Compass of the Heart

Ⅰ

Последний чемодан напрочно закрывают прямые, но шёлковые юношеские пальцы, ловко справляясь с серебристой клацающей застёжкой. Сону насчитал как минимум три таких, и все они его. Он впихнул внутрь абсолютно всё, что у него имелось дома, несмотря на то, что готовился он с семьёй лишь к обычному трёхнедельному отпуску. Впрочем, наполнение чемоданов Кима было лишь прикрытием, ведь ему хватило бы и двух вещей в другой стране — компаса и карты. Он, сидя на едва холодном полу, берёт ближе к себе самодельную карту, что была удачно скопирована самим же Сону с карты отца, и грифельный карандаш. Одно место уж сильно манило парня к себе, как скрытый от чужих глаз гипноз, словно парень был маленьким болтиком, а то, что притягивало его — неоспоримо сильнейшим магнитом. Оно сияло чем-то величественным, выделяясь на фоне всей площади грубой по ощущению бумаги. Сону нескончаемо рисует линии на ней, значения которых известны лишь ему одному.

Внезапно Ким ощущает, как его рыжие волосы мягко трепают у затылка. Утешающее касание мозолистой ладони по юношеской голове, тяжёлый вздох возле его уха, и всё те же слова, что семнадцатилетний Сону слышит так часто.

— Твоя мать не будет в восторге.

Отец склоняется, понуро глядя через плечо сына, но губы трогает лёгкая и гордая улыбка.

— Ты всё же твёрдо решил, что разыщешь это место по нашему прибытию на остров?

Отвечать не приходится, ведь вопрос — риторический, а ответ на него — очевидный. Старший Ким медлительной походкой уходит на кухню, по пути сгребая в свои широкие ладони две чашки с кофейной гущей на дне. Не сложно догадаться чьими именно они были.

Сону кусает нижнюю губу, что была несколько больше верхней, смотря вслед уходящему мужчине и уже не так довольно, как ранее, продолжает рисовать чудные линии в одном месте на карте острова. Парень досадно хмыкает, вспоминая поучения своей матери и от чего именно она не будет в восторге.

А суть проста. Его отец — мореплаватель, физически трудная работа, что с каждым рейсом губит его здоровье. Кто-то из моряков может долго не возвращаться домой, а кто-то может и вовсе не вернуться. Многих моряков попросту сносит волнами с кораблей — достаточно одного шторма в открытом море. Его мать не в восторге от того, что Сону вырос таким любопытным мальчиком. Она типичный родитель, которой соответствует «существует лишь моё мнение и неправильное», поэтому она всячески пытается подавлять тягу парня к приключениям на пятую точку, без которых его сердце, с того самого момента, когда Сону впервые ухватил руками компас своего отца, жить не может.

Сону отказался от многих вещей ради того, чтобы его просто-напросто не донимали ненужными упрёками, в которых совершенно не было смысла, как он считал. Он заработал себе глубокую внутреннюю тревогу, боясь не оправдать ожиданий матери. У неё был переменчивый характер. Она любила, когда её слушались, и мягкой становилась мгновенно. Когда её ослушивались, делая вещи, кои она строгим командирским голосом запретила, её мягкость превращалась во что-то граничащее с гневом и недовольством.

Жизнь — это всегда о времени. У всего есть определенное начало и не определенный конец. Сону был не из того типа людей, что сидели на одном месте и ждали подарка свыше, когда их жизнь с приходом нового скудного дня становилась всё хуже. Наоборот, пытался он во всём найти радость, утеху, и терпеть не мог плохие дни своего бытия. Прекрасен тот, кто видит во всём красоту и гоняется за юностью. Таким и есть Ким Сону.

Сону хмурится с затаенной обидой, вяло и нехотя складывая карту и карандаш в свою небольшую сумку через плечо.

Только слова отца всегда рождают его заново уверенным в своих действиях человеком.

«Говоря обо мне…я совсем не против, Сону. Нас с тобой разделяет одно желание — твоё счастье»

Но это всё произошло вчера в их родной стране, когда собранный Сону с неведомым ранее волнением держал в руках карту острова Тасос и бережно кончиком пальца водил круги по месту, ради которого, собственно, и согласился на отпуск с родителями. Когда до вылета в Грецию оставалось не менее четырёх часов.

Ⅱ

По каюте яхты раздаётся скрип, а затем не совсем приятный для ушей шуршащий звук, когда Ким мигом кидается к своим молочно-кремовым сандалиям из искусственной кожи, ловкими пальцами застёгивая ленты-липучки Velcro на них.

— Пап, ты не злись, но когда дело доходит до русалок, я занимаю позицию мамы. Русалки существуют, мы не можем быть единственными существами в мире с телом, душой и духом. Только в то, что русалки страшные и жестокие я верю не совсем. Они же наполовину люди, а значит все разные.

