Позволь помочь тебе

Кавех скомкал очередной лист бумаги и не глядя кинул его в мусорку. Смысла в этом не было никакого: корзина переполнилась еще пару часов назад, поэтому несколько последних неудавшихся творений валялись на полу вокруг нее.

Буравя взглядом новый лист, он запустил пальцы в светлые волосы и стал нервно массировать голову. Кавех прекрасно знал, что озарение на него сегодня уже не снизойдет, но не мог позволить себе пойти спать с осознанием того, что не сделал сегодня абсолютно ничего для этого проекта.

Открытое окно впускало в слабо освещенную комнату ночную свежесть, трели птиц и пение цикад. Больше ничего не было слышно: даже самые запоздалые гуляки уже давно закончили свои пьяные разговоры и песни и разошлись по домам. Еще час или два – и на улице начнет светать.

Кавех поднял голову и, закрыв глаза, втянул носом ворвавшееся в комнату легкое дуновение ветра. Благостная прохлада и ненавязчивый аромат цветов, растущих около их дома, подействовали отрезвляюще: голова, готовая расколоться от стольких часов тщетной работы, приятно опустела, как будто с глубоким выдохом из нее ушли все накопившиеся за эту ночь мысли. От этого стало легче, но вдохновение к нему все еще не пришло.

Он открыл глаза и снова посмотрел на стол перед собой. Рука с чертежным инструментом потянулась к центру листа. А еще через пару секунд Кавех с грохотом опустил лоб на стол. Звук столкновения его головы с деревянной столешницей получился громче, чем он думал. Архитектор тут же выпрямился в кресле, прислушиваясь к звукам в доме. Но все было тихо. С его губ сорвался облегченный вздох: не хватало еще только аль-Хайтама разбудить. Хотелось бы и Кавеху такую самодисциплину: днем работать, причем только в регламентированное время, ночью спать здоровым восьмичасовым сном. Однако чаще всего он не мог работать днем: в кабинете слишком душно, а если открыть окно, то вместе с мало-мальски свежим воздухом врывались чужие разговоры, смех и другие звуки, которые до жути раздражали молодого архитектора.

Сегодня процесс не шел даже в отрадной тишине, но упертость Кавеха не давала ему смириться с этим. Он выдавит из себя хоть что-то. Хоть набросок. Хоть часть наброска.

Через четверть часа на пол упал очередной скомканный лист. Кавех вздохнул и положил голову на сложенные на столе руки. Спина ныла из-за тех поз, в которых он успел посидеть за эту ночь, покрасневшие глаза слипались, а голова гудела то ли из-за недостатка сна, то ли из-за его самобичеваний.

Если он сейчас закроет глаза, то точно уснет, а этого делать пока нельзя. Если Кавех отрубится, то завтра, а точнее, уже сегодня утром чувство вины сожрет его без остатка. Он не настолько никчемный. Он обещал себе, что начнет этот проект, и потому не пойдет отдыхать, пока не сделает это.

Не поднимая головы со стола, Кавех скосил глаза на лист бумаги и провел несколько линий. Затем еще пару. И еще. Можно ли считать это хоть каким-то началом? Задумавшись над этим вопросом, архитектор прикрыл глаза, чтобы дать им немного отдохнуть; возможно, тогда они перестанут болеть.

В комнату ворвался более сильный порыв ветра, заставляя края листов на столе загнуться. Светлые волосы Кавеха тоже слегка зашевелились от этого дуновения, но он этого не почувствовал, поскольку уже крепко заснул.

Аль-Хайтаму не нужен был будильник, чтобы проснуться вовремя: его организм и сам работал как часы. Умывшись и одевшись, он направился на кухню, но на пару секунд задержался у приоткрытой двери своего непутевого соседа. Не услышав привычного сопения из его комнаты, Хайтам распахнул дверь, даже не утруждая себя стуком: он был более чем уверен, что Кавеха там нет. Кровать действительно оказалась пуста, как и вся остальная комната, а покрывало аккуратно заправлено.

С досадой вздохнув, он вышел из комнаты и неторопливо зашагал в другую часть дома, едва слышно ступая по деревянному полу.

Открыв дверь в кабинет, Хайтам остановился в проеме. Кавех сидел в кресле, положив голову на стол. Светлые волосы разметались по столешнице, а из приоткрытого рта на лист с каким-то наброском стекала слюна.

Аль-Хайтам еле сдержался, чтобы не фыркнуть от этого зрелища. И все же один уголок его губ еле заметно приподнялся.

Подойдя к архитектору, он легко вытащил из его длинных бледных пальцев карандаш и отложил в сторону. Затем одной рукой приобнял талию Кавеха, другой подхватил бедра и аккуратно поднял его, не забыв проследить, чтобы колени не ударились о край столешницы.

Тот слегка заворочался на его руках, явно чувствуя изменения в своем положении, но не проснулся. Вместо этого Кавех, стараясь устроиться поудобнее, положил руку Хайтаму на грудь и уткнулся носом в его шею. Тот застыл на несколько секунд, чувствуя, как чужое дыхание согревает его кожу.

Он давно привык слышать, как Кавех сопит во сне. Но чувствовать, как это создание пыхтит тебе прямо в шею, было тем опытом, который Хайтам не рассчитывал получить. По крайней мере, не этим утром.

Несмотря на то, что Кавех не был таким уж тощим, да и ростом он почти с самого аль-Хайтама, нести его было совсем не тяжело. Гораздо тяжелее для Хайтама оказалось не ворчать вслух по поводу того, как безответственно архитектор относится к собственному здоровью. Не то чтобы это было его заботой.

Кавеху не нравилось, когда его сосед напоминал ему поесть или нудел на тему того, как вредно ложиться спать поздно. А особенно ему не нравилось, когда Хайтам как назло вешал на него домашнюю работу как раз в те вечера, когда его планы на вечер состояли в походе в таверну. Он, конечно, недовольничал, бурчал что-то про «доставучего секретаришку», но делал так, как его просят.

