Весь этот ужас и полное беззаконие начались еще очень давно. Это были лихие восьмидесятые, состоящие из дешевых фильмов ужасов, разгуливающих по улицам маньяков и расцвет панк-сцены. Иногда даже жаль, что не родился лет на пятнадцать раньше, чтобы застать весь этот хаос воочию.
Но хуже всего, то, что это все далеко в прошлом, застыло в воспоминаниях каких-то сорокалетних позеров, а в умах современной молодежи были только эпатажные блокбастеры на больших экранах и уличные танцы под тупую музыку. Эпоха прошла, однако кошмары прошлого продолжаются до сих пор.
Какое-то время все ведь было нормально, так? Ну, подумаешь, немного криминала, в каком захолустье этого нет? Но с каждым месяцем все вокруг становилось таким серым и страшным, таким ужасающим. Эта грязь, плесень, разрастающаяся и поглощающая все вокруг была такой реальной, что воздух пропитался этой сыростью, каждая стена отдавала гнилью, за каждым начищенным до блеска окном скрывались горы и горы мусора и трупов. Странно даже как-то, Юта никогда не славилась влажным климатом, наоборот, тут было довольно сухо. Почему же тогда все так? Ответа на этот вопрос нет. Как и нет ответа от полиции и даже ФБР, что, черт возьми, происходит во всем Штате.
Монтгомери взглянул на собственное отражение в, покрывшемся паутинкой трещин, зеркале. Нельзя смотреть — это примета плохая, сказала бы поехавшая головой сестра, да только ее рядом нет, как и одного из тех идеальных домов с зеленой лужайкой, свежевыбеленным заборчиком, огромной самодельной будкой для собаки, и самой собаки, которую однажды переехала фура, похожая на сороконожку — сколько там было колес? Десяток не менее. Примерно столько же колес оказалось в слабом, не привыкшем к такой боли теле. Минут через пятнадцать, организм толкнул его в объятья унитаза, устраивая громкую и кровавую революцию, со вкусом желчи на покусанных губах.
Рядом не было того фальшивого уюта. Была только старая квартира с облупившейся штукатуркой, прожженным линолеумом и зеркалом, которое не переживет еще одного удара. От этого удара останавливает понимание, что за это придется платить деньгами, которые он еще даже не заработал. Этот пузатый мудак три шкуры с него сдерет, а потом и выдворит из самой дешевой квартиры в их городе. Конечно, Монти мог бы как-то перекантоваться на работе: Ванесса бы на какое-то время закрыла глаза. Сама же не гребет лопатой золото. Хотя ей в этом плане повезло больше, ведь она имеет полное право находиться в развлекательном центре ночью.
В крохотной квартире воняло Бог весть каким ароматами. При заезде сюда Ти-Джей разъяснял пустоте, как будто бы она была умственно отсталой, что достаточно открыть все три несчастных окна, и всякий запах выветрится, но даже спустя одну морозную неделю ничего не изменилось, и сосед по комнате потратился на освежитель воздуха с каким-то омерзительным приторным запахом, который таки смог перебить душок от мертвых крыс в мусоропроводе. Но ничего не могло избавить от гниения, которое, кажется, по ночам ощущалось в два раза сильнее. Монти не выносил этот запах. Он начал курить в квартире, несмотря на запрет арендодателя, лишь бы как-то перебить эту пестроту вони. Ти-Джей был не против. Точнее сказать, смирился.
Так они жили почти полгода, может больше. Правдивее сказать, сводили концы с концами, ведь денег едва хватало, потому что все время все шло через жопу. Ти-Джей горбатился в детском саду со слюнявыми огрызками, каким-то чудодейственным образом успевал учиться, а по вечерам подрабатывал барменом в каком-то клоповнике, где раз в неделю ему разрешали выйти на сцену вместе с его друзьями, не умеющими даже гитару нормально держать и Монти.
Тимоти Джеймс Санрайз — балбес, каких свет не видывал. Он был, мягко говоря, необычным пареньком. По всему колледжу ходили странные слухи о нем, но в лицо кто-то боялся ему что-то сказать. Наверное, только Монти это никак не трогало, да и если ему что-то не нравилось, ему хватало смелости сказать об этом.
Они могли повздорить, цапались друг с другом, как кошка с собакой, в гневе разносили квартиру, да так, что потом неделями не могли разобрать весь этот хлам. Те, кто по несчастью заставали эту картину, единогласно заявляли — муж и жена — одна сатана. Только эти недотепы потом сами в морду получали. И чаще всего инициатором этого мордобоя был Санрайз, не зависимо от того в какой из фаз своей биполярки находится.
Но все-таки Ти-Джей был бы замечательным другом, о котором когда-то только и мог мечтать двенадцатилетний Монти.
«Но тебе далеко не двенадцать», — это не было оправданием, Монти прекрасно понимал это, но сделать ничего не мог. Продолжал закатывать глаза на каждую истерику Ти-Джея, жалел, что когда-то вообще с ним саязалася, и все равно продолжал с ним общаться.
