Ирония судьбы, или Шахийя тайиба

– Похоже, моё коронное блюдо удалось мне сегодня особенно хорошо, раз вы уже третий раз повторить просите, – хохотнул Ламбад, ставя на стол очередной рыбный рулет вместе с очередной, уже неизвестно какой по счёту, бутылкой вина. – Ну, приятного аппетита. И ещё раз с днём рождения, аль-Хайтам!

Именинник лишь осоловело кивнул в ответ на поздравление. Сколько они уже выпили? Впрочем, это, наверное, не так уж и важно, если его день рождения проходит так же весело и беззаботно, как предыдущие.

Конечно, так было не всегда. Пока он жил один, он зачастую вообще забывал, что одиннадцатого февраля у него день рождения, и что его надо как-то праздновать – точнее, не видел в этом смысла. Да и сейчас не особо видит, но вот Кави… С тех пор, как они начали жить вместе, ни один праздник аль-Хайтаму не давали провести дома, особенно если это день рождения, ведь «это же твой самый главный день в году, в смысле ты хочешь провести его дома с книжкой, как будто это обычный будний день, ничего не хочу слышать, мы сейчас же собираемся и идём в таверну Ламбада праздновать!» И аль-Хайтаму в этой ситуации было действительно проще не сопротивляться (и совершенно не хотелось расстраивать Кави, но об этом он никому не скажет).

Сначала они праздновали только вдвоём, потом к ним присоединились Сайно и Тигнари, и с тех пор вот так собираться по праздникам вчетвером у Ламбада стало для них традицией. Аль-Хайтам совершенно не возражал, отдыхать с друзьями было действительно весело (и особенно ему грело душу то, каким счастливым выглядел Кави в такие моменты, но об этом он никому не скажет). Только вот был один нюанс, который сегодня беспокоил аль-Хайтама сильнее обычного – никто из них совершенно не умел пить. А сегодня им ещё нужно было проводить на корабль до Фонтейна Кави, который собирался нанести визит матери. Как бы в таком состоянии они не натворили чего-нибудь такого, чего творить не надо.

Впрочем, вскоре аль-Хайтам забыл думать и об этом. Всё его существо окутала сладкая дрёма, голову заполнил туман, и о том, что происходило дальше, он не помнил толком ничего. Помнил только, как Сайно и Тигнари куда-то его тащили, ругаясь на то, какой он тяжёлый, как он потом вёл философские беседы с каким-то торговцем, который, кажется, ничего из их диалога не понял, и как он, в конце концов, не без помощи всё того же торговца, добрался до дома, ввалился в гостиную, с трудом попав ключом в замочную скважину, и уснул на диване, не в силах дойти до спальни.

Крепкий сон аль-Хайтама прервала льющаяся на его лицо вода. С трудом продрав глаза, он увидел нависающего над ним… Кави? Да, сомнений нет, это точно был Кави – те же пшеничные волосы, карминовые глаза и веснушки на аккуратном прямом носу, – только он зачем-то оделся в фонтейновское женское платье и поливал его водой из чайника.

Но на этом странности не закончились. Едва аль-Хайтам открыл рот, чтобы поинтересоваться, что это за цирк, как Кави заговорил с ним… женским голосом:

– Кто вы такой и как вы попали в мой дом? Выкатывайтесь отсюда, вам ещё повезло, что моего мужа сейчас нет дома!

От такого неожиданного поворота аль-Хайтам всем своим немаленьким весом грохнулся с дивана. Кажется, после такого полёта у него расцветёт очень красочный синяк на бедре. Но сейчас это волновало его меньше всего. Кое-как разлепив пересохшие губы, аль-Хайтам хрипло выдавил:

– Кави… почему ты женщина?

***

– Каждый мой день рождения мы с друзьями ходим в таверну Ламбада, это у нас такая традиция…

– Да-да, я это уже слышала… В Фонтейн-то вы как попали?

Аль-Хайтам вздохнул, снова отхлёбывая из чашки крепкий чёрный чай – по словам хозяйки дома, настоящий лиюэйский пуэр, – который понемногу сводил на нет его похмелье, однако воспоминания о том, как же он всё-таки очутился в Фонтейне вместо Кави и каким образом добрался до дома его матери, возвращаться никак не хотели.