Хайтаму хотелось поскорее бросить Кавеха на кровать, чтобы тот прекратил сладко сопеть ему в шею. Стоило вообще оставить его в кабинете, чтобы теперь не приходилось мучиться мыслью о том, как кто-то с настолько отвратительным характером, коим обладал Кавех, мог так мило выглядеть спящим. «Хороший, пока спит зубами к стенке» пронеслась в голове Хайтама поговорка, которую он видел в книге автора из Снежной.

Не поддаваясь своему раздражению, он медленно опустил архитектора на матрас и аккуратно вытащил из-под него свои руки. Накрыв его частью покрывала, Хайтам задержался в полусогнутом положении ненадолго. Что-то до ужаса очаровательное было в спящем Кавехе. Светлые блестящие волосы, рассыпавшиеся на подушке? В контраст им темные пушистые ресницы, подрагивающие во сне? Острый, слегка задранный кверху нос, из которого доносилось привычное уху посапывание? Или приоткрытые пересохшие губы?

Поразмыслив, он протянул руку к лицу Кавеха и пальцем вытер мокрую дорожку, тянувшуюся от уголка рта к подбородку. Блондин нахмурился сквозь сон и начал поворачиваться, однако Хайтам вылетел из комнаты быстрее, чем тот успел устроиться на правом боку.

И что на него нашло? Сам бы свои слюни вытер.

Блаженная тишина в доме не продлилась долго. Уже через час в гостиную заявился взъерошенный Кавех, зло сверкая глазами в сторону преспокойно читающего книгу аль-Хайтама. Тот даже взгляда не поднял, сделав вид, что ничего не заметил.

— Почему просто не разбудил меня?

Судя по паузе, предшествовавшей этому вопросу, Кавех пытался определиться, какое чувство преобладало внутри него: необъяснимое раздражение или банальное любопытство. Впрочем, несмотря на то, что второе явно одержало верх, все же в его голосе слышалось и возмущение.

Разбудить его было вторым по легкости решением. Первым было даже не искать его, оставив дрыхнуть в кабинете. Но когда Хайтам застал его в том положении, все внутри него воспротивилось этому. Кавех не должен был спать за столом в такой крайне неудобной позе. Кавех не должен был сидеть там до утра, так и не сумев оторваться от работы. Кавех не должен был настолько мучать себя.

Кавех должен был высыпаться и вставать по утрам с блестящими глазами и мягкой, но яркой улыбкой. Он должен заваривать кофе, который в этом доме пил только Хайтам, напевая себе под нос мелодию, услышанную в театре на том самом представлении, куда они выбрались вместе после нескольких часов пререканий.

Однако воспоминания о том утре быстро расплылись, и вместо них предстал растрепанный, помятый архитектор с синяками под глазами, резко контрастировавшими с еще более бледной, чем обычно, кожей. Хотелось снова загрести Кавеха в охапку и охранять его сон, пока он, свернувшись калачиком у него на руках, досыпал бы заслуженные часы.

— Решил, что хотя бы в выходной я заслуживаю немного тишины в доме, а тишина и бодрствующий ты – это несовместимые вещи, — сухо отозвался Хайтам, не отрывая взгляда от страницы.

Со стороны Кавеха последовала долгая пауза, а затем он вдруг еле слышно усмехнулся и взъерошил рукой челку:

— Ну конечно.

Через несколько секунд Хайтам услышал, как тот шлепает босыми ногами назад в свою комнату.

Его раздражение, по всей видимости, передалось и Хайтаму. Читать дальше стало невозможно, поэтому он отложил книгу в сторону и стал сверлить взглядом пустоту коридора, ведущего к спальням. Подмывало пойти вслед за Кавехом и наговорить ему гадостей, чтобы он наконец понял, как сильно бесит аль-Хайтама. Безалаберный, простодушный, легкомысленный…

Послышались шаги, и Хайтам в панике схватил книгу, раскрыв ее на первой попавшейся странице. Обутый и полностью одетый Кавех прошел к входной двери и уже взялся за ручку, когда его остановили:

— И куда ты собрался?

Он повернулся к аль-Хайтаму, мрачно глядящему на него поверх книги.

— Предоставляю тебе возможность побыть в тишине, разве ты не этого хотел? — Кавех вопросительно приподнял брови. И хотя в его голосе слышались нотки сарказма, удивился он искренне.

— А кто будет убирать бардак, который ты устроил в кабинете?

Блондин наклонил голову и задорно улыбнулся. Впрочем, эта улыбка не обманула Хайтама, и в груди что-то кольнуло.

— Я поработаю, когда вернусь. А потом уберу там все.

Кавех действительно вскоре вернулся и, не сказав ни слова поджидавшему его в гостиной соседу, засел в кабинете.

Хайтам не был эмпатом, да и никогда не стремился к этому, но состояние Кавеха он всегда чувствовал очень остро. Знал, когда ему неловко, когда ему грустно. Видел, когда Кавех злился, даже если делал это молча и с каменным лицом. Что, впрочем, случалось редко. По глазам читал, когда тот уходил в самокопание и самобичевание. Подобное происходило слишком часто, особенно в последнее время.

Вот и сейчас аль-Хайтам чувствовал, что Кавех не в порядке. Как бы тот ни старался вести себя как ни в чем не бывало. Сам свою жизнь наладить не может и другим не позволяет помочь ему. Слишком гордый. Гордый и глупый. По крайней мере, так он выглядел в глазах Хайтама.

Трогать Кавеха, пока он работает, было бесполезно. Но и сидеть весь день дома только потому, что Хайтаму тревожно за него, было глупо.

