Покоев слегка приоткрытая дверца,
В душе временами печальная резь.
Что вещи, что память, объявшая сердце —
Всё это осталось нетронуто здесь.
Наследная леди с названым ей братом
В моменты раздумий вдвоём, но одни.
Все эти крупицы бьют тихим набатом,
Порой возвращая обратно в те дни.
Те дни, где лишения, боль и утраты
Не следуют больше за ним по пятам.
Те дни, где наивность и смех не чреваты,
И можно побыть ей и слабою там.
Те дни, где родной пожилой герцогине
Не нужно пред сном полбокала вина.
Бессонницы там не бывало в помине,
Ведь в дни те ещё существует она.
Та леди с блестящими хитро глазами
Смеётся не так, как диктует бомонд.
Так ярко горит, но всё гаснет с годами
И вновь забывает рассеянно зонт.
Те дни, где мать с дочкой настроили планы,
Где щёки укутаны в ласку руки —
Руки, залечившей все старые раны.
Те дни, что до боли уже далеки.
Где вторят в улыбке нетлеющей губы:
«Живи, даже если с годами сложней».
В бессилье до скрипа сжимаются зубы,
Ведь сердце навек отдано только ей.
Души госпоже, её статной осанке,
И маме, купающей чадо в тепле,
Забыв все болезни, не глядя на ранги,
Став светом в кромешной отчаянной мгле.
И пусть тяжело, за таблеткой таблетка,
Старательно душу делила на всех.
Зато всё бывало, пусть даже и редко,
Но вот уж и рыцарский слышится смех.
Здесь шёпотом кажутся звуки бурана,
На окнах рисует морозный хрусталь.
Здесь вовсе не тихо, но где-то с дивана
Тоскливо свисает забытая шаль.
Пустуют когда-то живые покои,
Что леди ушедшей все помнят слова.
Её здесь любимого цвета обои,
В романе на полке открыта глава.
Её отражение в мелочи каждой:
В стакане, оправе, влюблённом зрачке.
И им, не забывшим, приснится однажды
Осколок руки на холодной щеке.