– Хорошо, – продолжала тем временем расспрашивать Фаранак. – Предположим, вы не помните, как попали на корабль. Но как вы с него сходили, вы уж должны помнить?

– Да, – аль-Хайтам закивал, снова отхлёбывая чай и изо всех сил пытаясь раскрутить шестерёнки в мозгу. – Да, должен помнить… но не помню.

Фаранак тяжко вздохнула, накрыв лицо ладонью, – совсем как Кави во время их споров, – и продолжила свой допрос:

– Ладно, этот вопрос мы пока опустим. Меня больше интересует, каким образом во всём Кур-де-Фонтейне вы отыскали именно мой дом, при этом ещё и приняв его за свой.

Аль-Хайтам снова напрягся, вспоминая, как просил своего случайного попутчика помочь ему дойти до дома, и как упоминал что-то, какую-то деталь, которая отличает его дом от других домов в городе Сумеру. И на этот раз память его не подвела.

– Ваза! – выпалил он с видом исследователя, только что совершившего какое-то очень важное открытие. – Уж не знаю, по какой случайности так вышло, но возле вашего дома стоит точно такая же ваза, как возле нашего.

– «Нашего»? Вы живёте не один?

– Ох, нет, просто оговорился, – аль-Хайтам отвёл взгляд, поняв, что ляпнул лишнего. Но если он сейчас начнёт придумывать отговорки, это будет выглядеть слишком подозрительно, поэтому он понадеялся, что Фаранак ему поверит и не придаст его «случайной оговорке» значения.

– Хорошо, ваза, допустим, – продолжила разговор Фаранак. – А в дом вы как вошли? Дверь была заперта.

– Открыл её ключом, – невозмутимо ответил аль-Хайтам, продемонстрировав собеседнице связку ключей Кави, которая в очередной раз каким-то непостижимым образом оказалась в его кармане (естественно, не подавая виду, что эти ключи ему не принадлежат). – Похоже, в наших домах одинаковые замки.

– Это совершенно исключено, – усмехнулась Фаранак, переводя взгляд с ключей на аль-Хайтама и обратно. – Пока мой сын не удостоился звания светоча Кшахревара, этот почётный титул носила я, и именно я разработала и запатентовала уникальную технологию производства дверных замков, которой, насколько мне известно, в Сумеру пользуются до сих пор. И в Фонтейн данная технология никак утечь не могла – я бы узнала об этом сразу. Отсюда следует, что в ваши руки каким-то образом попал запасной ключ от моего дома, который мог быть только у Кави.

– Я случайно забрал его ключи вместо своих, такое часто случается… – пробормотал аль-Хайтам, но тут же спохватился, что опять сболтнул больше, чем нужно, и попытался спасти ситуацию. – Ну, знаете, после таких пьянок непонятно, где чьи вещи, а Кави меня на все праздники в таверну таскает, то есть довольно часто…

– Да-да, охотно верю, – ответила Фаранак таким тоном, по которому было сразу ясно, что всё ровно наоборот. – Кстати, эта чудесная ваза, стоящая у входа в мой дом – часть парного ансамбля, который расписывал довольно известный художник… впрочем, его имя вам ни о чём не скажет, поскольку вы, кажется, совершенно не разбираетесь в искусстве – по глазам вижу. Но, думаю, вам будет интересно узнать, что данный ансамбль был выставлен в Сумеру на аукцион в единственном экземпляре, и его посчастливилось выкупить моему сыну, который одну вазу оставил себе, а вторую подарил мне. Как же он написал в своём письме, сопровождавшем посылку? «Чтобы наши семейные узы были такими же крепкими, как эта замечательная керамика», как-то так...

Аль-Хайтам выслушивал все эти занятные факты молча, снаружи стоически держа свое фирменное каменное лицо, но внутри чувствуя себя так, будто его закапывают живьём. И вот, наконец, Фаранак решила бросить последнюю горсть земли на его могилу.