Однако вернувшись домой после очень продолжительного похода по магазинам и не обнаружив там Кавеха, он почти начал жалеть, что вообще вышел за дверь. Бардак в кабинете никуда не делся, а наоборот разросся в масштабах, и это напрягало только больше.

На улице уже давно стемнело, и высоко в небо поднялся полумесяц, окаймленный мягким белым свечением. Кавех все не появлялся, и аль-Хайтам продолжал заниматься своими делами, даже убрался в кабинете, убеждая себя, что волноваться не о чем. Ничего необычного в том, что Кавех ушел куда-то в выходной, не было. Однако когда тот был расстроен, то сложно было понять, чего от него можно ожидать.

Когда уже перевалило за полночь, Хайтам наконец услышал шорох ключа в замочной скважине. Подскочив с кровати, он вышел в коридор как раз в тот момент, когда в дом буквально ввалился Кавех. Не нужно было быть великим ученым Академии Сумеру, чтобы понять, что он в стельку пьян. И все же аль-Хайтам еле слышно выдохнул с облегчением, увидев его целым и невредимым.

Кавех же не сразу заметил его. Явно стараясь быть тихим, он закрыл за собой входную дверь, а затем, покачнувшись, повернулся лицом к коридору, намереваясь двинуться в спальню, но его взгляд уперся в мрачного, впрочем, как и всегда, Хайтама.

— Ты еще не спишь? — невнятно осведомился Кавех, очевидно, не чувствуя угрозы, которую волнами излучал мужчина перед ним.

— Ты гораздо громче, чем думаешь.

В ответ Кавех внезапно хихикнул и хотел сделать шаг вперед, однако его внутренняя система ориентирования в пространстве явно пострадала от воздействия алкоголя, поэтому вместо этого, блондина шатнуло к стене, в которую он впечатался плечом и начал сползать на пол.

Хайтам неторопливо подошел к нему и поставил назад на ноги. Затем, придерживая его за локти, повел по коридору в сторону спален.

Хоть Кавех и был вусмерть пьян, шел он почти самостоятельно, от аль-Хайтама требовалось лишь помогать ему корректировать курс.

— Как ты до дома-то дошел? — проворчал он, потянув архитектора на себя и спасая его от повторной встречи со стеной. От резкого движения Кавех потерял равновесие и повис на плечах своего соседа, стараясь не упасть. Хайтам обхватил ладонями его талию и снова поставил на ноги, однако тот продолжал обвивать руками его шею и прижимался только ближе.

— Я знал, что должен дойти… Иначе ты будешь волноваться, — на выдохе проговорил Кавех и, повернув голову, вдруг провел носом по шее Хайтама. Тот застыл, продолжая сжимать руками тонкую талию. Вместо раздражения, он ощутил, как по телу прошла приятная дрожь.

Кавех сделал это так просто, как будто в этом не было ничего необычного. Конечно, он находился под действием алкоголя, но все же… Все же это выбило почву из-под ног Хайтама.

— Я ведь прав? — осведомился Кавех и, подняв голову и проехавшись носом теперь уже по скуле, заглянул собеседнику в глаза. Взгляд у него был поплывший, блуждающий, но он явно старался сфокусировать его на аль-Хайтаме.

Их лица оказались непозволительно близко. Хайтам буквально чувствовал дыхание Кавеха на своих губах, и это заставило его тяжело сглотнуть. Чувствуя, как к щекам неожиданно начал приливать румянец, он повернул голову в другую сторону и фыркнул:

— Перестань, от тебя пахнет алкоголем.

И это отчасти было правдой. Но сильнее от Кавеха пахло тем маслом для волос, которым он постоянно пользовался. И еще от него пахло домом. Когда Кавех только заселился к нему, Хайтам сразу почувствовал, что в его жилище стало пахнуть по-другому. Легкий, едва уловимый, нейтральный, без каких-либо определенных нот аромат, источником которого был то ли сам Кавех, то ли его вещи, стал неотъемлемой частью его жизни и теперь стойко ассоциировался с домом.

— Вечно ты недоволен, — тот снова положил свою светловолосую макушку ему на плечо и вздохнул, — не понимаю, как тебя задобрить?

— Если ты перестанешь вести себя как большой ребенок и начнешь заботиться о себе, я буду готов вознестись на Селестию от счастья, — раздраженно буркнул Хайтам, продолжая вести это тело по коридору.

Когда они наконец дошли до спальни, Кавех незамедлительно плюхнулся на свою кровать, свесив ноги и пытаясь без помощи рук стянуть туфли. Выглядело это довольно комично, учитывая, что из-за выпитого алкоголя его движения стали более смазанными и неточными. Раздраженно цокнув языком и опустившись перед ним на корточки, Хайтам аккуратно снял с Кавеха обувь и положил его ноги на кровать. Тот пробормотал нечто похожее на благодарность, но точно разобрать его слова не представлялось возможным.

Внезапно он тяжело вздохнул и уставился на аль-Хайтама туманным взглядом. От игривости и задорности, что были в его глазах пару минут назад, не осталось и следа. Теперь к нему как будто вернулось осознание, которое он уже давно принял, но никак не мог смириться.

—Ты в порядке? — негромко спросил Хайтам, присаживаясь на край кровати. Взгляд его смягчился, а рука сама потянулась к изящной бледной ладони архитектора, но, одернув себя, он остановил ее на полпути и положил на покрывало.

Это казалось странным. Пьяным из них двоих был не Хайтам, но почему-то именно ему хотелось близости. Хотелось прижать Кавеха к себе и гладить его по светлым волосам, пропуская пряди между пальцами. Хотелось покрывать его лицо мягкими поцелуями, чтобы тот морщился и ворчал, но все же довольно улыбался. Хотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы отвлечь его и порадовать.