Семья успешно долетела до назначенного места, заселившись в двухэтажную виллу со всеми удобствами и даже более. По наступлению утра, радостный на эмоциях Сону мигом потянул отца к арендованной яхте, чтобы начать своё исследование давно желанного места.

Мать Сону была в невероятном раздражении. Была готова в любой момент закатить очередную истерику, когда увидела сладкие улыбки Сону и старшего Кима, зная, что если эти двое ведут себя вместе так — во что-нибудь они встрянут, даже если это «что-нибудь» столь рискованное и неосознанное в полной мере. Блондинка в раздражении сняла с себя очки и отбросила от себя на диван. Всю её совместную жизнь с мужчиной сложно было назвать «семейной». Тусклые голубые глаза — глубокая пучина, они с блеском следят за двумя телами, провожая взглядом, но это отнюдь не добрый блеск. Удивительно, но только после того, как она начала жить с этим несносным по характеру мужчиной, жизнь её начала катиться к чертям. Она промолчала, испепеляя взглядом повешенную на оштукатуренную стену картину восхитительного морского пейзажа с одиноким кораблём, когда та дрогнула, как только гражданский муж с силой, неосознанно, конечно же, закрыл входную дверь.

По нынешнему состоянию погода здесь не менее двадцати девяти градусов по Цельсию, таким образом окунуть ноги по самые колени в воды Эгейского моря Сону ещё как сможет.

— Сону, твой оптимизм меня порой поражает. Русалок не существует. Я оплыл несколько морей и ни одного этого мерзкого существа я не встречал, — процедил отец, явно думая о чём-то ещё, судя по резкой реакции и суровому выражению лица.

В отличии от матери Сону — Аристы, его отец не верил в морских существ. Будучи загнанным с обеих сторон разными историями родителей, в смышлёной голове мальчика было принято решение самому узнать о существовании русалок.

Отец всё так же сидит за обеденным столом импровизированной кухни на яхте, ака камбуз, подперев своей большой крепкой рукой подбородок и медленно следит за каждым движением своего сына, а в голове, конечно же, список вещей, что Ким младший ещё не взял с собой на прогулку, становится всё больше.

— А панамка? А вода? Учи тебя хоть целый век, а ты всё ещё со своим характером заводной юлы забываешь о таких важных в этом месте вещах, — до Кима доносится тяжёлый вздох, но подняв голову к верху, он видит как улыбка отца с каждой секундой лишь смягчается, а бровь с проседью, что была выгнута в недавно игривом жесте, возвращается на место. Это означает ничто иное как любимое поддразнивание от Кима старшего, а быть точнее — ни намёка на злость в словах его ни было, и цели обижать своего любимого мальчика тоже.

Сону отвечает достаточно игриво, разгибаясь во весь рост.

— Неужели я достаточно взрослый, чтобы ты доверил мне свой компас, капитан Ким?

— А я и не говорил, что дам тебе свой компас, — хохочет мужчина. — Только ты рано радуешься, — он озадаченно чешет бровь, вынимая из своего тёмного бомбера совсем крошечный компас.

Этот компас был чуть меньшей копией того, что всегда брал в свои мореплавания старший Ким. В ладони отца он кажется до безумия крошечным, и у Сону возникает вопрос: не детский ли он случаем?

— Да, он мал, но работает не хуже моего повседневного!

Сону с лёгкой улыбкой подходит к столу, и с волнением берёт из распахнутой ладони компас. В его руку он помещается идеально, но по-прежнему выглядит он детским и не серьезным, отчего рыжеволосый непреднамеренно вздыхает.

— Теперь я могу идти?

— Только далеко не загуливай, малой. И постарайся свой мобильник близко с компасом не носить, а то размагнитится в неподходящий момент — и я в самом деле поверю, что тебя утащила русалка. Добро, — мужчина машет рукой, что означает «даю волю».

Его отец не стар, только недавно разменял пятый десяток, но волосы уже местами лоснятся стальными нитями, кожа рук покрыта лентиго, а о его состоянии можно промолчать. Но при этом всём он не посмеет жаловаться. Профессия хорошо оплачиваемая, что не может не радовать; так же радует ежегодный оплачиваемый его же организацией отпуск, продолжительность которого может составлять от четырёх месяцев до полугода, несмотря на то, что в рейсе он может быть значительно дольше.

Получив разрешение на самостоятельное исследование глубинки лагуны, Сону в тот же час подскакивает, кидая со счастливой улыбкой беглое «я справлюсь», и, семеня сандалиями по лакированному покрытию каюты, покидает яхту. Эту лагуну на бумажной карте своего отца тогда ещё шестнадцатилетний Сону заметил сразу же, ведь была она необычайно волшебной и выделялась среди остальных вод Эгейского моря. На карте она была изображена как огромная воронка с отполированной лазурной морской гладью, которую несомненно окружали рифы, скалы и песчаники. Уже с того времени он ждал, пока его отцу назначат отпуск в Греции, ведь лагуна находилась именно там, в нескольких тысячах километров от его родной страны.

