Дело было так, что как-то раз Ванечка и Ваня поехали на поезде на свадьбу в деревню. Нет, это была не их свадьба — всего лишь двоюродная сестра Ванечки выходила замуж. Конечно, предстояла еще регистрация в ЗАГСе, фотосессия и свадебное путешествие, однако большинство родственников — и со стороны жениха, и со стороны невесты, были из соседних деревень, так что собирать всех в родном СПб и арендовать ресторан было бы накладно. Ох уж эта жизнь: раскидает родственников по белу свету, кто на севере, кто на юге, кто в село переехал, а кто в городе остался. Варенька, а именно так звали невесту, была юна и прекрасна словно цветущая яблоня. Девушка недавно закончила магистратуру все в том же кульке, и впереди маячила семейная жизнь с пареньком из физико-технического института. Варя Светло лишь на пару лет была младше Вани, однако тот полноправно пользовался положением "старшего" и всячески ее подначивал. Конечно же, любя.
Варенька была одним из самых близких людей для Вани: с малых лет они проводили время вместе, лазая по деревьям в саду и убегая от сторожевых собак около заброшенной сельской школы. А уж когда она поступила и переехала в Питер, то видеться они стали еще чаще. Именно Варя первая узнала (даже раньше, чем Славка!) о том, что Ванечка уже год живет с каким-то мужиком-рэпером.
Словом, пропустить такое событие было никак нельзя — так что в один из летних дней, Ванечка, поговорив с сестрой и завершив звонок, еще некоторое время пялился в экран телефона.
— Вань, все норм? — Рудбой появился как-то внезапно и вывел из прострации.
— А? Да-а, просто..
Ваня подошёл к нему ближе, попутно поставил пустую кружку на стол. Он-то чего на кухню зашёл? Хотел было посуду помыть, а тут пожалуйста — драма какая-то.
— Случилось чего? — Рудбой оперся рукой на подоконник, где как раз стоял Ванечка, занимая собой все его личное пространство.
— Сестра замуж выходит.
— А, ну так это ж здорово, нет?
Ваня смущённо почесал нос и взглянул на парня напротив:
— Она нас приглашает. Вот только..
— Да что такое, м? — С улыбкой проговорил Ваня, нежно убирая прядку Ванечкиных волос за ухо.
— Да ехать надо будет к нам в деревню, а это целый день на поезде и еще час на автобусе и это реально деревня и...
— Стой, стой, — мягко перебил его Ваня, — так ты хочешь поехать?
Светло кивнул.
— А ты хочешь чтобы я поехал с тобой?
Снова утвердительный кивок головой.
— Ну тогда скажи даты, я куплю нам билеты. Гришеньку оставим у Славы. Ага?
— Ла-адно..
— Я только в студию отзвонюсь, чтобы они меня хотя бы неделю не дергали.
— Я чет думал ты не согласишься. — Ванечка расплылся в тёплой улыбке, когда Рудбой склонил голову к плечу, мол, серьезно что ли?
***
Летняя пора на то и летняя, что влечет за собой массовые каникулы и отпуска. Поезд, пусть и новый, все же хранил в себе ту незабываемую атмосферу долгого путешествия: ложечка в фирменном подстаканнике тряслась и звенела от каждого движения, откуда-то из дальних купе пахло курицей-гриль, бегали по коридору дети, сбивая проводницу с ног, и словно музыка стучали колеса. Звук не спутать ни с чем — и именно под этот аккомпанемент Ваням предстояло ехать еще целых 22 часа. Рудбой всегда удивлялся — за это время в Европе можно пересечь три-четыре страны, а тут ты всего лишь едешь из Северной столицы в центрально-черноземные красоты страны. Поразительное дело. Благо, что в купе они оказались без соседей.
В основном каждый был занят своим делом: Ваня слушал музыку, казалось даже, что наушники теперь — такая же часть его, как, скажем, нос. Ванечка был занят чтением какой-то книжки — он никогда не признается, но это его гилти плеже — читать сутки напролёт, не отвлекаясь на еду и игнорируя все социальные контакты. Поезд казался идеальным местом (транспортом?) чтобы полностью раствориться в книге и лишь шуршать страницами.