Кавех, не заметивший этого поползновения, отвернул голову, как будто обидевшись:

— Не волнуйся, я успею дойти до ванной, если мне станет плохо.

Аль-Хайтам дернул бровью, явно сомневаясь в этом, но спорить все же не стал.

— Я не об этом, — произнес он, скрестив руки на груди.

Кавех снова перевел на него взгляд и завис на полминуты. Видимо, из-за опьянения смысл слов доходил до него в несколько раз медленнее. Однако тут он вздохнул и поразительно четко и осмысленно для своего состояния сказал:

— А в остальном все так же. Я все так же ни на что не гожусь.

Хайтам в ответ покачал головой и нахмурился.

— Нет, ты просто устал.

— Устал? От чего? Я уже второй день не могу начать один-единственный несчастный проект, — архитектор закрыл глаза предплечьем и горько усмехнулся.

— Когда ты в последний раз нормально спал? И не смей говорить, что того времени, что ты спишь, вполне достаточно. Ты изнуряешь себя. Издеваешься над своим телом и разумом, а потом требуешь, чтобы они исправно функционировали?

— Перестань, ты не понимаешь…

— Куда уж мне.

Кавех наконец убрал руку и резко сел на кровати, оказываясь лицом к лицу с аль-Хайтамом. Тот не отшатнулся ни на миллиметр, хоть и напрягся от этого движения.

— Я не могу лечь спать, пока не буду уверен, что сделал достаточно! Как не могу спокойно заниматься чем-то еще, зная, что сейчас мне следовало бы работать. Я и напился, потому что хотел избавиться от этого ощущения, но это не помогло, и теперь мне еще хуже!

Если бы Хайтам 5 минут назад не тащил его пьяное тело по коридору, то подумал бы, что Кавех сейчас трезв, настолько кристально чистой была злость в его глазах. И он был бы рад, если бы эта злость была направлена на него. Но Кавех злился сам на себя. Как всегда, винил себя. Вдобавок ко всему, что он чувствовал до этого, теперь прибавилось сожаление о том, что он рассказал обо всем этом Хайтаму.

На целую минуту между ними воцарилось молчание.

— Того, какой ты есть уже достаточно. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем считаешь. Особенно того, чтобы о тебе заботились. И если ты этого не делаешь, то это буду делать я. Только не отталкивай меня. Позволь помочь.

Хайтам поднял голову и наконец взглянул Кавеху в глаза. Тот смотрел в ответ удивленно, округлив губы и приподняв брови. Ему явно не верилось, что аль-Хайтам сказал ему нечто подобное.

Он и сам не верил в это. Почему-то говорить грубости и подшучивать над ним было проще, чем выложить то, что хотелось сказать на самом деле.

Утешало то, что на утро Кавех не вспомнит ни слова из их разговора. Все, что он сейчас сказал ему выветрится из его головы вместе с алкоголем. Однако все равно стушевавшись, Хайтам не характерным для себя нервным движением почесал затылок и поднялся на ноги, явно собираясь уйти:

— Лучше поговорим об этом зав…

— Я согласен, — перебил Кавех, перекатываясь на колени и хватая его за руку, — я не буду тебя отталкивать, если и ты подпустишь меня ближе. Это не работает в одну сторону.

Глядя в блестящие коралловые глаза, смотрящие на него с волнением и надеждой, Хайтам грустно усмехнулся. Теперь он уже почти жалел, что Кавех все это забудет. Его губы дрогнули в еле заметной улыбке:

— Хорошо, договорились.

Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. Аль-Хайтам не знал, о чем в тот момент мог думать Кавех, учитывая, что тот все еще был пьян. А сам он разрывался между желанием сбежать в свою комнату и поскорее сделать вид, будто этого разговора не было, и желанием прижать Кавеха к себе и больше никогда не отпускать. Однако ему и не пришлось выбирать самому.

Блондин тяжело рухнул назад на кровать и, снова закрыв лицо рукой, глухо сказал:

— Тогда не уходи. Останься со мной сегодня.

Он просил об этом потому, что когда кто-то был рядом, его собственные мысли не так сильно давили на него. Особенно, если этот кто-то – аль-Хайтам. Рядом с ним становилось легче. И Хайтам знал это.

Не произнеся ни слова, он сел рядом. Почувствовав, как прогнулась кровать под чужим весом, Кавех удивленно распахнул глаза, как будто не верил, что его просьбу действительно исполнят. И тут же радостно заулыбался. Он подвинулся, освобождая больше места, и продолжил восторженно глазеть на Хайтама, который смотрел куда угодно лишь бы не в ответ на него.

Почувствовав прикосновение к своей ладони, покоящейся на покрывале, аль-Хайтам вздрогнул и опустил взгляд: пальцы Кавеха мягко уцепились за его мизинец. Даже от такого ненавязчивого, практически неощутимого касания бросило в жар.

— Спасибо.

Решив не утруждать себя ответом, Хайтам лишь кивнул, отводя взгляд, и чуть подвинул мизинец в сторону, позволяя чужим пальцам обхватить его покрепче.

Вскоре алкоголь и недосып стали брать свое, и глаза Кавеха закрылись, а вскоре послышалось и знакомое тихое посапывание.

Хайтам наконец позволил себе посмотреть на него. Он никогда бы не подумал, что будет заниматься такой ерундой, как наблюдать за кем-то спящим. Но это был Кавех, а не кто-то. Наивный, вспыльчивый, невыносимый. Красивый, добрый, искренний. Успевший стать родным. Почему-то Хайтам раньше об этом не задумывался. О том, насколько близок стал ему этот взбалмошный архитектор. Сейчас уже сложно было представить свою жизнь без него. Да и в чем был бы смысл?

Собственные мысли испугали его, но Хайтам не собирался прятаться от них. Лучше он признает это все. Хотя бы для себя.