– Так значит, вы с моим сыном живёте вместе, и, судя по всему, вас связывает нечто большее, чем просто дружба? – изрекла она, устроив подбородок на сложенных в замок руках и хитро ухмыляясь. В карминовых глазах заплясали чёртики. Аль-Хайтам аж поперхнулся чаем, взглянув на её выражение лица – точь-в-точь Кави, когда аргументы в очередном споре перевешивают в его сторону, и он аж весь светится, упиваясь собственной правотой. Как сказал бы Сайно, яблоко от яблони недалеко ябнулось. Только вот с Фаранак отчего-то совершенно не хотелось спорить дальше, внутренний голос аль-Хайтама подсказывал ему, что всеми своими дальнейшими контраргументами он лишь глубже сам себя закопает.

Да и было бы с чем спорить… Кави действительно значил для аль-Хайтама очень много, гораздо больше, чем просто друг. Но значил ли он, аль-Хайтам, то же самое для Кави? В конце концов, именно Кави не хотел, чтобы об их совместном проживании кто-то знал. И аль-Хайтам ни за что бы не поверил, что причина этому кроется только в том, что Кави не хочет чувствовать себя обузой, и ни в чём больше.

Из невесёлых мыслей аль-Хайтама выдернул хлопок входной двери, за которым последовало жизнерадостное «хабиби, я дома!»

– О, Арман, ты вовремя, я как раз заварила чай! – прощебетала Фаранак, поднимаясь из-за стола и приветствуя лёгким поцелуем вернувшегося супруга – элегантного фонтейнца из той категории мужчин, о которых говорят «как хорошее вино – с возрастом становятся только лучше». Аль-Хайтам уже успел рассмотреть все висящие на стенах фотографии, на которых, в том числе, красовался и данный месье в молодости, поэтому с поговоркой с уверенностью мог согласиться. Вышеназванный месье же теперь во все глаза рассматривал его.

– А кто твой загадочный гость? – осторожно спросил он, обращаясь к супруге. – Ты говорила, что Кави приедет, но этот молодой человек на твоего сына явно не похож.

– Кави приедет позже, опоздал на свой корабль из-за очередного вредного заказчика, – как ни в чём ни бывало ответила Фаранак, снова ухмыляясь так, будто что-то задумала. – А этот молодой человек – его жених, аль-Хайтам.

«Жених» поперхнулся чаем во второй раз. Он не ослышался? И что это, Бездна побери, значит?

– Мы не… – поспешил было он вклиниться в разговор, но его бессовестно перебили.

– Они не афишируют свои отношения, чтобы студенты в Академии не сплетничали, – затараторила Фаранак, подскочив к аль-Хайтаму и делая вид, будто просто подошла похлопать его по спине. – Но перед семьёй ты можешь быть открытым, дорогой.

С этими словами Фаранак впилась в глаза аль-Хайтама таким нечитаемым взглядом, что его внутренний голос уже буквально закричал, что с этой женщиной лучше не спорить. Прокашлявшись и выдохнув, он снова нацепил свою дежурную мину и ответил:

– Да, конечно. Я постараюсь.

– О, так значит, это и есть тот самый сюрприз, о котором Кави говорил? – Арман лучезарно заулыбался, хлопнув в ладоши. – Что ж, это повод выпить не чаю, а чего-нибудь покрепче!

– Нет, покрепче не надо! – выпалил аль-Хайтам и, поймав на себе удивлённый взгляд хозяина дома, поспешил оправдаться как можно правдоподобнее. – Простите, у меня… морская болезнь. Буквально пару часов назад сошёл с корабля и ещё толком не пришёл в себя, поэтому от алкоголя пока воздержусь.

– Уф, ну слава архонтам, а то я уже грешным делом подумал, что вы вообще не пьёте, – усмехнулся Арман. – В таком случае, предлагаю дождаться Кави и выпить за здоровье молодых, когда вся семья будет в сборе. Я просто не отпущу вас из Фонтейна, пока вы не попробуете наши вина!

Аль-Хайтам лишь глухо угукнул в чашку с остатками уже остывшего чая. Кажется, денёк ему предстоит ещё веселее, чем вчерашний.