Где-то в районе Твери Ваня тронул Ванечку ногой в коленку; тот лишь поднял на него вопросительный взгляд.
— Есть будем?
***
После, они покурили в тамбуре и вновь принялись изучать вид за окошком. Двое изредка переговаривались и медленно теперь попивали чай. Было так уютно, что ли? Рудбой никогда не отличался повышенной чувствительностью к окружающей действительности, но сейчас даже сердце защемило от какой-то радости. Не хотелось нарушать тихую атмосферу — хотелось просто смотреть в окошко и думать. А еще чувствовать, что любимый человек пусть и сидит напротив, но в данный момент так близко в душе, что кажется роднее никого нет.
Поля и леса сменили друг друга, поезд развивал скорость и проезжал мимо каких-то станций и явно рабочих сооружений — с вышками, будками и линиями электросвязи. Еще час — и вот уже снова леса, за ними крохотные домики и захолустные деревеньки. Тонкие речки-ленточки, пересекающие пейзаж то тут, то там, ловили солнечные блики и ярко сияли.
Ваня не заметил, как засмотрелся: он сидел, подперев подбородок ладонью, и даже забыл музыку включить — настолько завораживающим был вид из окна. Ванечка никогда не признается, но Рудбой единственный, кто мог отвлечь его от чтения — на такое мечтательное выражение лица грех было не засмотреться.
Около пяти утра была остановка в Орле; Ванечка проснулся от солнца, светившего ему прямо в глаз. Пришлось сделать над собой усилие и закрыть шторку, щурясь от ярких лучей. Сил хватило еще на то, чтобы подтянуть сползшее за ночь одеяло и укрыть Ваню получше. Он всегда выглядел мило во сне — белесые короткие волосы разметались по подушке, а сложенные перед собой изрисованные руки притягивали взгляд. Ванечка тепло улыбнулся и посмотрел время на телефоне: до будильника оставалось четыре часа.
***
Город встретил их шумом вокзала, стуком колесиков чемоданов и ярким-ярким голубым небом. По громкоговорителю объявляли, что прибыл их поезд, люди сновали туда-сюда, встречая друг друга. В одиннадцать утра Ванечка отзвонился родственникам, что приехал и скоро будет, не забыл упомянуть и Ваню — мол, ждите, родычи, меня не одного. Строго говоря, Варенька наверняка уже всем прощебетала о "лучшем друге" Ванечки, но предупредить все же стоило.
Автобус оказался на редкость старым и скрипучим, с цветастыми занавесками на окнах, что трепетали от ветра. Но ни отвратительная дорога, ни трясущийся автобус, ни жара не помешали Рудбою заснуть, уютно устроившись у Ванечки на плече. Спустя час, уже на остановке, Ваня потянулся всем телом и сладко зевнул.
— Дальше придется пешком. — Предупредил Ванечка.
— Ну, веди.
Новосельцево — деревенька маленькая, но протяженная — длинной полоской тянулась на карте, окружённая с одной стороны хвойным лесом, и речушкой с другой. Слева и справа располагались частные дома, где-то вдалеке желтым бликом выделялась церквушка. Все здесь источало спокойствие: и клумбы с цветами около кирпичных и деревянных домов, и низенькие заборчики, существовавшие больше для красоты, нежели для защиты.
В полдень уже было жарковато, и Ваня порадовался, что взял с собой любимую кепку. Плечи и спины у парней уже ныли от тяжёлых рюкзаков, а небольшую спортивную сумку (в которой из ценного были одни только подарки сестрам-братьям-дедушкам) было решено тащить вдвоем; сил с дороги не было никаких.