Всё обернулось так, как он и желал. Сону и его родители, купив билеты с Сеула до острова Тасос с пересадками, вылетели вечерним рейсом в Грецию. Арендованная двухэтажная вилла, с обустроенным бассейном под открытым небом; зона для барбекю; окна, частично открывающие вид на море; и пляж, почти у носа — всё должно было сделать Кима счастливым. Только… Сону прилетел сюда не для этого. Ему нужно было исследовать лагуну, ведь какое-то внутреннее чутье ему шептало, что это удивительное место не может быть ещё одной дырой в ещё одной, такой же как и миллионы других, скале. В раннем детстве мать Сону пугала его сказками о русалках, которые плещутся в каждой лагуне и готовы с радостью сожрать любопытных моряков и путешественников. Она совсем не хотела, чтобы её сын продолжил путь отца и ушел в мореплавание. Тогда парня это без сомнений пугало, но сейчас Кима забавляет этот факт. Моряком он быть не хотел, ведь он не слепой котёнок и прекрасно видит, как сильно работа влияет на отца. Но несмотря на это, обитатели моря и, возможно несуществующие русалки, ужасно привлекают его. Возможно именно к их логову и ведёт его сердце?

Парню даже удалось уговорить отца на арендованную яхту с небольшой внутренней каютой, дабы доплыть до этого места из основной части острова. Киму старшему вовсе не было жалко денег, что он вложил в эту непривычно долгую и дорогостоящую поездку, он даже не думал о слове «пожлобиться», когда дело касалось его сына. Этот отпуск отца, и то, что Ким старший согласился взять своего сына с собой, буквально чудо для молодого Сону.

Он выжмет из своего исследования абсолютно всё. Доберётся до лагуны с помощью компаса, а если тот сломается по пути, Ким уверен: стрелка его сердца укажет на правильный путь. На то, что так влечёт за собой юного мальчика.

Ⅲ

Сону с осторожностью ступал по неизведанному пути. Встречались ему и песчаные глыбы, и золотом залитый, словно крупинчатый сахар, песок. Всё кругом казалось большущим лабиринтом из острых как иглы скал, песчаников, надводных бурых рифов. Песок, да и только. Парень каждый раз выходил на новый путь, одновременно пристально глядя в карту, где детально был вычерчен ход к лагуне, и на крошечный компас в его юношеских крепких ладонях, чтобы уж точно не заблудиться в незнакомом месте. Чтобы иметь возможность выйти отсюда, если счастья он тут не попытает.

Вокруг не совсем так тихо, как можно было себе представить исходя из знаний о том, что такое «безлюдное место». Издалека был слышен крик чаек, который Сону назвал бы достаточно приятным на слух, хоть и птиц он не любил — пугали они очень. И ветер время от времени тут поднимался сильный, подхватывая жаркую мелкую пыль шёлкового песка ввысь и создавал из неё крутящиеся по суше воронки. Ветер был сухим и отвратным, Сону отчётливо помнит как отец называл такие ветра мельтеми, что дули здесь с мая до середины сентября.

Парень обернулся назад, понимая, что прошёл довольно длинный путь и их с отцом яхта находится в десятках метров от него. Но он был счастлив. Кажется и лагуна, нарисованная на карте, стала светить ещё ярче (либо Сону знатно напекло голову и он бредит).

Почему же так сильно притягивает это место, что Ким безудержно рвался и метался сюда так всечасно?

В какой-то момент стрелка компаса крутится вокруг своей оси с бешеной скоростью, меняя направление каждую секунду, и Ким тут же расширяет свои глаза, застывая на месте статуей. Компасы обычно не ведут себя так, даже если выходят из строя.

В надежде, он вновь встряхнул компас, да с такой силой, что тот и перестал работать совершенно. Стрелка больше не вертелась. Больше не указывала Сону верную дорогу.

Большие пальцы рук сжимали стекло компаса. Они сухие и совсем неприятные на ощупь, ведь эти пальцы касались поверхности полимиктовых песчаников.

— Да что с тобой?! Ты не можешь взять и сломаться!

Сону не сразу заметил, но его крики встревожили кое-кого, сидящего на большом булыжнике возле продолжения пути. Баклан. Он был здоровенным, с нереальным размером тела. Его окрас не выходил за пределы ахроматической гаммы — чередовался чёрным и серым, хоть и перья под лучами солнца временами покорно блестели чем-то металлическим.

Ким оступился назад, ведь ни одна птица, что он мог бояться, с этим бакланом не могла сравниться.