***

Гением актёрского мастерства аль-Хайтам себя, конечно, не считал, однако прикинуться женихом Кави перед его матерью и отчимом особого труда не составило. Поначалу было неловко, особенно когда к Фаранак зашли на пару минуточек её подруги, оставшись на пару часиков на чай. Аль-Хайтам благодарил всех архонтов за то, что нигде по дороге не посеял свои наушники, поэтому эти гиперактивные шумные женщины не видели, как краснеют его уши от их взглядов, блуждающих по всему его телу, и их шуток о том, как они бы сами за ним приударили, если бы он уже не был занят. Однако, чем сильнее аль-Хайтам вживался в роль, тем легче она ему давалась.

К середине дня аль-Хайтаму весь этот импровизированный спектакль начал казаться даже забавным. А к вечеру он начал ловить себя на мысли о том, что хотел бы, чтобы всё это было взаправду. Ему нравилось называть себя женихом Кави, и ему действительно хотелось им быть. И чем ближе день подходил к концу, тем отчаяннее аль-Хайтаму хотелось, чтобы он не заканчивался никогда, и одновременно – чтобы он закончился поскорее. Потому что, как бы ни была сладка иллюзия того, что у них с Кави всё взаимно, что они станут мужьями и жить будут долго и счастливо – это всего лишь иллюзия, которая разобьётся сразу, как только Кави приедет. И как бы ему ни хотелось, чтобы шоу продолжалось, так больше продолжаться не могло.

– Простите, я могу воспользоваться вашим телефоном? – спросил он, когда Арман удалился в свой кабинет доделать что-то по работе, и они с Фаранак остались наедине.

– Куда собрался звонить так поздно? – поинтересовалась та с усталой улыбкой на лице, но усталость эта была приятной. Так обычно выглядят люди, которые долго трудились ради какой-то большой цели и, наконец, достигли её.

– В справочное бюро, – так же устало ответил аль-Хайтам, только его усталость была сравнима, пожалуй, с усталостью абитуриента, который сутки напролёт не спал ради поступления на бюджетное место, но не добрал до него ровно один балл. – Хочу узнать, нет ли сегодня ночных рейсов до Сумеру.

Улыбка тут же сползла с лица Фаранак, сменившись разочарованным выражением.

– Ты не дождёшься Кави? – спросила она с грустью.

– Зачем вам это всё? – ответил вопросом на вопрос аль-Хайтам, раздражённо потирая переносицу.

– Только не говори, что тебе не понравилось, – фыркнула Фаранак. Бездна побери, эта женщина видит его насквозь…

– Даже если и так, что с того? – аль-Хайтам невесело усмехнулся, отводя взгляд к окну, за которым уже зажигались огни ночного города. – Кави меня не любит, и ему это точно не понравится.

– А ты его спрашивал? – Фаранак снова фыркнула, как пустынная лисица. Настала её очередь раздражаться.

– Не спрашивал, но… – внезапно задумавшись на миг, аль-Хайтам помотал головой и вздохнул. – Какой в этом смысл, если мы и так друг с другом не уживаемся. У нас слишком разные взгляды, он постоянно твердит мне, какой я невыносимый, и как ему не терпится поскорее от меня съехать. А если я ещё и в чувствах ему признаюсь… Нет, это просто неправильно.

– О, да, разумеется, господин секретарь, – саркастично протянула Фаранак. – Такие, как вы, всегда правы, во всём, потому что живёте как положено, как предписано. Но в этом и ваша слабость. Вы не способны на безумство, великое вам не по плечу. А жизнь нельзя подогнать под вымеренную схему.

Аль-Хайтам притих и замер, оглушённый тирадой Фаранак, которая промаршировала к выходу из гостиной и, случайно ли, намеренно ли, задела его плечом, на ходу распуская волосы – прямо как Кави, когда обижается на его очередную придирку.

– Знаешь, – добавила она, уже стоя в дверях. – Я очень хорошо знаю своего сына, и если он действительно хочет что-то сделать, он это сделает любой ценой. Если бы он действительно захотел от тебя уйти, он бы сделал это сразу после того, как озвучил свою первую мысль об этом. Даже если бы ему пришлось жить на улице. А ещё он не стал бы заботиться о том, кого не любит.