Сквозь солнечные очки Ваня успевал осматривать пейзажи: деревянные дома были разномастные, непохожие друг на друга, будто каждый пытался выпендриться перед соседом. То белые резные наличники на окнах, то расписные ставни, то печная кирпичная труба на крыше. Где-то у дома рос грецкий орех, где-то — отцвела сирень. Слышно было, как вдалеке у кого-то из открытого окна болтает телевизор и смеются дети, а по вытоптанной тропинке (которая была единственной дорожкой в принципе), ходили и люди и вездесущие куры. Короче, идиллия.
— Слушай, Вань.
— М?
— Ты куда меня привёл, в топи?
Ванечка заржал, зажмурившись.
— Ага. Мудьюга, добро пожаловать!
Когда впереди замаячил темно-зеленый домик, Ваня тихо вздохнул. Спустя какие-то пару секунд он заметил троицу людей, сидящих на лавочке перед крыльцом, а те, впрочем, заметили его.
— Ооо, наши приехали!
Дойдя наконец до дома, под общее улюлюканье и болтовню, он принялся со всеми здороваться и обниматься. Тётушки расплывались в улыбках, нежно смотря на него, а дядя крепко пожал руку.
— Так, ну знакомьтесь все, это Ваня.
Рудбой дружелюбно улыбнулся всем и охотно теперь отвечал на всякие вопросы. Очки он сложил в карман розово-белой рубашки, а спустя мгновение уже прикуривал сигарету Семену Михайловичу.
Беседовали, впрочем, о простых вещах, всем хотелось поделиться новостями с городскими жителями: мол, представляете, улитка всю капусту съела, клубника в этом году мелкая уродилась, зато вот груш хоть отбавляй, дед наверняка опять самогон сгонит. Так бы и продолжалось, если бы звонкий девичий голосок не окликнул:
— Ваня-я-я! — И откуда-то из-за спины на Ванечку налетела бестия в жёлтом сарафане. Чёрные ее распущенные волосы блестели на солнце. Светло наконец-то обнял сестру по-нормальному. Она была ниже всего на пару сантиметров, и не такая бледная, как старший брат. — А я иду да думаю, ты не ты! Как доехал?
— Нормально, — улыбнулся он, выпуская ее из объятий.
— Так, а ты, должно быть, тот самый Ваня, да? — Девушка хитро прищурилась. Ваня кивнул:
— А ты, наверное, та самая невеста?
Варя смущённо пожала плечами и вновь заулыбалась. Они коротко обнялись.
— Ваня очень много о тебе рассказывал! Рада наконец познакомится!
— Взаимно! — ответил Рудбой.
— Ма, ну а чего мы тут стоим? Люди с дороги, а ты их разговорами затеваешь! Пойдемте!
Тётя Зоя лишь закатила глаза с лёгкой улыбкой. Видимо некоторая доля язвительности — это семейная черта.
***
В летней кухне оказались чрезвычайно низкие потолки, такой дылде как Рудбой пришлось согнуться в три погибели, чтобы войти. Тётя уже вовсю шуршала и звенела тарелками, Варя больше суетилась, нежели помогала матери, однако спустя пару минут на столе перед каждым уже стояла тарелка красного борща с зеленью. Семейство принялось обедать, а Ваня не мог отделаться от привычки наблюдать — забавно было, как родственники, даже если давно не виделись, понимают друг друга с полуслова, по одним движениям понимая что нужно передать или сделать. Бренчали ложки о белую посуду; тихо бубнел маленький телевизор на холодильнике.
— Ты смотри что делают, падлы. — Сокрушался дядя, сделав громкость побольше.
— Да брось ты эти новости, там все равно никакой правды нет.
—Так а я про что, Люб! Сволочи. А вот в прошлом годе...
— Варь, — перебил их Ваня, решив что нужно спасать положение, — а Саша твой где?
— В город поехал, к вечеру будет. А что?
— Не, я так. А нужна какая-то помощь вообще?
В разговор вступила тётя Люба:
— Да нам бы гирлянду повесить, и ленточки завязать, я хочу повыше, чтобы лучше светила. Правда у нас стремянка маленькая, нам бы кого высокенького...