Глаза баклана тут же устремились на неосторожного и напуганного парня. Его тонкий цилиндрический клюв широко приоткрылся, а неистово длинная шея стала ещё больше напоминать изогнутый крючок. Протягивая умирающий стон, он сорвался с камня ввысь, становясь всё меньшим силуэтом креста в небе.

И понятное дело, что от такого не опешит лишь тот, кто видел эту птицу не менее десяти раз.

Сону совсем потерял рассудок, пробубнив под нос ругательство, и сам подорвался с места, рванувшись в наверняка не верном направлении.

Ⅳ

Когда ноги коснулись новой, ранее не встречавшейся по дороге пористой скалы, Ким окончательно осознал, что заблудился. Компас сломан, а карта…

— Карта… — прошептал Сону, будучи загнанным в клетку из высоких скал.

А карта исчезла из его рук. Он выронил её, когда бежал стремглав.

Что делать теперь, не было известно. Ким просто тупил взгляд в камешки под своими ногами. Один из камней в тот же час полетел по суше и врезался в стену из песка.

Сону знатно набегался, и совершенно зря. Ещё умудрился сломать отцовский компас, испугаться какой-то дурацкой птицы, проворонить карту острова и заблудиться.

— Ищешь чего, мальчик? — залитый яркой краской голос донёсся позади Сону, и он в ту же минуту обернулся, сразу же в испуге хватаясь за свою наплечную сумку.

Гортань отказывалась выталкивать слова восхищения изо рта, будучи перекрытой несуществующим пинг-понговым шариком, а на деле — несглатываемым комом. Перед ним была та самая великолепная уединенная лагуна из карты острова, вырезанная бурными водами моря в песчаной скале.

Но аквамариновых вод лагуна не пустовала.

— Русалок никогда не видел, мальчик? — существо громко хохотало, удерживаясь за живот необычными для людей руками. Бледные перепонки меж пальцев складывались наподобие гармошки, стоило мальчику только пошевелить своими пальцами.

Многим бы показалось это бредовой реальностью, но не для Сону, кой трепещущим от восторга сердцем чуял, что он встретит кого-то особенного в лагуне ещё с самого начала. Ким даже не напуган и не растерян, он в восторге! Рыжеволосый немедля подходит ближе, на ходу тараторя так много всего, что русал, явно не совсем понимая корейской болтовни, мешкается и сам пугается этого мальчика.

— Я знал, что вы существуете! Не верю своим глазам, что ты настоящий, — воскликнул ликуя парень. — Выглядишь безобидно, русалочка.

Хвост русала покрыт нежно-голубой крупной чешуёй, но совсем не как у рыбы. Его глаза смотрят на человека перед собой как ни как ранее не смотрели ни на кого. Они похожи на две прекрасные сферы из горячего тёмного шоколада. Но миловидная внешность с его характером совсем не сочеталась. Его лицо искривилось и он надменно махнул своей рукой, словно очищая себя от названного Сону статуса.

— Я тебе не русалочка.

На расширенные карие глаза напротив, русал с внутренней гордостью ухмыляется, тут же рассматривая парня с ног до головы своим пристальным и таким необыкновенным взглядом, хоть и глаза его были точь-в-точь как человеческие.

Русалу не было понятно, почему этот человек с таким нескрываемым восторгом относится к нему, когда все встречавшиеся на пути люди либо сбегали от него в испуге, либо пытались словить в огромную рыболовную сеть, ведь очевидно — для людей он был огромной глупой рыбой, но никак не отдельной личностью, которая могла мыслить и чувствовать что-либо. А чувств он ощутил не так много за всю свою семнадцатилетнюю жизнь: страх, подозрение, раздражение и недоверчивость. Последний тип людей, к слову, он не терпел, и почему-то закралось у него внутри чувство, что мальчик этот собирается достать из своей крошечной сумки что-то готовое обездвижить его. Он нервно покосился в бок, и глазами Сону это выглядело забавно. Так…нелепо.

— А меня Сону зовут, — говорит парень с ласковой улыбкой, плюхаясь на песок и поджимая худые ноги к себе. Он подмечает странные косые взгляды русала на свою сумку, и его рука тянется к ней, чтобы снять. — Боишься, что я тебя съем?

Русал сразу же хватает выдвинутую в вежливом жесте сумку, вытряхивая содержимое на песок. Глаза метаются от вещицы к вещице забавно, совсем как кошачьи. Сону подмечает всё: смуглую кожу, что немного отдавала чем-то оливковым; темные глаза, по размеру наверняка походившими на прекрасные блестящие жемчужины; нос, который сложно на самом деле как-то описать, но Ким определенно завис, рассматривая профиль парня, пока это ещё было возможно. Выглядит русал совсем не так, как мать описывала русалок в детстве Сону, и от этого хочется насмешливо хмыкнуть, ведь конечно же он сам никогда не верил в эти глупые страшные сказки.