Все шло своим чередом, со временем их финансовое положение вроде бы даже налаживаться начало: Монти повысили. Над мини-гольфом красовалась огромная вывеска с его именем. Если бы он в тот момент узнал, что будет еще через какой-то год, он бы умер там на месте от сердечного приступа. Всего чуть менее двенадцати месяцев, и он на сцене. Это была мечта, о которой он даже не смел думать. Это вам не халтурное перебирание струн в чьем-то гараже или в пустом баре. Похуй, что это всего лишь сцена в какой-то забегаловке, ведь факт остается фактом — в нем начали видеть не пустое место.
Монтгомери раздраженно приподнял уголок рта, разглядывая сколы на зеркале. Потрескавшиеся губы болезненно напомнили о себе металлическим привкусом на языке.
— Нет худа без дерьма, — он подвел заключение своим мыслям, отталкиваясь от раковины и отходя от единственного зеркала в квартире.
Времени было мало, но что-то делать с волосами надо. На кой черт он доверился Роксане с ее «неординарным взглядом на стиль». Волосы выглядят круто только когда уложены, а чтобы это говно стояло так, как должно стоять, уходит не менее половины баллончика лака и примерно столько же нервов. По полбаллончика в день, и к концу года он уже будет подкрашивать волосы в красный не для образа, а чтобы скрыть седину.
Плевать. Это вина этого чудо-парикмахера, пусть сама и ставит ему ирокез.
Холодная вода, а другой из-под крана и нет, хорошо освежала. Перед выходом глаза устало пробежались по стенам этой халупы. По обыкновению, внимание зацепила сковородка с отколовшимся дном. Тимо так и не смог объяснить, как это вышло, ведь он все делал по рецепту, но вместо нормального ужина они отскребали от плиты остатки подгоревшего фарша и разварившееся спагетти. Они не придумали ничего лучше, как приклеить ей пластиковые глазки и повесить этого удивленного наблюдателя над скрипучим диваном, как самая живописная картина мира.
Всего через неделю Ти-Джей ушел. Вырвался в поисках лучшей жизни, в которой нет друзей-наркоманов, тянущих на дно. Они перед этим, конечно, разругались с треском и фанфарами, но этот факт можно и опустить. Сам Гатор съезжать не собирался. В его понимании это было сродни осквернению их странной дружбы, состоящей из взаимных издевок, полного понимания друг друга, а порой и драк. После Тимо в квартире никого больше не было, он никого не пускал. Ему хватило этого мозгоебства на всю жизнь.
В развлекательный центр он пришел незадолго до начала репетиции, даже переодеться не успел: он выглядел смешно в, накинутой на плечи блестящей жилетке и потрепанных кедах с заломами. Плевать. Он басист, на него даже внимание никто не обратит. Ему главное помнить, какая песня за какой идет и иногда подпевать на бэк-вокале.
— Эй, Монти! — парень отчаянно хотел домой. Ему было просто необходимо поесть какой-нибудь безвкусный полуфабрикат из микроволновки, усевшись на древний, как его бабка, диван, и провести весь вечер за просмотром очередного тупого сериала. А смена только началась. — Да подожди ты.
Рядом возникла маленькая девушка с белесыми, но желтоватыми у корней волосами. Она постоянно оглядывалась на смеющихся друзей, будто сожалея, что упустила очередную шутейку, брошенную Роксаной. На круглом миловидном лице играла яркая улыбка, обнажающая идеальные белоснежные зубы. Уж ее папочка может себе позволить оплатить дорогущего стоматолога для дочурки.
Монти с ней было скучно. Порой, ее гиперактивность просто могла придавить и задушить всех присутствующих. В такие моменты, больше всего хотелось отстраниться от нее, плюнуть на все, назвать дурой и уйти восвояси.
— Сью, — кивком поздоровался парень.
Монти вздохнул, просунув ладони в карманы жилетки и нащупал там клочок бумаги, который почему-то не захотелось доставать при девушке. Он, конечно же, полезла бы не в свое дело. Забавное письмо из колледжа с требованием явиться как можно скорее приятно шуршало между пальцами. Это письмо действительно было смешныи в глазах Монти, потому что появляться там в ближайшее время он точно не собирается.
— Пойдешь с нами есть? — Она недовольно цокнула. — Эй, посмотри на себя. Ты как будто бы марафон под спидами пробежал, а потом еще неделю в отрубе был.
— Чудесный комплимент, спасибо, что обратила внимание на это, — съязвил Монти. Меньше всего сейчас хотелось говорить с ней и, не дай бог, оправдываться, почему он так выглядит.
Возможно она права. В последнее время Монтгомери очень плохо спит. Хуже, чем когда-либо. Но немного сценического грима на лице и всем сразу снова плевать. Он просто не успел этим заняться. И не хотел особо.