Все взгляды красноречиво устремились на Рудбоя.
***
— Во, во, так, выше-выше... да куды ты, твою мать! — Часть гирлянды не выдержала и свалилась.
— Да гвозди ржавые, ну! — Ваня засмеялся: они с дядь Семеном торчали тут уже полчаса, пытаясь заставить длиннющую гирлянду красиво висеть на деревьях в саду.
Как комично, должно быть, он выглядел сейчас: в цветных ярких шмотках (Ванечка всегда говорил ему, что у него вся одежда преувеличенно летняя), расписанный не хуже хохломы, стоял на древней скрипучей стремянке, даже не зная, а работает ли вообще гирлянда.
Ванечка вроде как тоже был при деле, но судя по громкому хохоту, они с Варей опять отлынивали. Когда все было готово, они вместе с Ванечкой притащили в сад большой стол, стали подтягиваться и соседи, притащив стулья и скамейки. Народу обещало быть много, так что готовились к завтрашнему дню заранее. Незаметно наступил вечер; жара спала и сладко запахло цветами и луговыми травками. Женщины, коих теперь, с приездом бабушки и сестёр, стало больше, возились на кухне. Ваню, что одного, что второго, быстро сослали на улицу, определив, что помощь не нужна. Как-то так, не считая селфи со всеми соседскими кошками и съеденных пирогов, и прошел первый день.
Когда звезд на небе стало больше, чем листьев на дубе, все засобирались спать.
— Ну, извиняйте, хлопцы, у нас только одна комната свободная осталась. Придется вам так, по-студенчески. Мишка с женой и детворой приехал, а я-то думала вас к Зое спать отправить, а теперь, вишь, тут придется, в хате.
—Да все в порядке, теть Люб. — успокоил ее Ванечка. — Во сколько завтра встать?
— Да часов в девять-десять. Ладно, вы идите, там это, Ванюшка, дверь прям сильнее толкай, а то она заедает.
На том и порешили; парни отправились восстанавливать силы за весь день. Дом, стоявший напротив летней кухни, был с массивным каменным крыльцом и ступеньками. В соседних комнатах уже посапывали остальные гости, так что пришлось пробираться в комнату тихо, подсвечивая себе путь фонариком телефона. Место для сна уже было приготовлено: на раскладном диване был простенький комплект белья, пахнущий чистотой и порошком, да две подушки. Наскоро переодевшись, двое буквально упали на диван, желая поскорее заснуть, и уже привычно обнялись. В конце концов, в объятиях любимого человека и спать приятнее, и сны дурные не снятся.
Этим утром Ваня Рудбой проснулся не от будильника, и даже не от того, что кое-чей острый локоть заехал ему прямехенько в лоб. Он проснулся от пения птиц.
В общем, в этих звуках не было ничего сверхъестественного: он слышал как щебечут ласточки в Португалии, как поют синички в Чехии и Польше, но эти птички, сидящие кажется прямо у окна деревенского домика, приковали все внимание. Рудбой не знал, как назывались эти пернатые будильники, жаворонки там, или зеленушки, однако их песня была такой чарующей и бодрой, что сон как рукой сняло. Он повернулся чуть вправо и невесомым движением руки коснулся ванечкиной чёлки. Прядка волос упала ему на нос и он забавно нахмурился, не просыпаясь. Ванечка потер нос и зашевелился, от чего одеяло сползло. Рудбой не мог упустить возможности поцеловать его в оголенное плечико. Раз, второй, третий, шершавые губы касались нежной горячей кожи, до тех пор, пока Ванечка, все еще на границе сна и реальности, не застонал: "ну Ваня, отстань".
Ваня ухмыльнулся и чуть отодвинулся: все-таки Светло лучше не будить, сам проснется. Он осмотрел комнату: она была больше, чем казалась вчера вечером. Слева от раскладного дивана расположился грузный тёмный сервант с посудой, а в противоположном углу, прямо около входной двери, телек на тумбочке. Ажурные занавески покачивались от ветра и сквозняка, а стоит прислушаться и услышишь, как во дворе собака звенит цепью и кудахчут куры. Рассветное солнце заливало светом комнату: от простенького деревянного пола до стен с обоями в неброский цветочек. Стеклянная посуда в серванте ловила желтые блики, будто какой-то магический калейдоскоп.
