отвечаю.

- Каковы условия, уважаемый стражник?

Вот с этого и начинается вся игра.

➴

Вэй Гуанмин знал, что каждый сидящий за этими трибунами в зале хранителей стражник считает его пустым местом.

- Вздор! – с грохотом опустив ладони на дубовый стол, разъяряется Имани, дневная стражница Африки. Ее густые каштановые кудри, закрученные в подобие маленьких смерчей, подпрыгивают от частых рукоплесканий, а темно-карие бездонные глаза сияют праведным гневом, - ты не можешь этого сделать!

- Не то, что бы я спрашивал разрешения, Имани, - устало отвечает ей Вэй Гуанмин, едва подавляя зевок: последние дни выдались на редкость тягостными даже для его бессмертного тела и бесконечных потоков энергии, циркулирующих по венам, - я поставил перед фактом: эту территорию я забираю себе.

- Нейтральные территории на то и остаются нейтральными, чтобы не сбить баланс распределения сил. С их управлением можно справиться совместными усилиями, - спокойно, без единой лишней эмоции подмечает Киллара, дневная стражница Австралии, смотря на него без осуждения, но с простым интересом, - так зачем тебе это, Вэй Гуанмин?

- До недавних пор я тоже считал, что можно добиться результата сотрудничеством, однако времена показали, что некоторым хочется забраться еще выше, чем положено, и их не устраивает, что в открытую это сделать невозможно, - говорит хранитель, будто невзначай переводя взгляд на Джахи.

Тот, как всегда, взирает на него с дежурной дружелюбной улыбкой на губах, неторопливо играясь с кольцом из сапфира на указательном пальце. Загорелая кожа ярко контрастирует с драгоценным камнем, а весь его облик кричит об изысканности и изюминке, которую мечтал бы урвать хотя бы на секунду каждый.

Вэй Гуанмин, конечно, тоже бы урвал. Чтобы придушить эту экзотику к чертям собачьим.

- Не про себя ли, получается, ты говоришь, Вэй Гуанмин? - ухмыльнувшись, вопрошает Миккель, сцепив пальцы в замок и внимательно следя за каждой его реакцией, - именно поэтому мы ведь и собрались здесь. Ты единолично посчитал, что тебе дозволено завладеть свободной территорией, которую к тому же грабит и разрушает твой собственный народ, и, даже не подумав обсудить это с нами, заключил с местным правителем договор. Более того, распространил всю свою энергию по территории Чосона, четко обозначив собственные планы на монополизацию этих земель. Кто знает, может такими темпами захвачена будет вся Азия?

Прищурившись, ночной стражник Скандинавии с весельем в глазах глядит на Юки, из последних сил сжимающего подлокотники, чтобы не вырваться вперед и не выплеснуть весь свой гнев на западного хранителя. В его чистых, светлых и иногда слегка наивных глазах видится флер летнего предгрозового неба. Тэкео молча кладет ладонь поверх чужой, призывая не вступать в открытую конфронтацию, доверяя все Вэй Гуанмину.

- Ну почему же? – вскидывает брови Вэй Гуанмин, - я говорю о твоем давнем друге, - хозяине, - Джахи. Это же именно многоуважаемый египетский стражник посчитал себя вправе склонять в сторону своих интересов императора моих территорий, которые, к тому же, располагаются на карте мира куда дальше его собственных.

А значит, по случайности он там пройти не мог.

Наступает гробовая тишина.

А затем все взрывается. Гул, споры и крики слышатся отовсюду. Кто-то привстает со своего места, чтобы раздраженно крикнуть на стражника с противоположных трибун, кто-то с непониманием в глазах переводит взгляд с Джахи на Вэй Гуанмина, и только они вдвоем застыли неподвижно, глядя друг другу в глаза в немом противостоянии. Джахи натянуто улыбается, патокой проливая мед на чужие уши.

- Ты можешь подтвердить свои слова, Вэй Гуанмин?

Жаль, что он сладкое в последнее время яро не переваривал.