— Ладно, значит ты пойдешь с нами есть. Нет, Монти, это не вопрос, а утверждение.
— Чем накормишь, наггетс? — Еще один вздох и на лицо натянулась самодовольная улыбочка. Он нехотя повертел головой, надеясь, что Рокси не будет делать ему мозги, а Фазбер свернет губы в трубочку и будет сидеть молчком.
— Я просила не называть меня так, — Чика взглянула на него исподлобья своими большими глазами. У них была приличная разница в росте и в принципе… в размере. Казалось, что она может уместиться в одной руке. Наверное. Монти тряхнул головой, откидывая странную мысль и уж тем более желание проверить.
— Как скажешь, курочка.
Еда, как и все, что находится в «Пиццаплексе» была платной и стоила просто баснословных денег, даже для сотрудников. Была какая-то крошечная скидка, воспользоваться которой можно было всего пару раз в месяц, что Монти и делал. Есть с ребятами на постоянной основе он просто не мог — Ти-Джей больше не будет прикрывать его задницу в случае нехватки денег для аренды. Монти и так уже работает с утра до ночи, полностью забив на колледж, лишь бы были деньги.
«Вон же, через квартал отличная забегаловка, с нормальными ценами!» — сожаления метались в голове, пока он стоял разглядывая уже заученное меню и все расценки.
— Не можешь определиться? — раздался мягкий голос Фредди, который неожиданно оказался слишком рядом, что Монти едва не вздрогнул от неожиданности. Непозволительно близко, так нельзя.
— Я как-то не сильно голоден, — он попытался придать голосу уверенности, хотя и понимал, что просто нагло врет. — Не так давно ел, не осилю целую пиццу.
— Пополам?
— Не лопнешь, здоровяк? — попытался отшутиться Монти, в надежде, что Фредди пропустит мимо ушей грубость, и не отступит от предложения. Выбрасывать еду было тем еще мученьем, да и жаба душила.
— Я тоже не голоден. — Фредди обнадеживающе пожал плечами.
Потрепанная жизнью официантка Элеонор в свой же перерыв принесла ребятам горячую пиццу и то ли кивнув, то ли устало накренив голову вперед, поздоровалась с музыкантами и также быстро ретировалась.
Обстановка была спокойной. Перерыв у остальных сотрудников уже давно закончился, а следующий будет, когда ребята уже должны будут выступать, поэтому буфет был почти пустой, за исключением той самой рыженькой девчонки, что принесла им еду: она довольно громко болтала по телефону где-то со стороны кухни, но в целом, особо не мешала.
— Знаете, я вот вообще не понимаю, для кого мы выступаем по утрам? — Рокси без стыда высказывала свое недовольство, даже не обращая внимания, что заелась. Но даже это не мешало выглядеть ей обворожительно. — Мне как-то совсем не в кайф в шесть утра вставать, чтобы краситься и наряжаться ради одного зрителя. И то, этим зрителем, скорее всего является Ванесса.
— Рокси! — Звонко расхохоталась Чика. — Тебе самой еще не надоело каждый день повторяться?
— Что-то не нравится — лезь к мистеру Ублюдку под стол или на выход, — Монти поймал на себе колючий взгляд подруги. На других смотреть и не хотелось.
Роксана всегда была остра на словцо. Да и было в ней что-то такое, от чего Монти находил таким болезненно знакомым: замученный вид, непреодолимое желание быть лучшей, быть сильнее, быстрее. Было в ней что-то такое хулиганское и живое. Полный драйв и эмоции, будто бы перед тобой не изящная девчушка, вроде Чики, а настоящая секс-дива, с полным боевым арсеналом в трусах: от пулеметных лент, до гранат.
С ней было проще всего общаться. Она понимала его во всем. Особенно в том, что значит быть чьей-то заменой. Особенно, что значит жить «в образе». Она была, как Ти-Джей, только лучше, ведь не лезла не в свое дело, не пыталась оказать «психологическую поддержку» и поговорить о проблемах. До тех пор, пока не решит, что это как раз таки ее дело.
Он никого не пускал к себе домой, но разворошенная гримерка была другим
делом. В ней проводилось так много совместных часов — разговоры на абсолютно любые темы, никаких табу, никаких ограничений. Это было чем-то сродни встречи двух хищников — все хорошо до тех пор, пока не появится дичь, которую они оба захотят ухватить. Благо такое случалось крайне редко, слишком у них разные вкусы и предпочтения.
Никогда бы в голове не возникли мысли, что дружба между мужчиной и женщиной возможна, но, кажется, это оно и было. Может, и не та дружба, о которой, обычно все думают, но так просто они друг от друга уже не отделаются.
Когда его повысили, Роксана Вульф была первой, кто обратила на него внимание, увидела в нем потенциал. Она была той, кто рассказал Бонни об этом потенциале. Той, кому Монти рассказал о страхе умереть голодной смертью, после ухода Ти-Джея. А когда случилось то, о чем Монти не любит говорить, она была той самой, кому можно выплакаться в жилетку, и никто об этом не узнает. Конечно, Гатор так не делал. Только слабаки и позеры плачут.