Ванечка тем временем по-кошачьи потянулся, и все так же сквозь сон обнял Ваню покрепче. Рудбой принял стратегическое решение поваляться еще часок.
***
— Ну вот, а он и говорит: не пойду я никуда, не заставите! Представляешь?
— Так, а дальше-то что было, теть Люб? — спросил Ванечка, когда женщина вновь появилась у обеденного стола, теперь с сыром в руках.
— А дальше я его вот так за локоток взяла и спрашиваю — тут Любовь понизила голос до заговорческого шепота — "А за чекушку?"
Ваня посмеялся и умыкнул кусочек сыра прям из под ножа. В дверях появился Рудбой, опять ему пришлось согнуть спину, чтобы пройти к столу.
— Доброе утро всем.
— Доброе, милый. — Поздоровалась она, — Чай, кофе?
Парень помедлил лишь секунду:
— Кофе, пожалуйста.
Женщина кивнула, лёгким движением поправила свою чёрную чёлку, и опять скрылась за поворотом на кухне. На соседний стул запрыгнула черно-белая кошка и приветственно боднула Рудбоя в плечо.
— Привет, кис, одна здесь? — Заулыбался он. Кошка ластилась и мурлыкала, отвечая на поглаживания.
— Эта кошка настолько старая, что я ее помню с самого детства, прикинь?
— Сколько ж ей лет?
— Да хер знает. Щас спрошу. — Ответил Ванечка и тут же крикнул куда-то в глубину комнаты: — Теть Люб!
— Ты чего орешь? — С улыбкой спросила женщина, вернувшись к столу с кружкой и банкой сгущёнки.
— Сколько Маруське лет?
Женщина подбочинилась:
—Так.. лет двадцать точно. — Она стала готовить кофе: щедро сыпанула ложку растворимого и добавила пару ложек сгущёнки сверху, а после залила крутым кипятком. — У нее 4 зуба осталось, пару когтей уже нет, но вон, ходит еще.
Рудбой критично наблюдал за процессом приготовления, будто за стойкой в кофейне; однако поблагодарил и решил попробовать. Удивительное дело: такого вкусного кофе он еще не пил. Может, это атмосфера дома на него так влияет?
К обеду решено было перейти в сад, набежало уже порядочно народу. Мужчины колдовали у мангала, советуясь друг с другом в знаниях по жарке мяса; детвора быстро нашла себе занятие, бегая вокруг и выпрашивая водички, компота и шоколадку одновременно. Родня со стороны жениха появилась с цветами и тортиком из городского магазина, но все ожидали главных гостей.
Невеста появилась в саду в лёгком ситцевом платье и с серебряным комплектом из серёжек и подвески, который вчера вечером парни ей вручили в качестве подарка на свадьбу. Варя тут же получила кучу комплиментов, а жениху, который мягко держал ее за руку, оставалось лишь довольно улыбаться.
— Блин, ща, я за камерой сбегаю! — Бросил Рудбой Ванечке и побежал в дом.
Вернулся он с небольшой сумкой через плечо, на ходу настраивая фотоаппарат.
Когда все уселись, Ваня заметил, что гости то и дело поглядывают на него и камеру. Он обвел весь стол взглядом и привстал со своего места рядом с невестой, чтобы его было видно:
— А я кстати фотограф. Так что, эм, я думаю, вы не против, если я сделаю вам пару фоток?
Гости одобрительно загалдели, и третий тост было принято пить "за Ваню фотографа".