Ощутив необходимость в свежем воздухе, он высвободил руку и встал с кровати. Не успев сделать и шага в сторону окна, Хайтам остановился, услышав за спиной хрипловатый голос:

— Ты куда? Ты обещал остаться.

Сердце у него дрогнуло, когда он обернулся и увидел обращенный на него сонный, но беспокойный взгляд коралловых глаз.

— Я только открою окно.

Впустив в комнату прохладный ночной воздух, Хайтам вернулся на кровать. Только после этого Кавех, который хмуро наблюдал за ним, приподнявшись на локтях, улегся на бок и успокоенно закрыл глаза.

 — Обними меня, — внезапно произнес он, зажмурившись и сжав пальцами угол подушки, как будто опасаясь реакции собеседника.

Хайтам, опешив, перевел взгляд на повернутый к нему светловолосый затылок, пытаясь понять, не послышалось ли ему. Прекрасно понимая, что Кавех не решится повторить просьбу, он лег за его спиной и нерешительно обвил рукой чужую талию. Блондин на несколько секунд затаил дыхание, после чего сделал рывок назад, прижимаясь спиной к груди Хайтама, и слегка поерзал, устраиваясь поудобнее. В конце концов, он удовлетворенно вздохнул, и на его губах появилась легкая улыбка.

Аль-Хайтам пребывал в шоке даже тогда, когда Кавех уже снова погрузился в сон. Происходящее не казалось неправильным, но все же ощущалось… странно. И дарило целый ворох смешанных эмоций. С одной стороны, сопящий под боком Кавех был тем, чего ему хотелось уже очень давно. С другой, к чему это все приведет? Ни к чему. Хайтам был уверен, что завтра все вернется на круги своя, а воспоминания об этом моменте останутся, скорее всего, только у него.

Спокойствие, ликование, облегчение, смешанные с легкой печалью и тоской – вот что он ощущал, лежа в обнимку с Кавехом и вдыхая сладковатый запах его волос, практически касающихся его носа. И эти объятия определенно стоили всего того, с чем он опасался столкнуться на следующий день.

Вскоре и Хайтам прикрыл глаза, чувствуя, как на него накатывает дрема. Блондин устроился на другом боку, повернувшись лицом к соседу и обдавая горячим дыханием его щеку. На этот раз это подействовало успокаивающе. Хайтам мягко улыбнулся и коротко прижался губами ко лбу Кавеха, после чего аккуратно положил подбородок на его макушку. Тот, кажется, что-то пробормотал сквозь сон и прижался в ответ еще ближе.

Да, оно определенно стоило того.

Просыпаться было необыкновенно тяжело. С трудом разлепив глаза, Хайтам с сонным недопониманием уставился на светловолосую голову, удобно пристроившуюся у него на груди. Несмотря на то, что его рука затекла и только чудом еще не отвалилась, он неуверенно улыбнулся, когда понял, что проснулся рядом с Кавехом. Его Кавехом. Таким теплым, мягким, уютным.

Однако улыбка так же медленно сползла с его лица. Ему нельзя было здесь оставаться. Нужно было уйти ночью, как и планировал. Но тогда, в полусонном состоянии, Хайтаму было настолько хорошо рядом с Кавехом, что никакие логические доводы не задерживались в его голове дольше секунды.

Нужно было срочно уходить.

Высвобождать руки, которыми он всю ночь обвивал и прижимал к себе Кавеха, при этом стараясь не разбудить его, оказалось еще тяжелее. И вовсе не в физическом плане. Аль-Хайтаму просто очень не хотелось отпускать его, потому что он понимал, что такой возможности может не представиться больше никогда. На самом деле, какая-то его часть даже хотела, чтобы Кавех все-таки проснулся. Может быть, тогда бы что-то изменилось. Но тот не проснулся, продолжая мирно посапывать в подушку.

Взглянув на него в последний раз, Аль-Хайтам максимально тихо прикрыл за собой дверь и пошел собираться. Необъяснимый страх подгонял его, и в итоге он вышел из дома на полчаса раньше обычного времени: слишком боялся пересечься с Кавехом сейчас.

Включиться в работу получилось не сразу, даже несмотря на весьма настраивающую на это атмосферу Академии. Однако ближе к обеду аль-Хайтам уже полностью погрузился в бумаги, которые вечно заполняли его рабочий стол, и мысли о прошлой ночи оставили его в покое. Пока что. Ровно до того момента, пока он не направился вечером домой.

Момент, когда он зайдет домой, будет решающим. Кавех наверняка дома, вопрос лишь в том, насколько хорошо его память сохранила воспоминания. Решив, что лишний раз нагружать себя мыслями, которые занимали его голову уже многие часы, невероятно глупо, аль-Хайтам напустил на себя спокойный вид. Впрочем, выражение его лица нисколько не изменилось: все внутренние переживания Хайтама никогда не отражались внешне.

Зайдя в дом, он сразу же почувствовал витавший в помещении манящий запах специй и мяса. Хайтам прислушался: из кабинета доносились радостные звуки чертежа. Радостные для самого аль-Хайтама, ведь они означали, что у Кави наконец пошел прогресс в работе. Однако стоило ему закрыть за собой дверь, как все затихло, а затем в дверном проеме кабинета появилась светловолосая макушка.

— Как удобно, что ты возвращаешься домой ровно в одно и то же время. Ужин еще горячий, поешь.

Кавех обезоруживающе улыбнулся и скрылся за дверью. Хайтам на несколько секунд застыл, но постарался побыстрее взять себя в руки:

— А ты?

— Я потом поем! Пока еще работается.

«Пока еще работается» – это та фраза, которую Хайтам чаще всего слышал, когда заходил в кабинет пожелать корпящему архитектору спокойной ночи и заодно напомнить о том, что спать иногда тоже полезно. В таких случаях он стабильно просыпался уже под утро от того, что Кавех наконец ложился в кровать.

