Белые лотосы

— Кавех, куда мы идём?

— Пригнись, — шорох, лёгкое касание к щеке.

Аль-Хайтам усмехнулся и чуть подался вперёд, чтобы не встретиться лбом с веткой, которую, кажется, заботливо отвели в сторону. Сквозь наушники слышался шелест листвы, пробивались разговоры птиц, сердце отдавалось эхом на каждом шаге. Из-за пряных ароматов и влажности в джунглях дышалось тяжело, вздохи тоже были громче: будто ветер прокатывались меж деревьев и, играючи, уносился к верхушкам крон. Мягкая и слегка прохладная ладонь, ведущая меж спутанных корней, тихий смех и короткие замечания – яркие пятна среди окружающей тьмы. Повязка на глазах начинала раздражать: не развязывалась, но держалась легко, дразнилась сползти и приоткрыть тайну пути.

Странное предчувствие стянуло под рёбрами узел, вторая рука то перебирала край накидки, то поправляла набедренную сумку, но ни разу не попыталась стянуть шёлковую ленту с глаз. Напряжение ощущалось во всём теле: давило на плечи и передавалось к ногам, пару раз поскользнулся и едва не упал – судя по чавканью – в грязь. Мысли метались, не находя места, кружили вокруг переплетённых пальцев, но так и не находили ответа на вопрос: куда вела дорога? Уловить знакомые повороты в джунглях задача не из лёгких.

— Осторожно, — рука подхватила за талию, — сюда...

Шаг – земля ниже. В лицо дохнуло свежестью, стрёкот стрекоз стал ближе. Видимо, водоём.

— А теперь вправо, — неуверенное движение, — нет-нет, правее. Вот так.

Наконец, остановка. Аль-Хайтам замер, и, когда дыхание коснулось щеки, едва сдержался, чтобы не податься навстречу. Одним движением лента упала на плечи, ладонь ласково взъерошила волосы. Кавех отступил и выдохнул:

— Можешь открыть глаза.

Свет закатного солнца отражался в неровной глади озера. Уголок, спрятанный в объятиях деревьев, был небольшим: протяни руку – окажешься на другом неровному берегу. Зелёные края усыпали цветы, в воде покачивались лотосы и дрожал персик облаков. Аль-Хайтам обернулся и невольно вскинул брови: Кавех уже успел расстелить плед и расположился на одном уголке, второй придавил корзиной. Приобняв колени, он чуть покачивался, теребил прядь и не поднимал взгляда – волновался. Ещё с утра его движения казались быстрыми, тон голоса звучал выше, а теперь всё вместо него был комок нервов. Отчего же?

— И зачем мы тут? — Аль-Хайтам скрестил руки на груди.

— Хотел показать тебе укрытие, — нервный смешок, — тут никто не будет мешать, можно читать в тишине...

— Читать? Скоро стемнеет.

— И что? Разве нельзя просто показать? — Кавех насупился и смотрел исподлобья. Щёки начали краснеть – от раздражения или смущения?

— Поэтому завязал глаза?

— Конечно, — фырканье, — чтобы ты заблудился и стал ужином для тигров.

Повисла тишина, переклички птиц стихли, облака замерли в озере, боясь двинуться дальше; казалось вот-вот да вспыхнет искра, и грянет гром. Алые глаза метали молнии, губы стали нитью, пальцы намотали светлый локон. Аль-Хайтам перевёл дыхание и осторожно шагнул навстречу – никакой реакции, осмелился на второй шаг и через ещё пару оказался у пледа. Опустившись на колени, он ласково накрыл колено Кавеха ладонью и, наконец, спустя пару мгновений прикоснулся к скуле.

Подушечки пальцев прочертили линию.

— Тебя что-то беспокоит? — Аль-Хайтам заглянул в его глаза.

— Нет, — неопределенный кивок, — просто ты задаёшь слишком много глупых вопросов.

— Позволишь последний?

— Ты его уже задал.

Усмешка – напряжение рассыпалось бабочками, пролетевшими меж ними. Кавех расслабился, неосознанно потёрся щекой о ладонь, но тут же нахмурился и отстранился. Кончики его ушей оставались пунцовыми. Воспользовавшись минутной слабостью, аль-Хайтам пристроился рядом и, помедлив, спросил:

— Значит, пикник?

— Смотрю, ты верховный мудрец в Академии? — Беззлобно огрызнулся Кавех и толкнул плечом.