- Конечно, - сухо улыбается хранитель Поднебесной, - у меня есть письменное подтверждение императора о воздействии со стороны иностранных сил на решения государственной важности, подкрепленное императорской печатью. Дабы не заставлять вас усомниться в том, что я попросту принудил многоуважаемого правителя согласиться принять за действительность мои выдумки, я долгое время разыскивал следы присутствия египетского стражника на моих территориях и сейчас могу смело указать вам на все участки, где подобное присутствует. Ровно как у меня есть и множество свидетелей, что содействовали Джахи в его сложных хитросплетенных попытках установления контроля над моей территорией, и конечно, с каждым из них вы сможете иметь честь поговорить лично.

- Даже если и так, - осторожно говорит Сезен, ночная стражница тюркских территорий, - разве была столь острая необходимость оккупировать корейские земли? Даже если Джахи и пытался навредить твоему влиянию, никто из других стражников в этом не замешан, а потому заслуживал к себе должного отношения. Подобные же действия можно расценить только как плевок на наше мнение. Ты понимаешь, что так, по сути, выступаешь против всех двух пантеонов?

Вэй Гуанмин едва не закатывает глаза, поражаясь чужой изворотливости. Мать Гошгара, одного из самых верных прислужников Джахи, и заявляет об их непричастности? Не смешите. Иногда он действительно завидует чужому умению столь ловко переводить стрелки.

- Никогда за все тысячелетия существования у меня не было намерения подвергать сомнению чью-либо силу и власть, - только и говорит он, не сгибая спину.

Тут он немного лукавит: он знал о последствиях своего решения, знал о реакциях, что последуют, и ему, откровенно говоря, было сильно наплевать на чью-то уязвленную гордость.

- Давайте так: сейчас поднимут руки те, кто считают, что Вэй Гуанмин нанес смертельное оскорбление всем двум пантеонам своими действиями и должен быть немедленно лишен права на контроль нейтральных территорий, объединенных в государстве Чосон, - подает голос Адонис, и Джозиас метает в него возмущенный взгляд, пылающий пожаром, тут же с сожалением глядя на Вэй Гуанмина.

Стражник мотает головой, приподнимая уголки губ: он знает, что Адонис на его стороне, но как один из самых древних стражников, к тому же находящийся под знаменем дневного пантеона, он вынужден выступать как нейтральная сторона ради всеобщего блага.

Вэй Гуанмин его понимает, потому как так же поступил бы и сам.

Взгляд хранителя Поднебесной горит безразличием, пока вокруг взметаются руки. Практически большинство, не считая стражников Японии, Греции, индейских и латинских земель. Он видит, как Юки и Джозиас выжидающе косятся на Удома, их старого доброго друга, заставляя того лишь сильнее хмуриться, сжимая и разжимая пальцы от тревоги.

Вэй Гуанмин видит, как Джахи бросает на стражника тайских земель один единственный взгляд.

Удом руки не поднимает.

- Большинство согласны с тем, чтобы лишить Вэй Гуанмина незаконного контроля над нейтральными территориями, - благожелательно объявляет Джахи, - как поступишь, мой юный друг?

Забавно, как привычка обращаться к нему подобным образом не прошла у старого интригана даже спустя тысячелетия. Вэй Гуанмину ведь давно не семнадцать, он давно уже не тонул в том самом озере, давно уже не знал совершенно ничего о мире.

Вэй Гуанмину лет больше, чем большинству государств, он знает все и холод чувствует смертельный до сих пор.

- Я эти территории не отдам, - и невзначай заставляет серебристые искристые разряды бежать вдоль раскрытой ладони.

В зал хранителей неожиданно проникает ветер. Возникнувший будто из ниоткуда, он колеблет канделябры с мягким мандариновым свечением своим замогильным холодом, заставляя всех присутствующих поморщиться и передернуть плечами. На Вэй Гуанмина бросаются опасливые взгляды, пронизанные бесконечным страхом.

Может быть, его и считают за пустое место, но бояться никогда не перестанут.