Однако в этот раз ему даже не удалось допить вечерний чай, как Кавех вышел из кабинета с ворохом бумаг и кинул их на столик в гостиной. Настроение у него, судя по горящим глазам и легкой улыбке, блуждавшей по лицу, было чудесное.

Пока он суетился у стола, перебирая свои чертежи, Хайтам буравил его тяжелым взглядом и задавался множеством вопросов. Помнит ли он вообще прошлую ночь? Если помнит, то как будет теперь себя вести? И ведь нельзя же просто спросить его. Или можно?

Видимо, Кавех все же заметил угрюмый взгляд, которым аль-Хайтам сверлил его уже минут 5 к ряду:

— Что? Я опять оставил вещи там, где они не должны лежать?

— Почему ты приготовил ужин, если сегодня была моя очередь? — на самом деле, этот вопрос волновал сейчас меньше всего.

— Только не говори, что тебе не понравилось.

Ответом ему послужили молчание и все такой же хмурый взгляд. Кавех вздохнул, и его улыбка поугасла. Аль-Хайтам даже представить себе не мог, как сильно влиял на него.

— Просто захотелось сделать для тебя что-нибудь приятное.

— По какому случаю? — Хайтам прищурился. Со стороны это выглядело как допрос, но на самом деле, он просто пытался разведать обстановку. Ему не хотелось, чтобы его слова звучали грубо и расстраивали Кави, но все же взгляд у него тоже померк. Он несколько секунд смотрел в бирюзовые глаза Хайтама с немым вопросом, а затем отвернулся и пожал плечами.

— Если ты думаешь, что я буду просить денег, то можешь расслабиться. Мне ничего не нужно.

Его слова ввели собеседника в ступор. Деньги? Это тут еще при чем? Почему он вообще это упомянул? Мысли Хайтама были заняты совершенно другим, поэтому он не сумел уследить за логической цепочкой, которая привела Кавеха к такому выводу. Как и сообразить, что ответить, так что он лишь изумленно приподнял брови.

Кавех, видимо, расценил эту реакцию по-своему и совсем не в том смысле. Нервным движением он поправил лежащую на столике стопку чертежей и еще раз вздохнул, снова отворачиваясь и избегая взгляда аль-Хайтама:

— Пойду еще поработаю.

Архитектор поспешно скрылся в кабинете, и по звуку, с которым за ним закрылась дверь, Хайтам понял, что определенно облажался. По крайней мере, в этом конкретном разговоре. Кавех почти никогда не закрывал дверь, работая в кабинете. Он всегда оставлял ее слегка приоткрытой, чтобы аль-Хайтам мог спокойно зайти, не боясь его потревожить.

Он слишком ушел в свои мысли и повел себя как полный кретин, и совершенно неважно, что это было не нарочно. Кавеха задели его слова, а ведь он был в таком хорошем настроении, что в последнее время стало огромной редкостью.

Хайтам взял и все испортил.

Уже перед тем, как лечь спать, он все-таки решил заглянуть к Кавеху. Подойдя к закрытой двери кабинета, аль-Хайтам в нерешительности остановился и прислушался к звукам из комнаты. Там было подозрительно тихо, и это ему не понравилось. Трижды легонько постучав в дверь, он отворил ее и заглянул внутрь.

Хоть стук и не был громким, Кавех точно слышал его, но все же не повернулся к вошедшему. Аль-Хайтам неслышно остановился за его спиной, глядя вовсе не на заваленный бумагой и чертежными принадлежностями стол, а на светловолосую макушку, которая слегка подрагивала от того, как архитектор штриховал что-то в своем творении.

Через несколько секунд молчания Кавех бросил карандаш на стол и с заметным раздражением в голосе процедил:

— Не стой над душой, ты знаешь, я не могу так работать.

Наверняка он подумал, что аль-Хайтам это делал специально, но это, конечно же, было не так. Тот просто собирался с духом, чтобы сказать то, зачем пришел.

— Прости. За это и за прошлый разговор: я не хотел грубить. А ужин был вкусным, спасибо, — мягкий голос, которым он это произнес, сгладил краткость и сухость слов.

Учитывая уникальность случая, Хайтам был уверен, что тот сейчас все-таки обернется, удивленно посмотрев на него широко распахнутыми красно-коралловыми глазами, однако этого не произошло. Видимо, Кавех был расстроен куда больше, чем он предполагал. Оставлять его вот так не хотелось, однако было непонятно, что в подобной ситуации можно сделать. Он поднял руку, намереваясь потрепать Кавеха по плечу или погладить его по спине, но, поколебавшись несколько секунд, так и не решился. Это было уж слишком не в его духе, и навряд ли такой жест с его стороны оценили бы по достоинству.

Вздохнув и снова погрузившись в свои мысли, аль-Хайтам уже собрался уйти, однако у самой двери остановился, услышав тихое, но отчетливое, произнесенное без капли злобы или недовольства:

— Спокойной ночи, Хайтам.

— Спокойной ночи… Кави.

Он вышел из кабинета прежде, чем Кавех, подумавший, что ему послышалось, обернулся с выражением искреннего недоумения на лице.

Аль-Хайтам впервые за долгое время так плохо спал. Он полночи пролежал на одном боку, гипнотизируя стену и совершенно не понимая, как ему заснуть. Его мысли метались между желанием поговорить обо всем с Кавехом и нежеланием выглядеть перед ним как дурак. А именно этим и мог обернуться искренний разговор по душам. И почему только Кавех такой сложный? Взаимоотношения ни с кем другим не вызывали у Хайтама таких трудностей: с остальными все было до скукоты понятно и определенно.