— У тебя имя есть? Или мне продолжить называть тебя русалочкой?

Русал вздыхает. Ни одна вещь вывалившаяся из сумки не кажется ему опасной. Его голубой чешуйчатый хвост досадно хлюпает по поверхности воды, чем вызывает у Сону восторженную широкую улыбку. Темноволосый замечает в кулаке мальчика компас, совсем не стыдясь и тыкая своим мокрым пальцем в его руку.

— Это что?

Нахальный тон Кима не смущает.

— А тебе прям всё так и расскажи, — Сону игриво склоняет голову набок, позволяя рыжим прядям покорно застелить глаза, и зажав компас крепче, он глядит на нахмуренного русала. Кажется тот действительно ещё не понял, что Ким очутился здесь не для исполнения своего несуществующего коварного плана. Он не чувствует абсолютно никакой скованности и застенчивости с чешуйчатым, оттого и позволяет себе поддразнивания.

— Меня зовут Чонвон. Ян Чонвон, — говорит русал с надеждой на то, что Сону не будет его мучить и всё же распахнет свою ладонь.

Сону, как лис, усмехается, а пальцы его медленно размыкаются, подобно дорожке из домино, позволяя всё ещё недоверчивому русалу заглянуть в ладонь.

— И что это?

— Ты не знаешь? — улыбаясь, спрашивает Ким.

Чонвон трясет компас, видя как стрелочка болтыхается внутри и…а на большее, впрочем, эта штуковина и не способна. Ян слегка огорчён тем, что предмет не интересен и так же не полезен, но и навредить он ему не сможет, это заставляет издать облегченный выдох.

— В нём вообще есть толк?

Ким задумывается и, словно в замедленной съёмке, суёт ноги в тёплый песок.

— Теперь нету. Он сломан.

С этого момента мысли начинают копошится в голове, пытаясь выстроить логическую цепочку. Компас рядом с телефоном Сону с уверенностью может сказать что не держал, ведь отец же просил. Тогда почему вышел из строя до того, как крепкие юношеские руки его сломали окончательно? Вряд-ли лагуна волшебная и здесь присутствует некая магия. Такого наверняка быть не может в нашем мире.

— А каков был этот толк?

— Благодаря нему я должен был выйти обратно из лагуны, но по пути он сломался и я забрёл хрен пойми куда, — напевает последние слова рыжеволосый, а Ян, словно будучи оскорбленным, вскликивает.

— Эй, выражайся правильно! Это «хрен пойми куда», между прочим, мой дом. Может быть море не хотело, чтобы ты покидал лагуну, поэтому оно сломало твой компас, — после щелчка пальцами русал выныривает из воды полностью, отбросив компас к ноге Сону и упираясь руками в сушу. Ян садится на песок рядышком, и теперь в полной мере можно оценить его телосложение, но для Сону это безумно неловко вот так впритык и без малейшего стеснения блуждать лисьим взглядом по телу русала, так что парень прочищает горло, дабы развеять это неловкое секундное молчание.

— Не сердись, Чонвон, я просто дразню! — смеётся парень, снимая панамку с головы. Чёлка ловко смахнута кончиками пальцев, и Ян в конце концов тонет в медово-карих глазах напротив. — Я ведь всё равно дошёл до нужного места, и теперь мне остаётся лишь наслаждаться твоим присутствием!

Эту добрую улыбку хочется удержать в памяти навек, чтобы прокручивать в своей голове как старую плёнку с черно-белым фильмом. Но эта улыбка ярче семицветной радуги, ярче подводных коралловых рифов, и Ян тает при виде неё, позволяя своей крошечной и нерешительной улыбке озарить и его губы.

«Наслаждаться твоим присутствием»

Ян постепенно осознаёт, что это весьма взаимно.

Ⅴ

— Мои родители сложные, на самом деле. В смысле отношения между ними напряжённые и я никогда не могу точно определить причину их постоянных ссор.

— Наверняка какие-то мелочи.

Ким отрицательно покачал головой. В лагуне стало совсем невыносимо душно, и как только шкала на всех фасадных термометрах острова показала 32°С, вместе с этим и Сону расстегнул несколько пуговиц своей полупрозрачной рубашки.

— Их ссоры явно начинаются не с мелочи. Иногда мне кажется, что это всё из-за меня. Моя мать строгая. Она хочет держать меня возле себя до конца жизни, ведь отец уходит в несколько месячные рейсы и она явно ощущает себя одинокой. А отец наоборот хочет чтобы я развивался и со свободой делал то, что хочу. Их мнения никогда не совпадают, поэтому я решил не слушать никого из них. Возможно я немного эгоист.