Будто вспомнив что-то важное, Монти вальяжно откинулся на спинку стула, недовольно поглотив первый кусок пластилиновой пиццы. Это был и последний кусок. Больше в него ничего не лезло. И он порядком удивился, наблюдая с каким аппетитом девочки уплетают за обе щеки сомнительное произведение итальянского искусства.
Вот он, снова этот странный запах. Гниль… Везде он его преследует, негде спрятаться от него. Желудок, среагировал быстрее, чем сам Монти. С трудом сдерживая рвотный позыв, он хотел встать, выйти на свежий воздух, но крепка рука его остановила.
— Все хорошо?
Вопрос, который так его бесит. Особенно, когда его задает чертов Фазбер — он как заведенная игрушка с тарелками в руках: «БУМ. Все хорошо? Бах. Ты в порядке? Бум. Давай поговорим». И ведь сам же понимает, что нихера это так не работает. То, что помогает той же Чике, никогда не поможет, например, Рокси. И уж тем более Монти.
— Хочу прогуляться, — необузданная злость совершенно безосновательно вскипела где-то в районе глотки. Монти не понимал, почему его все вокруг так бесит. Догадывался, но не понимал, в чем дело. Нужно принять транки, он забыл об этом утром.
Откуда-то появлялось, выжигающие стенки желудка желание нагрубить, разнести все вокруг, устроить полную прожарку всему и всем. Эта злоба была такой утробной. Такой далекой, но порой она могла возникнуть так неожиданно, будто из ниоткуда.
— Я с тобой, — спокойно, без всякого упрека. Безбашенный идиот. — Не против?
Беглый взгляд по буфету. Только что он чувствовал себя опасным хищником, готовящемся к атаке, к смертоносному броску, а теперь все эти чувства снова отступили. В горле осел ком, который он не мог сглотнуть. Его взгляд поймала Рокси, она недовольно вздернула тонкую черную бровь, состроив такую недовольную морду, по одному этому жесту было ясно, что она хочет и может сказать.
«Хватит вести себя, как конченный долбоеб. Ты же не конченный», — он хищно улыбнулся, опустил взгляд, доставая очки-звезды. Именно это бы и сказала Роксана.
— Похуй.
***
— И как оно? — Осторожно прощупывая почву, поинтересовалась девушка. Черт знает каким образом, но Рокси умудрилась загореть. И это отчаянно бросается в глаза — белоснежное от штукатурки лицо и плохо замазанный переход на шее в более темный тон. Она выглядела не просто подрумянившейся, а полноценно сгоревшей. И это можно было скрыть, будь у нее не такой открытый костюм. Иногда у Монти складывалось впечатление, что выступают они совсем не для детей, а для похотливых родителей, желающих взглянуть на молодые подтянутые тела, а не на заплывшие складки, ожидающие их дома.
Она и сама видела это, понимала, что должна выглядеть на все сто, поэтому старательно натирала руки белой жижей, чтобы хоть как-то осветлить кожу. Эффект был нулевой.
— Если ты этими руками коснешься меня и моих волос, я тебе их нахер отгрызу, — несмотря на бодрый голос, Монти ощущал себя полным идиотом, сидя в гребаном розовом кресле, укутанный не менее пестрой накидкой, еще и с полотенцем на голове. Он терпеть не мог этого.
Лучше бы сам занялся волосами еще дома. Лучше бы вообще не позволял Рокси трогать его волосы тогда.
— Напугал ежа голой жопой. Смотри, чтоб тебе член не отгрызли.
Она повернулась боком к зеркалу, поглядывая на себя из-за плеча, провела ладонью по ягодице, и видимо, ощутив удовлетворение от своего вида, принялась растирать уже другую более густую и насыщенную блестками жижу на самых интригующих местах.
— Рокси, ты уже выглядишь как диско-шар, что будет на сцене? — Ехидничал он. — Как тебя так угораздило?
— Это все Мэттью, — она даже не глянула в сторону приятеля, продолжая заниматься самолюбованием. Вряд ли она заметила приподнятую бровь Гатора, требующего ответа, но ответ на незаданный вопрос не заставил себя долго ждать. — Давно не совпадали выходные, вот и поехали подальше от этой серости. Кто же знал, что так распогодится. Блять, я не помню, куда кинула стразы.
— С таким количеством глиттера на твоем теле все местные гуляки только тебя обхаживать и будут.
Девушка фыркнула опасно оскалившись собственному отражению, и наконец-то обратила внимание на все еже сидящего –, по правде, — связанного Монти. Она уперлась бедром в спинку его кресла, вызывающе, проводя кончиками пальцев по выпирающим ключицам. В свете приглушенных ламп, ее кожа переливалась, подобно стеклянной чешуе, создавалось впечатление, что перед ним стоит потустороннее создание, только выбравшееся из глубоких вод, готовящееся утянуть на дно одного глупца. Длинные кислотно-зеленые ногти прошлись по груди и оголенному животу, оставляя после себя невидимые полосы. Монти закатил глаза, от этого цирка.