На несколько очень коротких часов ему все же удалось заснуть, однако поднялся он с крайней отвратительным настроением. Вся эта ситуация начинала его раздражать, потому что она была словно бельмо на глазу, из-за чего он не мог функционировать как обычно.

Умывшись и не без отвращения заметив мешки у себя под глазами, Хайтам вышел из комнаты и направился на кухню. Проходя мимо комнаты Кавеха, он притормозил и бросил взгляд на щель приоткрытой двери, через которую можно было увидеть часть кровати. И она была определенно пуста.

В его невыспавшейся голове гораздо быстрее обычного вспыхнуло негодование. «Серьезно? Опять?» — подумал Хайтам и ворвался в комнату, широко распахивая дверь.

— Эй!

Его взгляд уперся в полуголого Кавеха, держащего в руках свою блузку. Тот явно недавно проснулся, но уже успел причесаться и натянуть брюки.

Праведный гнев на лице аль-Хайтама быстро сменился удивлением, а затем растерянностью. Его взгляд скользнул по острым ключицам, тонкому, изящному торсу с едва заметно выступающим рельефом мышц и остановился на расстегнутом поясе штанов. Чувствуя, как к щекам приливает кровь, он в панике поднял взгляд и наткнулся на коралловые глаза Кави. Тот смотрел в ответ удивленно и с легким возмущением, и Хайтам вдруг почувствовал, что даже этим эмоциям невероятно рад. Он боялся увидеть пустоту, но взгляд Кавеха был снова… живым.

Они на несколько секунд застыли, молча глядя друг на друга: один – так и не отпустив дверную ручку, другой – позабыв о блузке в руках. Кавех, очевидно, ожидал, что Хайтам потрудится объяснить свое вторжение, но тот вдруг неожиданно выдал:

— Как ты себя чувствуешь?

Светлые брови Кавеха взметнулись вверх.

— Отлично, — отозвался он после короткой паузы, — нет причин для беспокойства. А вот тебе, судя по всему, спалось не очень.

В голосе слышалась едва ощутимая настороженность, как будто он ожидал некого подвоха. Он напрягся еще больше, когда Хайтам ничего не ответил, продолжая молча смотреть на него.

Впрочем, это не было редкостью: аль-Хайтам нередко мог сверлить архитектора раздраженным взглядом, если хотел намекнуть, что его что-то не устраивает. Однако сейчас тот явно не был недоволен. Создавалось впечатление, будто он хотел что-то сказать, но никак не мог собраться с силами.

— Хайтам, что случилось? — наконец мягко спросил Кавех.

Хайтам наконец снова посмотрел ему в глаза, и увидел там тревогу. Все же Кави заметил его странное поведение вчера. И уж точно заметил его помятость и очевидную несобранность сегодня. Когда такое происходило с аль-Хайтамом, это и в самом деле было поводом для беспокойства, по крайней мере, для Кавеха.

Вопрос повис в воздухе.

Через приоткрытое окно в комнату просачивался свежий утренний воздух, пахнувший зеленью и росой. Город еще не проснулся, и единственным звуком, доносившимся с улицы, был легкий щебет птиц, которые любили прятаться в кроне деревьев неподалеку.

Уже почти целую минуту возникшей между ними паузы, Хайтам чувствовал, как внутри него борются страх и желание все выяснить. Его невероятно светлый ум никак не мог придумать, как начать разговор, однако и уходить вот так ему не хотелось, поэтому он просто стоял, вцепившись в дверную ручку и, по всей видимости, пытаясь поведать обо всем одним лишь взглядом.

На фоне растерявшегося аль-Хайтама Кавех наоборот почувствовал уверенность и понял, что должен взять ситуацию в свои руки.

— Это ведь из-за позапрошлой ночи? — аккуратно спросил он.

Хайтам не шелохнулся и вообще, кажется, решил притвориться статуей. Казалось, можно было подойти, поднять его и перенести на площадь, где поставить на постамент как памятник одному из самых одаренных исследователей Академии.

— Когда я говорил, что ты непробиваемый как бревно, смысл был не настолько буквальный, — так и не дождавшись ответа, Кавех с улыбкой покачал головой и положил руки на бедра.

— Может, ты оденешься? — наконец хрипловато произнес аль-Хайтам.

— Не думал, что тебя это смущает, — лукаво сверкнул глазами Кавех, но все же повернулся к собеседнику спиной и быстро накинул на себя блузку. Пока он застегивал ремень, позади него послышались быстрые шаги, заставившие его недоуменно обернуться, однако Хайтам лишь подошел к окну. Его широкая спина, обтянутая черной тканью безрукавки, загораживала льющийся в комнату через оконный проем солнечный свет и выглядела угнетающе.

Кавех шагнул ближе и после еще нескольких секунд тишины наконец произнес:

— Я думал, у нас был уговор.

— О чем ты? — Аль-Хайтам порывисто развернулся, заставив Кавеха отшатнуться из-за подобной резкости.

Тот не ответил и непонимающе нахмурился, всматриваясь в лицо Хайтама, будто пытаясь разглядеть то, что он недоговаривал. Для большинства это было бы невыполнимой задачей: невозмутимость секретаря Академии была одним из его главных отличительных качеств. Но не для Кавеха, знавшего каждую черточку этого лица и каждую крапинку в поразительных бирюзовых глазах.

— Ты и сам знаешь. Но раз ты так хочешь, чтобы я сам это озвучил: я сказал, что не буду отталкивать тебя, но только если ты сам откроешься мне.

Хайтам почувствовал, как внутри вдруг разрушилась мешавшая ему жить стена, которую он, впрочем, воздвиг сам с присущими ему тщательностью и категоричностью. Кавех не мог не заметить, как расслабились его плечи и еле слышный вздох облегчения, слетевший с пересохших губ. Он никак не прокомментировал это, но все же медленно расплылся в улыбке.