Можно было выдохнуть – размолвка миновала. Однако липкое предчувствие никуда не делось: в последние дни Кавех вёл себя странно, постоянно торопился, отмахивался, стоило что-то спросить, и ничего не объяснял, хотя обычно красочно расписывал события, произошедшие за день. Быть может, дело в новом заказе, на который он ссылался? Не похоже, ведь на трудных клиентов жаловался, не скупясь на слова. Сегодня с самого утра метался по дому, не пускал в свою комнату и шипел, если удавалось заглянуть за порог. Ясно одно: готовился к чему-то. Затем и вовсе позвал на прогулку и, не терпя возражений, потащил в сторону леса, а там завязал глаза.

Сейчас Кавех сидел рядом, натянутый как струна, боялся лишний раз вздохнуть и пугливо косился на корзину, рядом с которой легла накидка. Откинув волосы с лица, аль-Хайтам вновь коснулся его плеча – вздрогнул – и продолжил:

— Тогда начнём? Скоро стемнеет.

— В корзине есть светильник, — тихо усмехнулся Кавех, — можем задержаться до полуночи.

— До полуночи? Зачем?

— Ты забыл, что случится в полночь? — Алые глаза сверкнули.

Аль-Хайтам покачал головой: никаких планов в них не было, праздник лишь завтра, – в чём смысл? С другой стороны, возможно, это свидание? Это едва могло объяснить непривычное поведение возлюбленного: когда дело доходило до романтики, до сих пор нервничал. И после стольких лет совместной жизни? Немыслимо.

— Ладно, — Кавех отстранился, — давай начнём, пока пирог не остыл.

Прохлада тронула кожу, когда он перебрался на противоположный край пледа. Аль-Хайтам было потянулся к корзине, чтобы вытащить звенящие всю дорогу бутылки, но один короткий и испуганный выдох Кавеха заставил остановиться.

Вскоре на неровную ткань встали три тарелки: широкая с каймой и два блюдца от нового чайного сервиза, – одна бутылка и пара стаканов. Алые лучи заходящего солнца играли бликами на стекле, тени деревьев удлинились, укутывая укромный уголок полупрозрачной вуалью, что вскоре засверкает звёздами. Как подметил бы Кавех, если бы сейчас не резал пирог, оттенки менялись: в птичьих голосах, – засыпали одни, звенели другие, в зелени молодые листья сменялись бархатным изумрудом, озерцо темнело, готовясь вспыхнуть серебром. Аль-Хайтам невольно усмехнулся: и когда ему передалось чувство прекрасного? Хотя, быть может, он смотрел глазами того, кто сейчас наблюдал за ним.

— Может, возьмёшь уже? — Кавех кивнул на протянутую руку.

Отгоняя накатившие чувства, аль-Хайтам быстро заморгал и перенял стакан.

— Вино?

— Лимонад, — усмешка, — я хочу запомнить эту ночь.

Сердце отдалось в висках, уголки губ поднялись. Довольный тон Кавеха – ещё один намёк на разгадку. Значит, действительно тщательно всё спланировал и наслаждался тем, что всё идёт, как и было задумано?

— Что сегодня будет? — Аль-Хайтам наклонил голову, внимательно вглядываясь в лицо напротив. Последний поцелуй солнца – локоны превратились в мёд, оттенок глаз в гранатовые искры, персик губ стал нежнее. Хотелось прикоснуться.

— Подожди и узнаешь.

Недоумение – улыбка в ответ. Нечасто удавалось сбить с толку. Аль-Хайтам нахмурился, припоминая даты: вроде ничего особенного, день рождения лишь завтра, да вряд ли разгадка настолько очевидная. Тем более, празднование – пришлось согласиться – намечено на вечер: встреча в таверне. Тем не менее, эта версия казалась наиболее правдоподобной.

С каждым куском апельсинового пирога мысли отступали, оставляя лишь сладость варенья на губах. Замечания о погоде переросли в лёгкую беседу о книгах, небольшой спор и вновь перетёк в приятный разговор. Небо затухало, чернильные облака почти замерли, меж ними проступил едва заметный полумесяц. От воды тянуло прохладой, краски дня стихли, за ними и голоса. Кавех достал из корзины светильник и поднялся, чтобы, как объяснил, размять ноги, однако быстрые шаги и пальцы, перебирающие локоны, намекали на иную причину: волнение. Отошёл к берегу, чтобы набраться духу? Аль-Хайтам махнул рукой: лучше подождать, чем терзаться догадками. Разноцветные искры от светильника рассыпались по страницам книги, затейливо изгибаясь, как цветки на стекле. Буквы путались, взгляд возвращался к одинокой фигуре на берегу. Золотая макушка, – огонёк – свободная белая рубашка – свеча, тёмные брюки – подсвечник. Образ трепетал, будто погаснет от неосторожного вздоха, хотелось его бережно накрыть, спрятать от ветра. Кавех обнял себя за плечи и обернулся, но, заметив ответный взгляд, тут же отвёл глаза в сторону.