Высказавшись, Фаранак удалилась, оставив аль-Хайтама одного. Переварив всё сказанное ею, аль-Хайтам крепко задумался. О том, как Кави ушёл, когда они впервые поссорились – и как всё время грозится уйти сейчас, но не уходит. О том, сколько всего Кави делает для него, явно или тайно, и о его счастливой улыбке, когда ему удаётся чем-то его порадовать. Об их тайном языке, об этой вазе, будь она неладна, и ещё о тысяче мелочей из их совместной жизни, которые указывали на очень важный факт, который аль-Хайтам всё это время благополучно игнорировал. Но теперь он, кажется, всё понял. Теперь он точно обязан дождаться Кави.

***

От своей безумной жизни Кави привык ожидать чего угодно, но не того, что отправленный вместо него в Фонтейн аль-Хайтам обнаружится в доме его матери, чинно пьющий с ней чай за одним столом. И уж точно не того, что они оба хором скажут «мой Кави приехал». Ладно мама, от неё эти слова услышать было вполне нормально, но аль-Хайтам?..

– Так… Что здесь уже успело произойти без меня? – спросил он, когда к нему вернулся дар речи. Фаранак, сославшись на какие-то очень важные дела, оставила молодых людей вдвоём, и градус неловкости в воздухе просто зашкаливал.

– Слышал когда-нибудь снежненскую поговорку «без меня меня женили»? – тихо усмехнулся аль-Хайтам. – Вот именно это с тобой и произошло. А жених твой – я, и знает об этом, пожалуй, уже как минимум половина Фонтейна.

– Ты… Ты! – Кави почувствовал, как в его груди закипает настоящая ярость. Он часто злился на своего невыносимого соседа, но настолько сильно впервые. Нестерпимо захотелось почесать кулаки об эту самодовольную физиономию. – Я, конечно, в курсе, как ты любишь надо мной поиздеваться, но это уже чересчур! Как ты вообще мог до такого додуматься…

– Тихо, тихо! – перехватив руки Кави, аль-Хайтам осторожно отстранил его от себя, заглядывая ему в глаза. – Я бы до такого ни за что не додумался, мне моя рациональность не позволит. Додумалась до этого твоя матушка. Я был против.

– Ладно, допустим, я тебе поверил, – Кави сделал глубокий вдох, успокаиваясь. Что-то во взгляде аль-Хайтама заставило его умерить пыл и прислушаться. – Все матери так или иначе хотят поскорее женить своих детей, и моя не исключение, но… но почему ты? И зачем ты согласился в этом участвовать, если был против?

– Почему я – это не ко мне вопрос, – аль-Хайтам снова усмехнулся, наблюдая за эмоциями Кави. – А зачем я согласился… Честно говоря, сам не знаю. Госпоже Фаранак отчего-то оказалось очень сложно противиться. Да и, в конечном итоге, мне понравилось быть твоим женихом, пусть и понарошку.

– Тебе… ч-чего?! – Кави не верил своим ушам. И глазам. И другим органам чувств тоже. От своей безумной жизни он ожидал чего угодно, но чтобы этот человек-камень говорил ему такое? И при этом смотрел на него с нежностью? Да ещё и гладил его пальцы, переплетая их со своими? – Кто ты, и куда дел моего аль-Хайтама?

– Твой аль-Хайтам здесь, и он действительно твой, во всех смыслах. И будет счастлив, если ты ответишь на его предложение руки и сердца, только не понарошку, а по-настоящему.

***

Фаранак, наконец услышавшая за дверью заветные признания и звуки поцелуев, с облегчением выдохнула и теперь уже действительно отправилась по своим очень важным делам со спокойной душой.

С тех пор, как между Фонтейном и Сумеру провели телефонную связь, Кави стал часто ей звонить. И она, конечно, была очень рада тому, что любимый сын о ней не забывает, вот только ей всё же хотелось почаще слышать от него что-нибудь хорошее, а не пьяные монологи на одну и ту же тему «мой сожитель идиот и не понимает, что я его люблю».

Что ж, теперь это изменится. Пожалуй, нужно будет лично поблагодарить тех самых друзей Кави, которые отправили вместо него в Фонтейн аль-Хайтама. Благо, такая возможность представится ей очень скоро – отчего-то она была уверена, что со свадьбой её сын и новоиспечённый зять тянуть не будут.