— А может, я хочу, чтобы все смотрели только на меня, — она звучала очень раскованно, наблюдая за реакцией совершенно не впечатленного друга.
— Завязывай. Потом первая же прибежишь плакаться из-за очередного мудака. — Рокси громко цокнула, безвольно опустив руки. — И сделай уже что-нибудь с этим.
Монти многозначительно поболтал головой, но даже от этого полотенце не спало, а лишь оказалось в риске падения. На зеленоватом от недосыпа лице, проявилось отвращение, стоило нескольким влажным прядям спасть на глаза.
Наконец-то полотенце вовсе исчезло, и оказавшаяся за спиной девушка придирчиво осматривала волосы, оценивая результат окрашивания, которое в принципе, и не было необходимостью — с прошлого раза прошло не так уж и много времени.
— Ты так и не ответил на мой вопрос, — в голосе пропала всякая игривость. Рокси была сосредоточена на вычесывании волос, выглядевшими скорее бордовыми, чем красными из-за влаги.
— Мы просто курили, — он прикрыл глаза, лишь бы не видеть в отражении образ сумасшедшего ученого с пестрыми волосами, напоминавшими по состоянию солому и слезающими от любого прикосновения, как будто бы он прошел не одну химиотерапию.
— Ну, конечно. — Рокси не выглядела убежденной, продолжая укладывать непослушные волосы. Будто по волшебству, в ее руках все становилось лучше. Фен, перескакивал в месте с расческой из одной руки в другую, она делала какие-то сложные телодвижения. Замолкать она, конечно, совершенно не собиралась. — Ты и Фредди. Просто курили. С удовольствием бы посмотрела на это.
— Может, тебе еще и внос пихнуть бычки? — Рявкнул Монти, но это выглядело не лучше, чем тявканье ручной собачонки.
— Фредди давно бросил.
— Тогда, что он делал на парковке? Или у меня уже галлюны пошли?
Рокси не ответила. Да и сам Монти не видел смысла распыляться на эту тему и дальше. Они прекрасно понимали причину всего этого разлада в группе, который все так отчаянно пытаются скрыть за масками жизнерадостности. И предпосылки этого разлада начали зарождаться задолго до появления Монти, задолго до Роксаны, а этот цирк как был, так и есть.
В этой компании все всегда идет по одному месту и с недовольными этим они расправляются очень быстро и просто. Одно неосторожное слово, и ты сдаешь форму. Только один человек умудрился, несмотря на свой взбалмошный характер, смог удержаться тут, стойко вынося все проблемы и не уходя на дно, хотя, как это вообще возможно, когда ты стоишь на крохотном деревянном обломке в открытом океане. Как эта дура Роза, только Бонни не разводил никаких соплей.
Для Монтгомери Бонни был своеобразным вдохновителем. Он был вроде звездой местного разлива, но звездой. Имя его у всех на слуху, особенно сейчас. И как бы странно это не звучало, но и сам Бонни всех знал, и это были не какие-то «полезные», связи, которые дадут добро только через постель.
— Эй-эй, новичок, стой!
Монти очень хорошо запомнил тот день. Он тогда только устроился, благополучно завершив уже третью по счету смену. В гольф он совершенно не умел играть, но ему ли жаловаться на это? Работа не пыльная: собирать мячи по полю, пересчитывать клюшки и объяснять какие-то элементарные правила безопасности детям и их тупоголовым родителям, создающим куда больше проблем, чем их отпрыски.
— Тебя же Монти зовут, да?
И вот перед ним стоит он — чертов Бонни, выглядящий, как самый обыкновенный человек. Без всей этой боевой раскраски на лице, без этой блестящей одежды и обуви на высоченной подошве, он как раз таки цеплял этой непринужденностью и простотой. Рядом с ним даже Сид Вишес не стоит.
— Э-э-э, — это лучшее, что мог озвучить Монтгомери. Он удивленно похлопал ресницами, ожидая продолжения. Чего хочет Бонни? Чего бы он там ни хотел, мычание Монти вряд ли можно назвать нормальным ответом. Но Бонни ждет. Смотрит сквозь яркие линзы на глазах, кажется, забыв их снять, улыбается дружелюбно. — Да, Монти — это я. Монтгомери.
Темные брови сошлись на переносице, и парень провел ладонью от лба до подбородка, пытаясь стереть с лица эту тупость, смахнуть как грязь. Идиот.
— Ты… можешь, пожалуйста, не закрывать поле? Сам понимаешь, денек выдался паршивым, — на глаза спали синие пряди. Без повязки на голове ему было лучше. — Не переживай, у тебя не будет проблем. Если торопишься домой, то я сам опущу рольставни.