Когда лунная дорожка нитью прорезала озеро, он вернулся на плед и, не терпя возражений, прижался к боку Хайтама. От прикосновения кожи к коже по телу прошёлся разряд, а когда ладони накрыли друг друга, бросило в жар. Кавех пристроился на его плечо, потёрся щекой и чуть расслабился. Аль-Хайтам лениво потянулся к накидке и накрыл их вместе. Сверчки, шорох, песни лягушек – джунгли просыпались, стоило солнцу скрыться, но громче всего стучало сердце. От невесомых прикосновений и дыхания на коже становилось легко. Настолько легко, что ступи на лунную тропу – дойдёшь до серпа над головой.

— Смотри, — тихий голос вывел из забытья.

Кавех подался вперёд и указал на усыпанное блёстками озеро: стоило приглядеться, как жемчуг звёзд превратился в белые лотосы нилотпала. Чем шире раскрывались лепестки, тем ярче разливался свет; пыльца стелилась от берега к берегу, вода сияла изнутри, на их фоне месяц на небе мерк. Затаив дыхание, аль-Хайтам не мог оторваться, происходящее напоминало волшебный сон ещё и потому, что рядом был любимый. От нежности мгновения в глазах защипало.

— Красиво? — Едва слышно спросил Кавех и, когда Аль-Хайтам кивнул, продолжил: — С днём рождения.

— Днём?.. — Неровный выдох.

— Лотосы раскрываются ровно в полночь, — ладонь поправила серебристую чёлку, — начался твой праздник.

Тихая сказка, о которой как-то упоминал: только они вдвоём. Там, где никто не найдёт, где можно снять наушники...

— Спасибо. — Аль-Хайтам сжал его руку, пальцы переплелись.

Краткий поцелуй в лоб – он растаял, однако за ним последовало мгновение холода. Кавех отстранился, чтобы достать что-то из корзины, и вновь уткнулся в плечо. На коленях вместо книги лежал альбом: кожаная обложка, незатейливая застёжка с металлическим листом, аромат цветов... До боли знакомо.

— Это... Альбом, о котором я думаю? — Голос дрогнул.

— Да, — кивок, — как те, что мы вели раньше вместе. С нашими воспоминаниями.

Волнение. Аль-Хайтам зажмурился, пытаясь сдержать непривычные ощущения. Каждый год, начиная почти с первого дня знакомства они заводили блокноты или альбомы, куда записывали любые события их беззаботных времён: моменты радости и печали, всякий вздор, иногда попадались рисунки, иногда засушенные цветы. Каждый год с чистого листа.

В один момент всё оборвалось.

— Седьмой?

— Седьмой, — Кавех с грустью усмехнулся, — я начал его, но... Сам знаешь. Выкинуть рука не поднялась. А потом вспомнил и решил закончить, нужно же двигаться дальше?

Альбом – новая заплатка на прошлом, которое они не в силах не изменить. Подушечки пальцев погладили шершавую обложку, очертили уголки и, отстегнув металлический лист, тронули страницы. Сначала быстрый шелест, чтобы вдохнуть аромат того самого года, затем остановка на развороте, от которого дрогнули губы, и вновь шелест, но уже с иными ароматами, что витали в их доме. Аль-Хайтам украдкой глянул на Кавеха: тот часто моргал, прикусил губу и старался дышать ровно под счёт. Почувствовав взгляд, он встрепенулся и пробормотал:

— Боялся, что он причинит боль.

Большой палец прошёлся по его тонким губам, скользнул к щеке, утирая влажный след. Привычное золото отступило, серебро же, чуть тронув, превращало кожу в нежные лепестки лотосов, а сам любимый сиял изнутри, боязливо открываясь. Не в силах противиться очарованию, аль-Хайтам заправил светлый локон за ухо, кратко поцеловал в кончик носа и в уголок губ.

— Я боялся, что его и вовсе не существует, — ещё один поцелуй в висок, — и рад, что ошибался.

— Значит, понравился сюрприз?

Кавех воспрял и доверчиво прижался к плечу, прикосновения грели лучше накидки. Быть может, не только они?

— Разумеется. — Аль-Хайтам накрыл его ладонь своей. — Если хочешь, можем поговорить о...

— Давай чуть позже, а сейчас насладимся тишиной?