Что странно, так это то что он не мог ненавидеть кого-то из своих родителей за их отношение к себе. С одной стороны отец позволяет ему всё: поддерживает рвение парня к приключениям, ведь тот такой счастливой улыбкой сияет, расцветая на глазах, как пушистый подсолнух; не жалеет бюджета на все желания, и это отнюдь не маленькие суммы. С другой же мужчину не особо волнует где, как и с кем его сын; его не пугали избитые до ссадин и царапин колени, когда Сону приходил домой с улицы с грязными локтями и икрами — упал с роликов, пока катался с друзьями.

Его мать в свою очередь обладает сочувствием и заботой. Она всегда выслушивает, дарит ласковые объятия и самое главное — готовит тёплое какао на ночь. А с другой…ух. Как только Ким смел сопротивляться просьбам, которые больше походили на приказ, мать заставляла его играть на этом проклятом фортепиано.

Оно настолько не по душе Киму, что он даже пару раз умудрялся обмануть женщину: закрывался в своей комнате, в кой соответственно стояло фортепиано у самой дальней стены, и включал на ноутбуке нужную мелодию. И Ариста в самом деле верила что это ловкие пальцы мальчика перебирают клавиши, как только квартира заливалась изысканной мелодией, то ли Шуберта, то ли Моцарта. На самом же деле Сону мог сыграть лишь «Собачий вальс» и «К Элизе». Пианино и «будущее» пианиста было нужно лишь его матери, которая так и не стала пианисткой.

— Как жаль, что ты не русалка, я бы забрал тебя к себе, — беззаботно выдаёт русал.

Слова такие непринужденные, но Ким сжимается всем телом. Затылок ощутительно намокает — пот выступает стремительно, но скудными каплями, а рубашка липнет к спине, чего Ян не замечает, кидая очередной мелкий камешек вдаль лагуны, попадая ровным счётом в воду, где ему и место.

— К с-себе? Это звучит очень смело, — говорит в смущении парень, а затем добавляет чуть тише со смешком: — Очень смело, да…

— Я не шучу.

А родители Чонвона, что предпочитали море лазурной лагуне, позволяли своему маленькому сокровищу всё. Кроме одного исключения: не контактировать с людьми. Люди на вызывали у них восторга, лишь зависть — им достался перечень вещей, которые делают их жизнь лучше, а они так умело смеют отказываться от многого в своей жизни. Именно поэтому Ян ещё не прогнал сидящего так уютно на песке парня, да и не собирается. Уж лишком этот человек особенный. Сону руководит своей жизнью сам, несмотря на запреты, несмотря на недостаточную дозу любви в крови, выстраивая свой собственный путь — это до жути привлекательно в людях, думал Чонвон.

Если бы Чонвона спросили, когда он впервые увидел солнце так близко, когда солнце впервые согрело его изнутри, при этом не имея прямого контакта с его телом, он ответил б не медля «сейчас». Этот парень был соткан из всех самых ярких солнечных лучей. Его молочная кожа, сдаётся Яну, ни раз в жизни не обпекалась знойным солнцем. Казалось, что он весь сиял, и сияло всё вокруг, когда он оказывался рядом.

Безмолвная тишина накрывает лагуну, дотоле Чонвон не осмеливается взмахнуть своими бархатными ресницами и заговорить сиповатым голосом:

— Один старик в лагуне однажды сказал мне: если над моей головой взойдут два солнца — буду я купаться в счастье.

Губы Сону слегка приоткрываются в безмолвном удивлении, и он в тот же час глядит назад, а затем выше, в самое небо. Парень щурится, когда солнце ярко озаряет его лицо. Самое удивительное, но попытки разглядеть ещё одно солнце на голубом и безоблачном небе тщетны — Сону совсем ничегошеньки не видит!

Хочется на это ответить лишь обиженно-наигранное «обманщик». Фыркнуть, вздёрнуть свой лисий нос ввысь, а затем рассмеяться. Но рыжеволосый этого не делает, ведь замечает следующее: Чонвон такими спокойными и нежными глазами разглядывает его лицо и, кажется, его карие глаза ни на дюйм не смотрят дальше Сону. Только здесь Ким понимает, что парень всё это время имел в виду его.

Сону забавляет то что русал позволяет себе такие смелые слова в его сторону.

До слуха Чонвона доходит заливистый и такой живой мужской смех, кой заставляет его крохотное сердце замереть на миг, после ещё энергичнее забиться, и под конец взорваться как поп-корн, наполняясь целебным теплом. Это волшебный смех, словно в сию секунду отворились врата в рай, сопровождаясь ангельским пением и звоном мелких серебряных колокольчиков.

— Так ты имел в виду меня, русалочка?