Стол, меж тем, ломился от яств: тут тебе и салаты, и мясо, и рыба, и пироги, и домашний хлеб, и огромные скибки арбуза и дыни. На запах еды быстро прилетела пара ос и пчелок, но Петр Петрович, молчаливый и седовласый мужчина в летах, не дал панике появиться: отломал от арбуза кусочек и поманил желто-чёрных насекомых подальше от стола, оставив им лакомство. Больше они гостей не беспокоили.
— Это сработало?.. — Неверяще переспросил Рудбой у Вани.
— Это ж дед. Он и не такое умеет.
Петра Петровича, впрочем, независимо от степени родства и ориентируясь только на его душевное состояние, абсолютно все именовали просто и лаконично — дед.
Играла тихонько попса с Вариной портативной колонки, но затем кто-то притащил из кухни радио, и теперь играла все та же музыка, но с перерывами на комментарии диджея.
***
— Вань, — позвал Светло, пока все остальные за столом переговаривались, — окрошка на сыворотке или квасе?
Ваня чуть нахмурил брови:
— На кефире..а на айране самый кайф.
Ванечка хотел было сказать шутку, по ехидной улыбке видно, но его перебил детский голосок: пришлось развернуться.
— Ваня, Ваня, смотри, а я веночек сплела!
— Анюта, ты молодец, — ободряюще улыбнулся Светло девочке с двумя чёрными тугими косичками, — а ромашки ты где нарвала?
— У дяди Феди. — Девочка смущённо опустила взгляд.
— А он разрешал тебе это делать? — Спокойно, но с нажимом в голосе проговорил он.
— Нет.. но красиво же?
— Давай так: ты сейчас подойдёшь к нему, вон он стоит у яблони, и признаешься, что сорвала цветы и больше так не будешь, хорошо? А веночек я пока заберу.
— Ладно! — Девочка покорно отдала творение в руки своего дяди и радостно потопала дальше, зная, что мест, где можно безнаказанно нарвать цветов — немерено.
Рудбой не мог скрыть своей довольной улыбки:
— Да ты у меня дипломат, оказывается.
— А то! — согласился Ванечка и нахлобучил ромашковый венок Рудбою на голову. Смотрелось неплохо! К столу подошла отлучившаяся было тётя Зоя.
— Ну что, молодые, не забыли нашу традицию? — Бойко спросила она, поставив на стол блюдо с небольшими пирожками. — Налетайте и обязательно говорите, что кому попалось!
Женщина улыбнулась и ободряюще посмотрела на присутствовавших. Варенька принесла второе такое же блюдо на другой край стола.
— Ванечка, а что за традиция? — Тихо, как ему казалось, спросил Рудбой, и легко тронул Светло за плечо.
— А суть такая, Ванюш, — ответила Зоя, услыхыв его вопрос, — что каждая начинка имеет свое значение. Ну-ка, бери!
Делать нечего: Рудбой взял первый попавшийся пирожок и откусил. Гости казалось, затаили дыхание — что же там у него?
— Ну, с чем? — с улыбкой спросила теть Зоя.
— С яйцом.
— Оо! Значит повезёт в любви!
Весело заключила она и тут же потеряла к Рудбою интерес, передавая блюдо дальше:
— Теперь ты, зятек, пробуй!...
— Уже повезло. — Тихо проговорил Ваня с нежностью во взгляде смотря на своего Ванечку. Тот ответил ему смущённой улыбкой.
День все шел и шел, один за другим сменялись разговоры и звучали тосты. Вот чем хороша свадьба в деревне: у гостей есть полная свобода — делай, что хочешь. Кто танцевал, кто о чем-то спорил, кто решил отойти от шумного застолья подальше, чтобы обсудить новости. Ваня только и успевал, что фотографировать: они с Варей уже успели обменяться инстой. Варя с Сашей хорошо смотрятся вместе и видимо действительно любят друг друга — от того и получаются хорошо на фотографиях.
Когда стало ощутимо вечереть, Ванечка щёлкнул выключателем и в саду замерцала сотня лампочек. Семен Михайлович попросил выключить музыку, достал из гаража красивый красный баян и завёл песню; женщины быстро подхватили и запели. Все-таки есть что-то в застольных песнях! То была такая магия, что услышав однажды, не забудешь никогда.