- Ты выступаешь без… почти без поддержки, - говорит Джахи, переводя взгляды с союзников Вэй Гуанмина обратно на него, - все это время ты шел вразрез со всеми предложениями двух пантеонов, безразличный ко всему, что происходит в мироздании, предлагающий порой совсем безумные идеи исключительно по своей прихоти. И это я не упоминаю о твоем еще одном самовольном решении, когда ты взял под опеку одаренных. Я не обвиняю тебя, Вэй Гуанмин, возможно, долгое существование действительно тебя утомило, в особенности, когда рядом с тобой нет надежного ночного стражника, способного скрасить существование и облегчить бессмертные страдания, однако действительно ли ты в здравом уме принимаешь решение выступать против всех?

Столько слов, и в каждом из них напоминание, укол.

- Я прекрасно осознаю все, что делаю, Джахи, тебе ли это не знать лучше всех?

Египетский стражник дневного пантеона вновь улыбается и кивает, а Уоти задумчиво глядит на него. Вэй Гуанмин держится твердо, не сгибаясь под давлением, направленным на него со всех сторон.

Ему почти безразлично то, на что сегодня он себя обрек.

- Что ж, простите, но дела на нашей территории не могут заставить себя ждать, - встав со своего места, говорит пожилой Инеш, дневной стражник Индии, опираясь о свою дочь Абхаю, - надеюсь, что мы придем к скорому и мудрому разрешению вопросов.

Это уж точно.

Постепенно стражники рассасываются по своим делам и территориям, чинно прощаясь с другими знакомыми. Вэй Гуанмин все это время остается на своем месте, ухмыляясь вслед тем, кто открыто игнорирует его, и поджимая губы на тех, кто намеренно приближается для отдельного прощания.

Едва за последним стражником, выступившим против него, закрывается дверь, некогда идеальная спина Вэй Гуанмина превращается в изломанную струну гуциня. Он устало трет лицо, жмурясь до появления золотистых точек в глазах.

- Ну и натворил ты дел, брат, - раздается насмешливый голос, и Вэй Гуанмин убирает руки от лица, встречаясь со скрестившим руки на груди Калианом.

Дневной стражник индейских земель сверкает каплей озорства и едва скрываемым недовольством сложившейся ситуацией в глазах оттенка мускатного ореха. С давних времен обладающий густыми темными волосами длиной до самой поясницы, он, подцепив их часть кожаным ремешком и вставив в них два пера, позволял локонам свободно ниспадать на полуголый торс, скрывающийся за множеством диковинных украшений ярких оттенков.

- Хорошие штанишки, - устало кивает на чужую одежду Вэй Гуанмин вместо ответа, не зная, что вообще можно заявить на сказанные ранее слова, - а где Сакагава?

- Я здесь, - выглянув из-за плеча брата, достающая Калиану до макушки очаровательная девушка выступает вперед с улыбкой на губах. Ее длинные шелковистые волосы заплетены в две простые косы, тянущиеся вниз к самой талии, а резкие черты лица почти идентичны брату, - вот, принесла тебе.

Она ставит на стол желудевую кашу, и рот Вэй Гуанмина наполняется слюной при виде столь любимого блюда, готовить которое так неповторимо могла только Сакагава.

- Для тебя на территории Поднебесной нужен отдельный храм, - своеобразно выражает он свою признательность и загребает ложкой первую порцию, тут же отправляя ее в рот.

- Для нас всех, что пошли ради тебя против двух пантеонов, негодник, - слышится хрипловатый женский голос, и Вэй Гуанмин с набитым ртом улыбается подошедшей паре мужчины и женщины, позади которых плетутся Юки и Тэкео.

Они оба ярко контрастируют друг с другом: одна – с бронзовой кожей, яркими чертами лица, отчетливо выделяющимися на красивом лице вместе с карими глазами, и каштановыми волосами, затянутыми в тугой конский хвост, другой – со значительно более светлой кожей, седыми волосами и живыми голубыми, словно вода у ледников, глазами.

- Сесиль, Ренита, - кивает он супругам и хранителям латинских земель.