Могло показаться, что Кавеху ничего не стоило сказать это, но хорошо знающий его человек знал, что все совсем наоборот. Просто это было так на него похоже. Сделать то, что самому аль-Хайтаму казалось невыносимо трудным, с теплой улыбкой, за которой разворачивалось целое побоище. Побоище, грозящее оставить очередной шрам на его сердце и навеки запечатать его, чтобы больше не испытывать боли. Однако он каждый раз пересиливал страх. Кави был гораздо сильнее него.

— Почему ты не сказал, что помнишь? — в голосе Хайтама слышалось волнение. Он неотрывно смотрел в глаза напротив, чувствуя непреодолимое желание придвинуться еще ближе, коснуться.

— Я думал, что для тебя это было минутной слабостью, — Кавех пожал плечами. В его волосах золотистыми бликами заиграл солнечный луч, выглянувший из-за плеча Хайтама.

— Дурак.

От него и раньше можно было услышать оскорбления, но уж точно не в подобном ключе. На этот раз это было сказано с настолько ласковой улыбкой, что Кавех сам не заметил, как его брови медленно поползли вверх от удивления. Он и не предполагал, что взгляд аль-Хайтама может так искриться теплом и нежностью. А что было еще удивительнее, что Хайтам смотрел так именно на него.

Кавех намеревался было сказать что-то саркастичное в ответ, но из его рта донесся лишь хриплый неопознанный звук. Впрочем, оказалось, что говорить ничего и не надо было: Хайтам подтянул его к себе и крепко обнял. Прошло несколько секунд, прежде чем он наконец получил объятия в ответ. Длинные бледные пальцы архитектора легли на обтянутую черной тканью спину, успевшую нагреться под светом утреннего солнца. Кави положил голову Хайтаму на плечо, чувствуя его дыхание на своих волосах, и прижался еще сильнее.

И в тот момент все как будто встало на свои места. Пропасть, которая была между ними, а теперь пропала, при оглядке назад виделась маленькой нелепой трещиной. Объятия были не просто объятиями. Это было знаком того, что Хайтам готов довериться Кавеху, а Кавех готов принять от него помощь. Что они оба готовы сделать то, чего не могли позволить себе никогда прежде с кем-либо еще.

И хотелось стоять так целую вечность, ощущая присутствие дорогого человека и зная, что у вас еще так много впереди. Что бы ни ждало в будущем, гораздо легче двигаться ему навстречу, если рядом есть тот, на кого ты можешь положиться возможно даже больше, чем на самого себя.

Хайтам чуть отодвинулся, продолжая ощущать тепло тела Кавеха кожей, и заглянул ему в глаза.

— Ты помнишь… все?

Разумеется, тот помнил абсолютно все: от того момента, как аль-Хайтам совершенно очаровательно краснел, когда пьяный Кавех вис на нем в коридоре, до тех самых успокаивающих объятий, в которых они так и уснули в ту ночь. Было бы преступлением забыть это, даже если бы он выпил тогда в пять раз больше.

Он кивнул, и взгляд Хайтама оттаял еще больше, насколько это только было возможно. Привычная бирюза его глаз заиграла новыми оттенками и показалась самым родным, что Кавех только видел в своей жизни. Он как будто заново открыл для себя что-то старое.

К нежности во взгляде Хайтама вдруг стало примешиваться нечто другое: желание и в то же время неуверенность. Кавех был готов поклясться, что тот вдруг покраснел. Хотя и он сам почувствовал, как к щекам прилила кровь: их лица находились непозволительно близко. По крайней мере, раньше они могли счесть это непозволительным. Сейчас же все поменялось.

Его взгляд опустился на губы Хайтама, однако он даже не предпринял попытку придвинуться. Сердце забилось как бешеное, и тело отказывалось слушаться. Тогда аль-Хайтам сам наклонился вперед, почти касаясь носом его щеки, но остановился в паре сантиметров. Кавех знал: он дает ему выбор.

Горячее дыхание Хайтама опаляло губы, и все мысли Кавеха в этот момент куда-то улетучились. Ощущая собственное сердцебиение в ушах, он прикрыл глаза и подался вперед. Его губы прикоснулись к шероховатым губам Хайтама, и тот тут же прижал его к себе, покрепче обхватив руками за талию.

Осознание происходящего пришло не сразу и застигло врасплох. Кавех поверить не мог, что целует Хайтама. И что тот так аккуратно и в то же время напористо целует его в ответ. Мыслей никаких не было, лишь разливающийся по телу приятный жар, круживший голову и заставлявший их льнуть ближе друг к другу.

Едва только Кавех отстранился, чтобы отдышаться, Хайтам, набрав в грудь воздуха, снова поцеловал его. Кто бы мог подумать, что он окажется таким настойчивым в этом плане? Кавех улыбнулся сквозь поцелуй и тут же почувствовал, как от него отодвигаются.

— Что? — поинтересовался аль-Хайтам. Взгляд у него горел, и весь его вид сейчас был таким далеким от его обычного собранного спокойного образа, что это не могло не заставить улыбнуться еще шире.

— Ты мне даже вздохнуть не дал, — заметил Кавех, легонько рассмеявшись.

— Прости, — тот опустил взгляд, и выражение его лица сменилось озадаченностью: кажется, он сам не ожидал от себя такого.

Тогда Кави положил руку Хайтаму на щеку и провел пальцем по коже, быстро чмокая его в губы и тут же отстраняясь.

— Раз мы… Гм… закрепили наш договор, значит мне теперь придется тебя слушаться, — с задором произнес он и резко напустил на себя серьезности, — разумеется, только если и ты будешь соблюдать свою часть.

Аль-Хайтам снова посмотрел ему в глаза и, вздохнув и притянув Кави в свои объятия, запустил пальцы в светлые волосы.

— Уговор есть уговор. Считай, что я уже начал.