— Ну, — Монти наконец-то отвис и понял, что до него пытаются донести. Приподняв в задумчивости брови он прикинул ситуацию, явно намереваясь отказать, но он не успел и рта раскрыть, чтобы что-то озвучить.
— У тебя очень подвижная мимика. Дети любят такое.
— Допустим, — Монти так и не понял, к чему это было сказано, и нащупал в кармане ключи от локации.
— Не болтливый, да?
Постепенно Монти начал приходить в себя, в свое обычное состояние, не нарушаемое внезапным появлением всяких чудиков и уже совсем убедился в правильности своих действий.
— Не хочу лишиться работы. Снова. Поэтому… — В голове начинала зарождаться какая-нибудь шутка, колкое словечко, да можно было бы просто послать, но едва ли это помогло ему задержаться тут, ничего не знающему об этом месте Монти. На тот момент. В конце концов, незаменимых нет.
— Пожалуйста, Монти.
Всего два слова. От которых по телу бегут мурашки. Даже сейчас, когда он вспоминает это. Гипноз это был или простое обаяние, но всего два слова решили его дальнейшую судьбу.
Их странное общение развивалось так медленно и лишь по ночам. Сформировалась привычка за несколько минут до закрытия «Пиццаплекса» перекинуться всего тремя словами: «Привет. Можно? Пошли». А после этого они могли просто молчать все это время, а могли делиться какими-то незначительными историями, событиями, произошедшими за день. Могли хоть уйти в философию или какие-то прочие глубокие мысли, зная, что какую бы глупость кто не ляпнул, осуждения бы не последовало. Это не напрягало. Каждый раз на душе было так легко и свободно. Точно гипноз, не иначе. Всего пару раз в неделю, но Монти этого ждал, даже не зная, в какой именно день заявится нескладный и угловатый парень, который на деле оказывался таким… Пластичным в своих действиях? Монти даже не знал, как еще его описать.
Он беззвучно, подобно кошке, переступал с ноги на ногу, уверенный и плавный взмах клюшкой, удар и точное попадание. У Бонни все получалось с первого раза. За что бы он ни брался, какой бы прием не показывал бы, какую бы струну не сжимал. Вселенная словно улыбалась ему, удача всегда была послушной собачонкой на розовом поводке. Эфемерная, почти нереальная фигура, образ, излучаемые неконтролируемую улыбку.
Гольф стал для Монтгомери чем-то таким важным. Прежде он даже клюшку в руках не держал, а когда руки добрались до дешевых пластиковых палок, было совсем не до игр: принеси это, занеси то, присмотри за теми, наругай тех. Он потерялся в днях, упустил момент, когда ответственность за всю локацию, свалилась огромным грузом на бедную голову.
— Покажи ногти, — над ухом раздался раздраженный голос. Монти поднял рассеянный взгляд, натыкаясь на тонкую улыбку Роксаны. — Давай, еще слюни начни пускать, чтоб уж точно все вокруг поняли, что тебя в детстве роняли на бетон.
— Я задумался, — он придирчиво взглянул на идеальную укладку и пестрый макияж, ища хоть какой-то мелкий косяк, за который можно было бы упрекнуть подругу.
— Да ты что! — Она испуганно схватилась за сердце, всем лицом демонстрируя удивление вперемешку с издевкой, — Ты бредишь. Как в пустой голове могут генерироваться какие-то мысли? Мало того, что ты вопреки законам жизни, вообще существуешь без мозга, так еще и думать умудряешься.
Так и не найдя, за что можно зацепиться, Монти поерзал на кресле и хрипло посмеялся.
— Сучка. — с этими словами он поднялся, бросая в Роки ненавистную накидку, и направился к выходу из ее гримерки.
Напоследок он посмотрел на нее через плечо, стоя уже на пороге, и с игривым оскалом выполнил просьбу. Не в полной мере — он показал ей всего два обломанных ногтя со слезшей краской на средних пальцах обеих рук.
— Мудак. Я старалась.
Монти похлопал по карманам жилетки в поисках несчастной пачки дешевых сигарет, и снова ощутил шуршание бумаги. Он так и не решался выбросить этот злосчастный комок угроз и просьб, но понимал, что рано или поздно это придется сделать — не вечно же носить его с собой. Но иногда просто смеха ради, хочется перечитать требования ректора отправиться в прошлое и явиться на давно закончившиеся занятия.
У небольшой сцены в главном зале уже стояли Фредди и Чика, довольно активно жестикулирующая после каждой фразы шатена. Они ждали только Рокси, которая вечно раньше всех собиралась, но позже всех подходила, буквально в тот же момент, когда он уже должны начать.
Утренняя сессия Монтгомери особенно не нравилась: он вялый, не выспавшийся, мчится в пиццерию, потом еще порядком полтора часа бесцельно ходит по зданию, столько же сидит в гримерке, если не успел собраться дома — а он и не видел в этом смысла — чтобы сыграть несколько популярных детских песенок для этих самых детей, которых сюда приводят родители перед школой. Никто, даже Фредди с Чикой, не понимает, зачем это утреннее шоу, но не им это решать.