Рудбой сидел в потрясении и вовремя опомнился, принявшись снова щёлкать камерой. Чем сильнее заходило солнце, тем меньше народу оставалось за столом; стали разъезжаться и прощаться, пообещав встретится утром за завтраком. Песни стали грустные, затяжные, однако и в них был свой шарм. Спустя час разбрелись последние гости и парни стали помогать убирать со стола. Собрать грязную посуду — это мелочь, конечно, но так хотелось помочь! Уже на выходе из сада парней остановил новоявленный жених:
— Ребят, еще раз спасибо за вафельницу! Это офигенный подарок! — голос Саши хоть и звучал счастливо, но видно было, как парень устал.
— На здоровье.
— Всегда пожалуйста, — отозвались Ванечки почти одновременно.
Уже в комнате они вдруг поняли, что сонливость куда-то пропала, хотелось просто валяться и обсуждать прошедший день.
— ...А помнишь как бабуля смешно говорила тост?
— Да у меня даже фотка есть, ща, — Ваня потянулся к стулу у кровати, на котором кроме вороха одежды стояла камера. Он принялся быстро листать фотографии, ловко щелкая по кнопкам. На крохотном дисплее то и дело мелькали картинки.
— Погоди, сколько раз за день ты меня сфоткал? Там другие люди вообще есть?
В приятном полумраке комнаты не видно было, как покраснели Рудбоевские щёчки.
— Ну а че ты такой красивый? Ничего не могу с собой поделать. — Тихо ответил он. — Ну вот, типа, смотри.
Ваня пролистал несколько фото, а долистав до нужного, повернул камеру к Светло. Там, на фото, Ванечка с кем-то говорил, но собеседника совсем не было видно — только портрет Вани 3/4, его широкая улыбка и счастливый взгляд. На размытом фоне кусочек голубого неба, пятна зелёных деревьев с разноцветными ленточками на ветках.
Ваня смотрел на фото и пораженно молчал. Он всегда удивлялся, как Рудбою удается ловить такие красивые кадры. Вместо ответа он осторожно взял его ладонь и приблизил к своим губам; не прерывая зрительного контакта он поцеловал его костяшки и пальцы. Мучительно медленно и так нежно, что движение это выглядело откровенно горячо.
Рудбой отложил камеру на место, а вмиг ставший хриплым голос выдал все его эмоции:
— Иди сюда.
***
Вокзалы все еще хранили в себе свою основную идею: здесь люди прощались и встречались вновь. Расставание всегда было грустным омутом, который пропадал, стоило лишь поезду набрать ход.
— Ну приезжайте теперь к нам копать картошку! — С улыбкой поговорила Варенька. Она поочерёдно обняла парней.
— Обязательно приедем. — Заверил ее Ваня и поправил лямку рюкзака на плече. Объявили посадку: пришлось поудобнее взять сумки с одеждой и тетушкиным провиантом в дорогу ("на, Ванюша, возьми, тут огурчики в банке, пироги, я еще вареников положила, а то ж вам там в Петербурге есть поди нечего!").
Варя и Саша стояли на перроне и махали руками, Ванечки отвечали им таким же действием по ту сторону стекла. Когда поезд тронулся и стал медленно ускоряться, парни еще пару минут сидели, будто бы в прострации.
— А.. ты правда хочешь еще приехать? — Подал голос Ванечка, чуть нахмурив брови.
— Конечно, — нежно улыбнулся Рудбой. — Мне очень хорошо с тобой. И я бы хотел узнать твою семью поближе.
На губах Ванечки появилась лёгкая улыбка, он смущенно отвёл взгляд. В следующее мгновение Ваня приблизился к его лицу и жарко зашептал в самое ухо: — Плюс ко всему я еще не трахнул тебя на сеновале, и в озере, и в поле, и... ай, блядь!
Ванечка победно засмеялся: удар локтем у него был коронным.