Смех мальчика изящный, а его глаза реагируют по особенному, излучая неимоверное обожание и усладу от искусного флирта русала. Глаза напоминают круглозерное кофе, и кажись эффект Сону оказывал на Чонвона тот же, что и кофеин: учащенное сердцебиение и невероятное внутреннее тепло. По правде говоря, с ним ещё никто никогда не заигрывал. В особенности парни. В особенности…милые русалы из безымянной лагуны.

— Твой флирт такой невинный, но не скрою, он мне очень по душе!

Перепутанные взгляды и лёгкий румянец на щеках обоих юношей это то, чего совсем никто из них не ожидал, но определенно больше всего на свете желал.

— Просто ты правда красивый. С ног до головы, с души до сердца. Понимаешь, о чём я? — спросил Чонвон, и искренность слов мог не ощутить лишь человек с камнем вместо сердца. — Идеальный человек во всех пониманиях. Мои глаза никогда не видели красивых людей без единого изъяна. Это чудо.

Как бы сильно Сону не пытался скрыть своего смущения и нескончаемой радости, ему это не удавалось. Щеки мгновенно приобрели яркий алый цвет, что очаровательно контрастировал на бледной коже.

— Ну… — замялся парень, — я мог быть нарциссом и сказать, что соглашусь с твоими словами, но я правда настолько красивый для тебя?

Этот ребёнок человека издевается над Чонвоном что ли?

Синий хвост русала в мелком протесте захлюпал по поверхности воды, создавая белую пену, которая пропала так же стремительно, как и появилась.

— Не смей сомневаться в моих словах и себе. Правда красивый. Не то что я.

На этот раз в протесте нахмурил свои брови Сону.

— То что мы разной расы, совершенно не означает твою невзрачность, Чонвон-и. Ведь ты даже сейчас не понимаешь, какой путь я проделал ради того, чтобы отыскать что-то величественное, загадочное, красивое, живописное, бесподобное…и нашел тебя, — с каждым новым словом юноша звучит всё тише. Всё слаще его голос разливается и сливается с тихим шумом моря. Его улыбка нежностью расцветает на устах, когда столь важные слова наконец произнесены.

Но Чонвона разница явно заставляла почувствовать себя некрасивым. Не таким красивым, как Сону. Его волосы пахнут простой морской солью, у которой и запаха-то особо нет, да и при этом мелкие кристаллы её же застывают на жёстких волосах Чонвона. А у Сону волосы шелковые, приятные. Они пахнут чем-то сладким, но Яну не знаком этот дурманящий до потери пульса аромат.

Люди всегда были совершенно идеальны снаружи для этого русала-подростка. Их кожа не отдаёт синевой, и неприятной чешуи у них нет. У них не имеется хвоста, норовившего запутаться в рыболовных сетях или кучке водорослей. Руками они наверняка уверенно могут держать предметы, а меж пальцев удобно зажать ручку или любой столовый предмет. Чего не скажешь о русалах, которым достались перепонки, из-за которых схватить в ладонь мало что получится.

Чонвон не отрывает прищуренного взгляда от красивых изгибов плеч Кима, когда рукав полупрозрачной перламутровой рубашки, и до того еле державшийся на широком левом плече, спадает всё ниже, достигая локтя и останавливаясь примерно там же. Он не может не смотреть. Яна поражает чисто мужская элегантность и привлекательность второго парня. Он чувствует влечение, и его влечение неоспоримо.Чонвон может лишь наконец набрать в лёгкие воздуха, продолжая таращиться на оголённую часть тела. А воздух словно просачивается через мелкие несуществующие трещины в лёгких — Яну снова и снова нет чем дышать. Он наверное и сам поражён своей реакцией на мужское тело, ведь в море каждый пятый русал не носит верха, в особенности и он сам, а носят лишь те, кто найдет выброшенную одежду или осмелится тайком своровать что-нибудь с побережья, пока невнимательный человек в этот момент плещется в солёной воде.

Но как же очаровательно выглядит Сону, когда не ко всем частям его тела любопытные глаза имеют доступ.

— Замечтался? — дразняще спрашивает Сону и его рдеющие щёки приобретают округлую, гладкую на вид форму. Он обворожительно улыбается, уже даже не пытаясь скрыть за неловким кашлем, что разглядывания русала способны его смутить.

Губы Сону были немыслимым чудом: от природы он имел пухлую нижнюю губу с четким контуром, и верхнюю чуть поменьше, с гладкой, едва заметной стрелочкой по центру. И как только он начинал дуться, выпячивая губы вперёд, они вдруг становились одинаково сочными и пухлыми. Чудовищно Чонвону их хотелось исцеловать и смять своими. Откуда у него взялись эти внезапные мысли?

Ах, что там говорил Сону? Искал что-то невероятное и нашел то самое невероятное в Чонвоне?