- Что делать-то планируешь? – беззаботно интересуется Джозиас, все это время стоявший облокотившись о дубовый стол.

- Противостоять, - пожимает плечами Вэй Гуанмин.

- Все, что ты сказал о Джахи, правда? – раздается настороженный голос позади всех друзей, и стражники расступаются, пропуская вперед Удома.

Вэй Гуанмин видит, как тот нервно теребит края своей одежды.

- Да, Удом, - говорит он.

- А потому тебе следовало вообще не колебаться с тем, поднимать ли руку или нет, - раздраженно говорит Калиан. Человек принципа всегда говорил в нем вставать исключительно на сторону того, что считаешь правильным, не раздумывая ни мгновения.

- Мне… мне жаль, Вэй Гуанмин. Ты же знаешь, правда?

- Я все понимаю, Удом, - вздыхает стражник, - забыли.

- Надеюсь, конфликт не дойдет до открытого столкновения, иначе нам несдобровать, - трет подбородок Ренита, - конечно, если постараться, победить вполне себе сможем, но распределение сил все же оставляет желать лучшего.

- Прошло только одно собрание, а ты уже решила, что будет битва? – усмехается Вэй Гуанмин, - к тому же, кто сказал, что я позволю вмешать вас в это?

- При всем моем уважении, а-Мин, но как будто кто-то из них будет тебя спрашивать, - обведя их колоритную компанию глазами, выразительно смотрит на него Сакагава.

Вэй Гуанмин усмехается.

- Мы хотим быть на твоей стороне и не оставлять тебя одного в такое время, - подает голос Тэкео.

- Я знаю, потому что вы…

Он осекается.

Друзья?

Слово какое-то… неправильное.

➴

Война заканчивается. Вэй Гуанмин, как и обещал, создает видимость контроля над Чосоном и оказывает поддержку в восстановлении разрушенных районов и городов.

Еще зачастую он и сам приходит на помощь.

Вэй Гуанмин никогда не чурался ручного труда, какими бы снобами ни слыли стражники в узких кругах. Если была необходимость, он без раздумий хватался за необходимые инструменты, помня свою тяжелую жизнь на границах вместе с больной матерью, пусть уже и не так отчетливо как когда-то.

В сегодняшние же дни Вэй Гуанмину приходится порой отстраивать дома голыми руками.

- Напомни мне, почему мы вообще делаем это, - недовольно кряхтит Тэкео, подхватив с дюжину кирпичей за раз. Заливающиеся неподалеку потом строители ошеломленно глядят на дневного стражника Японии с разинутыми ртами, заставляя Юки, намешивающего на земле какую-то смесь для покрытия стен, тихо прыснуть со смеха.

- Я исполняю свое обещание, а ты пришел сюда просто за компанию, - жизнерадостно сообщает Вэй Гуанмин, и сам кривится от чрезмерности своих интонаций: надо было издеваться чуть мягче.

Поджавший губы Тэкео взглядом говорит то же самое.

- Знаете, а мне нравится, - раздается голос Юки, и они синхронно прослеживают движения ночного стражника, - давно мы вот так не занимались чем-то втроем, позабыв о том, кто мы и зачем живем. Дело ведь необычное и пользу людям приносим. Разве не здорово?

- Здорово ему, посмотрим на тебя, вернувшегося в матию¹², - ворчит Тэкео да без злобы в голосе. Скорее по привычке делает это он, постоянно поправляя смоляные пряди волос за уши.

- Да ладно тебе, - посмеивается Вэй Гуанмин, - в чем-то Юки даже прав: нам полезно отвлечься от всей этой суеты.

Они ведь помогают в строительстве не первый день. Пройдя не один населенный пункт, прикладывая руку к восстановлению порушенных домов и убитых дорог, невольно начинаешь ощущать себя чуть более важным, живым в этом мире, особенно когда ты стражник, и помощь твоя внешне миру обычно почти не заметна.