После у них целый день, в течение которого, они ничего особо и не делают. Ходят из угла в угол, приветствуя и улыбаясь каждому встречному, поздравляют именинников и идут на свои локации, чтобы делать там то же самое, что и в главном зале. Но Монти не возмущается, уж лучше так, хотя бы есть чем себя занять: погонять мячи, поиграть на старой акустике — ему нравилось, когда его кто-то просил об этом, сразу появлялось чувство какой-то важности и особенности. На сцене он стоит где-то сбоку, за спинами ребят, а тут он один и может встать куда захочет. Да хоть залезть на крышу пластикового бунгало в центре поля. А когда за это еще платят хорошие чаевые — вообще малина.
По средам бывает день гольфа. Туда приходит много людей лишь из-за мелкой скидки за входной билет. И вот тут то Монтгомери и может отыграться, выплеснуть все накопившиеся эмоции. Детям нравилось, как Монти, будто ужаленный в жопу, скачет от лунки к лунке, мешаясь и делая всевозможное, чтобы получить лишний цент на чай.
А еще там играла обалденная музыка. Да, она постоянно повторялась, имела схожий мотив и иногда и текст, но он готов терпеть это. Все лучше, чем детские навязчивые песни, доносящиеся из детского сада, жужжащие в голове по ночам, когда пытаешься уснуть. А этот балбес Ти-Джей только подливал масла в огонь, постоянно напевая каждую из них. Хотя с тем упорством, с которым включают Элтона Джона, скоро и он будет ему мешать спать и проникать в кошмары с безостановочным улюлюканьем.
Каждый вечер, они, как и утром отыгрывали несколько песенок для более или менее подвижной публики, которая к последней песне совсем редела. Лишь по пятницам у них был полный аншлаг, а причина тому — еженедельный большой концерт. Все то же самое, что по утрам и вечерам, только почти весь день. Но в такие дни была хоть какая-то свобода в выборе репертуара. Монти с улыбкой вспоминает каждую песню, которую они играли совершенно не для детских ушей и без согласования руководства. Шумиху они тогда знатную поднимают, Ванесса не раз была готова им головы выкрутить за такую самодеятельность. Но по факту, всем было откровенно плевать.
Именно поэтому, они наплевав на все принципы и запреты каждую неделю испытывают нервы начальства, извергая из себя все более и более ебанутую песню. В этот раз выбирала Чика и, как же Монти обожает все, что предлагает эта с виду милая, но с ощутимой ебанцой в голове девушка. Хоть песню выбирала она, но петь то приходилось Фредди. А это был тот еще номер, когда он со всем своим невинным видом пел о большой любви к маленьким девочкам или о тусовках в гей-барах
Каждый раз на них орут и дергают за уши за подобные выходки, и каждый раз после нагоняя они почти в припрыжку громко обсуждают, какая песня будет следующей.
— Кто выбирает? Рокси, ты? — Продолжая хихикать, поинтересовалась блондинка.
— О-о, я долго этого ждала. Готовилась все четыре недели, — она наигранно потерла руки, как назойливая муха. — Долго думала, как бы тебе насолить, Фредс.
— За что?! Тебе не хватило того, что та рыжая стерва назвала меня педофилом и ублюдком? — Фазбер остановился также наигранно хватаясь за сердце и запрокидывая голову. Монти поборол желание улыбнуться, позволив себе лишь ядовито оскалиться.
— Это тебе за то, что я этого не увидела.
— А кто тебе виноват? — Вклинился Монти. — Если бы так много не занималась демонстрацией оголенного тела и трением о каждую ширинку, может, хотя бы услышала эти вопли.
Сьюзи уже согнулась пополам от смеха, едва сдерживая слезы, чтобы не поплыла тушь.
— Еблан.
— Шлюха.
— Так, что за песня? Кем меня назовут на этот раз?
— Педиком. Будешь петь что-то из репертуара Клауса Номи, и точка.
Девушка со знанием дела нравоучительно выставила указательный палец, другой рукой упираясь в бок. А через мгновение Фредди накинулся на нее, в попытках превратить ее серебристую шевелюру в страшное гнездо для сорок. Такой шумной колонной они буквально выкатились через служебный выход, оказываясь на парковке.
В своей манере, Рокси даже не стала ни с кем прощаться, а на Фредди, все же добравшегося до ее волос, даже не взглянула. Она обхватила крепкой хваткой за плечи Чику и повела ее к своей машине.
Монти недовольно шмыгнул носом. На улице стояла весенняя морось. Сыро. Стоило тарахтелке Роксаны, звуки которой могли перебить только вопли Питера Стила на всю парковку, скрыться где-то в соседних кварталах, как все вокруг погрузилось в гнетущую мертвенную тишину. С лица спала всякая маска веселья, уже даже не было сил лепить на лицо какую-то другую эмоцию.