С опозданием, но явно выраженным осознанием сказанных слов, Чонвон тянется к пылающему телу возле себя и, склоняя голову, оставляет мимолётный поцелуй на юношеском плече. Мимолётный, ведь знает: этот жест покажется неожиданным, странным, возможно даже неправильным и резким для обоих парней, оттого и прикосновение мокрых губ совсем робкое, короткое, и слово «невинное» сюда подойдёт идеально — Чонвон никого никогда так не касался.

— Русалочка, ты…

— Сону-у-у! — раздаётся мужской голос издалеча, и оба парня застывают в паре сантиметров друг от друга.

— Откуда отец знает вход в лагуну… — произнес шёпотом Сону, ничего не соображая и не чувствуя, когда услышал громкий зовущий голос. Его бегающие зрачки сконцентрировались полностью на Чонвоне, и он с сожалением произнес: — Мне бы хотелось пообщаться с тобой дольше, но кажется мой отец сейчас придет сюда. Я надеюсь, что мы ещё увидимся, Чонвон-и.

Паника охватила тело Яна. Тот в состоянии мандража потянулся к запястью мальчика обхватив его нежно, и голос его трепетал сильнее чем листья от бушующего ветра в грозу.

— Я обещаю, Сону. Обещаю…

Такое искреннее начало клятвы, льющейся тихой рекой из уст пунцовых, перекрывает одинокий мальчишеский палец. Чонвон ощущает его на своих губах и в непонятках глядит на парня тёмными лакричными глазами.

— Не давай клятву, её будет сложно сдержать. Если ты её не сдержишь, со временем тебе будет всё больнее от этого.

Сону мягко улыбается, вкладывая всё тепло и любовь в мимолётное касание по голове Яна.

Давать надежды в самом деле самое ужасное в каких то не будь отношениях, ведь почти всегда они оказываются ложными, невозможными, неисполнительными. Страдать обязательно будут две стороны, хоть и совершенно по-разному.

Расставаться совсем не хотелось. Чонвон репейником прилип к этому заливистому смеху, игривой лисьей манере поведения, сладкой улыбке.

Когда голос становится всё ближе, Сону окликает отца, и Чонвон тут же прыгает в воды неглубокой лагуны, спускаясь на самое дно.

— И где твоя ненаглядная русалка? — воскликает с улыбкой отец, облокотившись на песчаную скалу.

Вопрос сбивает с толку. Отец ведь ничего не видел, правда? Заприметив одинокого маленького краба, покоящегося в теньке у небольшого камня, парень схватил его за твёрдое туловище и показал отцу.

— Только крабик.

Отец беззаботно смеётся и подзывает мальчика жестом руки.

— Главное, что ты счастлив, остальное совершенно неважно!

Он оставляет краба в покое, ведь знает — если заберёт с собой, это очень обидит русала, краб морской житель, как-никак. Когда вообще в последний раз он переживал о чувствах кого-то вот так? Поднявшись с мягкого песка, Ким даже не стряхнув его со своей одежды бежит за мужчиной.

— Ариста как с цепи сорвалась, сказала, чтоб мы плыли обратно. Кому я говорил мобильник с компасом не держать? — со строгостью спрашивает отец, замечая практически мёртвый компас в руке сына. — Но я не сомневался в тебе. Мой умный мальчик нашел лагуну без компаса и карты, несмотря на весь этот скалистый лабиринт! Папина гордость. Надеюсь в один день Ариста тоже будет гордиться тобой.

Чонвон слышит только короткие обрывки слов, а они всё стихают и стихают пока вовсе не пропадают, и не пропадает с виду его единое солнце — Сону. Тот идёт хвостиком за отцом медля, оборачивается назад с опаской, ведь если отец увидит русала, всё ещё выглядывающего из воды — беды не избежать. Оборачивается, чтобы в последний раз помахать Яну, неловко шевеля пальцами в воздухе. Улыбается самой тёплой улыбкой, чтобы в последний раз показать всю свою недосказанную ранее любовь. Как же много Сону не успел рассказать и дать почувствовать Чонвону.

— До встречи, μου ήλιε¹, — Чонвон одними лишь губами, растянутыми в определенно благодарную и счастливую улыбку одновременно, выдыхает эти слова, и пусть, что в пустоту. Глаза его, словно серебристая чешуя, сверкают с раннее неизвестным ему оттенком нового чувства, а сердце паровым молотом стучит в центре грудной клетки, готовое вот-вот взорваться и чайкой взлететь вслед за мальчиком.

У Сону был здравый смысл, и ранить пустыми обещаниями о будущей встрече Яна не хотелось. Но у него так же имелось сердце, которое по своей природе

не просто орган, выполняющий известные каждому человеку функции. И Чонвон будет надеяться, что стрелка сердечного компаса Сону, в один прекрасный день, обязательно укажет на путь его родной лагуны.

Ведь никто любви не избежал и не избегнет, пока есть красота и глаза, чтобы ее видеть

«Дафнис и Хлоя»²