Тэкео бормочет что-то себе под нос, но Вэй Гуанмин пропускает все слова мимо ушей, утирая пот со лба и вглядываясь в большой солнечный шар, окропляющий землю каплями тепла, питающий окружающий мир энергией лета. Проморгавшись, он спускается взглядом вниз, неторопливо ведя им по деревьям.

И замирает, увидев знакомый рыжий хвост, мелькнувший меж зелени мимолетной тенью.

- Я отойду ненадолго, - напряженно говорит он.

- Порядок? – чуть прижмурившись от солнечных зайчиков, норовящих залезть в глаза, спрашивает Юки, а Тэкео молча окидывает его нечитаемым взглядом с единой толикой беспокойства. Не знай кто его, никогда не смог бы увидеть эту тревогу среди океана застарелого спокойствия.

- Порядок, - отвечает он и осторожно проходит вперед, заворачивая за постройки и быстро приближаясь к чаще. Разгребая руками листву, неприятно царапаясь руками о зелень кустарников, он летит вперед следом за рыжим хвостом, что манит его, будто маяк давно затерявшегося путника.

Он и сам не понимает, почему ему так важно отправиться за лисицей следом, вступив с ней в новый контакт. Однако спустя пару минут, когда листва и деревья заканчиваются, а впереди разворачивается опушка со множеством зданий и пристроек к ним в традиционном корейском стиле, Вэй Гуанмин понимает: все было ради этого зрелища.

Скрытое поселение кицунэ.

Он понимает это по одному соприкосновению с энергией здешнего места, что пульсирует жизнью энергетических существ. Он понимает это по одному взгляду на перепрыгивающие с камешка на камешек маленькие рыжеватые, коричневатые, серые и красные комки шерсти, забавно тявкающие и морщащие носики при попытке взрослых их словить. Вокруг царит живая атмосфера: здесь мужчины несут охапку дров, весело о чем-то переговариваясь, пожилые женщины вышивают ханбок, прислонившись спиной к воротам, а молодые девчушки несут ведра воды, шутливо отмахиваясь от следующих за ними по пятам юношей с охапками цветов в руках.

Здесь живет идиллия. Вэй Гуанмин не помнит ни одного человеческого поселения, что могло быть напитано такой радостью, простотой и искренностью. Казалось, даже в низких домиках с причудливыми изгибами крыш, столь напоминающими китайский стиль, каждый кирпич был возложен в основание дома с любовью.

Он видит, как знакомая рыжеватая лисица выворачивает из-за угла одной из пристроек, огороженной забором, и неторопливой поступью идет к нему.

Вэй Гуанмин не знает, в какой момент решил, что эта иллюзия идеальности может его расслабить.

Все потому, что в следующее мгновение навстречу к нему устремляется стрела. И будь она обычной, он со своими обостренно развитыми чувствами мог бы уклониться от нее без единой проблемы.

Нет, она была зачарованной, и это, черт возьми, значительно усложняло проблему. Вэй Гуанмин не успевает увернуться, он может только смотреть, как ее светло-коричневатая вспышка стремится прямо к нему и впивается в плечо с невыносимой болью. Вэй Гуанмин жмурит глаза, едва подавляя позорный жалобный вскрик, стремящийся вырваться наружу.

В следующий момент кто-то сбивает его с ног. Поменявшись с Вэй Гуанмином местами, он защищает стражника от столкновения с землей, и принимает удар сам. Слышится кряхтение, очевидно, мужское, даже юношеское и слегка позабавленное.

- Выглядишь как перышко, а на деле…, - смех его обрывается, - я… стрела… как это?

Не дослушав чужое лепетанье, Вэй Гуанмин, чувствуя, как гнев проседает в нем тяжелой гарью, от которой не отмыться, неконтролируемой катастрофой, от которой не укрыться, перехватывает чужое запястье и сжимает. Сжимает и едва не до болезненного хруста выворачивает так, что незнакомец под ним болезненно охает, зажмурившись.

- Бомгю! – доносится вскрик.

Вэй Гуанмин сужает глаза.

Кто из них посмел на него напасть?