Монти обожал вечер пятницы, когда он уже выжат, как лимон, и плетется по ночным улицам, сквозь зубы скуля, что еще немного — и он дома. Свалится неприглядной кучей на диван, даже не раздеваясь и наконец-то нормально выспится. Хотя даже это получалось через раз, из-за чего он глубокой ночью в ярости распихивает подушки, брыкаясь и тихо рыча на бессонницу, или просыпается как старик незадолго до рассвета. Конечно, после этого уснуть тоже не получается.
Он поправил лямку рюкзака и, еще раз шмыгнув, развернулся на пятках, чтобы уже пойти домой. Но наткнулся на Фредди, отлипшего от стены, на которую опирался. Он тоже собирался домой. В этот же момент.
Между ними давно сложилось негласное правило: они не ходят вместе домой, даже несмотря на то, что им по пути, несмотря на то, что от «Пиццаплекса» всего одна дорога. Гребаные окраины города. Когда Монти только устроился, проблем с этим не было. Было плевать. Когда он стал частью музыкального коллектива было уже немного нервно и глупо что ли, как будто бы он один из тех бешеных детей-фанатов, следующих по пятам за звездой. А когда пропал Бонни, и Монти за неимением других претендентов впихнули бас-гитару в руки, стало совсем не по себе. Это начинало порядком бесить его, а еще сильнее его бесило то, что он не мог понять природу этих чувств. Совершенно необоснованное раздражение, граничащее с ненавистью.
«Ненависть — это громко сказано. На Фазбера без жалости не взглянешь», — поправил себя Монти.
Его радовало лишь то, что это, видимо, взаимно. Фредди терпеливо ждал, пропускал вперед Монти, замедлял шаг, лишь бы не идти на ровне, иногда и Монти позволял себе так сделать, или задержаться в гримерке, намеренно тянул время, делая все так медленно, что уже сам начинал заводиться от того, как сильно это бесит.
Это бесит его и сейчас. Он даже и не думал пропускать Фазбера вперед, пусть сам ждет. Монти хочет домой. Первый уверенный шаг вперед, и он с ужасом осознает, что вокалист тоже делает шаг. Они друг друга прекрасно поняли. Они это уже проходили. Той неловкости, которая появлялась в такие моменты, давно нет. Она сменилась раздражением. Монти закатил глаза, беззвучно цокнув языком, и не сбавляя шаг, двинулся по узкому тротуару вперед.
«Какой идиот придумал такие узкие тротуары?» — продолжал свирепеть парень, все поправляя рюкзак, будто назло пытающийся скатиться с широких плеч.
Фредди шел рядом. Он даже не думал замедляться, идя по правую сторону от него, почему-то раз за разом бросая короткие любопытные взгляды. Будто бы Монтгомери этого не видел.
Но он видел. И это еще сильнее бесило.
Он начал считать секунды, а затем минуты. Они идут так уже около трех минут. Может, все было бы не так плохо, если бы Фредди уже в упор не смотрел на него.
Монти шумно втянул воздух.
— Да чего тебе?
Фредди громко хмыкнул, приподняв уголок губы. Он помолчал пару секунд, кажется, обдумывая, что ответить. Но на самом деле, у него уже давно был подготовлен ответ на вопрос.
— Было интересно, на сколько тебя хватит. — У Монти задергался глаз.
— Хреновая проверка на прочность.
— Ты хорошо сегодня играл, — он будто бы смаковал эти слова, не замечая дерганности Монтгомери.
Вместо благодарностей, Гатор издал тихое, почти беззвучное «угу». Морось становилась навязчивей, на лицо то и дело попадали крупные капельки намечавшегося ливня. С такими темпами, волосы, над которыми так трудилась Рокси, скоро превратятся в комок прожженной пластмассы. Немного жаль, но укладка бы все равно не продержалась долго. Твердая подушка, от которой постоянно ноет шея, одолела бы любой лак и гель.
— Пока, Монти.
Они дошли до переулка. Тут их дороги расходятся. Фредди был так… спокоен. Почему это спокойствие так раздражает? Возникает желание огрызнуться, накинуть на него, как мелкая шафка. Всегда так.
Днем они иногда нормально общаются — точнее просто перекидываются короткими репликами о погоде или предстоящем выступлении — а под конец дня, гитарист уже чувствовал себя сорвавшимся с цепи зверем. С наступлением темноты все сразу теряют всякое дружелюбие. Разве они вообще когда-либо были друзьями? Разве они когда-либо проводили время вне этого гнилого общепита?
— Пока, — покрывшаяся от сырости мхом земля, вместе с дождем впитала в себя этот вздох.
Фредди уже отошел на приличное расстояние, но услышав это на мгновение замедлил шаг, так и не остановившись. Его плечо дернулось, борясь с желанием его обладателя повернуться.
Монти чувствовал себя побежденным.